Текст книги "Война за веру"

Он фыркнул презрительно и залез на плечо, цепляясь за материю рукава. Между прочим, весит не так мало. Есть подозрение, прекрасно знает, что в скором времени последует. Больших скоплений народа не любит и предпочитает в таких случаях ездить на мне.

– Зато теперь понимаю, откуда ты извлекал эти странные истории. Друид, как же. Взрывчатку он еще мог придумать. Никто не слышал про отпечатки пальцев, когда поделилась, наставницы проверили и убедились. Чистая правда, у всех разные. Опустынивание в результате вырубки лесов и необходимость посадок, чтоб не оказаться в пустыне, лесополос. Нигде в книгах не пишут про опасность, а ведь Азия, – она подразумевала Анатолию, – была некогда другой. В книгах это есть, но никто не связывал распахивание и выпас скота с изменением пейзажа. Атомная и клеточные теории, микробы и необходимость гигиены, хромосомная наследственность.

В голове нечто сложилось. Насколько я повлиял на ее веру? Не сознательно, но многое рассказал, включая обрывки собственных представлений о боге. Бирюк всегда верил в Единого и подчеркивал это. Мы неоднократно обсуждали иные, достаточно скользкие вещи. Предопределенность судьбы, свобода воли, готтентотскую этику, когда у меня украли корову – плохо, я украл – хорошо. Дорога дальняя, и вопросы она иногда задавала заковыристые. Правда, чаще меня несло, когда нечто вспоминалось по ассоциации.

– Ты знаешь, они проверили на мухах, но и прежде знали: все друиды рождаются от ведьм. Они могут не знать о своей сущности, но нечто передают по наследству. Мепашкана назвала это синдромом Стоппера.

Наверное, у меня на морде нечто отразилось.

– Прости, я не думала, что это тайна. Ты ж не просил молчать.

– Это теория. Доказать невозможно в отличие от клеточного строения организмов. Там хоть в микроскоп можно глянуть.

– Есть доказательство, – сказала Мария с полной уверенностью. – Обсудила с наставницей, а они уже проверили идею. И с мухами, и еще что-то делали.

Так вот мимоходом внезапно становишься Менделем.

– Про наличие общих признаков у магов известно давно. Просто прежде думали, от отца разница зависит, но доказать не могли, сколько ни пытались.

Скрещивание людей проводили на научной основе? Эти жрицы те еще кадры.

– Они могут быть трех видов. С явными физическими уродствами, и такие редко живут долго. С умственной отсталостью и трудностью в общении. Проще говоря – юродивые, хотя иные могут быть сильными в использовании искусства без всякого обучения. И опасными. А есть и третья, наиболее редкая. Они физически нормальны, но всегда низкорослы и евнухоподобны. Вроде все на месте, а не работает, как у мужчин.

И психика почти наверняка не в порядке. Мой знакомый имел малый рост и большие сдвиги в голове. Или это просто от бесконтрольности у него тараканы в башке завелись?

– Какое счастье, что я не маг! – говорю с чувством.

– Мне тоже не хочется родить такого сына, – сказала она еле слышным шепотом. – Какой он был, тот твой мир? – спросила после паузы.

– Более образованный, – отвечаю сразу, не задумываясь, – заметно комфортней, намного более сытый, легко доступный. Можно было съездить куда угодно, посмотреть на красоты природы или пирамиды. Государства были заинтересованы в благополучии своих граждан. Брали с более богатых налоги, давали бедным. Конечно, немало уходило на бюрократию, но и вышедших на улицу недовольных не убивали, а старались задобрить подачками. При этом люди остаются людьми. Алчные, жесткие, завистливые, но и добрые, готовые помочь чужаку без корысти и лечить любого независимо от положения.

– Рум, – произнесла Мария без колебаний.

– Да, – говорю с уважением. Неплохо их учат. Вряд ли в родной деревне она хоть раз слышала это слово, не говоря уж о нравах тамошних. – Нечто похожее. Рабов заменили механизмы, – слово вполне знакомо, пусть и в упрощенном понимании, – а принцип тот же.

– Они проиграли!

– На любую силу всегда найдется другая сила. Они оставили нам дороги, акведуки, канализацию, бани, грамотность и научные трактаты, юридическую систему, инженерные решения, бетон и многое другое. Народы и государства рождаются и умирают. Иногда в муках и крови. Даже после гибели империи цивилизация не исчезает. Как Картадашт передал достижения Руму, так и мы можем взять лучшее у погибших.

– Ты со мной?

– Всегда, сестра.

Илак сидел чуть в стороне от остальных. Не потому, что могли плохо отнестись из-за разницы в положении. Он просто так и не привык долго торчать на корточках и предпочитал устроить задницу на камне. За спиной по поводу этой слабости посмеивались, но он не обращал внимания на такую ерунду. Для большинства присутствующих он выше по должности и возможностям. Больше двухсот человек, трудившихся на предприятиях хозяина, прекрасно знали, от кого зависит их жалованье. Излишне нахальные не задерживались. Некоторых подбирал Фенек, он наглых любил, если только готовы были драться, иные использовались на подсобных работах, но никогда не станут мастерами. Эта странная манера поручать отдельные операции нескольким, а не одному специалисту определенно имела большой потенциал. К тому же многое на заводах до сих пор секретно, и чем меньше народу в курсе всего производства, тем лучше.

Да и по богатству Илак не последний. Пусть колон, но личный секретарь Фенека и прикрыт его авторитетом. Он был осведомлен почти о всех делах господина и частенько замещал его, когда тот был занят. Многие усвоили, что иногда лучше со своими делами идти к Писарю. Тот никогда прямо не скажет нет или да, но внимательно выслушает и может доложить хозяину в нужном ключе. Вот если произнесет «потребует много времени» – не стоит ждать результата. Гораздо лучше «подумаю». Это означает, что не оставит в стороне.

Подарки Писарь брал, но взятки ему совать было бесполезно. Все равно поступит по-своему. И дело не в том, что он боялся. Илак никогда не сделает нечто во вред Фенеку и его семье. Он хорошо усвоил основное правило своего хозяина: «Я даю тебе и жду от тебя того же». Пусть и малая доля в общем обороте принадлежит управляющему, однако уже давно достаточно серьезные деньги капают. Илак купил ферму, потом вторую и сдавал землю арендаторам, получая стабильный доход.

Вряд ли кто знал его хозяина настолько близко. Это был очень странный человек. Он мог совершенно спокойно перерезать глотку человеку за косой взгляд и не обижался на достаточно скользкую шутку в свой адрес. И это не иносказания, а чистая реальность. В первый год после возвращения его несколько раз пытались задеть. Реагировал быстро и страшно. В конце концов Фенека стали бояться. Тот ничуть не опасался пролить кровь. Кровники? Он привел на суд свидетелей и доказал, что Корень сам напросился, а потом прямо спровоцировал на дуэль отца того и без колебаний зарубил.

Доброжелателей в племени Аза ему не добавило, но никто больше не смел бросить прямой вызов. При этом он помогал совершенно чужим людям, возился со своими и чужими детьми часами. Рассказывал им сказки и играл, что совершенно нетипично для любого местного мужчины. Маленькие дети на попечении матери. Когда подрастают, их отдают в семью родича, частенько далеко, для правильного воспитания. И лишь затем отец встречает уже достаточно взрослого, усвоившего понятия чести, чтоб посадить рядом с собой для обучения хозяйственным делам и войне. Конечно, это касается людей солидных. У бедняков дети трудились рядом с родителями, перенимая навыки ремесла с малолетства.

В Фенеке будто уживались двое. Мавретанский дикарь, готовый убить ради чести, и расчетливый, прекрасно знающий, чего он хочет, румлянин. Мало того, он генерировал кучу идей, и большинство из них приносило деньги. Причем мог мимоходом объяснить, в чем причина приливов, или красочно поведать об осаде Трои. Классиков он абсолютно точно не читал и художественную литературу не уважал, что не мешало делиться под настроение занятными историями, годными в книги. Койне не знал, а из латыни несколько пословиц. Прежняя жизнь?

Илак осторожно навел справки, благо постоянно имел дело с купцами и всевозможными поставщиками. История с друидом отнюдь не выдумка. В том маноре до сих пор готовы заплатить за голову убийцы. Описание вполне соответствовало. И что уходил с кровью, тоже. Был и изгой-мавретанец, найденный в башне мертвым. Даже имя схожее с прежним, до Стоппера. Такое не бывает случайно. И все же его информаторы, а Илак трижды перепроверял через разных людей, сходились в одном – никакого ученика у друида не было. Выходит, свои знания приобрел где-то в другом месте.

Однажды Илак не выдержал и прямо спросил. Он подозревал, что в теле Фенека живет душа вернувшаяся. Такое бывало, и несколько раз описывали знатоки, да и мавретанцы верили в перерождение. Ребенок, внезапно заговоривший на чужом языке, встречался даже в «Деяниях Августа». Легенды существовали не на пустом месте. Хозяин рассмеялся и спросил, похож ли он на праведника. Ведь боги грешников такого не удостаивают. Крыть было нечем. Уж на аскета в поисках духовного просветления он ничуть не походил. Однако мысль засела, и объяснение все ж имелось. Только лучше держать при себе идею: рос среди зверолюдей. В качестве слуги или ему досталась душа такового при рождении – не важно. Но это ж все объясняло!

Хотя нет. Не все. Светлая. Вряд ли в детстве они встречались. Любопытным прямо говорили, росли в разных местах и мать не одна. И все ж Фенек ее любил. Когда девушка начала проповедовать, Илак не заметил. Это произошло настолько буднично, что никто и внимания не обратил. Любой желающий мог встать на камень посреди базара и начать нечто вещать. Чаще всего это старец-сказитель, ведущий некий рассказ. Обычно красивая сказка о любви, ревности, мести, походах и чудесах. Если байка хороша, толпа слушает с интересом и по окончании бросает монеты. Но бывает и иное. Учитель, дающий уроки детям, или искатель истины. Если речь твоя мудра, слушатели найдутся. Послушницы заглядывают на базар, но прежде они таких речей не заводили.

Светлая говорила еще с акцентом и нередко затрудняясь строить фразу, однако произносила четко выверенные рифмованные строчки, как не смог бы ни один чужак. К тому же в словах тех звучала полная убежденность в собственной правоте и стопроцентная искренность. Ничего кардинально нового она не произносила. Идея Всевышнего давно всем известна, но в ее речах он обретал некие четкие черты. Фактически речь не шла о новой религии, всего лишь возрождении уже существующих понятий. «Не поступай несправедливо с другими», «будь честен в имущественных отношениях и не обманывай наивного», «не продавай вещь, скрывая недостатки», «не убивай во гневе», «накорми голодного», «помоги больному», «спаси невинного и защити слабого».

Разве есть что возразить на такие слова?

А на это: «Пять пороков являются преградами на пути к совершенствованию. Гнев, алчность, зависть и похоть. Но хуже всего – эгоизм». Или на это: «Пять великих добродетелей человека – вера, сострадание, мужество, любовь и желание познавать».

Слушатели появились практически сразу, а девушка упорно приходила каждую неделю, если отпускали из обители старшие. Из месяца в месяц, из года в год. Толпа становилась все больше, и хотя иные отсеивались, но другие оставались, а число их росло. Илак тоже пришел раз, потом второй и принялся записывать изречения. Однажды он попался на глаза Фенеку с табличкой. Чтоб сберечь дорогую бумагу, записи почти всегда делали на доске, покрытой толстым слоем воска, и лишь затем переносили текст набело.

Хозяин потребовал все. Внимательно изучил и хмыкнул.

– Евангелие кропаешь? В апостолы метишь?

И снова Илак не понял. Койне Фенек не знал, но «благая весть» и «ученик» явно прозвучали неслучайно.

– Простите?

– Ты ж от себя добавляешь!

– Я включаю в свой рассказ те вещи, которые принесут пользу, – сказал осторожно, не улавливая, чего от него хотят.

– Хорошо, – после паузы согласился господин, – можешь продолжать. При одном условии. Вот это, – ткнул пальцем, – вот это и вообще нечто похожее можешь оставить для себя. Мне будешь приносить копию без словоблудия.

– Почему?!

– «Посмотрела горящим взглядом», «готовы целовать пыль под ее ногами» и прочее является твоим эмоциональным отношением и не больше. Мне требуются факты, а не поэзия. Четко зафиксируешь сказанное. Причем обе стороны, если обращаются с вопросом или подковырками. Желательно с именем обращающегося.

Это Илак прекрасно понял. Не все относились к проповеди доброжелательно. Ведь она повторяла постоянно: «Кроме Ylim нет других богов». Все прочие в лучшем случае становились его созданием, если не слугами. Далеко не каждому такое по душе. Семейные божки у любого в доме. И верят им больше прочих. Лучше знать врагов. Фенек неслучайно держал во время ее посещения города парочку телохранителей рядом. «Береженого бог бережет», – сказал как-то, скалясь, когда Светлая напомнила, что жрицу не посмеют тронуть.

– А ты веришь в Единого? – сам себе удивляясь, потребовал тогда Илак.

В доме у хозяина регулярно проходили религиозные собрания и молитвы, на которых тот не всегда присутствовал, но всячески поддерживал. Лампа отнюдь не одобряла этого, пусть прямо и не проявляла неудовольствия. Она была чрезвычайно практичной и волевой женщиной, имеющей на все мнение и не стесняющаяся его высказывать. На побережье такое поведение посчитали бы верхом непристойности, да и в горах не особо одобряли прилюдные высказывания не по хозяйству. Фенек это терпел. Когда требовалось, он мог настоять на своем. Даже бить излишне своевольную жену ни разу не стал, что крайне удивляло всех.

– Я верю, – сказал господин, ничуть не удивившись, – в существование Творца, создавшего этот мир и все, в нем находящееся. Он дал разумным существам…

Илак принял оговорку – не только людям.

– …свободу воли. А раз позволил решать сам, то просить его все равно о чем, принося жертву или иначе, бесполезно. Не откликнется. Мы для него не больше муравьев, суетящихся под ногами. Твоя посмертная судьба решится уже потом в зависимости от деяний. Что перевесит, положительное или отрицательное. Но в этом мире мы решаем, какой шаг совершить. Для этого и нужна мораль и божественные законы. Иначе все дозволено. Дал их Единый или Светлая придумала сама – не важно. Главное, вбить их в головы. Одинаковые для всех, а не что полезно мне – хорошо. В это я верю.

В открытых воротах показался Фенек с молодой жрицей. Илак вскочил, как и остальные ждавшие. Они подались вперед и тут же остановились, когда Светлая подняла руку.

– Кроме Единого, нет иных богов, – сказала она вроде бы негромко, но слышали все присутствующие. Это было нечто из фокусов жриц, и прежде такого не делала. – Я рада видеть следующих праведным путем. Приветствую всех друзей и благословляю готовых услышать. Обращайтесь и отвечу.

– Ты носишь на одежде и теле знак Танит, а говоришь о Едином! – крикнули из толпы.

– Ylim Един, – произнесла она, не задумываясь ни на миг. – Он есть Истина, Бессмертный и Нерожденный. Никто не способен назвать всех его имен, потому что произносятся на разных языках. Он не рожден от матери и отца, не имеет пола. Он чистый, нескончаемый Свет. Верующие могут называть его разными именами, но первое и главное – Творец всего сущего.

– И в чем твоя вера?

– Религия не дырявая одежда, не пятна грязи на теле. – Она опять заговорила рифмованными строчками, и Илак старательно записывал. – Религия не ношение серег. Будь чистым среди замаранного мира, так найдешь путь.

– Я простой человек, госпожа, – сказал пожилой купец.

Такие не бывают простыми, а очень себе на уме. Платок на шее, который используют для закрывания рта от пыли в пути, у него с рисунком рода издег, живущего далеко на западе. Не случайно пришел.

– Поясни, о чем говоришь.

– Признай не на словах, а в душе Единого, откажись от почитания идолов.

В толпе кто-то ахнул. Лишь на первый взгляд простое условие. Учение ломало разделение, унаследованное от древнейших времен. Кланы, роды и племена становились одним целым.

– Это первый шаг для перестройки себя. Человек, обратившийся к Ylim, взирает на всех как на равных. Ему не важно, мужчина или женщина, какого цвета кожа. Ведь в жилах любого течет кровь, а не молоко. Ветер одинаково овевает нищего и императора. Все люди имеют равные права, и никто не выше другого от рождения. Рано или поздно смерть приходит к каждому. И он ложится в могилу независимо от количества имущества, принадлежащего при жизни, в одном саване. Все приходят и уходят. Все мы дети одного отца – Единого Творца всего Сущего. Твоя душа принадлежит Ylim. Умерщвлять плоть не требуется и отказываться от радостей тоже. Здоровое тело необходимое условие для постижения бога. Стать верующим не означает забросить житейские заботы. Гораздо важнее день за днем исполнять предписанное.

Фенек нечто произнес. Не вслух. Илак умел читать по губам, о чем никому не говорил. Если б не навострился в детстве, общаясь с плохо слышащим господином, никогда б не стал вилликом. Смышленый мальчишка тому пришелся по душе, и начал лично учить. Об этом он, попав в Мавретан, никому не рассказывал, да и прежде мало кто был в курсе. Очень полезная вещь. Иногда говорят о тебе или не для твоих ушей. Вот и сейчас хозяин не на публику, а для себя нечто пробормотал. «Проповедь с горы», или «Горная». Хорошее название, черканул на дощечке, чтоб не забыть.

– Цель нашей жизни, – говорила убежденно молодая жрица, – не в наслаждениях, не в попадании в рай, а в обретении единства с Ним в вечном блаженстве. Если ты упустишь эту возможность, вновь родишься без прежней памяти и придется начинать дорогу сначала. А достичь совершенства просто: нужно творить благое дело. Не обязательно быть богатым, чтоб помогать бедным или напоить жаждущего. Любые добрые дела, продиктованные любовью к ближнему, – угодны богу. Иной раз ласковое слово и сочувствие, мелкая помощь нуждающемуся, накормить голодного или убрать мешающую всем колючую ветку стоит груды золота. Потому что совершается от души, без задней мысли о вознаграждении. В глазах Ylim бескорыстный поступок бедняка способен перевесить милостыню богатого. У нищего нет таких материальных возможностей, но в этом отношении они равны. Все есть милосердие: рассудить справедливо двух спорщиков, помочь донести старухе мешок муки, доброе слово чужим. Сделай, и тебе зачтется. Не потому что обязан, а потому что приблизиться к богу можно лишь через милосердие. Это его изначальное свойство, вытекающее из отношения творца к созданному им миру. Он и есть Добро!

– А если напал враг? – спросил купец заинтересованно.

– Постигший истину не становится бараном. Если не помогают другие способы, он обязан защитить праведную веру и свою общину.

«Вот! – подумал Илак. – Она снова это сказала. Понимает или нет, ее вера нацелена на создание нового клана с иной моралью, пусть и не отличающейся в основных моментах от знакомой. Но это разрушит устоявшиеся отношения. Равноправие для всех – это не может не зацепить многих. Среди ее слушателей и почитателей уже сейчас резко преобладают не родичи и не работники Фенека, хотя таковых достаточно много. Очень много молодых, нередко из зажиточных семей, но лично не имеющих права претендовать на нечто серьезное при разделе имущества после смерти отца. Для них появление такой общины, одинаково принимающей любого, лишь бы уверовал, – шанс, и немалый. Более того, она не отрицает рабства, но если твой раб уверовал, правоверный должен отпустить его на свободу. Брата не держат в цепях. Милосердие в понимании Светлой не означает отказ от оружия. Это доброта для своих, состоящих в религиозном братстве. И сталь для чужих».

– А так ли добр твой брат? – крикнули из толпы с ехидством.

Фенек посмотрел в ту сторону достаточно неприятным взглядом.

– Если сосуд наполнен грязной водой, постоянно доливай туда чистую. Рано или поздно весь кувшин окажется заполненным прозрачной влагой. Так и с нашим сознанием. Оно полно нечистоты. Пока ум не очистится, он не сможет слиться с Тем, Кто Абсолютно Добр. Если душа грехом осквернена – ее молитва исцелит одна!

– Достаточно, – сказал тихо Фенек.

Вряд ли кто это мог услышать, даже стоявший рядом Илак снова прочел по губам.

– Он никогда не нагрузит такую ношу, которую вынести не в состоянии! Божественный Творец послал меня для исправления веры. – На лингва тамазигхт это звучало чеканными ударами молота. – Для этого я явилась в мир – нести веру повсюду, уничтожая злое и греховное. Ради спасения всех, обладающих разумом!

Неужели никто не замечает, подумал Илак, глядя, как подвели коней к Светлой и Фенеку. Она опять не произнесла «людей». Сказала «разумные». То есть и нелюди на севере могут стать верующими, и их нужно принять как своих.

Девушка сама села в седло, ничуть не нуждаясь в помощи. Она любила кататься на лошади и иногда уезжала от людей достаточно далеко, если выпадало свободное время. Телохранители не в счет. Они не мешали, давно превратившись в деталь пейзажа. Брак уже немолода и хотя по-прежнему здорова, носиться слишком быстро уже не в состоянии. Илак подозревал, что потому брат и подсунул, а вовсе не из-за сомнительного окраса, который нынче превратился в легенду. Пророчица на белой кобыле, говорили по всему сертану. Точнее, «пророк». В слове нет различия между полами, исключительно в переводе.

Парни Фенека окружили их со всех сторон, не давая приблизиться посторонним, сзади присоединилась немалая группа не входящих в число близких, возглавляемая Бирюком. Его авторитет признавали все, и он давно превратился в негласного лидера последователей Пророчицы. В воздухе над головами повис Карк, проверяя окрестности. Илак пристроился в хвосте с остальными безлошадными. Гнать по улицам не станут, поэтому и пешком можно не отставать. Кинувшаяся наперерез женщина едва не угодила под копыта.

– Прочь! – крикнул охранник, замахиваясь плетью.

– Мой хозяин приказал выбросить дочь, – протягивая сверток к Светлой, сказала рабыня. – Сделай доброе дело – спаси!

Фенек нагнулся с седла и забрал ребенка.

– Приходи в мой дом, – сказал, – через пару дней.

– Может, всех выблядков рабских заберешь? – издевательски крикнул некто прилично одетый.

– А приноси, Блеск Ножа, – произнес Фенек, явно признав, – раз свое семя прокормить не способен.

Прозвучало оскорблением, заставив схватиться за флиссу.

– Благослови тебя всевышний! – закричала рабыня вслед, когда кавалькада снова тронулась.