Текст книги "Виртуализированный мир капитализма"

Виртуализированное социальное пространство/время является утилизируемым общественным временем, а все возрастающая утилизация – необходимым моментом воспроизводства товарного характера производства вообще.

Предел для виртуализированного социального пространства/времени ставит не только рабочее, но и свободное время в собственном смысле этого слова, то есть время свободной деятельности людей, направленной на развитие всего общества, утверждающей

человека в его целостности. Речь идет о практике, где человек выступает как субъект освоения и развития культуры – субъект исторического действия. Такая деятельность тоже предполагает потребление идеальных продуктов человеческого труда. Однако, во-первых, сами эти продукты должны представлять выход на уровень всеобщего. Во-вторых, само их потребление не является внешним по отношению к индивидам процессом, куда они частично включаются, как в случае с виртуализированными “практиками”, а предполагает труд по освоению и воспроизводству (пусть даже в процессе освоения) культурных богатств, завоеванных человечеством, и их дальнейшее преумножение (пусть даже не этим конкретным индивидом). Проблема производства свободного пространства/времени в процессе преодоления виртуализированного капитализма с его разнообразнейшими способами утилизации общественного времени для обеспечения функционирования товарного производства является на сегодняшний день важнейшей проблемой человечества, требующей серьезной теоретической работы. В этой главе мы всего лишь попытались показать проблему, состоящую из множества подпроблем, решать которые еще предстоит, и наметить основное направление движения – производство свободного времени. К ее рассмотрению мы еще вернемся в этой работе.

Источники

1. Ленин, В. И. Материализм и эмпириокритицизм / В. И. Ленин // Полное собрание сочинений. – Т. 18. – Издание пятое. – Москва: Изд. полит, литературы, 1961. – 525 с. – URL: http:// uaio.ru/vil/18.htm (дата обращения: 21.12.2021).

2. Асмус, В. Ф. Античная философия / В. Ф. Асмус. – 3-е изд. – М.: Высшая школа, 2001. – 400 с. – URL: https://royallib.com/read/asmus_valentin/antichnaya_filosofiya.html#0 (дата обращения: 21.12.2021).

3. Аристотель. Физика / Аристотель; пер. В. П. Карпова. Сочинения в 4 т. Том 3. – М.: Мысль, 1984. – С. 59–262. – URL: http://philosophy.ru/library/sobranie-sochineniy-v-4-tomakh-tom-З/

4. Лейбниц, Г. В. Переписка с Кларком / Г. В. Лейбниц; пер. с англ, и франц. И. И. Свидерского и Г. Кребера // Сочинения в 4 т. Т. 1. – М.: Мысль, 1982. – URL: https://platona.net/load/knigi_po_filosofii/istorija_novoe_vremja/lejbnic_sochinenija_chetyreh_tomah_tom_l/l0-1-0-624 (дата обращения: 21.12.2021).

5. Кант, И. Критика чистого разума / И. Кант; пер. с нем. Н. О. Лосского с вариантами, пер. на рус. и европ. языки. – М.: Наука, 1999. – 655 с. (Серия «Памятники философской мысли»).

6. Спиноза, Б. Приложение, содержащее метафизические мысли… / Б. Спиноза; пер. с лат. под ред. В. В. Соколова // Спиноза Б. Избранные произведения в двух томах. – М.: Политиздат, 1957. —С. 265–315.

7. Viereck, G. S. Glimpses of the Great / G. S. Viereck. – Duckworth, 1930.

8. Лукач, Г. Овеществление и сознание пролетариата / Г. Лукач // История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. – URL: https://www.marxists.org/russkij/lukacs/1923/history_class/06.htm (дата обращения: 21.01.2021).

9. Маркс, К. Капитал. Т. 1. Глава 1 / К. Маркс. – URL: https://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital 1 /kapital 1-01.html#c 1.1 (дата обращения: 21.01.2021).

10. Ильенков, Э. В. Количество / Э. В. Ильенков // Философская энциклопедия. Т. 2. – С. 552–560. – URL: http://caute.tk/ilyenkov/texts/enc/quant.html (дата обращения: 21.01.2021).

11. Гегель, Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Том 1. Наука Логики / Г. В. Ф. Гегель. – Москва: Мысль, 1974. – 452 с.

Организованные и структурированные производством капитала формы общественного сознания меняются с изменением структуры производства и воспроизводства общественного капитала. Овеществленное сознание, разложенное на калькулируемые элементы в рамках единого процесса, в дальнейшем разделяется на отдельные самостоятельно функционирующие фрагменты-процессы. Как мы писали выше, логика вещей “заменяется” логикой вещи – единичного элемента системы вещей. В системе виртуализированного производства формы общественного сознания работают не как единая “фабрика”, а ближайшим образом как агрегатор, объединяющий и структурирующий потоки информации, в том смысле, что целостность и внутренняя организованность разрушаются, распадаясь на отдельные элементы, объединяемые и объединяющиеся внешним образом.

В организованные капиталом формы общественного сознания, где сознание уже объективировано и противопоставлено индивидам, не имеющим субъектности, проникает производственная виртуализация. Далее формы общественного сознания все больше превращаются в дифференцированные потоки различных внутренне законченных и не связанных между собой продуктов, или связанных как серии одного и того же “сериала”. Их производители конкурируют за абстрактное, лишенное различий время потребителей. Соответствующим образом выстраиваются производственные процессы внутри самих “фабрик”, работающих в сфере общественного сознания.

Особую роль приобретает монополия не только на само производство, но и монополия на агрегирование. Культурная гегемония капитала осуществляется через эту монополию. Чтобы функционировать, идеальный продукт должен попасть в систему агрегирования, которая монополизировала само взаимодействие между людьми. Она независимо от воли, сознания и самочувствия (самоидентификации) индивидов диктует им способы их связи между собой, направленность на те или иные потоки информации.

Попадающий в этот поток готовый идеальный продукт должен соответствовать требованиям агрегатора, которые в свою очередь являются выражением независимой от агрегатора логики воспроизводства капитала. То, что попадает в такой агрегатор, должно быть законченным продуктом, обезразличенным по отношению к его качественной определенности. Способ потребления идеального, заданный агрегаторами, определяет характеристики продукта, которыми он должен обладать, чтобы в этой системе ему обеспечивалось социальное функционирование. Таким образом, как сам продукт, так и его создатель поддается количественному сравнению с другими такими же качественно безразличными продуктами этой сферы и создателями этих продуктов. Например, виртуализируясь, наука обрастает всякими мерками эффективности, такими как количество публикаций в рецензируемых изданиях, индексами цитирования (то есть мерилом взаимодействия по поводу продукта) и прочими чисто количественными мерками эффективности, не имеющими никакого отношения к содержанию знания, и абсурдными, если смотреть со стороны содержания. Это очевидно даже для участников процесса, тем не менее, они вынуждены играть “по правилам” институциональных форм науки как формы общественного сознания.

То же самое происходит во всех сферах общественного сознания, куда проникает виртуализация, и где “включается” логика производства потребления. Везде осуществляется тотальное содержательное обезразличивание и тотальная фрагментация. Причем не нужно думать, что это какие-то сознательные козни объединенного класса капиталистов, направленные против пролетариата, или что агрегирование имеет, как и вообще производство фрагментов индивидов, какую-то другую цель, кроме получения доли в прибавочной стоимости, произведенной обществом. Напротив, даже прямая пропаганда класса буржуазии, чтобы быть успешной, должна в современных условиях строиться по логике производства потребления, которую определяет капитал как общественное отношение.

Наиболее ярко виртуализация сознания проявляется в сфере массовой культуры. Собственно, эта сфера и появилась в процессе виртуализации общественного сознания и характерна именно для эпохи виртуализированного капитализма. Здесь лишенное качественных различий так называемое свободное пространство-время человеческой жизни, идущее на потребление идеальных продуктов, непосредственно (неопосредованно) встраивается в цепочки производства прибавочной стоимости, то есть в производство индивидов как потребительной стоимости для капитала. Массовая культура “показывает” остальные сферы общественного сознания со стороны виртуализации в наиболее чистом виде.

Если рассматривать функционирование общественного сознания как целого, то нетрудно заметить, что логика виртуализации – это логика разложения целостности, логика тотальной частичности, тотальной фрагментации сознания. Культурная гегемония класса современных капиталистов осуществляется не через безраздельную целостную господствующую “буржуазную” картину мира, на что претендовали прежние эксплуататорские классы. Производство такой целостной картины мира является излишними издержками в относительно спокойные для буржуазии как класса времена, когда ее идейному господству ничего не угрожает. Оно попросту не выгодно капиталу. Для производства нужных фрагментов индивидов как лояльных граждан достаточно обеспечивать неиссякаемый поток повторяющихся идеологем. Для производства идиотов[12]12
  В Древней Греции – частное лицо, индивид, не участвующий в управлении государством.


[Закрыть] – вообще ничего делать не нужно, так как индивид просто включается в потребление других потоков идеальных продуктов. В качестве такого потока может выступать и поток, который можно условно назвать потоком протеста, и даже очень “политического”. Такой поток вовсе не мешает культурному господству буржуазии, его элементы точно так же, как и элементы в других потоках, являются качественно безразличными. Потому в общем-то не важно, из чего именно состоит этот поток, если это не выходит за рамки этого потока. Сам этот поток существует и конструируется по логике виртуализации. На практике он и не претендует на производство целостного сознания и никак не влияет на то, что люди будут делать в других “фрагментах” своей жизни, в других фрагментарных коллективах, в которые они включены. Не выходя за пределы своего культурного анклава, как потребители продуктов, составляющих этот поток, так и производители этих продуктов обязуют включаться в псевдо-практику, которая не колеблет логику виртуализации и господство капитала как общественное отношение.

Отсутствие целостности сознания даже в пределах отдельных его форм само по себе уже является культурной гегемонией буржуазии, неотъемлемым условием ее классового господства.

Мы уже отмечали, что это не единственная тенденция в современном обществе. Буржуазной стихийно воспроизводящейся фрагментарности может противостоять только целостное или претендующее на целостность понимание мира и своего места в нем. Эта целостность воспроизводится на тех же технологиях – как возвращение к более ранней и даже добуржуазной (религиозный фундаментализм) целостности сознания. Выше мы видели, как функционирование капитала как господствующего общественного отношения – стремление стоимости к самовозрастанию – вызывает к жизни возвратные формы хозяйственной деятельности, докапиталистические способы эксплуатации человека человеком, создает передовые технологии производства отсталости. Этот процесс продолжается и в сфере общественного сознания.

Противопоставить этим тенденциям виртуализации в общественном сознании, как мы уже говорили, можно только производство целостности сознания более высокого порядка. Такое целостное мировоззрение не может быть ничем иным, как классовым сознанием класса-субъекта исторического действия – пролетариата [1], [2], [3]. Его формирование возможно только через выход на всю мировую культуру в самом широком понимании (организацию такого выхода при помощи имеющихся средств), не просто как на актуальный результат, а как на результат вместе с процессом, который привел к этому результату. Особое место здесь занимает теоретическая культура – достижения в области понятийного мышления (общая и прикладные логики).

Сознательное производство такого целостного мировоззрения и как классового сознания пролетариата, с опорой на все завоевания человеческой культуры, является необходимым условием успешного движения по практическому преодолению существующего положения вещей, изменения способа производства. О некоторых проблемах такого производства речь пойдет во второй части этой работы.

Источники

1. Этель. Что такое пролетариат? Часть 1. – URL: https://zarya.xyz/chto-takoe-proletariat/ (дата обращения: 21.12.2021).

2. Этель. Что такое пролетариат? Часть 2. – URL: https://zarya.xyz/chto-takoe-proletariat-chast-2/ (дата обращения: 21.12.2021).

3. Этель. Что такое классовое сознание пролетариата? – URL: https://zarya.xyz/chto-takoe-teoreticheskoe-klassovoe-so/ (дата обращения: 21.12.2021).

Раздел 3
Виртуализация и государство

Самая главная претензия буржуазных идеологов к социализму, в частности, к советскому социализму, – бюрократизация и вездесущесть государства в жизни общества. Одна из главных претензий современных не только коммунистов, но и либералов к капитализму заключается в том же. И те, и другие отмечают рост бюрократизации и бюрократических функций. И коммунисты, и либералы, и даже аполитичные люди говорят о тотальном вмешательстве государства в личную жизнь. Например, в США время от времени поднимаются скандалы, связанные с доступом государства к личным данным, телефонным звонкам и тому подобной слежке за гражданами во имя «свободы» и «демократии».

Количество чиновников и полицейских растет. И это несмотря на то, что каждый чиновник оборудован компьютером, а капиталистическая культура во многом упростила функции чиновников, сведя их к функциям учета, фиксации и контроля. Во многом это машинные функции. Но с изобретением вычислительной техники, которая могла бы на себя их взять, чиновничество ни в одной капиталистической стране не утратило своей роли. Эти функции государства не только не передаются машинам в том смысле, чтобы освободить от них людей, но и распространяются на все общество, задействуя в их выполнении не только чиновников. «Капиталистическая культура создала крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и пр., а на этой базе громадное большинство функций старой “государственной власти” так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную “заработную плату рабочего”, что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, “начальственного” [1], – небезосновательно писал Ленин почти век назад. Тем не менее, и через 100 лет начальствование остается.

Капиталистическое государство действительно заставляет массу людей, не являющихся чиновниками, выполнять все эти функции. Но это не значит, что государство делегирует вышеперечисленные функции обществу. Наоборот, государство перекладывает эти функции на другие плечи. В то же время оно монополизирует их. Выполнение этих функций – это форма и выражение подчинения государству. Отчет как форма общения с государством во многих случаях становится важнее реального положения дел даже для государства, а не только для того, кто отчитывается. Потому в тех сферах жизни общества, которые непосредственно связаны с государством, отчетность в повседневной работе в ряде случаев становится более значимой, чем реальное дело и его качество. Она сама по себе отнимает колоссальное время и силы. Общество ежедневно чувствует на себе тяжесть государства, особенно в том, что связано с отчетностью.

Это хорошо видно на примере системы образования, где для системы в целом формальные показатели имеют значение сами по себе, а реальные достижения и реальное дело только в той мере, в какой оно отражено в этих показателях. Количество сопровождающей документации и вообще производство информации (не важно, соответствующей действительности или не имеющей к ней отношения) отнимает у работников образования то время, которое необходимо для того, чтобы заниматься собственно образованием. Причем в этом беспощадном в своей бессмысленности производстве никому не нужной информации заняты практически все. Отрыв производства документации от дела, а во многих случаях замещение ею реального дела – это реальность. И положение дел в образовании – только частный случай этой тенденции. Все заняты, все устали, что-то делали, но бессмысленность этих телодвижений очевидна для участников процесса. Дело не в том, что непонятен смысл, а именно в том, что понятна бессмысленность. И, тем не менее, процесс идет. Люди продолжают делать бессмысленные вещи потому, что все они – форма отчета. Но даже бессмысленность имеет смысл, в смысле (даже не хочется убирать тавтологию), имеет свою логику, возникает с необходимостью и играет свою роль в жизни общества. Возникает вопрос: какие отношения общественного производства порождают и обеспечивают эту бессмыслицу и обеспечиваются ею?

Следует отметить тот факт, что с распадом Советского Союза, с вхождением в мировую капиталистическую систему, с продвижением реформ в таких сферах как образование и медицина, бессмысленной бюрократической работы стало в разы больше. Соотношение ее и непосредственного дела в структуре рабочего времени изменилось в сторону производства информации о деле настолько, что само дело за этим стало теряться, и с каждым годом эта тенденция усиливается. Роль государственного контроля и давления государства на общество возросла. Активно для этой цели используются компьютерные технологии, причем, до такой степени, что разговоры о цифровом концлагере в той или иной стране стали обыденностью, не говоря о вполне традиционных способах контроля над населением, таких как тюрьмы.

Для начала рассмотрим тенденции изменения отношения государства к системе хозяйствования общества и специфику этого отношения для капитализма эпохи свободной конкуренции и для монопольного капитализма. В этом вопросе та работа, которую в свое время проделал Ленин, подытоживая теоретическое наследие Маркса и Энгельса, а также в связи с анализом империализма, по своей ценности не имеет аналогов. Хотя эти вопросы поднимал не только он, но и другие теоретики. В своей брошюре «Государство и революция» [1] Ленин ставил вопрос, размышляя как: 1) о государстве вообще, именно как аппарате подавления одного класса другим, и в том же духе о свободе и демократии (свобода для какого класса? демократия для какого класса? не забывая при этом, что демократия – это тоже форма классового господства); 2) о государстве при капитализме; 3) о государстве в эпоху социализма. Последуем за ним (но вопрос о социализме рассмотрим в другом месте).

Вопрос о том, является ли любое государство аппаратом подавления одного класса другим или же служит для примирения классов, для серьезной общественной науки уже не вопрос (тут можно отослать читателя к уже упомянутой ленинской брошюре с доводами, с которыми следует ознакомиться вне зависимости от отношения к Ленину). Причем это – не вопрос не только для социалистической «партии» в этой науке. Сказка о том, что государство – это представитель всего общества, осталась лишь как инструмент политтехнологии. Сколько-нибудь серьезные теоретики, даже буржуазные, признают, что если бы примирение было возможно, общество не нуждалось бы в таком особом аппарате управления и подавления как государство: в полиции, чиновниках, в праве как воле правящего класса, возведенной в закон. Напротив, государство существует потому, что примирение объективно невозможно. Отрицается только то, что классовое неравенство вообще можно преодолеть, потому общество будет нуждаться в государстве из-за своей «естественной» неоднородности, а также сложности организации. Поэтому отрицается то, что общество в будущем может организовать свою жизнь без государства, даже если человечество могло без него обходиться на заре своей истории, когда общественные отношения были не такими дифференцированными.

Однако человечество не только теоретически, но и практически уже поставило вопрос об уничтожении государства. И поставило его в общих чертах именно так: обществом управлять можно и без государства, но управлять обществом в интересах определенного класса без государства нельзя. С исчезновением оснований для воспроизводства классовых отношений исчезнут и основания для существования государства. Предпосылками для этого являются достижения человеческой культуры в самом широком смысле слова, на основе которых можно было бы вывести человека из-под логики вещей и производить свободу, уничтожить общественное разделение труда. На этом основании можно будет организовать управление обществом без особого аппарата угнетения и подавления, противостоящего обществу, и тогда общество возьмет на себя функции государства, тем самым упраздняя их. Каковы эти функции?

Маркс, разбирая отношение распределения к производству, обращает внимание на следующий важный, касающийся нашей темы момент. «Народ-завоеватель разделяет землю между завоевавшими и устанавливает таким образом известное распределение и форму земельной собственности, а тем самым определяет и производство. Или он обращает побежденных в рабов и делает таким образом рабский труд основой производства. Или народ путем революции разбивает крупную земельную собственность на парцеллы и, следовательно, этим новым распределением придает производству новый характер. Или законодательство увековечивает земельную собственность в руках известных семей или распределяет труд как наследственную привилегию и фиксирует его таким образом в кастовом духе. Во всех этих случаях – а все они являются историческими – кажется, что не распределение организуется и определяется производством, а наоборот, производство организуется и определяется распределением» [2]. Во всех этих случаях речь идет о государстве. Народ-завоеватель выступает по отношению к завоеванному как государство. Далее Маркс уточняет, что «прежде чем распределение есть распределение продуктов, оно есть: 1) распределение орудий производства и 2) представляет собой дальнейшее определение того же отношения – распределение членов общества по различным родам производства (подчинение индивидуумов определенным производственным отношениям)». Распределение, конечно, может осуществляться только в тех формах, которых требует производство. Нас здесь интересует не характерная для вульгарной политической экономии иллюзия насчет самостоятельности распределения, о которой писал Маркс, а то, что распределение выступает в истории как функция государства и государственного управления.

Тут стоит оговориться, что под управлением здесь имеется в виду выполнение определенных функций, а не определение способа жизни общества. Напротив, эти функции сами определяются этим способом. Функции государства, по большому счету, сводятся к обеспечению классовых интересов в целом и интересов определенных представителей правящего класса с помощью системы распределения и перераспределения деятельности между членами общества и продуктов труда, а также охраны этой системы распределения (охраны формы собственности), и борьбе за перераспределение собственности с другими государствами. Это характерно для всех обществ, в которых есть государство. Все остальные обязательства, которые государство берет на себя якобы в интересах всего общества (если господствующий класс является прогрессивным классом, то исторически так оно и есть), фактически связаны с этими функциями. Осуществление распределения как раз и обеспечивает подавление одного класса другим, как раз и является «управлением». В этом и заключается экономический смысл государства. Но: «Распределение само есть продукт производства – не только по содержанию, ибо распределяться могут только результаты производства, но и по форме, ибо определенный способ участия в производстве определяет особую форму распределения, форму, в которой принимают участие в распределении» [2]. То, что само производство противопоставляет себе распределение, свидетельствует о саморазорванном характере производства.

Государство регулирует распределение двояко: напрямую осуществляя его посредством специальных учреждений, занятых охраной распределения по видам деятельности или обеспечивающих непосредственное изъятие и распределение прибавочного продукта (это особенно хорошо видно во всех премодерных обществах, особенно в восточных деспотиях); или опосредованно, законодательно закрепляя как распределение деятельности между людьми, так и соответствующее участие их в продукте, задействуя аппарат принуждения лишь в случае нарушения закона.

Регуляция распределения посредством закона как воли правящего класса – это охрана той или иной формы собственности на средства производства и отношений, соответствующих ей, куда входит и определение сословных статусов, и отношения сословий между собой, способы распределения индивидов по сословиям и регуляции перехода из одного сословия в другое или отсутствие такового.

Государство также выступает и в качестве регулятора обмена не только с помощью разнообразнейших сборов и торговых пошлин, но, главным образом, потому, что монополизирует производство денег как средства обмена или обеспечивает охрану монополии на это отдельных лиц, что ничего не меняет по существу рассматриваемого нами вопроса. Однако, с развитием капитализма, обмен (рынок) развивается и приобретает самостоятельное значение как система распределения. Эта система распределения как продуктов, так и деятельности через рынок рабочей силы, развиваясь, противопоставляет себя государственному распределению. Она замещает, вытесняет господство государства в функциях распределения. Тут мы имеем дело с системами распределения: или посредством государства, или посредством рынка. Потому в эпоху активного становления рынка и свободной конкуренции возникают и общественные движения, направленные на уменьшение роли государства именно в функции распределения.

Новый регулятор распределения требует формального равенства членов общества перед государством и формально-равной свободы – как в выборе деятельности, так и в обмене. Борьба рынка как системы опосредованного распределения и государства как системы прямого распределения выражается в соответствующих общественных движениях, а также в идеологии. Соответствующая «свободному» рынку идеология – либерализм. Экономическим же основанием для него является развитие товарного производства, где товаром становится в том числе и рабочая сила. В премодерных обществах, основанных на натуральном хозяйстве, торговля, как известно, носила лишь вспомогательно-дополнительный характер. Сама экономическая форма обмена предполагает формальное равенство обменивающихся в каждом его акте. В актах обмена они выступают как товаровладельцы, то есть как равные в этом качестве. Их равенство в этом акте обеспечивается эквивалентностью товаров, которыми они обмениваются. Определенная меновая стоимость остается определенной меновой стоимостью, в чьих бы руках она не была, а потому сами эти руки становятся безразличными в акте обмена и потому равными. «Стало быть, если экономическая форма, обмен полагает всестороннее равенство субъектов, то содержание, субстанция, как индивидуальная, так и вещественная, которая побуждает к обмену, полагает свободу Таким образом, в обмене, покоящемся на меновых стоимостях, свобода и равенство не только уважаются, но обмен меновыми стоимостями представляет собой производительный, реальный базис всякого равенства и всякой свободы. Как чистые идеи, равенство и свобода представляют собой всего лишь идеализированные выражения обмена меновыми стоимостями» [2].

Поэтому развитие рынка на определенном этапе требует соответствующей формы государства, которое в тенденции должно заниматься лишь охраной этих самых «свободы» и «равенства». Поскольку труд уже не является прямым принудительным трудом, к нему непосредственно принуждает не другой человек, а логика вещей. Деньги как свидетельство на право пользования чужим трудом и представители всех вещей оказываются более действенным инструментом принуждения к труду и обеспечения классового господства, чем непосредственное насилие одной части общества над другой. Таким образом, в эпоху становящегося капитализма, в эпоху свободной конкуренции государство урезается в функциях прямого распределения и выступает только в качестве внешнего регулятора по отношению к нему, в функции охраны самого принципа распределения – частной собственности на средства производства. Ярчайшим свидетельством этой тенденции является «Декларация прав человека и гражданина» и конституции, появившиеся в эпоху свободной конкуренции, где декларируется свобода граждан и неприкосновенность частной собственности, охрана которой прямо провозглашается основной обязанностью государства. Государство теряет часть своих, характерных для премодерна, функций. Потому либеральные идеологи отводят ему функцию «ночного сторожа», ссылаясь на то, что система регулирует себя сама и не нуждается для этого в государстве.

Но как только эпоха свободной конкуренции заканчивается и на смену ей приходит монопольный капитализм и конкуренция между монополиями, принуждение посредством логики вещей начинает давать «сбои». В виртуализированных социально-экономических процессах только лишь логика вещей уже не работает. Государство в логике развития капитала как общественного отношения, которое в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарной логики и, тем не менее, этот выход остается в этой логике, приобретает иную роль. Изменение роли государства в эпоху империализма заключается, по большому счету, в том, что для обеспечения господства монополий и для регуляции уже не регулируемого только лишь при помощи рынка капитализма, государство опять восстанавливается в функции прямого распределения и перераспределения, в том числе и посредством войны. И эта тенденция усиливается по мере развития конкуренции между монополиями, особенно ярко проявляясь во время мировых войн, вплоть до проникновения государства во все сферы жизни общества.

В этом смысле государство является важнейшим моментом виртуализации социально-экономических процессов – некапиталистической капиталистичностью. Капитализм для своего существования нуждается в восстановлении некапиталистических, противостоящих рынку как саморегулирующейся системе распределения функций государства. Это становится условием существования капитала как общественного отношения. Государство таким образом обеспечивает господство капитала, причем, главным образом, виртуализированного финансового капитала.