Текст книги "Война за веру"

Как всегда, сплошные разочарования. Только обрадовался полезной вещи, а пес ее знает, станет ли гореть. А, мелочь. Не настолько мы глупы, чтоб не разобраться. Защелкивая барабан на место, засовываю револьвер в кобуру. Надо потом подальше от каравана пристрелять. Сейчас шум не хочется поднимать. Встаю и тоже принимаюсь шуровать в залежах трофеев. Наряду с полезными куча сомнительных. Продать раскладной столик или мундиры вряд ли удастся. Тем более с пятнами крови. А ткань вполне может кому-то понравиться.

Зато в ящике обнаружилось два здоровых куска кокаиновой пасты величиной с голову. Это вроде гашиша, только растет на западном континенте. Говорят, у тамошних народов в прежние времена простолюдинам запрещалось жевать листья растения. Сейчас достаточно свободно ходит, но недешево, и к нам попадает в минимальном количестве. Повышает выносливость, снимает усталость и боль. Помогает при жажде и голоде, поднимает настроение. Вроде бы применяется в религиозных целях. Только нельзя постоянно использовать. Наркотик им и остается, пусть не та концентрация и вместо укола отправляют в рот. Концентрат смогу выделить, но надо ли?

Еще бутыль стоит с доброе ведро. Не могу быть уверенным полностью, пробовать не приходилось, но по запаху настойка на листьях коки. Алкоголь растворяет нечто, в них содержащееся, и можно не жевать, а просто выпить. Полагаю, результат даже лучше. Сразу внутрь. Как с любым лекарством, много хлебать, вместо выздоровления недолго и на кладбище отправиться. В наших краях редкость, найдется кому толкнуть. Но надо ли? Точная дозировка для врачей, а не химиков, но в принципе начать с двухпроцентного раствора и проверить результат. Для местной анестезии – самое то.

Специи, сахар – совсем немного, целым куском, какая-то гадость, сначала принятая за шоколад, но совсем не сладкая. А может, это изначальное какао по древним рецептам.

– Меня будет кто-то кормить? – возмущенно потребовал Бирюк, сидя на днище фургона и осторожно спуская ноги вниз.

На плечо ему моментально приземлился Карк, причем не с силой, как на меня, а осторожно, и принялся умильно тереться о небритую щеку.

– Будь я проклят! – пробормотал Писарь. – Он встал!

Ну, насчет подняться еще не скоро, но результат исключительный. Он был слаб, как новорожденный, и заметно исхудал, хотя прошло всего двое суток с ранения, но вновь нормально соображал, и появление аппетита замечательный признак. Вытянула с того света! Ой, не простая девочка. Без настоящего умения вернула с дороги, откуда частенько не возвращаются. А научат правильному целительству, так и вовсе будет на золоте есть.

– Что взял с апера помимо общей доли? – спросил Бирюк, когда под радостное кудахтанье Матушки был накормлен и при моей помощи вернулся на ложе. Он все-таки был крайне слаб и ходить не мог. Зато голова уже работала. Информацию о Светлой принял, усвоил и решил уточнить подробности.

– Два маленьких ружья на шесть выстрелов каждое, очень неплохую саблю. Не булат даже сварной, но по качеству ничем не хуже.

– Кроме оружия? – потребовал.

– Серебряную ложку с фляжкой и пояс с семьюстами сорока двумя золотыми монетами западной чеканки.

– Свидетели?

– Еще бы! Сами и отдали – честный трофей с поединка. Не хватает, чтоб обвинили в воровстве.

– Ты понимаешь, чем это пахнет?

Конечно. Здесь цены даже ниже, чем за проливом. В среднем выходит оплата труда хорошего мастера приблизительно за пятьдесят лет. Очень выгодно убивать аперов, оказывается. Конечно, если они прежде тебя не прикончат.

– До города тронуть не посмеют. А там я перестану таскать с собой кучу золота.

– Жрицам, – сказал Бирюк утвердительно.

Обители еще и в качестве сети банков подрабатывали. Сдав в одной, мог получить в другой и не таскать с собой опасный груз. Естественно, они отщипывали свой процент не хуже ростовщика, однако частенько удобнее заплатить так, чем кровью.

– Пожалуй, единственный вариант.

На самом деле их несколько, но сейчас неуместно обсуждать. Карк очень недвусмысленно уставился на меня и только что не принялся орать, выпроваживая. Ничего, потерпит.

– И так проблем хватит с нашим грузом на выезде.

Самое правильное и умное было бросить караван и рвать напрямик в Тубрак, пока слух не разнесся. Кроме золота нам досталось немало добра. Ну половина принадлежит Бирюку, однако он возиться сейчас с трофеями не способен. Девять лошадей приличная ценность, а ведь есть еще наших прежних четыре. Одних ружей десять, пусть одно и с паршивым стволом. Возможно, удастся поменять. Но гораздо важнее патроны. Мало кому требуется таскать с собой огромное количество. Полсотни хватит не только на охоту, но и на приличный бой с противником. К тому же чем больше, тем выше вес и ниже скорость передвижения.

Наши покойники наверняка готовились отбиваться от нескончаемых толп мавретанцев. Основной груз в фургонах после продовольствия – боеприпасы. На каждый ствол вышла почти тысяча триста штук. Хотя при возможности стрелять пять-шесть раз в минуту запасливость понятна. При такой пальбе прицельность не очень. Но если по атакующей лаве в упор…

К сожалению, в одиночку мне все не утащить, да и Светлая требует внимания. Придется задержаться. Но это вопрос решаемый. Те же жрицы возьмут на сохранение и даже могут приобрести груз. Фургоны и продукты никто не возьмет. Лошади неплохие, но неизвестно, как они к нашей жизни и климату приспособятся. Ткань тоже, но не сразу, а то цена упадет. Таких умных из наших полно, готовых сбагрить случайно доставшееся за бесценок. Кирки, мотыги, лопаты – тоже не особо ходовой товар, но на шахты можно продать. Вот настоящей цены не дадут. А там видно будет, чего заранее терзаться.

– Ружья с патронами продавать нельзя, – сразу сказал Бирюк. – Тебе особенно. Подарить парочку авторитетным людям в Тубраке гораздо правильней, чем золото. Мастера умеют ценить работу.

– Им не сделать такие патроны, и их не так много.

Идею про капсюли, уж гремучую ртуть точно приготовлю, пока оставляю при себе. И бездымный порох не выйдет. Нас такому не учили. Динамит проще добыть, и многим по вкусу придется. Не только для войны, но и на взрывных работах. Главное, без головы не остаться при изготовлении и транспортировке. Все ж процесс помню в общих чертах и практически все компоненты придется добывать самостоятельно.

– Ладно, – сказал Бирюк устало после моих пояснений, – ступай. Я сейчас не способен нормально думать. Вместо мозгов сплошной кисель, и вся сила ушла. Завтра поговорим.

Писарь ждал меня снаружи, в тени второго фургона, прислонившись к борту. Как и большинство горожан, не умел сидеть правильно на корточках. Вечно они поражаются, как это мы способны часами в таком положении находиться и ноги не болят. Да просто в сертане скамеек и стульев не предусмотрено. А сидеть прямо на земле не всегда удобно, даже подстелив нечто. Подтверждая, что не просто так небом любуется, а меня дожидался, зашевелился, стоило соскочить на землю.

– Мы можем поговорить как мужчина с мужчиной? – заступая дорогу, спросил, не сомневаясь в ответе.

– Нет, – моментально слетело с моего языка, прежде чем дошло, о чем это он. Все ж разница в воспитании сказывается наглядно. – В Мавретане даже убить человека не всегда достаточно для признания взрослым.

– Это у кочевников положено играть с быками. – Тут Писарь осекся. – Даже так?

Хорошо иметь дело с понятливым, пусть он и решил, что отец принимал экзамен, воспитывая соответствующим образом. Конечно, не в этом теле, сейчас нет полной уверенности в благополучном исходе, но в прошлом было, и любая жрица подтвердит правдивость. Доказывая взрослость, юноша должен вскочить на первого быка в стаде, пробежаться по спинам всех животных и спрыгнуть. Затем нужно сделать то же самое в обратном направлении. Как только он это совершит, раздается громкий крик, и мальчик становится мужчиной. В принципе, ничего особо сложного в том нет. Никто специально не дразнит предварительно. Немного ловкости и смелости. Тем не менее упавшего запросто затопчут тупые животные, и такое бывает. Но иногда появляются безбашенные типы, мечтающие продемонстрировать крутость. Вот эти имеют дело с бросившимся на них зверем. Не надо думать, что разъяренный бык менее опасен, чем настоящий хищник. Когда он наклоняет голову, чтобы поддеть смельчака на рога, парень упирается в голову быка руками и прыгает через него. Это реально опасно и может очень плохо закончиться. Фенек сумел.

– Я не претендую стать членом племени, – пробормотал Писарь.

– Нам плевать, кто и кем себя считает. Любой чужак, сколь угодно богатый, знатный или знаменитый, будет считаться самым паршивым табунщиком сертана ниже его. Просто по причине происхождения. Это не хорошо и не плохо. Это абсолютная истина для любого, живущего в Мавретане. Он, как ты правильно заметил, иностранец, и этим все сказано. Некоторые, – добавляю без особой охоты, но что есть, то есть, – не считают нарушением чести таких обмануть, ограбить или вообще убить.

– Но не ты.

– Я пока не настоящий Кай, а став им, все равно не буду полностью местным. Внешне – может быть. Внутренне – ну ты ж умный человек. Слишком много видел другого прежде помимо сертана и шахт.

– Такие нередко становятся почтарями.

– Ты хотел сказать карателями. Да – это так. Наверняка догадываешься. Не каждый имеет Спутника и уходит из общины по этой причине. Всегда есть в племени неуживчивые. По самым разным поводам. Буйные, любопытные, нечто не поделившие с вождем, пытающиеся найти иные пути, а не следовать за родителями. Чаще всего они делятся на три категории. Уходят на побережье, становятся людьми длинной воли, – он моргнул непонимающе, и пришлось объяснить: – Бандитами. Или идут в надклан карателей. Они две стороны одной монеты: исполнители закона и грабители. Иногда дерутся, случается, не замечают друг друга. Если карателей не просят, они не вмешиваются, как нейтральны при драках родов и племен. Хотя, если есть такое желание, можешь на время вернуться в свое и участвовать в общих забавах, но тогда и отношение к тебе уже другое. Кто ж позовет в арбитры при серьезном споре, если прямо показываешь, за кого стоишь? Впрочем, у меня иные планы. Нет, – говорю с ухмылкой на открытый рот, – делиться не собираюсь. Особенно с тобой.

– Но выслушать можешь?

– И даже вежливо беседую, как видишь. Не бойся, говори прямо. В худшем случае уйду, покрутив пальцем у виска. – Я реально не понимал, чего он хочет.

– Я не знаю, на что ты рассчитываешь, но почему-то уверен, не ограничишься пастьбой баранов, – после легкой заминки выдал Писарь. – Скорее повторишь фокус с шерстью.

– Ох, – невольно вздыхаю. – Мои планы – это пока ветер. И во что выльются, одни боги в курсе.

– Я заведовал хозяйством у патриция, и хозяин никогда не оставался внакладе, – гордо заявил он. – Достаточно знаю о том, с кем из коммерсантов и владельцев поместьев правильно иметь дело в приморских городах, а к кому категорически не стоит обращаться.

– Бирюк не хуже способен подсказать, – скептически сообщаю, наталкивая на продолжение.

– Мавретанцам дают не лучшую цену. Цеха давно между собой согласовали общую. Скупщики лишь внешне дружелюбны. А я знаю, к кому обратиться!

– Я тебя услышал, – говорю, потянув паузу. – Ничего обещать прямо сейчас не могу. Сначала должен побывать на родине, добиться признания и кое-что проверить. Потому что собираюсь торговать отнюдь не шерстью. Пока, – заметил его заинтересованный взгляд, – ничего не скажу, чтоб не сглазить. В любом случае мне может пригодиться грамотный и толковый человек, которому доверяю. Ты понимаешь?

Он кивнул.

– Не знаю, что у тебя на уме, но поклянусь никому ничего не говорить.

– Это слова, – произношу почти ласково. – Если выгорит, появятся большие деньги или немалая власть. И тогда неизвестно, как себя поведешь. От иных предложений не отказываются. Потому лучше приди ко мне и честно признайся, когда угрожать станут или покупать секреты. Иначе… – Провел рукой по горлу. – И это не угроза. Так будет. Я мавретанец только наполовину, тем важнее сохранить честь-нанг в глазах окружающих. Даже не надейся на снисхождение, если не поступишь правильно. Согласиться под угрозой стали у горла и сообщить или промолчать о том – достаточно. Рано или поздно узнаю. Ясно?

– Предельно, – подтвердил Илак, подумав, что у его собеседника даже слова и интонации истинного мавретанца, что б ни говорил и на кого б не был похож внешне.

– Вот и славно. Договоры положено выполнять, и условия обязательно обсудим, когда до этого дойдет. Завтра поговорю с Бирюком, когда прочухается. Вряд ли ты ему особо нужен. Но отработать должок придется.

– Я понимаю, господин.

– Вот и не забывай об этом, – сказал, подразумевая уважительное обращение. – Никогда.

Глава 9
Жреческая обитель

Шум был слышан задолго до въезда в Хетар. Стоило приблизиться, и обнаружились первые пьяные, а потом стали попадаться массово. Многие охотно были готовы угостить новых людей и под визг музыкальных инструментов сплясать. Хотя на нормальные танцы это мало походило. Прыжки, махание оружием. Вечно после этого несколько раненых и покалеченных получаются на пустом месте. Правда, народ относится к таким вещам с пониманием и до серьезных стычек не доходит. Растаскивают загулявших моментально. Пусть и нет специальной службы или городской стражи, однако кланы умеют поддерживать порядок при необходимости.

Дело в том, что Хетар мало напоминает нормальный город. Когда на склоне горы начали разрабатывать рудник, здесь жило совсем немного народу, и все они занимались торговлей и сельским хозяйством. Благо и река течет с высот. Со временем разработок стало несколько, а по соседству с шахтами и плавильные печи появились. Дома заполнили ущелье почти полностью и взбирались на соседние холмы. Первоначально несколько кланов жили отдельными поселками возле своих месторождений, однако давно наиболее состоятельные стали селиться в одном квартале, расположенном в северной части долины. Менее богатые, пришлые из подчиненных кланов или чужаки с побережья, работающие ремесленниками или на добыче железа, жили в своих районах.

Естественно, никакой стены в таких условиях не поставишь. Но она и не требовалась. За все время существования Хетара никакие враги здесь не появлялись. Слишком заинтересованы были окружающие племена в нормальном существовании города. Здесь добывали руду, производили сталь и создавали множество необходимых предметов. А через долину шли дороги в нескольких направлениях. Поселение стало не только производственным, но и коммерческим центром.

– Праздник какой-то? – спросила, оглядываясь на приплясывающих у костров людей, Светлая.

Обычно собирают со всего квартала всякий хлам, накопившийся за год, и поджигают, символизируя этим расставание с прошлым.

– Сегодня День Мертвых, – сообщил Писарь.

Девочка с недоумением посмотрела. Уж больно радостные вопли и пение мало походили на скорбь по ушедшим. Абсолютно иные традиции и обычаи. Мы мертвых не боимся и предков чтим. А они всегда помогут, если их уважут возлиянием и хорошим настроением.

– В этот день души ушедших посещают родные дома и родственников, – объясняю. – Они должны видеть, что мы помним о них и хорошо живем. Что новые поколения не стали слабыми и больными, а в их сердцах полно энергии и они счастливы. И мы помним об умерших, вспоминая веселые истории из их жизни и делясь с детьми. От этого им будет легче. Человек завершил свой человеческий путь, и если он умер в старости, значит, живым можно праздновать победу человека над судьбой.

Карк сорвался с плеча Бирюка и ушел куда-то вверх и направо. Не иначе помчался сообщать о приезде. Почтарь был по-прежнему слаб, но сейчас сидел рядом, давая указания, и в тоне проскакивало предвкушение. Вернуться домой всегда приятно. Особенно когда тебя ждут. А его уже встречали. Ворота распахнуты настежь, женщина в платке замужней, еще одна помоложе, двое мальчишек-малолеток и молодой парень где-то моих лет. На сына не похож. Совсем другой тип лица. Среди мавретанцев можно встретить кого угодно, но рыжий и конопатый вряд ли мог быть потомком Бирюка. Работник?

Каратель с трудом слез с подножки фургона, демонстративно не пожелав принять руку помощи. Старшая женщина красиво поклонилась и протянула чашу с водой. Бирюк выпил и крякнул.

– Холодная и сладкая.

В нашем понимании – высшая похвала. В жаркий сезон достать лед совсем не просто. Немногие могут себе позволить летом привезти его с вершины горы. Зато, если имеется глубокая скважина, опущенное ведро всегда принесет прохладную влагу. А сладость – это к родному дому относится. Никакого сахара, естественно, в колодезной воде не имеется.

Нас торжественно представили друг другу. Жена, невестка, внуки и почему-то без уточнения Найден – тот самый рыжий.

Прокол. Причем крайне глупый. Мог бы и уточнить состав семьи. Подарки делать гостю, приведенному хозяином, а не явившемуся самостоятельно, не обязательно, но должен был подумать о вежестве, а не исключительно о своих нуждах. Кстати, несмотря на поклоны и учтивые речи, особой радости с появлением толпы чужаков хозяйка не испытывала. А когда поняла, чей я сын, не удержала лицо. Не понравился. Ну, мне ж с ней не жить, можно потерпеть. Невестка, кстати, ничего не уловила и явно не в курсе давних обид.

Ритуал был исполнен, и дети с радостным визгом полезли к деду. Пока родственники обнимались, я честно расплатился с возчиками. От Писаря мало толка, Матушка могла править лишь одним фургоном, а меня каратели практически официально поставили в строй вместо Бирюка. Раненых среди них было много, да и погибшие, а охрану соли никто не отменял. Заодно это дало возможность приглядывать за семейством Хромого. Караванщики намек поняли с ходу, и их не трогали. Все ж после апера и принятия в свой круг почтарями авторитет взлетел высоко.

Занимался патрулированием в основном в компании с Совой, неизвестно с чего взявшимся протежировать. То есть понятно, в чем причина. Он приятель Бирюка и в каком-то смысле заменил в качестве наставника раненого. Мне от этого плохо не было. Спарринги мы устраивали регулярно, причем без жалости меня лупил и вроде мимоходом норовил задавать достаточно мутные вопросики.

Уж не знаю, в чем подозревал и зачем пытался ловить, но больше походило на стандартную паранойю вечно подозрительного типа. Зато обтесал «легенду» и неплохо научился разбираться в поведении Спутников. У Совы была соответствующая птица, а Карк летал днем. По собственной инициативе обследовал окрестности или Бирюк давал указания, я не спрашивал. Какая разница. Важнее, не гнушался сообщить о чем-то. В результате, с одной стороны, мне была положена доля малая за работу по сторожению от грабителей каравана. С другой, пришлось нанять для фургонов пару человек и кормить их за свой счет. В данном случае интересовала не прибыль, так что честно рассчитался, подкинув даже чуток сверху. Пусть расскажут знакомым про щедрость. Репутация важная штука в любых местах.

Дома в Мавретане строятся по одному плану. У более зажиточных двухэтажные, но всегда из камня, с плоской крышей и глухим забором выше роста, сложенным из таких же валунов в нижней части. Окна скорее похожи на узкие бойницы, да ими и являются. Нижняя часть нередко отведена под домашнюю скотину, или в пристройку можно зайти прямо из дома. Верхняя часть под жилые помещения, причем всегда делится на женскую и мужскую половину. Очаг внутри редкость, обычно пища варится и жарится во дворе. В жару нередко спят на крышах, а пируют снаружи.

Вот и сейчас мы устроились на лавках возле грубо сколоченного тяжелого стола. Поели праздничного угощения – плов с мясом – и выпили. А потом еще выпили. И еще. Атмосфера достаточно быстро стала непринужденная, хотя болтали все больше мальчишки, женщины помалкивали. Зато история о сражении с апером и его дружинниками была озвучена дважды. Сначала по части объяснений ранения, затем присутствующие пожелали услышать подробности из моих уст. Врать по-настоящему не умею. То есть могу, но не люблю пафос и дикие преувеличения. Вышло несколько сухо. Впечатление изменилось, когда полезли всей толпой в фургоны выяснять, чем разжился хозяин.

Бирюк остался за столом, ему ходить было все ж тяжело. Мне тоже не интересно в очередной раз смотреть на ружья и ткани с горшками и чугунками. Похоже, жена Бирюка поняла, что уходить не собираюсь.

– Завтра поедете к жрицам, – сказала она тоном приказа.

Обычно на людях жены к супругам так не обращаются. Или совсем не стесняется, или плевать на меня. Скорее второе.

– Ты, – ко мне, не называя имени, – покажешь девочку. А ты, – к Бирюку, – ногу.

– Я в порядке.

– Вижу, в каком.

– Не так много времени прошло, как почти за кромку заглянул.

Она так глянула, что супруг заткнулся, а я пожалел, что не ушел к фургону. Вот зачем мне чужие семейные проблемы и знать, кто кому старший? Мало своих сложностей. Судя по взгляду Бирюка, он подумал нечто сходное.

– Засиделся, – поспешно вскакивая, неизвестно зачем сообщаю.

Пусть выясняют отношения без моего присутствия.

– Правильно, – сказал Найден, когда подошел и протянул мне дымящуюся трубку.

Запах был хорошо знакомый. Не особо поощряется хашиш, но сегодня особый день. Сегодня можно все. Благодарно киваю, затягиваюсь и возвращаю.

– Хозяйка баба суровая, – в свою очередь сделав затяжку и снова протягивая, говорит. – Но справедливая.

– А сыновья где?

Он покосился со странным выражением.

– Умерли в позапрошлом году оба от огневицы. И дочка с зятем, и внучка, и мать Бирюка. Все переболели, в Хетаре многие скончались. В каждой семье были покойники.

Что такое огневица, я не имел понятия. То есть знал – лихорадка с высокой температурой, но это могло быть что угодно от тифа до чумы и скарлатины. Да и не настолько соображаю в медицине, чтоб ставить диагноз, расспросив о симптомах.

– Пусть будет милосердна к ним Персефона, – пробормотал машинально, – и душа вернется снова в свой род.

В Мавретане владычица мертвых имеет много имен, обычно говорят Старуха, но и Персефона-Эрикъюрэ в ходу. В отличие от севера смерть-женщина. Но она не просто властвует над мертвыми. Еще и богиня рождений. Кто в прошлой жизни вел себя согласно правилам нанга, может родиться вновь и иногда даже помнить прошлую жизнь. А черные души клятвопреступников пожирают леопарды, лежащие у ее ног.

С раннего утра мы отправились выполнять указания. Священная роща из могучих кедров находилась буквально в середине долины. На побережье их давно вырубили на кораблестроение, но в наших горах специально сохраняют. При том, что самим деревьям мавретанцы не поклоняются, срубить дерево в таком месте все равно, что убить ребенка. И карается быстро, с максимальной безжалостностью. В роще проводились торжественные мероприятия. Сама обитель жриц находилась почти на окраине. Когда-то вообще за чертой городских кварталов, но с течением времени они разрослись и охватили ее со всех сторон.

Сам скит был огорожен высоким забором. В спальные и учебные помещения посторонних не допускали. Зато хозяйственный двор с прачечной, парильней, садом, огородом, пекарней, амбарами, хлевом и больницей имели разве что живую посадку из колючих кустов по периметру, чтоб животные не забредали. Каждый желающий мог зайти свободно и попросить о помощи или совет.

– Ты можешь позвать мепашкану? – спрашиваю проходящую мимо девочку с ведром молока, останавливая фургон. По-иберийски это толковательница, но по смыслу главная в ските.

Та молча кивнула и проследовала дальше. Без веской причины о встрече со старшей не просят. И с кучей добра не приезжают. Младшие жрицы частенько заняты вполне прозаичными делами. На одни подарки по праздникам не прожить, а собственной земли священнослужительницы не имеют. Старый обычай гласит: если они не выходят замуж, то находятся над племенами и выступают арбитрами в серьезных спорах. Потому нельзя быть связанными с территорией. Храмы тоже на общественной земле стоят, а не на принадлежащей конкретным людям.

Полностью подобный порядок возможные трения не устраняет, однако сглаживает многие шероховатости. Уже нельзя захапать в личную собственность священное место или брать городским властям за посещение плату, к примеру. Вход свободный, и в храмах соблюдается мир. Обнажить оружие или убить давнего врага в его стенах считается настолько отвратительным поведением, что негодяй во втором случае изгнанием не отделается. Практически моментально объявят вне закона, и любой может предать смерти на месте при встрече. Хуже того, позор падет на весь его род, и те получат кучу неприятностей за недостойное поведение своего члена.

Самый известный случай до сих пор регулярно звучит на многочисленных праздниках в балладах. Вся семья продана в рабство, а сам убийца жрицы в храме был повешен на короткой веревке, но ненадолго, не до самой смерти. Веревку обрезали, в чреве только что снятого с петли сделали длинный разрез, и кишки медленно намотали на штырь, а потом, понукая ударами кнута, заставили самого крутить дальше. В целом желающих испытать подобное наказание уже парочку столетий не найти. Урок замечательно усваивается еще в детстве. Не зря повторяют байку регулярно.

– Волосы, – еле слышно сказала Светлая.

Могу понять, коса для любой девушки крайне важна. Чем толще и длиннее, тем здоровья больше. Больным частенько обрезают, принося в жертву волосы как наиболее ценное. Некоторые особо умные в городах даже парики носят, скрывая длину после такого.

– Платье должно быть скромным, а прическа короткой, – отвечает Бирюк из-за спины. – Заодно и посторонним сразу ясно, с кем имеют дело. Одна железная серьга – ученица, две – полноправная жрица.

– Железная? – переспросила девочка в недоумении.

– Это символ отсутствия алчности.

На деле жрицы не такие и бескорыстные, но не время и не место обсуждать. Деньги дают в долг, товарами, произведенными послушницами, торгуют. Ну и, естественно, приходится платить за разнообразные услуги. Некоторые вроде похорон или свадеб имеют твердый прейскурант. Лечение, например, зависит от результата и конкретной жрицы.

– Нашли тоже время, – без особого упрека сказала пожилая женщина в простой одежде с красными полосами в качестве каймы. Помимо «знака Танит», треугольника с солнечным диском сверху, висящего в виде медальона на шее, у нее на лбу имелась татуировка – перечеркнутый косым крестом круг. Буква тъет из пунического алфавита. Знак высокого положения. Мепашканой выбирают, а не назначают. Если по-земному, не аббатисса, а епископ.

– Кто-то серьезно заболел? Или искалечился по глупости?

– Уважаемая госпожа, у нас несколько странная просьба, – говорю, мысленно обматерив Бирюка, изображающего глухой и немой пень. Свалил на меня переговоры, будто ему все это ни к чему. – Правильней, две.

Очень постарался вкратце обозначить ситуацию. Старательно не углубляясь в подробности. Мы приехали с севера. Девочка определенно имеет задатки и почти вылечила Бирюка. Ей требуется правильное воспитание, а мне мудрый совет.

– Идти можешь?

– Да, – подтвердил Бирюк, просидевший весь монолог с кислым видом.

Не могу понять, он жадничает по части гонорара за лечение или здесь какие-то старые дела и счеты. Личную жизнь со мной прежде не обсуждал, а я не лез с расспросами. Захочет – сам скажет. Нет – ничего не поделаешь. Кто я такой, чтоб требовать отчета.

– Пройдемте, – произносит жрица после секундной паузы, нечто для себя определив, и поворачивается, направляясь к приземистому строению. Всем известно, там занимаются лечением и содержат больных. Отмахиваюсь от Матушки, показывая на фургоны и поилку. Здесь ручей протекает, еще и потому изначально ставили скит. Пусть сторожит наше добро. Заодно и напоит лошадей.

Бирюк с трудом идет и, не выдержав, прыгает на одной ноге, опираясь на мое плечо и используя палку вместо костыля. Вполне бодр, но наступать всей тяжестью ему все ж больно. Почему супруга с ним не поехала – понятно. Это мужское дело, и она демонстративно не вмешивается. Ага, после вчерашних указаний так и поверил в послушность и покорность. Но могла б работника с нами отправить.

– У нее нет имени? – тихонько спросила Светлая, дернув за рукав.

– Принимая послушание, мы теряем прежнее и получаем номер, – ответила мепашкана, не оборачиваясь и демонстрируя отменный слух. Заодно и не сильно распространенное в здешней среде знание иберийского. – Когда кто-то уходит или умирает, твое число уменьшается. Закончив обучение, ты получишь новое имя или вернешь прежнее. Но я б не советовала. Жрица стоит над семьями, и не нужно, чтоб люди встречали прежнюю девчонку. Уважать не станут. А ты на лингве не говоришь в отличие от брата?

– Она росла в деревне, – крайне дипломатично отвечаю. Как хочет, так пусть и понимает.

Жрица толкнула дверь, проходя внутрь помещения, отмахнулась от вопросительно посмотревшей молодой послушницы, нечто писавшей, и показала на деревянный стол, на котором пользуют раненых.

– Ложись, – приказала.

Бирюк послушно взобрался на доску.

– Нога беспокоит?

– Рана вроде затянулась, но болит.

– Ага, – сказала мепашкана невразумительно. – Рассказывай, девочка, что делала.

– Ничего такого, – насупившись, сказала Светлая. – Просто ухаживала, повязки меняла.

Я положил руку ей на плечо, успокаивая и напоминая: не одна. Бояться нечего.

– А вот это видишь? – И жрица сделала в воздухе странный жест.

– Да, – подтвердила девочка.

Лично я ничего в упор не замечал. Судя по взгляду Бирюка, и он тоже.

– Пятнадцатая? – потребовала жрица.

Та самая, писавшая, уже отложила принадлежности в сторону и моментально поднялась.

– Рана закрыта, осколки срослись правильно, – изучив несколько минут, водя рукой над телом раненого, сообщила на лингва. – Полного заживления еще нет. Произошло замещение костных тканей, ведущих к укорачиванию кости.

– И что надо было?

– При раздроблении кости важно установить отломки соосно друг другу, – уверенно заговорила послушница, – с обеспечением анатомически правильного соотношения суставных поверхностей. Важно провести через основные повреждения силовые линии и зафиксировать, создавая стабильную зону. – При этом она что-то показывала руками, рисуя четкую сетку.

У меня появилось стойкое ощущение, что обе, внимательно наблюдающие за ее действиями, видят всю схему отнюдь не в воображении. Но это у них в голове, я по-прежнему ничего не замечал. Никаких эффектов вроде свечения тоже не имелось. Можно не сомневаться, Светлая слов не понимает, но нечто соображает, иначе б не смотрела так пристально в пустоту.

– За счет создания в нужных местах растяжения или замещения пораженного сегмента, ориентирующегося вдоль продольной линии пораженной кости…