Текст книги "Виртуализированный мир капитализма"

Источники

1. Бодрийяр, Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры / Ж. Бодрийяр [пер.]. – Москва: Культурная революция, Республика, 2006. – 269 с.

2. Босенко, А. В. Случайная свобода искусства / А. В. Босенко. – Киев: Химджест, 2009. – 584 с.

3. Кошевая, А. Случайность как исторически изжившая себя необходимость. – URL: http://propaganda-joumal.net/392.html (дата обращения 21.12.2021).

Относительно пространства и времени как философских категорий вопрос всегда ставился таким образом: существуют ли пространство и время на самом деле независимо от чьей бы то ни было воли, сознания или восприятия или нет? То же самое касается других фундаментальных понятий, например, причинности. Относится она к материальному миру или к духу? Причем не важно, как понимать дух: в виде индивидуального сознания или в виде абсолютной идеи, или, по-простому, как Бога-создателя. Идеальны или реальны пространство и время? В этом и состоит философская сторона вопроса.

«Признавая существование объективной реальности, т. е. движущейся материи, независимо от нашего сознания, материализм неизбежно должен признавать также объективную реальность времени и пространства» [1, 181]. Для материализма пространство и время – объективно-реальные формы бытия движущейся материи, неотъемлемые от нее. Протяженность – атрибут субстанции, как выражался Спиноза. Протяженность понималась Спинозой как пространство. При этом Спиноза не мыслил никакого отдельно от тел существующего пространства – то есть пространство с его точки зрения существует как бесконечное множество изменяющихся, движущихся, конечных вещей. Для всех этих вещей свойственна длительность существования. По Спинозе, эта длительность и воспринимается нами как время. Она относится только к конечным вещам, возникающим и исчезающим, а не к миру в целом. Мир в целом, который Спиноза отождествлял с Богом, вечен и бесконечен. Его нельзя рассматривать с точки зрения длительности или продолжительности существования, которая в мышлении выражается как время. Вечность не может определяться временем. Она, по Спинозе, не представляется как длительность или время, даже если длительность представлять не имеющей ни начала, ни конца.

Представление о вечности мира, в целом существующего в постоянной смене конечных вещей, о его несотворимости и неуничтожимости, то есть неподвластности времени, является общематериалистическим положением. Древнегреческий философ Гераклит высказывал его так: «Этот мировой порядок, тождественный для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим» [2, 35].

Материалисты считали и считают вечным и бесконечным мир в целом. Объективный идеализм, начиная с Платона и заканчивая Гегелем, вечность и бесконечность относят к идеальному, духовному началу. Время же относится к несовершенным, возникающим и исчезающим вещам.

Именно в философии, в процессе решения ее специфического и основного вопроса, пространство и время были впервые поняты в их единстве с движением. Это четко и ясно было выражено еще VI–V веках до нашей эры представителями Элейской школы, в особенности Зеноном, а Аристотель прямо обозначил время как меру движения: «Вообще, если время есть мера движения само по себе, а всего прочего [лишь] по совпадению, то ясно, что для всех [вещей], бытие которых оно измеряет, это бытие будет заключаться в покое или движении. Таким образом, все гибнущее и возникающее и вообще все [вещи], которые иногда существуют, иногда нет, должны находиться во времени, так как всегда может быть время большей величины, которое превысит как [время] их собственного существования, так и то, что измеряет их сущность» [3, 154].

Идеалистический ответ на вопрос о пространстве и времени предполагает рассмотрение их как характеристик сознания, духа или как его порождение. В первом случае мы имеем дело с субъективным идеализмом, во втором – с идеализмом объективным.

В этом духе рассуждал младший современник Спинозы, великий немецкий мыслитель Готлиб Вильгельм Лейбниц:

«Кто примет в соображение все это, тот, наверно, поймет, что время может быть только чем-то идеальным, а аналогия, существующая между пространством и временем, далее приведет к заключению, что оба одинаково идеальны» [4,483].

«Поэтому предположение, что Бог создал этот же мир раньше, как было сказано, содержит нечто химерическое; оно из времени делает абсолютную, независимую от Бога вещь, тогда как время должно сосуществовать только вместе с творениями и постигается лишь порядком и величиной их изменений» [4,484].

«Я вовсе не говорю, что материя и пространство – одно и то же, а лишь утверждаю, что без материи нет и пространства и что пространство само по себе не представляет собой абсолютной реальности. Пространство и материя отличаются друг от друга так же, как время и движение: оба они хотя и различны, но все же неразделимы. Но отсюда не следует, что материя является вечной и необходимой, в противном случае пришлось бы принимать вечность и необходимость пространства; но это предположение, во всех отношениях плохо обоснованное» [4,487].

Иммануил Кант, родоначальник классической немецкой философии, напротив, считал пространство и время «чистыми формами чувственного созерцания», «принципами априорного знания». То есть относил их не к «вещи в себе» – к миру, а только к сознанию людей. Соответствует ли пространству и времени что-либо за пределами нашего восприятия, мы, по Канту, знать не можем. Мы имеем дело только с явлениями. Мир, такой, какой он есть, вне нашего сознания нам недоступен:

«Пространство вовсе не представляет [собой] свойства каких-либо вещей в себе, а также [оно не представляет] их в их отношении друг к другу, иными словами, оно не есть определение, которое принадлежало бы самим предметам и оставалось бы даже в том случае, если отвлечься от всех субъективных условий наглядного представления» [5, 80].

«Время не есть что-либо такое, что существовало бы само по себе или принадлежало бы вещам как объективное определение, следовательно, оставалось бы также и в том случае, если отвлечься от всех субъективных условий наглядного представления вещей» [5, 86].

«Пространство есть не что иное, как только форма всех явлений внешних чувств, т. е. субъективное условие чувственности, под которым единственно возможны для нас внешние наглядные представления» [5, 81].

«Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, т. е. [процесса] наглядного представления нас самих и нашего внутреннего состояния» [5, 86].

Различные школы субъективного идеализма отрицали кантовское представление о том, что такой мир вообще есть. Они шли дальше по пути представления пространства и времени исключительно как характеристик сознания индивида.

Отдельный вопрос: как время представлено в нашем сознании и как – в мире за пределами нашего сознания. Интересно, что Спиноза вслед за Декартом отличал длительность, присущую самим вещам, от времени как определения этой длительности в нашем мышлении. При этом то, что вещи вне нашего сознания длятся, Спиноза не ставит под сомнение, а потому его понимание можно вполне отнести к материализму.

«Здесь я только скажу, что вечность – атрибут, под которым мы постигаем бесконечное существование бога, напротив, длительность – атрибут, под которым мы постигаем существование сотворенных вещей так, как они пребывают в действительности. Отсюда ясно следует, что между длительностью и целостным существованием вещи различие состоит лишь в точке зрения (Ratione), так как то, что отвлекается от длительности вещи, с необходимостью отвлекается и от ее существования. Чтобы определить длительность данной вещи, мы сравниваем ее с длительностью вещей, имеющих прочное и определенное движение, и это сравнение называется временем. Поэтому время не состояние вещей, но только модус мышления, т. е., как мы сказали, мысленное бытие. Оно есть модус мышления, служащий для объяснения длительности. Здесь следует заметить, что будет полезно нам далее при объяснении вечности, что длительность представляется большей и меньшей и как бы состоящей из частей и что она лишь атрибут существования, а не сущности» [6, 278–279].

При материалистическом ответе на основной вопрос философии, вопрос о пространстве и времени, дальше рассматривается в области специальных наук о природе и обществе. Здесь, конечно, тоже есть философская сторона дела. Например, если речь идет о физических теориях, философскую сторону вопроса вовсе не затрагивают размышления о том, как именно устроено физически пространство и время. Это – дело физиков. Важно лишь, объективные ли эти характеристики природы, или тут все зависит от наблюдателя как обладателя сознания? Если первое, то это, очевидно, материализм. Если второе – идеализм, да, к тому же, субъективный. Еще есть и такая точка зрения: не важно, что там на самом деле в природе, важно, чтобы формулы сходились. Это, конечно, тоже идеализм, причем, влюбленный сам в себя. Он вообще отказывается от познания во имя самолюбования. Третьего, с точки зрения философии, тут ничего быть не может. Третье – это неумение последовательно провести ту или иную философскую позицию, мешанина материализма с идеализмом.

С точки зрения современного диалектического материализма пространство и время – это не независимые характеристики, а свойства именно той формы движения материи, к которой они относятся: физической, химической, биологической или социальной. Не материя существует в пространстве и времени как в какой-то самостоятельной среде, а только в формах движения материи и через них и существует пространство и время. Поэтому нельзя, например, распространять выводы о физических свойствах пространства и времени на пространство и время как таковые. И дело тут не в том, что якобы в живой природе или в обществе законы физики нарушаются. Такой абсурдный взгляд иногда пытаются приписать сторонникам материалистической диалектики ее противники. Очевидную глупость легко критиковать. Дело в том, что у времени и пространства появляется еще и другой план, специфический для других форм движения материи. Он не может быть понят, если пространство и время рассматриваются только как физические характеристики. Пространство-время определяется как объективными законами развития как способа существования материи в целом, так и законами специфической формы движения материи, к которой они относятся. Материя едина. Именно через специфику своих собственных законов формы движения материи подчинены всеобщим законам развития, характерным для объективной реальности в целом.

Неоднородность и изменчивость пространства и времени характерна для всех форм движения материи. Эта неоднородность и изменчивость определяется развитием как способом существования материи: бесконечным множеством существующего. Она уже давно стала предметом рассмотрения не только физики, но и других наук. Более того, пространство и время не только у каждой формы движения материи свои, но и разные для разных стадий и «участков» движения этой формы. Например, в пределах биологической формы пространство и время жизни популяции слонов сильно отличаются от пространства и времени жизни колонии бактерий. Для философии вредно смешивать два вопроса, объективно ли существуют пространство и время, и обладают ли они объективной изменчивостью, и то, как именно они «устроены» в той или иной форме движения материи. Изучением этого занимаются специальные науки. Что касается идей ускорения и замедления времени в зависимости от гравитации, «складок» пространства-времени и т. д., философия не может своими собственными средствами вообще решать эти вопросы. Это попросту не ее дело и не область ее компетенции. Все, что она может и должна делать в данном случае как теория познания, это предостеречь от идеалистических философских выводов из естественнонаучных теорий и протаскивания давно опровергнутых отсталых философских взглядов на пространство и время под видом новых открытий физики – субъективного идеализма. Философия может и должна ориентировать науки на движение по логике самого изменяющегося предмета исследования и создание таким способом его образа в теории.

В этом смысле, конечно, и физика, и любая наука нуждаются в философии. Понимая это или нет, ученые занимают ту или иную философскую позицию. Философией не пользуется только тот, кто вообще не мыслит. Это понимал такой великий физик, как Альберт Эйнштейн. Не случайно, не найдя в споре с Нильсом Бором об элементарных частицах чисто физических аргументов, он прямо обратился к философии и предложил мысленно призвать Спинозу в качестве третейского судьи.

Альберт Эйнштейн в интервью Сильвестру Виереку утверждал: «Я очарован пантеизмом Спинозы. Я еще больше восхищаюсь его вкладом в современную мысль. Спиноза – величайший из современных философов, потому что он первый философ, который относится к душе и телу как к одному целому, а не как к двум разным вещам» [7, 372–373].

На основе диалектико-материалистического подхода в философии в свое время было выработано современное понятие социального пространства и времени. Не существует социального времени без человеческого общества, а социальное время, хоть и существует через физическое, химическое и биологическое время, совсем не сводится к ним.

Что касается философских вопросов в социальных науках, дело обстоит несколько сложнее, чем в физике. Социальное пространство и время является пространством и временем не только материальной жизни людей, но и бытия идеального, как пространство и время человеческой деятельности в целом. Оно является пространством-временем бытия того самого идеального, которое Декарт и Спиноза рассматривали как противоположность протяженности. В рамках решения основного вопроса философии идеальное берется как противоположность материальному. Поэтому здесь намного сложнее последовательно провести материализм.

Изменяется способ производства материальной жизни людей, тем самым изменяется способ производства и существования социального пространства и времени – его скорость и структура, появляется такое время и пространство, которых раньше вообще не было. Причем, пространство-время изменяется не вследствие изменения способа производства, так как не является чем-то внешним по отношению к нему. Это – изменившиеся формы существования изменившегося способа производства. Только при капитализме пространство-время начинают объективно разделяться на четыре больших сферы: сначала все больше разделяться на рабочее, рекреационное и свободное, потом (в эпоху виртуализации) – на рабочее, свободное, рекреационное (время восстановления организма) и утилизируемое. И это не просто рабочее, рекреационное, свободное и утилизируемое пространство-время вообще, характерное для любой исторической эпохи, если только там есть такое время. Оно воспроизводится и функционирует совершенно специфическим, характерным для капитализма способом.

Виртуализация социально-экономических процессов, взятая со стороны пространства-времени, составляет предмет рассмотрения в этой главе. Оговоримся сразу. Мы не претендуем на сколько-нибудь исчерпывающее изложение этого вопроса, а скорее, надеемся, что проделанная работа наметит те “точки” в познании, опираясь на которые смогут развернуть свою работу другие исследователи.

Как мы отмечали в предыдущей части этой книги, процессы, характерные для виртуализации, совершаются на основе процессов, характерных для капитализма как такового, как определенного способа производства материальной жизни общества. Капиталистический труд соответствующим образом организует способ производства общественного сознания. Далее в капиталистическое производство встраивается виртуализированное непосредственное производство человека. Присмотримся ближе к этому процессу со стороны пространства и времени.

Георг Лукач, исследуя феномен овеществления в капиталистическом обществе, затронул вопрос все большего исключения качественных, человеческо-индивидуальных свойств труда в его развитии от мануфактуры к машинному капиталистическому производству. Он рассмотрел этот процесс также со стороны пространства/времени: «С одной стороны, это происходит вследствие того, что трудовой процесс во все большей мере разлагается на абстрактно рациональные частичные операции, а в результате разрывается связь рабочего с продуктом как единым целым, и его труд сводится к механически повторяющейся специальной функции. С другой, – вследствие того, что из-за такой рационализации общественно необходимое рабочее время, основа рациональной калькуляции, сперва выступает в качестве эмпирически взятого среднего рабочего времени, а затем, под воздействием все большей механизации и рационализации трудового процесса, – в качестве объективно рассчитываемой трудовой нагрузки, противостоящей рабочему в своей готовой и законченной объективности. Вместе с современным, «психологическим» расчленением трудового процесса (система Тейлора) эта рациональная механизация проникает даже в «душу» рабочего: сами его психологические свойства, отделяются от его цельной личности, объективируются по отношению к нему, чтобы их можно было ввести в рациональные специальные системы и подвергнуть калькуляции» [8].

Лукач подчеркивает те особенности рабочего времени, которые определяют его специфику. При рассмотрении процесса овеществления сознания он обращается к основанию – к труду и, соответственно, ко времени как его характеристике. Труд как процесс производства материальной жизни, а также пространство и время как объективные характеристики человеческого труда определяют социальное пространство и время вообще: «Контемплятивное отношение к механически-закономерному процессу, который разыгрывается независимо от сознания, и на который человеческая деятельность не оказывает никакого влияния, который, стало быть, проявляется как готовая замкнутая система – эта позиция изменяет также основные категории непосредственного отношения людей к миру: данный процесс подводит под общий знаменатель пространство и время, нивелирует время, уравнивая его с пространством» [8].

Психические свойства людей отделяются от их личности и функционируют так, что сами трудящиеся люди участвуют в своей собственной психической жизни как в отдельных друг от друга, объективных, не зависящих от них процессах, определенных условиями вещного производства.

Распад личности в труде и объективация ее психических функций создают основу для отделения этих функций от индивидов и за пределами производственного процесса. Это происходит в той мере, в которой капитал выступает как господствующее общественное отношение, то есть определяет общественные отношения вообще. Функционирование психики на уровне отдельных друг от друга процессов превращается в объективированные общественные силы, организованные по логике производства прибавочной стоимости. То, каким образом организован и структурирован труд, определяет то, каким образом организована и структурирована приспособленческая, то есть не выходящая за пределы, поставленные капиталом, психика вне непосредственного трудового процесса. «История промышленности – открытая книга человеческой психологии»: разложение трудового процесса на отдельные операции в создании целостного продукта определяет разложение человеческой психики на отдельные составляющие, существующие как различные сферы общественной жизни. На этом основании “строятся” формы овеществленного сознания. Подчеркнем еще раз, труд в товарном производстве определяет то, как формы общественного сознания организованы внутри себя в процессе своего непосредственного функционирования.

Способность труда создавать стоимость не зависит от его качественной определенности, от того, что именно делает человек. Важно только, чтобы труд был затрачен в полезной форме. Абстрактный труд, создающий стоимость, качественно однороден или безразличен.

Время, таким образом, абстрагируется от событийности, поэтому различается и сравнивается лишь количественно. Время выступает именно как абстрактное время. Разница между временем простого и сложного труда чисто количественная. В первой главе “Капитала” [9] Маркс специально подчеркивает, что сложный труд выступает как помноженный простой труд, так как продукты сколь угодно сложного труда через рынок можно обменять на продукты самого простого.

Напомним, что количество как категория обозначает наличное бытие, определенность которого снята, то есть безразлична (Гегель. Наука логики) или – объективную определенность качественно однородных явлений. Э.В. Ильенков в статье о количестве подчеркивает: «Поскольку все явления в природе и человеческой истории существуют в пространстве и изменяются во времени, постольку они и могут рассматриваться как качественно тождественные, т. е. со стороны лишь количественных различий, а категория количества является универсальной, т. е. логической категорией, необходимой ступенькой познания действительности» [10]. Ильенков безусловно прав. Но рассматривать с чисто количественной стороны вещи, находящиеся в пространстве и изменяющиеся во времени, можно только в том случае, если само пространство и время существует и рассматривается как качественно-тождественное.

В мышлении это возможно только при абстрагировании от всего того, что определяет специфику пространства и времени в той или иной форме движения материи, на том или ином ее участке. И это – разумная абстракция. Рассмотрение пространства и времени как качественно-тождественных предполагает удерживание (идеальное отражение) того, что является общим и необходимым для пространства и времени как таковых, как объективных условий существования и протекания всех процессов (протяженность и длительность). Поскольку это так, категория количества и выступает как всеобщая, фиксирующая всеобщую определенность материального мира – существенную сторону движения как способа существования материи и существенную сторону деятельности человека.

Количественное рассмотрение всех явлений в природе и человеческой истории предполагает такое обобщение, которое Гегель называл снятием определенности наличного бытия [11]. И такое снятие определенности не является чисто мыслительной операцией. Суть не в том, что мы это делаем в мышлении, а в том, что все процессы реально подводятся под такое обобщение и отнюдь не только в мысли, а в предметно-практической деятельности человека по преобразованию природы, которую, как известно, можно преобразовывать только действуя по ее же собственным законам. Количество – категория, отражающая существенную сторону природы в ее изменчивости и в деятельности человека, изменяющего природу. Тут в общем-то нет ничего нового. Категории – миллионы раз повторенные формы человеческой деятельности. Мы не только в мышлении, но и на практике сравниваем, соотносим, допустим, время жизни вирусов, протекания процессов в организме человека и время, характерное для чисто социальных процессов и т. д. При таком сравнении мы берем пространство и время как качественно-однородные.

По-другому дело обстоит, когда мы берем время со стороны его специфики, например, рабочее и свободное пространство/время, это два разных качества, то есть две различные определенности. Сравнение их с чисто количественной стороны нивелирует их специфику, разницу между ними.

Категория абстрактного труда как субстанции стоимости фиксирует это реальное обезразличивание определенности деятельности. «Тем самым время утрачивает свой качественный, изменчивый, текучий характер: оно застывает, становится континуумом, точно ограниченным и заполненным количественно измеримыми «вещами» (овеществленными, механически объективированными, неукоснительно отделенными от совокупной личности человека «результатами» труда рабочего): время становится пространством. В таком абстрактном, поддающемся точному измерению, ставшем физическим пространством времени как в окружающем мире [Umwelt], во времени, которое является одновременно предпосылкой и следствием научно-механически разложенного и специализированного создания объекта труда, субъекты тоже должны быть рационально разложены в соответствии с этим положением дел» [8], – подмечает Лукач.

Такое положение вещей в капиталистическом обществе вообще является основой виртуализации социального пространства-времени. Первоначально пространство-время жизни людей абстрагируется и функционирует отдельно от них, выступая по отношению к ним как характеристика не их жизни, а системы, в которой, а не на которую действует человеческий индивид. Далее это безвременье проникает во все сферы жизни, во все формы общественного бытия и общественного сознания. Калькулируемость и рационализация (причем, даже рационализация иррациональности) становятся нормой. Это те общие условия капитализма, в которых разворачивается виртуализация.

Уже расчлененная капиталом как господствующим общественным отношением индивидуальная и общественная психика (Выготский специально подчеркивал, что их нельзя противопоставлять друг другу) превращается в своем функционировании в нерабочее время, в поток потребления законченных частичных продуктов. Со стороны производства в подразделении III происходит “наложение” друг на друга пространства/времени производства промежуточных продуктов этой сферы и пространства/времени производства социального эффекта, то есть конечного продукта. Сам труд в производстве промежуточных продуктов третьего подразделения организован по-капиталистически с соответствующими ему особенностями пространства/времени, описанными выше. Однако сама эта сфера должна производить соответствующим образом организованные “практики”. Рассчитываемая трудовая нагрузка сохраняется, калькуляция совершенствуется, но в третьем подразделении она дополнительно предполагает учет в какой-либо форме времени, потраченного на производство социального эффекта вне непосредственного трудового процесса. Это пространство/время тоже подлежит рациональной калькуляции и требует соответствующих способов измерения. Самые простые из них – количество и глубина просмотров видеороликов на бесплатных видеосервисах, время, проведенное в соцсетях или торговом центре и т. д. Это в общем-то те же человеко-часы (минуты), что и при расчете трудовой нагрузки.

Эффективность социального функционирования промежуточных продуктов производства человека измеряется степенью вовлеченности индивидов в процесс их потребления и интенсивности взаимодействия по поводу этого потребления. И здесь время выступает как качественно-безразличное, то есть исключительно со стороны количества. Показатели эффективности промежуточных продуктов подразделения III фиксируют суммарное, лишенное каких-либо различий время. Так же рассчитывается корреляция между потраченным временем на потребление промежуточных продуктов и суммой денег, потраченной на купленные товары. В конце концов все измеряется деньгами – представителями стоимости. Производство потребления, как в отношении непосредственных продуктов, так и по отношению к процессу производства в целом со стороны пространства/времени, как видно, тоже выступает как качественно безразличное постольку, поскольку этот процесс нетоварного производства организован стоимостью как господствующим общественным отношением. С этой стороны вообще не имеет значения, что именно производится в качестве промежуточного продукта и что именно потребляется индивидами, лишь бы это “встраивало” в сознание индивидов определенный фрагмент, обеспечивающий самовозрастание стоимости.

Задача производителя в условиях возрастающей конкуренции сводится, таким образом, к увеличению продолжительности потребления промежуточных продуктов и времени взаимодействия по поводу них, времени виртуализированных “практик”, так как именно в это время люди производят себя как потребителей товаров.

Объективная логика капиталистического производства выводит на передний план дискретность пространства-времени, где общественная жизнь выступает не как единый процесс, а разложена на параллельные процессы, связанные между собой внешним образом лишь посредством того, что одни и те же индивиды могут участвовать в этих процессах. Внутри себя эти процессы также выступают со стороны своей разделенности на отдельные продукты.

Пространство-время фрагментируется и выступает как голое количество как в производстве, так и в социальном функционировании промежуточных продуктов производства потребления. При этом сфера виртуализированного производства людей ориентирована на производство качественно определенных “чувств”, “мыслей” и поведенческих установок, которые имеют некоторую завершенность в образе жизни. Однако этот образ жизни в свою очередь лишен ценности в системе виртуализированного производства сам по себе. Он имеет значение лишь в связи с потреблением товаров, созданием социокультурных условий для такого потребления.

Произведенное потребление товаров, в конечном счете, имеет вполне определенное количественное измерение – в деньгах. Нетоварное производство оказывается сведенным к количественному выражению лишенного различий человеческого труда.

Виртуализированное пространство/время, производящееся таким образом, является агрегатом, смесью качественно-безразличных застывших “кусков”, отличающихся лишь количественно потоком завершенных единиц (потребляемых промежуточных продуктов), комбинирующихся в любом сочетании. На уровне отдельного индивида это поток без четкой последовательности и структуры, поток различных, внешних по отношению к индивиду продуктов, которые он потребляет, движущийся к нему навстречу

Присмотримся к такому “потоку” виртуализированного пространства/времени, то есть пространства/времени, производимого как характеристика производства потребления в общественном масштабе. Оно имеет свою структуру (пропорции между различными подпотоками), цикличность (как в течение суток, так и сезонно размер потока то увеличивается, то уменьшается) и долю в социальном пространстве и времени вообще. Такое время определяется рабочим временем не только так, как мы рассмотрели выше. Оно также банально ограничено рабочим временем общества. Доля общественного пространства/времени, в котором индивиды функционируют в подразделении III, ограничено за счет непосредственного рабочего времени. Поэтому производители потребления заинтересованы в снижении продолжительности рабочего дня у своей аудитории, которая способна не только потреблять продукты этой сферы, но и воспроизводить соответствующие практики потребления товаров. А это далеко не всегда совпадает. При том, что экономическая цель производства состоит именно в этом. Потребление продуктов подразделения III может и не вести к потреблению соответствующих товаров (о чем шла речь в первой части), и даже заменять потребление товаров, создавая иллюзию такого потребления – комфортный иллюзорный мир, из которого индивидам не хочется выходить вообще (эффект хикикомори).