Текст книги "Виртуализированный мир капитализма"

Информация является промежуточным продуктом непосредственного производства человека, который в свою очередь сам еще требует переработки посредством индивидов. Поэтому информация как общественно значимый феномен имеет самостоятельное значение по отношению к тому, о чем эта информация. И даже живые люди, участники коммуникации, наделяются значением как функции слова-информации (автор как функция текста у Фуко). Этот факт самим своим существованием разрушает производство рациональности как таковой, не только в области теории, где рациональность на протяжении всего XX века подвергалась критически-теоретической деструкции, но на уровне тех или иных производственных процессов, особенно когда речь идет о производстве человека. Поскольку самостоятельное социальное значение имеет все, что может быть единицей информации, пока эта информация способна социально функционировать как таковая, сознание, как общественное, так и индивидуальное лишается целостности и ЦЕЛО (не путать с целе)рациональности.

Поскольку речь всегда идет не о моментах целого, а постоянно о разных вещах, значимых или не значимых в данный момент, для того или иного действия.

Эта возможность, ставшая реальностью, была заложена с самого начала капиталистического применения машин, где общая логика вещей определяет человека. Дальнейшее развитие машинной логики, порождающее «машину желания» [2] в самом широком смысле, в котором только можно употребить этот термин, вытесняет логику вещей в пользу логики единичной вещи. Но логика единичной вещи является продолжением общей логики вещей и не выходит за ее пределы – это все та же логика товарного производства, хоть и стремящаяся к самоотрицанию.

Это приводит к отсутствию мировоззрения, то есть целостной картины мира и потребности в нем. Этим современный фрагментарный индивид, произведенный на конвейере людей и сам являющийся частью этого конвейера, отличается от людей предшествующих эпох. Каким бы темным не был крестьянин или рабочий, какой бы убогой не была его картина мира, она должна была быть в наличии, чтобы он мог существовать в качестве члена общества. Целостная картина мира определялась степенью отношения индивида к общественным и общественно-значимым формам воспроизводства сознания. Тем не менее, каждое событие и каждое знание должно было найти свое место в картине мира. То же самое можно сказать о представителях всех классов. Поэтому в свое время, например, представление о том, что Земля не плоская и вертится вокруг Солнца, выступало в качестве разрушителя религиозной картины мира, было прямым выпадом против бога и влекло за собой серьезные последствия для тех, кто его высказывает. Такую же роль, разрушения картины мира, играла во второй половине XIX века теория Чарлза Дарвина. Это имело место именно потому, что любое осознаваемое явление, любая идея должны были соотноситься с представлением о том, как устроен мир в целом.

Но по мере виртуализации социальных процессов империалистической стадии капитализма, по мере того, как в производственных процессах взаимодействие индивидов не просто становится взаимодействием по поводу производства и функционирования вещей, а отрываясь от этого непосредственного производства и функционирования вещей, приобретает самостоятельную значимость, эта необходимость отпадает. Происходит отход от целостной картины мира в сторону способности функционировать в разрозненных актах восприятия, переработки и передачи информации во всех сферах общественного производства, в том числе и в воспроизводстве себя как члена общества. Это предполагает деструкцию философии, науки, религии и морали как форм общественного сознания. Самим характером производства мышления отрицается образующий мировоззрение (то есть целостную картину мира) принцип всеобщей связи, какие бы формы он не принимал. Место картины мира занимают сменяющиеся информационные картинки, предназначенные для одноразового, пусть даже и повторяющегося потребления. Единственное, что остается – контекст и поликонтекстуальность, то есть различный характер потоков информации, позволяющий отличить один поток от другого, например, спортивные новости от прогнозов погоды.

Производство целостной картины мира становится невыгодным и ненужным в системе виртуализированного капитализма, а потому излишним. Оно отмирает. Его заменяет производство способности восприятия и переработки информации определенного рода, способность проводить операции над ней и самому операционализироваться с ее помощью. Требуются только общие навыки, необходимые для восприятия любой информации, без которых индивид не смог бы функционировать в системе производства образа жизни, и частичная компетенция, позволяющая быть рабочей силой в определенной отрасли. К общим навыкам относится, например, навык чтения и умение пользоваться средствами коммуникации для того, чтобы воспринимать и передавать информацию дальше, а также умение соотносить свое действие с полученной информацией в результате переработки сообщения, но не более того.

Образование превращается в производство “способности восприятия и переработки” поданной порциями информации, которая должна быть забыта практически сразу же после того, как потреблена, обработана и произвела определенное качество фрагментарного индивида, выразившееся в его действии. В этом кроется причина деструкции достижений Модерна в области сознания. По мере становления индустрии людей, цело-рациональность перестает воспроизводиться даже на уровне тех форм общественного сознания, которые были формами ее производства. Отсюда и пафос логомахии философии Постмодерна.

Так производится клиповость сознания современного фрагментарного индивида. Клиповое сознание предполагает разобщенность и несвязность взглядов на мир. Индивид верит в самого примитивно представляемого бога (по религиозным праздникам) и в науку одновременно, разделяя единицы информации, относящиеся к науке и к религии, но не связывая их между собой. В одном и том же индивидуальном сознании могут соседствовать, не пересекаясь и не вступая в конфликт, и обломки древнего анимизма, и мировые религии, и вполне современные научные знания. И все это определяет те или иные не связанные между собой действия индивида, осуществляющиеся в непересекающихся, разрозненных сферах жизнедеятельности. Наряду с этим существуют и функционируют политические, экономические и т. д. мемы-кли-пы. Их объем может быть больше, может быть меньше. Для индивида все выступает как единица информации – мем, не связанный с другими мемами. Они существуют как бренды, рассказывающие о неизвестных практиках или маркирующие старые определенные «практики», которые должны быть воспроизведены, раз информация поступила.

Современный фрагментарный индивид может обладать знанием массы отдельных фактов, которые не связаны между собой, ибо относятся к разным контекстам. Например, представление о боге никак не связано со сведениями о медицинских новинках или информацией о том, что Волга впадает в Каспийское море, если только Волга попала в поле зрения. Все это может быть одинаково хорошо воспринято. И одинаково легко индивид переходит от восприятия одной к восприятию другой, даже самой невероятной информации. Ничто не рушит его картину мира потому, что ее нет, могут быть разрушены только отдельные мемы, но наибольшую разрушительную силу на них оказывает простое забвение при переходе к другим мемам, актуализирующимся и распространяющимся во фрагментарных коллективах. Есть механизм восприятия и переработки информации, а поэтому и фрагментарный индивид, например, может воспринимать информацию о количественных показателях ВВП, даже не зная, что такое ВВП. Такой индивид не только может быть потреблен капиталом как потребитель, а исключительно пригоден для того, чтобы быть потребленным таким образом, воспринимая этот акт как акт личной свободы.

Выходом, снятием отчужденных форм общественного сознания может быть только производство всеобщей коллективности и полное выведение человека из-под вещной логики, пока же происходит процесс не снятия, а деструкции. Потому формы общественного сознания становятся лишь разрозненными потоками информации и аффектов, а не формами развития рациональности и чувственности.

Источники

1. Гегель, Г. В. Ф. Наука логики / Г. В. Ф. Гегель. – Москва: Наука, 2005. – 800 с.

2. Делез, Ж. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / Ж. Делез, Ф. Гваттари; пер. с франц, и послесл. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – 672 с.

3. Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии: пер. с нем. / К. Маркс // Маркс К. Соч. / К. Маркс, Ф. Энгельс – 2-е изд. – Т. 23. – М.: Издательство политической литературы, 1961. – 906 с.

4. Маркс, К. Экономические рукописи 1857–1859 годов: пер.

с. нем. / К. Маркс // Маркс К. Соч. в 50 т. / К. Маркс, Ф. Энгельс. – Т. 46. Ч. 2 – 2-е издание. – Москва: Издательство политической литературы, 1969. – 618 с.

5. Фуко, М. И. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / М. И. Фуко; пер. с франц. В. Наумова. – М.: Ad Marginen, 1999. —460 с.

6. Энгельс, Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии / Ф. Энгельс. – URL: https://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Feuerbach/lfeuerbach.html (дата обращения: 21.01.2021).

В предыдущих главах речь шла о логике производства фрагментарных индивидов с клиповым сознанием. Предпринималась попытка показать логику функционирования индустрии человека как индустрии «практик», обеспечивающих и создающих социокультурные условия существования товарного производства. Однако важнейший эстетический момент этой индустрии остался практически не затронутым. Хотя и говорилось о производстве аффектов, но вопрос об их специфике и об общих закономерностях их производства до этого момента не рассматривался. Тем не менее, эстетическое измерение промежуточных продуктов непосредственного производства человека и потребления этих продуктов индивидами, а также тиражирования их через индивидов в производстве индивидов имеет важнейшее значение.

Эстетический момент делает промежуточные продукты производства человека (которые он получает не как товар) пригодными для его восприятия, потребления и дальнейшего распространения посредством индивидов. Это – важнейший момент удовлетворения в формировании или формирования в удовлетворении эстетических потребностей и чувственных «практик». И это – не только упаковка товаров, которую индивид получает как бонус к ним, не только дизайн как «эстетика функциональности», но и производство самой деятельности индивидов, тех или иных действий, обладающих для индивида исключительно чувственной ценностью – ценностью переживания. И это не просто гедонистическая сторона потребления. Погоня за наслаждениями, характерная для господствующих классов периода упадка предшествующих капитализму способов производства, не была моментом производства стоимости.

Хотя, есть одна существенная черта, роднящая современное производство чувственности с этим гедонизмом, а именно – культивирование ощущений в повседневной жизни и тотальное производство ощущений при разложении чувств.

Но в современном мире эти «практики» направлены на постоянную «переподготовку» индивидов как потребителей (на это обратил внимание Бодрийяр [1]). Чувственное познание составляет основу производства и трансляции социальных смыслов, обеспечивающих функционирование товарного производства. В свою очередь эта возможность коренится в самой специфике человеческой чувственности и человеческих ощущений как таковых.

Мы имеем дело с противоречием, которое Алексей Валериевич Босенко в свое время сформулировал таким образом: «Почему бессмертные по своей природе чувства умирают и заменяются ощущаловкой?». Почему они вообще могут быть приравнены к ней и заменены ею, в какой плоскости социального пространства и как происходит это приравнивание? Ответ на этот вопрос станет и ответом на вопрос, каким образом в массовом сознательном производстве человека можно будет перейти от производства ощущений (которые тоже являются культурным историческим феноменом) к планомерному производству чувств? Чтобы чувства в наивысшей точке их развития, достигнутого человечеством, сделать личным достоянием и способностью каждого представителя общества точно так же, как это делается сейчас, на базе современных социальных технологий в производстве тотальной ощущаловки.

Тут необходимо сделать ряд замечаний, прежде чем перейти к дальнейшему изложению мыслей на этот счет.

1. Фрагментарный индивид – существо, произведенное индустриально и, можно сказать, конвейерно, но не планомерно. Фрагменты индивидов производятся планомерно, фрагментарный индивид – нет. Сама практика социальных технологий не направлена на производство индивидов как таковых, а только отдельных их фрагментов: отдельных мыслей, чувств и, в конце концов, поведенческих установок. Остальные характеристики индивида во время производства его фрагмента интересуют производителей лишь постольку, поскольку они могут способствовать или, наоборот, препятствовать их цели. Это хорошо видно, если присмотреться к социометрическим методам анализа т. н. целевой аудитории рекламы того или иного товара или СМИ. Таким образом, произведенный промышленно фрагментарный индивид является сам по себе продуктом стихийности производства. Планомерное производство фрагментов в человеческой индустрии еще не делает планомерным производство человека как такового. Поэтому он оказывается новым выражением стихии и анархии рынка, новым выражением противоречия между общественным характером производства и частным характером присвоения, в системе, где капитал для обеспечения своего функционирования двояко потребляет человеческих индивидов – и как рабочую силу, и как потребителей. Этот момент всегда следует иметь в виду, изучая закономерности производства фрагментарных индивидов, поскольку эти закономерности прокладывают себе дорогу точно так же стихийно, как и закон стоимости, который реализуется в том числе и через них.

2. Фрагментарный индивид – это мощнейшая тенденция, характерная для виртуализации социально-экономических процессов. Однако, когда речь идет о фрагментарном индивиде, вовсе не имеется в виду, что это – единственная тенденция в современном обществе, и что все индивиды тотально-фрагментарны. Не случайно фрагментации на уровне сознания часто противостоит, например, религиозный фундаментализм (не только он, конечно), претендующий на целостность мировоззрения. Выражая свою непримиримость, в том числе и в виде убийств и терактов, он выступает за целостность определенного рода. Причем он, в сущности, является проявлением одних и тех же закономерностей производства человека в мире глобального капитала, все той же необходимой некапиталистической капиталистичности (передовые технологии производства отсталости – тема, требующая отдельного изучения).

3. В методологическом отношении для изучения эстетического измерения производства фрагментарных индивидов важно наследие А.С. Канарского, М.А. Лифшица, А.В. Босенко, а также психологов Л.С. Выготского и А.Р. Лурия, которые разрабатывали культурно-историческую концепцию человеческой психики и, в частности, чувственности, Ильенкова и других теоретиков-марксистов, поскольку нас интересуют именно общие закономерности.

4. Также важно принять во внимание разработки представителей франкфуртской школы, в первую очередь, Теодора Адорно, французских постмодернистов и приверженцев концепции “общества потребления”. На то, что товарное производство дополнилось индустриальным производством индивидов и «практик», которое стало условием его существования, именно теоретики общества потребления обратили внимание почти 60 лет назад. Констатация и попытки осмысления этого факта сами по себе ценны, в том числе как исторический материал. В частности, ценны замечания Жана Бодрийяра, некоторые замечания Фуко насчет производства контролируемой сексуальности, разработки Делеза. Однако, например, бодрийяровская интерпретация такого производства через знаки и в терминах производства и потребления знаков как отличительных моментов во всеобщей социометрии фокусирует внимание лишь на некоторых, лежащих на поверхности, хотя, безусловно, важных сторонах этого производства. Не раскрывается его специфика. Но признание факта сексуальности и знаков сексуальности как инструмента производства потребления (не просто потребностей, а потребления), тема страха и насилия, которую затрагивал автор в своем труде [1] и даже фиксация особенностей этого насилия и интереса к нему, как и многие другие замечания автора об обществе потребления, заслуживают внимания.

Теперь от замечаний методологического характера перейдем собственно к изложению некоторых соображений насчет этой, интересующей нас, стороны дела. Здесь необходимо сразу же сделать следующую оговорку. В этой главе мы фактически от одних замечаний переходим к другим, не претендуя на сколько-нибудь удовлетворительную разработку проблемы. Однако они направлены на то, чтобы хоть немного прояснить общие закономерности чувственного измерения производства фрагментарных индивидов и культурного пространства функционирования капитала как общественного отношения, а также логику их трансформации. Это только замечания, не более того. Детальное внимание этой проблеме мы уделим далее.

1. Чувства предполагают универсальность по меркам рода, разворачивающуюся через единичное. Они тотальны, хоть и историчны (тотально-человечны) и дают возможность побыть Человеком по сущности в бесчеловечном социальном мире. Но фрагментарному индивиду вовсе не обязательно быть Человеком, в смысле, представителем рода в его (рода) универсальности ни в одном из своих проявлений. Это не входит в меню потребительных стоимостей для капитала, поскольку не вписывается в логику вещей. Достаточно быть человеческим индивидом с универсально-совместимыми и универсально-заменимыми эмоциями-ощущениями (что, кстати, не нужно было в предыдущие эпохи). Сейчас же этого достаточно, чтобы индивид осуществлял свои социальные функции в «практиках» потребления как производства. Такая универсальная сменяемость и заменимость в то же время создают самоценность для индивида этих «практик» и самоценность индивида в этих «практиках». В ощущаловке (которая тоже – продукт истории) точно так же, как и в развертывании чувств, важно ощущать единичное. Для чувств это отправная точка. Для эмоций-ощущений это тоже отправная точка. И в этой точке они сходятся, выступают как одно (не просто, как одно и то же, а как одно) в своей неразличенности. Поэтому чувства и могут заменяться эмоциями-ощущениями (употребляя через дефис эти слова, хочется подчеркнуть именно продуктивный момент, который проявляется и в их различности, и в их единстве). Эмоции-ощущения могут быть отправной точкой для чувств, началом чувств, выражением чувств, их проявлением и материалом их осуществления. В этом измерении, в этой точке они едины. И этого вполне достаточно для эстетического измерения производства фрагментарных индивидов. Поскольку для их функционирования имеет значение лишь постоянный калейдоскоп дурной бесконечности продуктивного восприятия единичного. Интенсивность ощущений создает и обеспечивает потребление и потребляемость индивидов (и то, что они потребляют, и то, что их можно потребить как потребителей). Чувства же, точно так же как и целостное мировоззрение, атрофируются за ненадобностью в пользу клиповости. Клиповость сознания и клиповость ощущений-эмоций здесь сходятся.

2. Таким образом, чувства приравниваемы к ощущениям в процессе и как момент нетоварного непосредственного производства человека именно в сфере его повседневности. Идеология комфорта, дополненная идеологией аффекта, это и характеристика повседневности, и идеология эстетического в сфере ощущений, тиражируемых посредством индивидов и индивидов, тиражируемых посредством ощущений. Такое приравнивание и, как следствие, замена возможны только потому и только в той мере, в какой производство и потребление переживаний индивидов (и индивидами) опирается на чувственное познание. Потребление информации в свою очередь есть потребление ощущений. Ощущение здесь тоже выступает как единица информации. Потому шоу должно продолжаться.

3. Это шоу – шоу повседневности. Шоу, производящее повседневность. Оно вне поля и вне дискурса прекрасного и безобразного (безОБРАЗного). Оно – вне исторически выработанных форм бытия прекрасного. Оно само по себе является отрицанием, деструкцией того содержания, которое неразрывно связано с этими формами. А заодно и форм. В изобразительном искусстве, начиная с авангардных течений, – разложение образа. В музыке – разложение звука. Да и сама музыка перестает быть собственно музыкой, по каким жанрам ее ни распределяй. Она не может теперь быть просто музыкой, она должна быть шоу.

4. Конвейерно-штампованное чувствование оказывает свое воздействие на искусство, включает его в свое поле и в свою логику, разрушая и заменяя масс-культурой (это совсем не то же самое, что культура масс). В то же время эстетизация всего в повседневности приводит к деэстетизации всего в искусстве, насколько оно остается замкнуто в самом себе как в форме и не является простым моментом производства капитала. Не катарсис, а аффект. В эту сторону движется масскульт, в эту сторону движется искусство, сближаясь с ней как по форме, так и по содержанию. Оно само становится инструментом массового производства аффектов. Оно замыкается, но не может замкнуться на себе. Оно утрачивает свою автономность, как достраивание до целостности человека в области чувств в противовес бесчувственной повседневности. Оно само становится бесчувственным в угоду ей. Бесчувственным, но эмоциональным, как и сама повседневность.

5. Искусство вынуждено конкурировать и быть конкурентоспособным в производстве аффектов, чтобы вообще быть. Производство ощущений и впечатлений все время развивается и интенсифицируется. Они не обязательно должны быть глубокими, но они должны быть сильными и интенсивными. Тем самым искусство перестает быть искусством и становится в один ряд с производством повседневных аффектов. В сериале «Черное зеркало» премьер-министр Великобритании в прямом эфире занимается сексом со свиньей. По задумкам авторов сериала организатор этого очень популярного перформанса – никто иной, как художник. Его цель – создать самое популярное действо. И не зря в сериале, который сейчас конкурирует с кино и в то же время является элементом повседневности, создатели указывают на художника так, что это не вызывает сомнений как очевидное. В 2013 году Петр Павленский прибил свое «хозяйство» к брусчатке на Красной площади. Художница ОРЛАН с 1978 года снимает на видео свои пластические операции, в том числе вживление имплантатов. Именно подобное делает известными современных художников, а вовсе не чувства и их выражение в произведениях, которые, как и мышление, маргинальны, поскольку их производство не массовое.

6. «Для искусства стало большой неожиданностью известие о его преждевременной (а по сути, временной) кончине, смерти по существу, хотя его производители неплохо себя чувствуют и даже не утратили способности к простому воспроизводству Поэтому и философия не просто себе на уме и надзирает за призренным и презренным бытием, периодически объясняя мир преимущественно тогда, когда ее не просят. Она кликушествует, пророчит и клевещет, всегда несправедливо, но зато по истине, даже ошибаясь. Она – промах, выстрел на дуэли в воздух или себе в сердце. Скорее, она пытается удавиться вопросом» [2]. Муки исчерпанных, но не исчезнувших отчужденных форм общественного сознания и чувствования, исчерпанность отчуждения как своего-другого присвоения Алексей Валерьевич Босенко в этих нескольких фразах показал даже слишком ярко. Ведь вроде бы многие давно знают, что «король-то голый», и даже говорят об этом вслух. И даже догадываются, почему он голый. Но при этом делают вид, что это – новая королевская и придворная мода, а не конец королевской власти и пирам во дворце. И конец даже не в смысле, что дальше некуда и никак, а в утрате того, что составляло необходимость их бытия, но не бывания. Утратой философией и искусством того, что, составляя их содержание, выходит за их пределы, за них, как пределы, как опредЕление – момент и условие того, чтобы быть беспредельным. Конец-то зафиксирован, опознание трупа произведено. Но бесплодной ли была жизнь того, кто умер? Это решать не ему – не трупу, а живым, если и насколько они живы. Чувства – такой же атрибут субстанции, как и мышление. Они атрибутивны по отношению к материи как таковой. Мышление и чувства атрибутивны по отношению друг к другу. В этом Босенко абсолютно прав. Это и значит и НЕ значит, что чувства (точнее, чувство во всем своем многообразии) и мышление бессмертны. Но это значит, что решать судьбу бытия (жизни и смерти) чувств и мыслей, идеального как такового в НАСТОЯЩЕМ за прошлое и будущее и за время как таковое, без прошлого и будущего, придется нам, на основании и по праву рода, родового существа – человека.

7. Но именно в таких сферах деятельности, как искусство, осталось еще пространство свободного времени – времени действия по меркам свободы. И пусть пока чувства случаются, то есть происходят случайно, в случайном времени и пространстве, не просто как времени осуществления случайности как своего другого необходимости, а и, как писала когда-то Анна Кошевая [3], случайности как «исторически изжившей себя необходимости». Тут важен и момент, на который указала Кошевая, и тот, который подчеркивал Босенко, цитируя Шеллинга: “необходимость – возможность случайности”. Здесь эти противоположности оказываются тождественны в своем взаимном переходе. Потому именно точка пересечения чувств и ощущений может быть продуктивной в переходе от планомерного производства фрагментов индивида к становлению человека, в переходе к планомерному производству универсальной личности. Применение разнообразия, мощи и тонкости технологий по производству аффектов может стать здесь отправной точкой. Нужно провести линию от аффектов к чувствам, от чувств к разуму. Если брать по основанию, чувства разумны, разум чувствующий.

8. Сам кризис производства потребителя и потребления (его перепроизводство), причем, перепроизводства на уровне отдельного индивида, не делает неэффективными технологии этого производства, а просто запускает механизм разрушения, о котором речь пойдет ниже. Поэтому те, кто собирается преодолеть логику капитала, чтобы выйти на новый уровень общественного развития, в наше время должны быть, как минимум, и художниками (в самом широком смысле этого слова), и маркетологами, и социальными инженерами-политтехнологами, и не только. И при этом нужно сознательно противостоять “замыканию” на логику этих частичных видов деятельности, предполагающей отношение к человеку как предмету. Деятельность, действительно направленная на движение к коммунизму, субъектно-ориентирована. Определяющее значение здесь имеет ее содержание, опирающееся на все достижения предшествующей культуры и направленное на становление целостного исторического субъекта с целостным сознанием. В этом процессе нужно будет, в том числе, создавать аффекты, которые могут стать началом чувств, причем, так, чтобы они были интенсивными настолько, чтобы могли конкурировать с аффектами, произведенными в индустрии человека как потребительной стоимости для капитала. Нужно не просто уметь взять на вооружение развитые капиталом технологии производства фрагментов индивидов. Чтобы обернуть их против капитала, в борьбе за человека, нужно преодолевать их: то есть не только использовать, но и ломать те способы взаимодействия между людьми, которые они предполагают. Побеждает та армия, которая может вывести из строя оружие противника.

9. При использовании технологий, которые употребляются для производства промежуточных продуктов третьего подразделения, надо учитывать, что они только частично пригодный для наших целей инструментарий. Кроме того, в сам этот инструментарий, в те способы взаимодействия между людьми, которые в нем заложены, встроена логика производства фрагментарной коллективности, культурных анклавов, замкнутых самих на себе и никак не влияющих на общество за их пределами. Чтобы в “логике” функционирования виртуализированного капитала производство идеального продукта было экономически целесообразным, позволило бы выйти на окупаемость вложенных ресурсов и трудозатрат и уж, тем более, приносить прибыль, эти продукты должны соответствовать определенным условиям, выдвигаемым самим способом функционирования сферы производства потребления. То же касается способов взаимодействия между людьми, которые заложены здесь в функционал. Поэтому само использование такого инструментария несет в себе закономерную тенденцию воспроизводства фрагментарности и замыкания такого производства на производстве фрагментарности. Для этого эти технологии, собственно, и создавались. Этой логике, заложенной в частичный инструментарий освоения социальной формы движения материи, необходимо противостоять сознательно, опираясь на всю предшествующую мыслительную и чувственную культуру человечества. Необходимо мерить каждое свое действие этой культурой, а не теми частичными мерками, которые предполагает и предлагает этот инструментарий. Другого рецепта, кроме как опора на суть самого дела и на культурные достижения человечества при использовании такого частичного инструментария, быть не может. Это не предполагает простых универсальных рецептов на все случаи жизни, а наоборот, ориентирует на постоянную выработку решений исходя из сути самого дела. Но без такого инструментария, созданного современной системой общественного производства, точнее, без его применения по меркам свободы как осознанной необходимости дело преобразования общества тоже невозможно.

10. Те, кто сознательно способствует общественному развитию, если они пользуются этими средствами в своей работе, должны не выпускать из виду лишь частичную и ограниченную пригодность их для своего дела. Создание и распространение через площадки, производящие потребление иного по своему социальному функционированию идеального продукта, предполагает свои собственные, независимые от этих площадок критерии эффективности. Таким критерием, как уже отмечалось, может брать только сама суть дела, сам этот идеальный продукт и дальнейшее его функционирование в пользу обобществления. Отсюда само собой следует, что сам этот продукт не может оцениваться в своей изолированности, а лишь как момент в общем развитии направления движения.