Текст книги "Пой, Менестрель!"

…Гильда ползала по полу, собирая в подол черепки.

– Послушай, – твердила Плясунья, – послушай. Капитан Ральд их догонит.

Гильда не отвечала, выковыривая осколок из трещины. Плясунья беспомощно сжала руки – хорошо знала этот отчаянный, невыносимый страх за дорогого человека. Не избавиться от этого страха, не спастись: если любишь, боишься потерять. Если любишь – чужая боль острее собственной пронзает.

Как утешить Гильду?

– Магистр не посмеет казнить Драйма. Побоится. Артур со Стрелком непременно выиграют битву. И тогда…

Гильда наконец справилась с черепком. Сказала больным голосом:

– Магистр отплатит Драйму и за спасение короля, и за Тург. Выместит на нем злобу.

– Не посмеет.

– Магистр сломает его. Заставит просить Артура об уступках.

– Никогда! – Плясунья тряхнула рыжими кудрями. – Драйма не так-то просто сломать. Никогда он не согласится.

– Никогда? – Гильда подняла глаза, и Плясунья села. – А если ему пригрозят огнем?

* * *

Лорды раздумывали недолго. Не было времени препираться – каралдорцы приближались к Дарлю. Признали лорды: Артур не муж Аннабел, а потому не смеет носить корону. Но – в грозный час – трон пустовать не должен. Пусть поспешит королева, изберет себе мужа, стране – государя.

Аннабел и сама медлить не желает. Избранник ее всем известен, успел себя показать – и в каралдорской сече, и когда гонцов Магистра перехватил, предательство открыл, королевство от внезапного вторжения спас, и когда дружинников из Турга вызволил. Отныне рядом с черным львом на королевском гербе появится белый олень.

…Аннабел со Стрелком обвенчались в маленькой замковой часовне.

Проста и строга церемония. Ни у жениха, ни у невесты нет положенной свиты, нет парадных одежд. Да и лорды не в парче, не в золоте – в доспехах.

В глазах Аннабел – солнечные блики. Однажды в ее жизни все уже свершалось по обряду, свершалось как положено. Было и подвенечное платье, и столичный собор, и голос органа, и свита нарядных дам. И все это ничего не стоило. Драгоценны лишь глаза, зеленые, как лесное озеро; и крепкие руки, готовые укрыть от любой беды. Потому и свечи пылают ярко, как никогда, удивительно чист и весел перезвон колоколов, а случайные гости кажутся самыми близкими друзьями.

Стрелок улыбается жене. В душе они давно называют друг друга мужем и женой. Чуть не в первую встречу решили: все дороги пройдут рука об руку, ни на день не разлучаясь. Два года минуло, пока единый путь обрели. Долгий ли? Короткий? Не стоит гадать. Главное, до конца – вместе.

Коронация следует немедленно после свадьбы. Невольно все взгляды обращаются к Королю. В лице его что-то неуловимо изменилось. Словно проявились скрытые до поры черты, словно упал потертый плащ, прикрывавший шитое золотом одеяние. Два года назад Аннабел в нечаянном встречном узнала лесного короля. Теперь всем кажется, будто под королевскими изумрудами можно представить только эти зеленые глаза.

Чудесно получилось с венцами! Как уцелели от огня? Видно, Магистр поспешил прибрать их к рукам еще до пожара, едва король с королевой бежали из своих покоев… Алб, вернув венцы владыкам, получил щедрую награду и поспешил скрыться. Лишней минуты задерживаться в Дарле не стал.

…Король собирает военный совет. Полководцем называет лорда Артура. Тот предлагает дать бой у стен Борча.

– Так мы преградим каралдорцам путь к столице.

На совете присутствует и королева. Она говорит:

– Мы обязаны попытаться решить дело миром. Понимаю, надежды на это почти нет. И все же…

Король соглашается:

– Отправим к каралдорцу гонца с письмом.

Лорд Бертрам обводит взглядом собравшихся:

– Кто захочет рискнуть головой?

Советники смотрят в пол и начинают ерзать в креслах. Тогда раздается спокойный голос Короля:

– Я знаю такого человека.

* * *

Двойной ров и частокол со сторожевыми башнями окружали лагерь каралдорцев. Большое войско привел каралдорский король, да еще пополнил его пехотинцами и всадниками, спешно набранными в Баттии, Арче, Рассе и ближних к ним селениях. Впрочем, их в основной лагерь не допустили, наемники стояли в двух милях к югу.

Часовые у ворот смотрели, как заклубилась пыль на дороге. Гостей не ждали, подняли тревогу. Всадники летели галопом.

– Маловато для атаки, – засмеялся взбежавший на башню сотник.

Перед самыми воротами скакавший во главе отряда осадил коня. Вскинул к губам рог, затрубил. Воины, сгрудившиеся за частоколом, удивленно переговаривались. Сигнал рога звучал непривычно, посланцы Магистра подавали иной. Юноша, ему едва ли сравнялось шестнадцать лет, отнял рог от губ, взмахнул рукой. Тогда один из верховых развернул знамя. Поднялся на задние лапы черный лев, запрокинул голову белый олень.

Со всех сторон раздались изумленные восклицания.

Уже бежал к расшитому золотом шатру воин.

– О властелин! Посланцы короля, посланцы королевы.

Каралдорец изогнул тугие губы. Улыбнулся? Поморщился?

– Самозванцы… Что ж, я их выслушаю. Может, помилую.

– О, как ты добр, повелитель!

Каралдорец надевает кольчугу, перевязь, усыпанную рубинами, опускает пальцы на крестовину меча.

– Пусть приведут гонцов.

Меж двух рядов разноцветных шатров следуют юный паж и Менестрель. В руках пажа белый свиток, перехваченный алой лентой, скрепленный королевской печатью. В глазах пажа – страх и восторг. Он увидит грозного чужеземца. Паж распрямляет плечи, вздергивает подбородок. Он не смутится, не затрепещет под ужасным взглядом проклятого южанина. А если вероломный владыка вздумает их уничтожить, встретит смерть бестрепетно.

Тут паж невольно споткнулся. Может, каралдорец не столь вероломен? Паж украдкой взглянул на своего спутника и почему-то сразу опустил глаза. Менестрель был спокоен, но подобному спокойствию паж не завидовал.

Над сверкавшим золотом шатром веял стяг. Черный ворон распластал крылья, кружит над башнями крепости.

…Трехзубый золотой венец, пунцовые губы на смуглом лице. Голос, подобный гулу камнепада.

– Отчего это гости мне не кланяются?

– На нашей земле мы хозяева, ты – незваный гость. Тебе надлежит кланяться первым, – выпалил паж и сам испугался собственной дерзости.

Приближенные короля злорадно замерли. Сейчас вылетит из ножен волнистый клинок – и юнец распадется на две половинки. Никакая кольчуга не спасет.

Почему медлит король? Смущен неприкосновенностью гонцов? Щадит юность? Изобретает достойную казнь?

Каралдорец едва слышит вызывающий ответ, едва видит мальчишку – так занимает его тот, другой, что молчит.

Менестрель встречается взглядом с каралдорцем. «Дай посмотрю на тебя, король. Давно хотелось мне встретиться с тобой лицом к лицу. Долгие годы думал я об убийце Маргарет. У него, должно быть, волчьи клыки, твердил я себе, глаза тигра, сердце шакала. Страшен он, словно ночной кошмар. Но нет. С виду ты похож на человека. Ростом, размахом плеч удался».

Каралдорец сдвигает черные брови. Грозная морщина прорезает высокий лоб. «Уж не вздумал ли ты судить меня, бродяга? Кто ты предо мною? Могущество мое безмерно. Стоит мне нахмурить брови – двинутся войска, стоит сжать губы – народы падут ниц, стоит шевельнуть пальцем – богатства мира будут мои».

Холодны глаза Менестреля. «Могущество твое призрачно, король. Разве можешь ты повелевать сердцами? Острослов, умеющий нас рассмешить, скрипач, заставляющий нас плакать, поэт, пробуждающий нашу совесть и мужество, обретают большую власть над нами, нежели ты».

«Даже через века имя мое будет внушать страх!»

«Безрадостный удел – внушать страх, не любовь».

«Эта страна покорится мне!»

«Перед тобой склонятся лишь воры и глупцы».

Чернее тучи стал каралдорец.

«Опусти глаза, бродяга. Или не знаешь – твоя жизнь в моей руке!»

«Я готов к смерти. Готов ли ты? Разве знаешь свой час? Что если не через год, не завтра, а сегодня, в сей миг исполнится твой срок? С чем покинешь этот мир? Уйдешь, улыбаясь? Или, вцепившись обеими руками в землю, захрипишь-застонешь: не сейчас, не успел, не так думал…»

Каралдорец опустил коричневые веки. Бестрепетно выезжал он на поле брани. Отваживался бродить ночами в самых разбойничьих закоулках столицы. Он еще молод, силен. Пусть другие умирают за него. Сам он уйдет не прежде, чем вкусит всю сладость человеческого века… Отчего же захолонуло сердце? Отчего вспомнилось, как тяжко умирала мать? Отчего Маргарет предстала перед глазами, темное платье, зеленый шарф… Маргарет сама виновата! Полюби она его, как должно супруге, согласись служить его замыслам, он бы ее пощадил. Объявил бы безумной, запер в высокой башне, навещал…

И королевство это не он обрек гибели! Он лишь покупал, продавал Магистр.

Почему так ноет сердце? Почему холод подступает к груди? Гонцов обыскали перед входом в шатер, оружия при них нет… Почему же он чувствует дыхание смерти? Бежать… Повернуть войска… Возвратиться в Каралдор, в замок из черного гранита, затворить двери, молить о прощении тень Маргарет…

Гневом вспыхнул каралдорец. Или зря он ждал столько лет? Или грозный враг перед ним? Чего испугался? Даже не слов – взгляда! Этот королевский посланец и рта раскрыть не посмел!

– Говорите, с чем пришли.

Паж на негнущихся ногах сделал пару шагов, подал свиток. Каралдорец сорвал печать, развернул. Бурой кровью налилось лицо его. Король поднял глаза в красных прожилках. Сказал с натугой:

– Я оставляю вам жизнь только для того, чтобы передали мои слова. Самозванку, именующую себя королевой Аннабел, я велю отстегать кнутом на главной площади столицы. Что до мнимого короля, то голова его украсит ворота моего замка.

…Юный паж ускорял и ускорял шаги. Неужто их отпускают? Нет, он поверит в это, лишь когда окажется за воротами. Вот и частокол. Скорее бы миновать. Скорее на свободу. Что такое, почему задержка? Паж невольно ухватил Менестреля за локоть. Певец поднял голову.

В ворота лагеря въезжал небольшой отряд. Впереди – худенький юноша в черной одежде приверженца Магистра. За спиной его виднелся лук, у седла покачивался щит с изображенными на нем перекрещенными стрелами. Лицо юноши показалось Менестрелю знакомым. Спустя мгновение вспомнил: этот невысокий паренек был главным соперником Стрелка на состязаниях. Два года прошло, а повзрослел он на все двадцать. Гирсель повернул голову, встретился взглядом с певцом. И было в глазах юноши нечто такое, что заставило Менестреля обернуться и посмотреть ему вслед.

* * *

– Развяжите его!

Драйм с трудом пошевелил онемевшими пальцами. Тугие путы, словно на куски, рассекли тело. Распухший язык едва ворочался во рту. Голова кружилась.

Магистр тожествующе глядел на пленника. Удача! Какая удача! Судьба вознаградила его за потерю Борча, предательство Алба, Лурха и прочих, утрату венцов.

– Как поступить с тобой? – ласково заговорил Магистр. – Насытить толпу зрелищем? Убийце короля положена особая казнь. Сначала тебе отрубят руки, потом ноги и лишь затем отсекут голову.

За прошедшие дни Драйм свыкся с мыслью о смерти и знал, что умирать придется долго и страшно. Что ж, он воин. Лучше ли изнывать в тяжких мучениях под бессильными взглядами лекарей? Глупо, конечно, получилось. Мог ускакать в Дарль. Но плох предводитель, бросающий своих воинов… Зато Плут спасся…

– Может, ты хочешь испытать на себе ловкость каралдорских палачей? Проверить, и в этом ли чужеземцы сноровистее?

Онемевшее тело отзывалось режущей болью на малейшее движение. Что с Гильдой будет, когда узнает? С Артуром? Как о них подумаешь, выть хочется, головой о каменные стены биться.

– Боишься, Драйм? Правильно боишься. В этом подземелье многие побывали. Взять хотя бы двух городских старшин. Перечить мне вздумали, глупые! Друг друга грызли от голода. – Магистр резко нагнулся над пленником: – Отвечай, король жив?

Драйм разомкнул запекшиеся губы. Издал короткий смешок, словно горсть песка в стекло кинул.

– Ротозеев ты набрал, а не лучников. Жив.

Магистр ждал этого ответа, и все же тугой ком свернулся внизу живота.

– Лжешь!

Драйм промолчал. Магистр снова заговорил – вкрадчиво, с ухмылочкой:

– Что, Драйм, хочется жить? А ты попроси, попроси меня. Может, сжалюсь… Кто из лордов к вам переметнулся?

Драйм сидел, крепко ухватившись руками за скамью, обратив лицо к низким сводам.

– Молчишь? Молчи. Легкой смерти захочешь – заговоришь.

Магистр обернулся к стражникам, коротко приказал что-то. Они засуетились. Когда в очаге загудело пламя, Драйм открыл глаза. Магистр стоял над ним скрестив руки на груди. Желтоватые отблески падали на его жирные щеки.

– Сейчас, Драйм, тебе принесут пергамент и перо, и ты напишешь своему дорогому братцу Артуру, чтобы он…

Магистр помедлил. Драйм, не мигая, смотрел на него.

– Напишешь, что Магистр предлагает обмен… Пусть твой обожаемый братец явится с отрядом в сто человек к Луну…

– Нет.

– Драйм, – сказал Магистр, – я не стану испытывать твою крепость на дыбе и не буду утомлять палача, повелев пытать тебя водой. Я просто позволю огню довершить начатое.

Драйму показалось, что он проваливается куда-то. Смерть? Если бы смерть!

– Бери письмо и пиши: «Артур, спаси меня».

Драйм мертвой хваткой вцепился в скамью.

Магистр говорил спокойно, почти добродушно:

– Ты не выдержишь, Драйм. Или забыл, какие язвы выжигает огонь, как воняет горелая плоть?

– Он не поедет, – хрипло ответил Драйм. – Почувствует западню.

– А ты так напиши, чтоб поверил.

Стражник ткнул лист пергамента в самые руки Драйма. «А что если… Не глупец же Артур, поймет: вынудили пыткой!» Но в глубине души таилось знание: брат обманется надеждой, кинется в столицу и погибнет.

– Придется освежить твою память, – спокойно проговорил Магистр.

Один из стражников ткнул факел в самое лицо Драйма. Тот отпрянул, закрылся рукой. Огонь ужалил запястье. Драйму показалось, что на него накинули сеть из расплавленного металла, – запылали болью давние шрамы. Драйм задохнулся, тело вмиг стало липким от пота.

– Бери пергамент. Пиши.

Драйм судорожно озирался. Не вырваться, шестеро стражей в доспехах, и за дверью латники. Магистр близко не подходит, бережется.

Драйм чувствовал, как слабеет его воля. С ужасом понимал, что уступит, напишет, предаст. Есть мука, которую никому не вынести.

– Не заставляй меня ждать!

Вот теперь в голосе Магистра звучала угроза. Страх рвал Драйма на куски. Сейчас пламя бешеным псом вгрызется в тело, прожжет до костей. Вздуется пузырями, лопнет кожа, обуглится мясо. Страх сильнее боли, его не одолеть. Только пройти насквозь…

Драйм рванулся с места так внезапно, что стражники впустую взмахнули руками – не успели перехватить. Прежде чем они развернулись, Драйм оказался подле очага и по локоть сунул руку в огонь.

На мгновение все оцепенели. Драйму показалось: пламя как будто расступилось и приугасло. И вдруг ошеломляющая боль – такую вообразить-то трудно, не то что вытерпеть – скрутила его, бросила на пол. Стражники подскочили, отшвырнули от очага. Драйм перелетел через скамью, ударился головой об пол и хлынувшей сверху водяной струи уже не ощутил.

* * *

Близок час битвы. Смутен рассвет, тускло небо, густы росы. Воздух недвижен. В полной тишине лишь конь фыркнет да доспех звякнет – выстраиваются войска. Королевский шатер на Белом холме. В землю воткнуты древки стягов. Черный лев на белом поле. Белый олень – на зеленом.

Из молочной пелены возникает человек. Плащ его намок от росы, кольчуга влажно поблескивает. Навстречу ему из шатра выходит Аннабел. В этот час она не желает скрываться за стенами крепости. На голове Аннабел – венец с переливчатым опалом. Король принимает из ее рук другой – с крупными изумрудами. Каждый воин узнает Короля – и по белому плащу, и по золотому обручу, надетому поверх шлема. Узнают свои – воспрянут духом, узнают враги – озлобятся. Где будет Король, там начнется самая жаркая сеча.

Юный паж, дрожа от возбуждения, поднимает щит. Он добился великой чести: прикрывать Короля во время боя.

Пласты тумана отрываются от земли, медленно тают. Когда туман рассеется, в войсках заиграют атаку.

Артур сбрасывает плащ, вынимает из ножен меч, прижимает к губам клинок. Слуга подводит Турма. Касается Артур нежной конской морды, перебирает белую гриву.

– Может быть, это наша последняя битва. Не подведи.

Капитан Ральд тоже сбрасывает плащ. Для пробы взмахивает мечом – словно огненное колесо кружится над головой.

Только накануне вернулся Ральд – устал и мрачен.

– Мы настигли отряд Магистра. Увы, предводитель меня перехитрил. Сразу за Борчем он покинул отряд, взяв с собой пленника и десять человек охраны. Спустился к реке, купил лодку и добрался до столицы по воде. Когда я это узнал, поздно было догонять…

Тем же вечером прибыл гонец от Магистра.

– Лорд Артур, примите его, – говорит Король.

– Проводите дорогого гостя в лучшие покои, – бросает Артур слугам. – Я выслушаю его завтра… После битвы.

В глазах Гильды – мука, все избегают взгляда ее, даже Артур. Низко склоняет голову Плут. И не виноват, а места себе найти не может.

…За три дня до битвы Скрипач, проснувшись ни свет ни заря, забарабанил в дверь Плясуньи. Она вскочила, встрепанная:

– Что? Замок штурмуют?

– Нет. Прошу, сходи со мной в Борч.

– Зачем?

– К скрипичному мастеру.

Плясунья присела на деревянный порог. Обеими руками вцепилась в ворот рубахи. Глядя поверх ее головы, Скрипач говорил:

– Сегодня я видел во сне затонувший город. Море билось о сваи. Колокола гремели. А по берегу брела белая олениха. Когда копыта ее касались воды, рождалась музыка – такая прекрасная, что и слабый отзвук ее должен радовать сердце. Я пойду в Борч и куплю скрипку. Пусть это будет обычный инструмент. Я вложу в нее душу. Пусть создам лишь тень той музыки – она окажется прекраснее всего доселе слышанного.

…И музыка звучит. Слушают ее гости Артура и Плясуньи. Радость озаряет лицо Артура ярче, нежели пламя свечей. Он избрал жену по сердцу. Надолго ли счастье – никто не знает. Впереди страшная битва. И все же на губах Артура улыбка ликования: величайшая опасность позади. Извилистым путем шел, мог навек со своей судьбой разминуться. Теперь этих волшебных часов у него никто не отнимет.

Плясунья смотрит на Артура не отрываясь. Вот он склоняет голову, все внимательнее прислушиваясь к пению скрипки, будто старается различить чей-то иной голос, будто внимает дальнему зову.

Артур крепче обнимает жену, говорит:

– Я не боялся смерти, теперь и жизни не боюсь. Я знаю, что буду делать дальше.

Плясунья прячет лицо. Она заставит себя быть смелой, не вспоминать о грядущей битве. Что ждет впереди? Неважно. Важно, что сейчас нет людей счастливее их.

…Скрипач, прижимая к груди инструмент, всходит на стену Борча. С ним Флейтист, Гильда, Плясунья, Оружейник, Плут, Менестрель. Плясунья цепенеет в ожидании. Предстоит сеча кровавая. Что сулит? Поражение? Победу – какой ценой? Что если – вымолвить страшно – и Король, и полководец головы сложат? Плясунья видела, как Артур в битву собирался. Словно к смерти готовился. А ей – стоять на стене, руки ломать, неотрывным взглядом следить… Вдруг упадет на ее глазах мертвым…

Менестрель касается струн. В его глазах нет страха, сильно и твердо звучит голос:

– Сбросив годы и горе с плеч,

Я сегодня берусь за меч,

Но, предчувствуя грозный бой,

Я и песню беру с собой.

Сеял хлеб иль лелеял сад —

Ты теперь, как и я, солдат.

Что привычно тебе и мне —

Во вчерашнем осталось дне.

Позади, распластав поля,

Сонно дышит твоя земля,

И деревья в ее садах

В страхе молятся о плодах.

Суждено ль им увидеть свет?

Вот вопрос, за тобой ответ,

Молчаливой стоят стеной

Города за твоей спиной.

В пенье наших с тобой клинков

Оживут голоса веков.

Безвоенного века нет,

Каждый в красный окрашен цвет.

Коль палитра веков бедна,

В том и наша с тобой вина.

Ты слуга и герой холста,

Пробуй краски, меняй цвета.

Если меч твой направит месть —

Боль в душе, как и радость, есть,

Только шепчет-поет листва,

Что не местью душа жива.

Это значит – идут бои

За счастливые дни твои.

Зря ли память об этих днях

Из сердец прогоняет страх?

Во вчерашнем оставив дне

Что привычно тебе и мне,

Ты, предчувствуя грозный бой,

Память счастья возьми с собой.

Нам кровавить мечей клинки

Милосердию вопреки,

Память счастья держа в уме,

Как надежду на свет во тьме.

…Гирсель проснулся до света и, просыпаясь, подумал, что давно уже не видел таких чудесных снов. Там было много солнца, сверкали снежные шапки гор и мать, смеясь, протягивала с порога руки…

Гирсель выглянул из шатра. Мир утонул в тумане. Очертания соседних палаток едва угадывались. Смутным силуэтом вырисовывалась береза, росшая у входа в шатер. Вчера Гирсель заметил в сочной летней зелени желтый лист, словно прядь седины в волосах стареющей женщины. Его мать умерла, не дожив до серебряных нитей…

Впрочем, Гирсель твердо решил не допускать грустных мыслей. Сейчас туман рассеется и взойдет солнце. Странно, раньше у него не находилось времени полюбоваться восходом, да, признаться, и желания не было. Думал, уж этого добра на его долю выпадет без счета, успеет наглядеться.

Туман не помешал Гирселю добраться до родника – их было два внутри частокола. Вода оказалась такой студеной, что у него заныли зубы. Он наслаждался водой, пытался распробовать ее вкус, вкус солнца и льда. А в шатре его ждал пышный каравай и несколько яблок – сквозь тонкую кожицу пылал румянец. Первые яблоки в этом году, налитые, медовые.

Гирсель сидел на пороге шатра, хрустел сочным, душистым яблоком, смотрел, как меняется цвет неба. Туман клочьями отрывался от земли, вот над разноцветными шатрами зажглась розовая полоса, лиловый мрак отступил, растеклось золото, и, наконец, обагрив облака, показался солнечный диск.

Гирсель даже о яблоке забыл. На что прежде он расточал свои взгляды?

Он слышал, как десятники отдавали приказы, как выстраивались воины. Люди были неговорливы, повиновались молча и быстро. Пришла пора подниматься и ему. Тут Гирсель обнаружил, что не может сдвинуться с места. «Я не пойду! – закричало тело. – Мне мил этот свет. И румяные яблоки, и хрусткая корочка каравая. Я боюсь боли!»

Гирсель сидел, бессильно уронив руки на колени. Яблочный огрызок валялся в пыли. «Тебе не надо ничего делать. Оставайся на месте. Это так просто. Ты думаешь о родителях? Так рассуди, будь они живы, разве не кинулись бы тебе в ноги: „Сынок, пожалей себя!“»

Гирсель зажмурился, из-под ресниц выступили слезы. Он бросил свое тело вверх, побежал, взметая дорожную пыль. По щекам катились слезы. Служил верно, служи и впредь, одобряй все содеянное каралдорцем! Мол, спасибо тебе, король, за дом разоренный да за хрупкие кости, горячим пеплом присыпанные!

Как хочется еще яблок и родниковой воды, да что там яблок, хочется просто постоять на лугу, обратив лицо к синему небу… или к черному, и дождь в лицо – все радость!

Войска приготовились к битве. Сойдутся в низине, когда развеются остатки тумана. Каралдорский король приказал раскинуть шатер на небольшой возвышенности, против Белого холма. Облачился король в серебряные доспехи. Забрало было поднято, черные глаза усмехнулись, встретив взгляд Гирселя.

– А-а, посланец Магистра. Вынешь нынче стрелу из колчана?

Голос не служил Гирселю, южанин ответил кивком.

– Что ж, усердие я награждаю, – прогремел каралдорец. – Займи место среди лучников.

Гирсель поспешил туда, где развевалось знамя с черной пантерой, – лучниками командовал Равс, Черная Пантера.

Отбежав шагов на двести, Гирсель обернулся. Люди, собравшиеся у шатра, казалось, окаменели. Знаменосец с «Вороном Каралдора». Оруженосец короля с тяжелым щитом. Двое стражей с огромными, в рост человека, двуручными мечами. И сам каралдорец – серебряная фигура на фоне лазурного неба.

Гирсель потянул из колчана стрелу. Дважды он промахнулся: на состязаниях и… метя по убегавшему королю Артуру. Третий раз попадет в цель. Не может же человек и жить, и умереть впустую?

Еще бы разок светлый мир взглядом обвести! Некогда. Король опустит забрало и…

Разогнулся лук. Еще гудела, еще дрожала тетива, а узкий наконечник стрелы вошел в глаз каралдорскому королю, и повалился король на землю бездыханным.

Гирсель успел увидеть огромный купол неба с застывшим на нем одним-единственным облаком. И небо это перечеркнули лезвия огромных мечей.

…Замерли войска перед битвой. Знаменосцы держат разноцветные стяги. Белый лебедь лорда Мэя, вепрь лорда Вэйна, волк лорда Бертрама, единорог лорда Гаральда, алые маки и меч «Грифон» лорда Артура. Редеет туман. Открывается зеленая чаша долины. Сейчас трубы возвестят атаку, двумя стенами сойдутся бойцы…

Но что это? В рядах каралдорцев замешательство, их строй ломается…

Королевские дружинники кричат в изумлении: «Уходят! Каралдорцы уходят! В стане врага играют отступление!»

Король оборачивается к лорду Артуру. Что это? Ловушка? Артур не может ответить.

Вот скачет через поле гонец, размахивает дубовой веткой. Вестник мира?

Конь одолевает крутой подъем, наездник спешивается, отвешивает торопливый поклон Королю:

– Сегодня утром был вероломно убит наш повелитель. Командование принял Ладрек – двоюродный брат короля. Он просит мира. Не чините препятствий – сегодня же уведет войско.

Король с королевой молча смотрят друг на друга. О славных деяниях повествуют летописи, о яростных битвах, о тяжелых поражениях и небывалых победах. Ныне попадет в летописи рассказ о великом чуде.

– Пусть уходят, – отвечает Король. – Мы не ударим в спину.

И все же полного доверия каралдорцам нет. Воины остаются на прежних местах, доспехов не снимают.

Лишь когда каралдорцы покидают лагерь и ползет прочь от Борча серебристая змея, когда удаляются пешие и конные и обозные лошади влекут тяжелые телеги, начинают понимать Король с королевой: сказанное гонцом – правда.

…Ладрек торопится в Каралдор. На голове его красуется трехзубый золотой венец. Не до чужих престолов Ладреку, на своем бы усидеть. В столице Каралдора остался наместником дядя короля. Едва прослышит о кончине племянника – объявит себя повелителем. Нельзя мешкать. Да и что ожидает здесь? Короля застрелил посланец Магистра. Значит, Магистр, эта подлая тварь, успел переметнуться к королеве Аннабел. Нет, домой, домой, в Каралдор. Время «Ворона, распластавшего крылья» закончилось. Отныне герб Каралдора – «Ястреб, камнем падающий к земле».

* * *

Тяжко чувство вины. Бесполезны упреки: «Поступи я тогда иначе…» Ничего изменить нельзя. Даже прощения не вымолить.

Известно уже, кто сразил каралдорца. Найдены в покинутом лагере останки Гирселя.

В молчании стоят Король, Аннабел, Артур, лорд Гаральд. Минувшим утром вельможа вернулся из Бархазы. Аннабел не может взглянуть на него без слез. Лицо лорда спокойно, но голос тускл, плечи опущены, звук шагов неровен.

Лорд Гаральд молча выслушал рассказ о Гирселе.

– Он сразу умер?

– Да. Стражи зарубили в ярости… Пыток не было.

Лорд Гаральд кивнул. Выгнал мальчишку, как собаку, хотя собаку еще пожалел бы! Кричи теперь во все горло – прости! – не услышит. Гирсель, Гирсель… Много ли хорошего в жизни видел? Брань да побои. Любви, ласки не знал. Умер одиночкой. Слово привета перед смертью послать было некому.

Король преклоняет колени. Смел был Гирсель! И горд. Друга могли обрести.

Артур забыл о трехгранном наконечнике, о нанесенной обиде, о причиненной боли. Как странно! Не король, не полководец был избран судьбой. Королевство спас никому не известный мальчишка.

На том месте, где стрела Гирселя настигла каралдорца, насыпан курган.

Король с королевой торопятся вернуться в столицу, а еще больше торопится Артур – страшится за побратима. Но прежде велит привести гонца Магистра. Король с королевой не намерены вступать в переговоры с мошенником Шорком, удостаивать посланного беседы. Артур, напротив, жаждет объяснений.

Гонец разодет в парчу и бархат, плащ золотом шит. А лицом – желт, запинается, заикается на каждом слове. Артур ласково улыбается, спрашивает, что велел передать господин Магистр.

Гонец трясется мелкой дрожью. Ох, дорого бы он дал, чтобы оказаться за много миль отсюда, никогда Магистра не знать, не слышать, что грозился тот сделать с Драймом, если Артур условия отвергнет.

– В…великий Магистр…

– Великий Магистр? – переспрашивает Артур.

Гонец сереет. Лепечет:

– М-м… Магистр… – И тут его осеняет. – Мой хозяин велел передать, что в столице все готово к возвращению его величества. Магистр благословляет судьбу, наказавшую дерзких захватчиков.

– Я вполне понимаю чувства Магистра, – произносит Артур с обворожительной улыбкой. – Однако полагал, речь пойдет о моем брате.

Гонец покрывается потом.

– Моему хозяину и в самом деле выпала честь принимать вашего брата.

Как ни обеспокоен Артур судьбой Драйма, от улыбки удержаться не может – забавны подобные речи.

– У Магистра странная манера приглашать гостей.

Гонец чуть не кричит:

– Ошибка! Невежа капитан, командовавший отрядом, уже понес наказание.

– По возвращении в столицу я щедро расплачусь и с Магистром, и с вами за гостеприимство, оказанное моему брату.

Гонец слышит это заманчивое обещание и едва не лишается чувств.

Король спешит в столицу. Отправляет гонцов к мятежным лордам, обещает прощение всем, кто сложит оружие. Лорд Артур и лорд Гаральд сопровождают Короля. Аннабел тоже не хочет задерживаться в Дарле.

Актеры, Плут, Менестрель, Гильда с Оружейником не в силах оставаться на месте. Всем не терпится узнать о судьбе Драйма. Просят у Короля позволения ехать с его отрядом. Король, улыбаясь, велит лорду Артуру о них позаботиться. Артур морщится, боится, что лишние люди будут задерживать в пути. Обводит просителей взглядом. Кому отказать? Гильде? Немыслимо. Также и Оружейнику. Плут сколько времени места себе не находит, если теперь его не взять – совсем занедужит. Ну а жену он и так от себя не отпустит.

На рассвете все отправляются в путь. Но как ни гонят коней, слухи летят быстрее. Диковинные слухи. Шепчутся горожане:

– Говорили, король погиб.

– Неправда, жив.

– Жив, но отказался от венца.

– Так что же, у нас нет государя?

– Коронован другой.

– А королева?

– Королева цела.

– Не королева – самозванка.

– Нет, королева Аннабел.

Уже ликуют сторонники королевы, уже бегут подручные Магистра. Большинство жителей, однако, остаются равнодушными. Скорее хмурятся, чем улыбаются: новый король на престоле – как покажет себя? С каралдорцами, правда, мир заключил. Мятежников помиловал, сумел распри в своем королевстве избежать. Но… будет ли нажива при нем так же легка, как при Магистре?

Наступил сентябрь. С каждым днем осень все настойчивее давала почувствовать свой приход: тонкими паутинками, птичьими клиньями, студеными ночами. Уже то тут, то там выступала из гущи зелени алая кленовая лапа, листья вяза приобретали темно-бордовую окраску, а за рядами молоденьких елочек вдруг открывалась волшебная поляна: золотой шуршащий ковер под ногами, трепещущее золото осин, золотое вечернее небо.