Текст книги "Все дороги ведут к тебе"

Он что-то буркнул. Я расценила это как разрешение задать вопрос.

– А вас кто-нибудь называет Тоби?

Последовала пауза, после чего он сказал:

– А вы как думаете?

Тон был довольно раздраженным.

Я чуть не рассмеялась.

– Думаю, нет. – Я выждала секунду. – Вы скорее похожи на Не-разжало́би, – пошутила я, оглядываясь через плечо, но его внимание было приковано к земле. Мне казалось, острота была удачной. – Хотите батончик мюсли?

– Нет.

Я пожала плечами и отвернулась.

– Эймос, хочешь батончик мюсли?

Он задумался на секунду.

– А с чем?

– С шоколадной крошкой!

Он обернулся и протянул руку.

Я бросила.

Потом я подставила лицо солнцу, стараясь не думать о том, насколько устали ноги, что они едва волочатся по земле, потому что каждый шаг дается все труднее и труднее. Я уже знала, что завтра все тело будет болеть. Да оно уже болело! Ботинки не были толком разношены, пальцы и щиколотки саднило от потертостей. Завтра, скорее всего, я и шагу не смогу ступить.

Но оно того стоило.

Абсолютно.

И, наполняя легкие невероятно свежим воздухом, я тихо сказала:

– Мама, тебе бы здесь понравилось! Это было замечательно.

Почему этого маршрута не было в ее дневнике, я не знала, но была ужасно рада, что прошла по нему.

И прежде, чем успела додумать эту мысль, рванула вперед и обняла Эймоса за плечи. Он обернулся в тот самый момент, напрягся, но не оттолкнул меня.

– Спасибо, что составил компанию, Эйм!

Я тотчас разжала руки и устремилась к своей следующей жертве.

Он, весь из себя такой большой, шел вперед, и его лицо было серьезно. Как всегда! Но в мгновение ока на нем появилось выражение наблюдателя за енотом – переносчиком бешенства.

Я смутилась.

И затем подняла руку с предложением «дай пять!».

Он посмотрел на нее, потом – на меня и снова – на мою руку.

И, как будто я замышляла вырвать ему ногти, а не стукнуться ладонями, поднял свою ручищу и легонько коснулся моей.

– Спасибо, что составили компанию! – тихо сказала я.

И не кривила душой.

– Пожалуйста, – тихо прогудел в ответ он.

Всю дорогу до машины я улыбалась.

Глава двенадцатая

Когда несколько дней спустя при виде моей физиономии у Клары отвисла челюсть, стало ясно, что консилер, которым я замазывала синяки по утрам, не сотворил чуда.

Вчера я подозревала, что они будут ужасны, но чтобы настолько, этого я никак не ожидала.

Хотя чему тут удивляться? Если на меня упал домик для летучей мыши…

Хорошо уже то, что обошлось без сотрясения мозга.

– Ора, кто это с тобой сделал?

Я улыбнулась и тотчас скривилась, потому что было больно. Когда перед глазами перестали бегать звездочки и я наконец смогла вдохнуть (потому что, должна сказать, падать с приставной лестницы очень чувствительно), я приложила один пакет со льдом к щеке, а другой – к носу. Но лед помог разве что уменьшить отек. Хотя бы так!

– Со мной? – прикидываясь дурочкой, спросила я, захлопнув дверь.

До открытия оставалось еще пятнадцать минут.

Она моргнула, положила в кассу деньги, которые пересчитывала, и каким-то таинственным тоном произнесла:

– Можно подумать, тебе заехали кулаком.

– Ничего подобного. Я упала с лестницы, и на меня свалился домик для летучей мыши.

– Ты упала с лестницы?

– И уронила домик для летучей мыши.

Она поежилась.

– А зачем ты вешала этот домик? – выдохнула она.

Я несколько дней размышляла, часов пять проводила изыскания и долго пялилась на дом и усадьбу мистера Роудса – вынашивала план борьбы с летучими мышами. Потом задержалась доставка, и наконец заказ прибыл.

И тут возникла проблема. Я никогда не задумывалась над тем, есть ли у меня страх высоты, но… стоило мне взобраться на лестницу, приставленную к дереву, мимо которого я проходила бесчисленное количество раз, как все стало ясно.

Оказывается, ни на чем выше кухонного столика я никогда не стояла.

На высоте одного метра от земли колени у меня подкосились, а общее самочувствие резко ухудшилось.

И никакие уговоры собраться или напоминания о том, что сломанная рука – это худшее, что может случиться, не помогли.

Я покрывалась потом, и колени тряслись еще сильнее.

А при моей задаче нужно было подняться как можно выше – от четырех до шести метров, как того требовала инструкция.

В итоге магическим образом подействовало воспоминание о том, как мышь летала над моей беззащитной головой, пока я спала, и тот факт, что после спасательной операции мистера Роудса я спала сном параноика – не больше получаса кряду. Я поползла вверх по лестнице, дрожа с такой силой, что она покачивалась подо мной, и от этого мне становилось еще хуже.

Но вариантов было только два: либо залезть на дерево вблизи угодий мистера Роудса – точнее говоря, чуть поодаль (хотелось надеяться, что он не увидит, а иначе наверняка будет недоволен), – либо достать лестницу подлиннее, лежащую у стены большого дома, залезть еще выше и попытаться обнаружить мышиное логово.

Я предпочла первый, потому что с большой лестницы я как пить дать свалюсь и сломаю себе шею.

Но все равно облажалась.

Я рухнула с визгом, как гребаная гиена, и едва не потеряла сознание. А пока пыталась отдышаться, сверху на меня спланировал домик, который весил меньше полутора килограммов, но по ощущениям тянул на все двадцать.

Спина все еще болела.

А теперь я пришла на работу с толстым слоем шпаклевки на физиономии, и Клара взирала на меня с ужасом.

– Там живет летучая мышь. А я прочитала, что если установить домик, то она перестанет залетать в дом.

Я обошла стойку и спрятала сумку в ящик, а когда выпрямилась, она взяла меня за подбородок и подняла мне голову. Карие глаза сосредоточились на моей щеке.

– С какой новости начать: с хорошей или с плохой?

– С плохой.

– У папы они тоже есть, – заговорила она, морщась от того, что видела. – Сначала нужно заткнуть дыру, откуда они прилетают, и только потом вешать домик.

Елки-палки.

– А аттрактант ты туда положила?

– А это что?

– Нужно в него что-то положить для приманки.

Я нахмурилась, позабыв, что при моем состоянии этого делать не следует.

– В интернете об этом не сказано.

– Аттрактант нужен! Может, у нас остался. Я посмотрю. – Она помолчала. – И как тебя угораздило упасть?

– Да на меня ястреб спикировал! Я перепугалась и рухнула вниз, когда приколачивала домик.

Клара опустила глаза и увидела на моей руке кровоподтек – сжать пальцы в кулак я не успела.

– Я первый раз в жизни пользовалась молотком.

Моя подруга – милейший человек на свете, потому что она не засмеялась.

– Лучше воспользоваться дрелью.

– Дрелью?

– Да, со сверлами по дереву. Так дольше провисит.

– Е‐мое, – вздохнула я.

Она сочувственно кивнула:

– Не сомневаюсь, ты очень старалась.

– Ага. Найти проблем на свою больную голову.

Она рассмеялась.

– Давай я приеду и помогу, – предложила она. – А может, Роудс его повесит?

Я фыркнула и тотчас об этом пожалела.

– Все нормально. Сама справлюсь. А его просить не хочу: он уже выгонял мне одну мышь посреди ночи. Так что я сама.

– Хотя упала с лестницы?

Я кивнула и указала себе на лицо.

– Им не победить. Эта жертва не будет напрасной.

Клара кивнула с серьезным видом:

– Я поищу аттрактант. И ты, если передумаешь, наверняка найдешь через газету того, кто сможет обнаружить мышиное логово.

Да, только это был не мой дом, хотя…

– Я посмотрю, – сказала я, твердо зная, что не стану этого делать.

Разве что совсем припрет.

* * *

Я считала себя большой девочкой, но, когда смотрела на потолок, хотя было всего шесть часов, хотелось зареветь.

Мне претило быть параноиком. Претило бояться. Но сколько бы я ни говорила себе, что летучая мышь – всего лишь славная милая зверушка с крылышками, ничего не помогало. И съехать отсюда было некуда: я еще не обзавелась таким количеством друзей.

Как правило, я ладила с людьми, и большинство из них проявляли ответное дружелюбие, особенно покупатели в магазине. Постепенно мне удавалось расположить к себе даже самых сварливых типов. Живя с Кэденом, я встречала уйму людей, но через некоторое время выяснялось, что им что-то от него нужно, и я переставала понимать, кто хочет общаться со мной ради меня, а кому был нужен он.

И это при том, что никто не знал о наших отношениях. Все держалось в строжайшей тайне. Действовали соглашения о неразглашении, согласно которым Джонсы могли засудить любого, кто об этом проговорится. Привычка держать язык за зубами стала моей второй натурой.

По той же причине был узок круг друзей у таких людей, как Юки и даже Нори.

Потому что никогда не знаешь, что о тебе на самом деле думают другие, если они только могут сказать, что у тебя в зубах застрял шпинат или что ты выглядишь по-дурацки.

Я взяла телефон и подумала позвонить тете с дядей, но тут дверь гаража открылась, и мгновение спустя снизу донесся гул усилителя.

Я отложила телефон, вышла на лестницу и прислушалась: это мог быть только Эймос. Он взял аккорд, потом другой, отрегулировал громкость и начал все заново.

Я уселась на ступеньку, обхватила колени руками и стала слушать. Парнишка настроил гитару и сыграл несколько блюзовых фраз.

А после запел нежным бархатным голосом, но настолько тихо, что я подалась вперед и напрягла уши.

Голос не набирал высоту – скорее всего, Эймос пел так тихо, чтобы я его не слышала, но у меня тонкий слух. Я берегу его и уже много лет пользуюсь первоклассными защитными наушниками. Свой комплект вкладышей за три тысячи долларов я оставила, когда уходила от Кэдена, но у меня были классные полноразмерные, а также внутриканальные, которые, возможно, однажды пригодятся. При встрече с Юки.

Я тихо сползла на несколько ступенек вниз и снова навострила уши.

Потом переместилась еще на пару ступенек.

И еще на пару.

И, сама не знаю как, очутилась перед дверью, отделявшей квартиру от гаражного помещения. Тогда я как можно тише приоткрыла дверь во двор и, двигаясь почти бесшумно, как улитка, притворила ее за собой.

И остолбенела.

Потому что на верхней ступеньке веранды сидел, уперев локти в колени, мистер Роудс. На нем были темные джинсы и голубая футболка. Он тоже слушал.

После поездки на водопады мы с ним виделись только мельком.

Он заметил меня первым.

Я приложила палец к губам – мол, рот на замке – и медленно опустилась на коврик, который лежал возле двери. Мне не хотелось ему мешать или навязываться.

Но его невозмутимое лицо вдруг помрачнело.

Он сделал мне знак подойти ближе, с каждой секундой хмурясь все сильнее.

Я поднялась и на цыпочках, как можно тише пошла по гравию, радуясь, что Эймос заиграл громче, а его голос, обтекавший гитарные звуки, разносится дальше.

Но чем ближе я подходила, тем мрачнее становился мистер Роудс. Он убрал локти с колен и теперь сидел совсем прямо, глядя на меня широко распахнутыми серыми глазами. И вид у него был пораженный.

Моя улыбка медленно растаяла.

Что это с ним? Ах да…

Как же я могла забыть, когда из-за моей расквашенной физиономии в магазине весь день был переполох! Наш постоянный покупатель, пожилой мужчина лет за шестьдесят по имени Уолтер, даже сбегал домой и вернулся с буханкой хлеба, который испекла его жена. Чтобы меня утешить.

Обнимая его, я чуть не расплакалась.

– Ничего не случилось, – заговорила я, опережая его вопрос.

Он сидел прямее некуда, и выражение его лица тоже было мрачнее некуда.

– Кто это сделал? – очень медленным голосом произнес он.

– Никто.

Я попыталась объяснить еще раз.

– На вас напали? – спросил он, растягивая слова.

– Нет. Я уронила…

Он поднялся на ноги, и большая грубая рука приобняла меня за плечи.

– Можете мне все рассказать. Я помогу.

Я закрыла рот и моргнула, борясь с желанием улыбнуться. И расплакаться.

Пусть он мне не очень симпатизировал, но человек был порядочный.

– Это очень мило с вашей стороны, только на меня никто не нападал. Это на меня домик упал.

– На вас упал домик?

Он не мог поверить своим ушам.

– Да.

– И кто его бросил?

– Никто. Я сама уронила на себя, правда-правда.

Он прищурился.

– Клянусь вам, мистер Роудс! Я бы о таком врать не стала. Но спасибо, что спросили! И предложили помочь.

Красивые глаза смотрели прямо на меня, но тревога в них немного угасла.

– И что за домик вы уронили на себя?

Какой смысл ходить вокруг да около? Я растянула губы в улыбке, хотя это далось мне не без труда.

– Для летучей мыши.

На его широком лбу образовались складки.

– Объясните.

Одно слово – командир. Меня бросило в жар.

– Я читала, что так можно решить проблему с летучими мышами. И подумала, что если у них будет новый дом, они перестанут меня допекать. – Я сглотнула. Я позаимствовала вашу лестницу, извините, что без спроса, – нашла на краю участка, подальше от глаз, дерево с крепкой веткой и попыталась приколотить домик. Ветка оказалась не такой, как я надеялась, а гвозди, как сказала Клара, не лучшим креплением, и домик… упал на меня. Отсюда синяки и припухший нос.

Тяжелая рука сползла с моего плеча. Он моргнул. Короткие густые ресницы еще медленнее опустились на эти невероятные глаза. От их уголков отходили «лучики», но они только добавляли ему привлекательности. Умудренности. Сколько же ему было лет? Под сорок?

– Извините, что не спросила разрешения, – пробормотала я.

Он внимательно смотрел на меня:

– Только не говорите, что взяли трехметровую лестницу.

– Конечно нет, – соврала я.

Он поднес руку к лицу, провел ей по подбородку и снова уставился на меня. Тут песня в гараже закончилась, и Эймос стал играть что-то другое, мне незнакомое. Медленное и меланхоличное. Почти мрачное. Мне понравилось. Даже очень.

– Не беспокойтесь, одну звезду я вам не поставлю. Это мой косяк, – попыталась отшутиться я.

Он впился в меня взглядом.

– Я пошутила, но это в самом деле моя вина. Я не знала, что боюсь высоты, пока не залезла и…

Он поднял голову к небу.

– Мистер Роудс, я весь день переживаю и прошу прощения, что шныряла по участку и не спросила разрешения. Но я две недели толком не сплю и не хочу опять разбудить вас своим визгом. И больше не хочу спать в машине.

Он покосился на меня, и я прыснула от смеха, но почти сразу прекратила из-за боли. Боже, как боксеры все это выдерживают?

Его взгляд не изменился.

И я снова прыснула, несмотря на боль.

– Я знаю, это глупо, но стоит представить, как он планирует мне на физиономию…

– Представляю. – Он опустил голову. – И где этот мышиный домик?

– В квартире.

Серые глаза снова уставились на меня.

– После спустите его в гараж. – Красиво очерченные губы скривились. – Ладно, я сам возьму, когда вы будете на работе, если не возражаете.

Я кивнула.

– Когда Эйм закончит, уже стемнеет, но при первой возможности я его установлю, – произнес он серьезным невозмутимым голосом.

– Что вы, не нужно!

– Мне не нужно, но я это сделаю. Еще посмотрю, что можно законопатить. Они пролезают в самые узкие щели, но я постараюсь.

Я снова воспряла духом.

Мой домохозяин посмотрел на меня внушительным взглядом.

– А вы держитесь подальше от лестницы. Могли бы сломать себе ногу. Или ушибить спину…

Вот такой он был заботливый папаша! Это умиляло. И добавляло ему привлекательности. Несмотря на пугающе серьезный вид и отсутствие симпатии ко мне.

Но я все равно прищурилась.

– А держаться от нее подальше – это просьба или приказ?

Он уставился на меня.

– Ладно, ладно. Обещаю! Я просто испугалась и не хотела вас беспокоить.

– Вы же платите мне за квартиру, так?

Я кивнула, соглашаясь.

– Тогда я обязан позаботиться о подобных вещах, – твердо произнес он. – Эйм сказал, что вы спали в машине, но я подумал, ему показалось. Или вы были пьяны.

– Я же говорила, что почти не пью, – фыркнула я.

Похоже, он мне не поверил.

– Я этим займусь. Если будут другие проблемы, говорите мне. Не хочу, чтобы вы подали на меня в суд.

Я нахмурилась, хотя это было болезненно.

– Я бы никогда не подала на вас в суд, особенно из-за собственной глупости. И одну звезду не поставила бы.

Ни за что.

– И если возникнут проблемы с квартирой, я вам скажу. Могу поклясться на мизинчике.

Идея клятвы на мизинчике его ничуть не позабавила, он просто кивнул. В этот момент из приоткрытой двери гаража донесся голос Эймоса – мальчик взял высокую ноту, но тут же спохватился и запел тише.

– Он всегда так поет? – шепотом спросила я.

Мистер Роудс поднял густую бровь.

– Точно его сердце разбито, и он никогда не полюбит снова?

Это была… шутка?

– Ага, – сказала я.

Он кивнул.

– У него красивый голос.

И это случилось.

Он улыбнулся.

Гордо и максимально широко, точно сознавая, какой у его ребенка красивый голос, и это наполняло его радостью. Оно и понятно: будь Эйм моим сыном, я бы чувствовала то же самое. Голос у парнишки действительно был замечательный. В нем чувствовалось что-то вневременное. А еще он был намного ниже, чем у мальчишек его возраста, что большая редкость. Судя по всему, он владел вокальной техникой, потому что чувствовался посыл… когда забывал глушить звук.

– Он этого не знает. Считает, что я лгу, когда говорю так.

Я покачала головой:

– Это он зря! Смотрите, меня прямо до мурашек пробрало.

Желая продемонстрировать «гусиную кожу», я подняла руку, совсем упустив из виду, что майка на бретельках дает великолепный обзор на все, что под ней. Я не планировала никуда выходить под вечер, но голос Эймоса, точно дудочка крысолова, выманил меня наружу.

И не только меня, потому что его отец тоже вышел на веранду послушать.

Он долю секунды смотрел на мою руку и быстро отвел взгляд. Затем опустился на верхнюю ступеньку и поставил ноги на нижнюю. Очевидно, разговор был закончен. Ясно.

Я постояла, вслушиваясь в сладкий голос Эймоса, певший о женщине, которая не отвечала на его звонки.

Помнится, мужчина, которого я когда-то любила, пел что-то очень похожее. Слова той песни я знала наизусть. Потому что сама их сочинила.

Тираж только того сингла составил свыше миллиона копий. Он считался его прорывным хитом. Ту песню я написала, когда мне было шестнадцать, и адресована она была маме.

Отчасти своим успехом он был обязан себе. Женщинам нравятся такие лица… Но в этом никакой его собственной заслуги не было. Он поддерживал физическую форму, чтобы оставаться сексуально привлекательным для своих фанаток: я чуть не поперхнулась, когда его мамаша произнесла эти слова. Да, он сам научился играть на гитаре, но, по настоянию мамочки, продолжал брать уроки. Он был прирожденным исполнителем! Голос у него был низкий, с хрипотцой, и это тоже было запрограммировано генетически.

Как я поняла за последние два года, можно иметь великолепный голос, но если музыка слабая и не цепляет, то успеха не будет.

Он использовал меня – и в то же время нет. Потому что я все отдавала сама.

Голос Эймоса взлетел выше – вибрато звенело в воздухе, и я почувствовала, как по коже снова побежали мурашки.

Я чуть повернула голову: мистер Роудс смотрел прямо перед собой, напряженно слушая. Его лицо было сосредоточено, а губы тронула легкая довольная улыбка.

Он повел глазами и перехватил мой взгляд.

– Вау! – прошептала я.

И этот бесстрастный суровый мужчина сказал в ответ, тоже с улыбкой:

– Вау!

– А вы поете? – спросила я, не успев себя одернуть и запоздало вспомнив, что он не настроен на разговор.

– Не так, – ответил он, удивив меня. – Это у него от мамы.

Вот и еще один намек на маму! Меня разбирало любопытство. Ужасное любопытство.

Но я не собиралась задавать вопросы.

И тут он снова заговорил, чем удивил меня еще больше.

– Только в такие моменты он выходит из скорлупы, и то не при всех. И бывает счастлив.

Это было самое длинное предложение, которое он произнес при мне за время нашего знакомства. Но разве можно сдержать гордость, если у тебя такой талантливый сын?

Никто из нас не проронил ни слова, когда перебор сменился и голос смолк. Эймос продолжил играть, ошибался, пробовал снова, и тогда я сказала:

– Если ему или вам что-нибудь понадобится, дайте знать, хорошо? А теперь я лучше пойду. А не то попадусь ему на глаза, и он смутится.

Мистер Роудс посмотрел на меня и кивнул – не соглашаясь, но и не предлагая мне проваливать к черту. Когда я шла назад по гравийной дорожке, из гаража звучала знакомая мелодия, которую, как я точно знала, сочинила Нори.

Но я думала только об одном: может быть, в один прекрасный день мистер Роудс воспользуется моим предложением?

И потому, вероятно, попалась.

– Аврора? – позвал Эймос.

Я застыла на месте.

Опять облажалась?

– Привет, Эймос! – крикнула я, проклиная себя за косолапость.

Последовала пауза.

– А что вы делаете?

Что-то заподозрил? Или мне показалось? И, может, не стоит лгать? Лучше всего его подмаслить.

– Слушаю ангельский голос.

Все мое тело напряглось в наступившей тишине. Похоже, он положил гитару и направился к дверям. И точно: из-за угла выглянула его голова.

Я подняла руку в надежде, что его отец скрылся с веранды.

– Привет!

Парнишка посмотрел на меня и тоже остолбенел.

– А что у вас с лицом?

Я до сих пор не свыклась с мыслью, что пугаю людей своим видом.

– Ничего страшного, никто меня не бил. Все в порядке. Спасибо, что спросил!

Казалось, он меня не услышал, потому что по-прежнему не сводил глаз с моего лица. Они были такого же цвета, как у отца.

– Я в порядке, – заверила я. – Клянусь.

Вроде бы это его успокоило: беспокойство в глазах угасло.

– Я вам… помешал?

Я скорчила физиономию, а затем поморщилась:

– Прикалываешься? Да ничуть!

Его отец был прав: парнишка мне не поверил. Я почувствовала, как он мысленно закатывает глаза.

– Я серьезно. У тебя великолепный голос.

Но он не купился.

Тогда я решила зайти с другой стороны.

– Я узнала пару песен, которые ты играл. Но вот та, что в середине… Что это было?

И тут он покраснел.

А у меня екнуло в животе.

– Она твоя? Ты ее написал?

Его голова исчезла, и я направилась к гаражу. Он отступил всего на несколько шагов и сосредоточенно смотрел в пол.

– Если так, то это потрясающе, Эймос! Я… – Блин. Я не планировала этого говорить, но раз так сложилось… – Когда-то я писала песни.

Он не поднял глаз.

М‐да, следовало действовать хитрее.

– Эй, я серьезно! Не люблю ранить чужие чувства, но думай я иначе про твой голос и песню, которую ты пел, я бы промолчала. Она действительно классная! У тебя талант.

Эймос поднял носок кроссовка.

Я чувствовала себя ужасно.

– Нет, серьезно, – я кашлянула. – Мои песни были… в альбомах.

Приподнялся носок другого кроссовка.

– Если хочешь, я бы могла тебе помочь. С песнями, я имею в виду. Дать совет. Я не лучшая, но и не хуже всех. У меня хороший слух, и обычно я знаю, что пойдет, а что нет.

Он стрельнул в меня взглядом.

– Если хочешь. И мне случалось брать уроки вокала.

«Случалось» – это слабо сказано! У меня не блестящие вокальные данные, но медведь на ухо не наступил. И когда я пою, кошки не воют, а дети не разбегаются в ужасе.

Он сглотнул. Я ждала.

– Вы писали песни, которые исполняли другие? – недоверчиво спросил он.

Мне уже доводилось это слышать.

– Да.

Оба носка поднялись вверх, и через секунду он продолжил:

– У меня был учитель пения, только давным-давно… – Я постаралась не улыбнуться при мысли о том, что он считал произошедшим давным-давно. – Но больше уроков не было. Я пою в школьном хоре.

– Это слышно.

Он покосился на меня так, будто я несу херню.

– Я так себе пою.

– Не согласна! Но Райнер Култи тоже считал, что ему есть куда расти.

– А это кто?

Теперь настала моя очередь покоситься на него.

– Известный футболист. Я к тому… Я считаю, что у тебя талант. Но, как однажды сказали моему… знакомому… даже одаренному спортсмену нужны тренер и тренировки. Твой голос и сочинительский талант – это инструменты, которые необходимо оттачивать. Если ты хочешь. После работы я обычно бездельничаю и действительно буду рада помочь. Но сначала ты должен спросить разрешения у родителей.

– Мама на все согласится. Она говорит, что обязана вам жизнью.

Я улыбнулась, но он этого не заметил, потому что снова сосредоточился на обуви. Выходит, он решил подумать?

– Тогда дай знать. Ты знаешь, где меня найти.

Еще один взгляд серых глаз – и, клянусь, его губы тронула легкая улыбка.

Я тоже улыбнулась.