Текст книги "Наследник"

– Хорошая знакомая?

– Думаю, что невеста, – ответил Михаил. – Ну, я готов к продолжению допроса.

* * *

Оставив Михаила в Париже, где ему предстояло выпутываться из нелепой ситуации, едва не стоящей ему жизни, перенесемся на короткое время в округ Колумбия, в Вашингтон, в тот самый миг, когда к столу, за которым, увлеченно орудуя ножом и вилкой, обедал Тедди, подсел его новый напарник Филипп.

– Не хочу забегать вперед и опережать события, – не глядя на него, сказал Тедди, – но, возможно – повторяю, возможно, – мы напали на след.

– Каким образом? – поинтересовался Филипп.

– Ты, вероятно, знаешь, что мы подслушиваем и подсматриваем партнеров, – добавив масла в салат, пояснил Тедди. – Я имею в виду не только другие наши секретные службы, но и спецслужбы дружеских стран. По этому поводу было много шума. Их политики становились в позу. Требовали разъяснений! Им казалось, что мы шпионим за ними. Отнюдь. Нам просто нужен доступ к имеющейся у них информации.

– Но у нас ведь налажен обмен информацией, – удивился Филипп. – По роду своей прежней службы я сам пользовался ею не раз.

– Все верно, – откусив кусочек хлеба, кивнул Тедди, – но делятся они только той информацией, которой считают нужной делиться. Это, во-первых, а во-вторых, очень часто в том, что у них есть, они и сами не замечают того, что представляет интерес для нашей общей с ними работы. Вот и сейчас, из прослушанного ими телефонного разговора следует, что на одном из греческих островов живет некто голубых кровей.

– Ну и что? – пожал плечами Филипп. – В Европе полно всяких принцев и королевичей. У меня у самого королевское имя. Не смотри, что я черный, возможно, и я чей-то там отпрыск и во мне тоже течет голубая кровь. Там, где жили мои предки до того, как твои предки стали торговать ими, как стадом коров, в каждом племени свой король, а у каждого короля – куча наследников! Я уже не говорю о Ближнем Востоке, где в каждом гареме каждый день рождается принц.

– Подслушанный разговор велся на русском.

– Тогда нужно садиться на хвост…

– Уже сели. Мы знаем, кто она. За ней установлен контроль. Она обязательно встретится со своим принцем. А мы послушаем, о чем они говорят.

– А что, если это не он? – пожал плечами Филипп. – А что если того, кого мы ищем, и всю его семью и в самом деле тогда убил, как его… – пытаясь вспомнить, Филипп сморщился, щелкнув пальцами.

– Юровски, – напомнил Тедди, затем встал, подошел к стойке с напитками и, взяв колу, вернулся на место. Открыв банку, жадно сделал пару-тройку шумных глотков и обтер тыльной стороной ладони влажные губы.

– Точно, Юровски, – кивнул Филипп.

– Не знаю, слышал ты или нет про то, как шеф КГБ раскрыл нам свои архивы?

– Я в это время гонялся за наркодилерами в Парагвае, – покачал головой Филипп.

– Так вот, – продолжил Тедди, – среди бумаг оказались материалы особого следствия. Велось оно в тридцатых годах. Из этих бумаг следует, что наследника и трех дочерей подменили двойниками во время переезда из Тобольска и передали немцам. Алексея из-за его гемофилии поселили в Кенигсберге. Там работал какой-то эксперт по болезням крови. А сестер, Ольгу, Анастасию и Татьяну, пристроили подальше от русских эмигрантов.

Лечили принца довольно успешно. Женили на русской по крови румынской принцессе. Он погиб в Кенигсберге, прямо в гематологическом центре. Обнаружили тело после бомбежки. Его сын вырос в румынских горах. Пока тамошние крестьяне не донесли, что у них в деревне живет русская царица. Так Сталин обрел потерянную родню…

– В этой банке кокс или кола? – покосился на банку Филипп.

– А ты не знаешь? – усмехнулся Тедди. – По словам экс-начальника пресс-службы великого князя Николая Алексеевича Романова-Дальского, отцом Сталина был генерал-майор Пржевальский, который, в свою очередь, был внебрачным сыном русского императора Александра II.

– Допустим, – поморщился Филипп, – и что дальше?

– А дальше внука Николая II перевезли в Россию.

– Интересно, где же ему в СССР нашли принцессу? – осведомился Филипп.

– А я и не говорю, что ее нашли в СССР. Она была из рода югославского царя.

– И все же я не могу понять одного, – откинулся на спинку стула Филипп.

– Чего? – осведомился Тедди.

– Зачем их убивать?

– Из-за денег.

– Денег? – удивился Филипп. – Каких денег?

– Тех, что положили не в тот банк. Какой самый дешевый способ избавиться от кредитора, знаешь?

– Заплатить, наверное.

– Это самый честный… Мне рассказывал мой напарник, – начал после небольшой паузы Тедди, – тот, кто был до тебя, что ему рассказывал его напарник, который был до меня, что якобы эта история тянется со времен Линкольна.

Согласно донесению нашего посла при дворе русского императора Александра II Эдуарда Стекля, датированного январем 1865 года, президент Линкольн и Александр И, которых сдружила ненависть к Лондону, надумали привязать русский рубль и доллар к золотому стандарту. Русский император вызвался поучаствовать 50 тоннами золота. Но обоих вскоре убили. В 1904 году на секретном саммите G-48 в Париже утвердили создание МФС. Тогда же новый русский император Николай II с руководителями других государств решил создать Лигу Наций и для улучшения мировой торговли пристегнуть к ней ту самую МФС. Для создания так называемого золотого пула Лиги Наций, Россия через банкира Дома Романовых Эдварда Ротшильда в течение 1904–1912 годов внесла в ее уставный капитал в хранилище Форт Нокс 48,6 тонны золота, получив права на активы в «золотом пуле» в размере 52 миллиардов долларов золотом.

Но Ротшильды кинули Николая II. После того как тот вывез золото для обеспечения работы новой мировой валюты, Ротшильды, которые финансировали избрание Вудро Вильсона, заставили его в самый канун Рождества 1913 года передать в их частную собственность Федеральную резервную систему вместе с «золотым пулом». Лига Наций осталась ни с чем.

Поэтому если учитывать золото Николая II, то Федеральный резерв на 89 % принадлежит России. И только остальные 11 % – 43 международным бенефициарам. Расписки в размере 89 % с защитным кодом 1226, соответствующие Международному коду Женевского регистра Постоянной Представительной организации 14646 ACS HQ /PRO 14646 ACS HQ/ Высшего Международного комитета Лиги Наций, были переданы Николаю II в шести экземплярах.

Годовой доход по этим депозитам был установлен в размере 4 % и должен был перечисляться тому государству и тому представителю, кто закладывал золото. Но этого не делалось по распоряжению Ротшильдов, развязавших с этой целью Первую мировую войну. И деньги стали оседать на 300 тысячах счетов счета Х-1786 Мирового банка.

Для каждого счета были обозначены три подписи, из которых только одна являлась верной. Счета находятся под учетом восьми комитетов, начиная с АК-1 и заканчивая АК-8. Ресурсы, числящиеся на этих счетах, являются собственностью держателей МФС и имеют отделенный учет от находящихся в обращении долларов. Уполномоченные для исполнения эмиссии определены Федеральный резерв в качестве поставщика финансовых инструментов и Treasury Department Washington D. С. как инкассатор финансовых инструментов на базе ресурсов счета Х-1786.

Все эти документы, подтверждающие заложенное в ФРС от России золото в количестве 48,6 тонны, мать Николая II – Мария Романова положила на сохранение в один из швейцарских банков. Но доступ туда есть только у настоящих наследников.

Первоначально все принадлежавшие России золотые сертификаты Николай II оставил на хранение Распутину. Узнав об этом, Ротшильды поручили резиденту английской разведки в России Самюэлю Хору уничтожить Распутина. Того заманили в дом Юсуфова, а его квартиру тщательно обыскали, перевернув все вверх дном. Но сертификатов там уже не было, так как Распутин к тому времени вернул их царю. А тот, в свою очередь, оставил их на хранении у своего крестника Петра Долгорукова. Затем экземпляры золотых сертификатов были распределены между членами царской семьи и спрятаны в разных местах. Но фактически их доступ к резервам Лиги Наций тогда уже был заблокирован. И тем не менее мир в опасности, пока есть подозрение, что жив хоть один настоящий Романов…

Глава 14

Девятого мая Катя должна была вместе с отцом быть на приеме в Кремле. Торжественных приемов она не любила, а на этот ей особенно не хотелось идти. Из заграничной командировки вернулся Паша Мельников, давний протеже отца. Ныне – генерал-майор, орденоносец, кандидат на пост военного атташе в одной из европейских держав. Плюс к тому красавец и холостяк. И не случайно, что в качестве зятя отец хотел бы видеть его. Не век же ей вдовствовать. В последнее время разговоры на эту тему повторялись все чаще. Правда, тема подавалась в деликатной, завуалированной форме, Катя не могла ни чему придраться, чтобы вспылить и оборвать разговор. Ее отец был искусным политиком…

Да, разговор она прервать не могла, но и с Мельниковым встречаться совсем не хотела. Зачем давать повод для бесплодных надежд? И вместо приема Катя как представитель благотворительного фонда полетела в Псковскую область на открытие памятника павшим героям войны.

Всех гостей разместили в коттеджах правительственной зоны отдыха. На другом берегу реки поблескивали купола монастырской церкви, а сам монастырь трудно было разглядеть среди березок и высокого бурьяна. Его приземистые бараки, окруженные высоким забором, больше напоминали какую-нибудь птицеферму. Однако игумен монастыря, освящавший памятник, выглядел вполне пристойно – цветущий, дородный, с потрясающим басом. И монахи с ним были добры молодцы, как на подбор. Богатыри, не в доспехах, а в рясах.

Позже за обедом она узнала, что в этот монастырь уходят, как правило, бывшие участники боевых действий. Те, кто не нашел себе места в мирной жизни и не хотел возвращаться в войну.

Вокруг монастыря расстилалось холмистое поле, еще хранящее следы прежних времен, когда здесь были выпасы, луга и пашни. В траве угадывались остатки дорог, кое-где торчал одинокий столб, по неведомой причине не спиленный на дрова в холодную зиму. На склонах холмов, на берегах реки темнели развалины, оставшиеся от деревень, но порой попадались и почти нетронутые разрухой избы и даже дома с остатками кровли. Здесь когда-то жили и работали люди. Нельзя сказать, что они процветали даже в лучшие годы. Но жили, рожали, растили детей. А теперь все опустело. И молодые здоровые мужики вместо того, чтобы поднимать эту землю из запустения, уходят в монахи. «Умирают для тех, кто остался в миру», – как выразился игумен в беседе с Катей.

Она вернулась в Петербург с каким-то новым настроением. Впрочем, это настроение зародилось в ней еще там, в Париже, когда она услышала в трубке голос Михаила. «Все кончено, – подумала она тогда. – Пройтись по улице, держась за руки. Просто в глаза посмотреть, молча, без слов… Даже такая малость, и та не для нас. Мы никогда не будем вместе».

Дарья сказала, что у Кати обычная весенняя депрессия, и поделилась таблетками. Но таблетки не помогли. Конечно, они добавили ей энергии, она стала везде успевать, она могла читать лекцию несколько часов подряд без перерыва, могла целыми днями ходить по магазинам, выставкам и концертам, и все это без малейшей усталости. Вот и весна пролетела, и пришли белые ночи, но в душе у Кати все еще стояла стылая, промозглая зима. Ничто не согревало ее. И короткая встреча в Париже теперь казалась яркой и обжигающей, как вспышка праздничного салюта прямо над головой. «Я была счастлива тогда эти два часа, что мы шли от церкви к Тюильри, – думала она. – Да, это было счастье. Настоящее счастье. Почему мы способны его распознать только спустя много дней? Почему тогда я не кинулась ему на шею и не закричала, что никуда его не отпущу? Если б я тогда затащила его к себе, если б позволила ему… Да что там! Если бы он мне позволил сделать то, что я бы обязательно сделала даже без его позволения! Дура! Если б я не отпустила его тогда, с ним бы ничего не случилось. А теперь его нет. Его нет для меня. Значит, и меня нет. Ни для кого».

Приняв решение, она всегда спешила его исполнить, а не ждать подходящего момента.

Для начала она обошла все любимые храмы – Никольский, Владимирский, Казанский, – а напоследок решила еще и поставить свечку перед заветной иконой Св. Николая в небольшой церкви в районе Морского порта. Когда-то в детстве они ходили туда с мамой и молились об отце, ушедшем в дальний поход. Эту церковь посещали жены моряков, свято верившие, что именно эта темная и неприметная икона Чудотворца надежно сохранит их мужей и поможет вернуться живыми на берег.

Катя давно не была здесь, и ее неприятно поразили перемены, произошедшие на этой окраине города. Портовая дорога отгородилась от берегов речки Екатерингофки высокой бетонной стеной. По одну ее сторону высились здания портовых офисов и гостиниц. На другой стороне доживали свой век кварталы городской бедноты. Там возле развалин старого автопарка высилась часовня с покосившимся крестом и зеленели купола церквушки.

Возле церкви Катя увидела милицейский автобус. Стражи порядка проводили зачистку от пасущихся на паперти нищих. Проходя мимо него, Катя невольно задержала взгляд на зарешеченных окнах, за которыми мелькали помятые лица бомжей. И вдруг увидела знакомое лицо. Небритый старик перехватил ее взгляд и тут же отвернулся, прикрываясь рукавом драного пиджака. Но она успела узнать его. То был ее школьный учитель, Анатолий… Как же его по отчеству? Анатолий… Александрович! Да, учитель физики! Как весело проходили его уроки! Кате живо вспомнилось огромное красное яблоко, которое он принес на урок о земном притяжении. Яблоко, портрет Ньютона, (он называл его «сэр Исаак Ньютон»), формула «эф равно а эм»… Все это моментально всплыло в ее памяти. И тут же погасло, смытое обжигающей волною стыда. Как же такое могло получиться? Как получилось, что она, не самая лучшая ученица, живет в комфорте и сытости, а прекрасный учитель, которого все так любили и ценили, этот замечательный и достойный человек христарадничает за кусок хлеба? И теперь его вместе с бродягами и мошенниками отвезут куда-то в каталажку, а Катя, чистенькая и сытая, отправится в аэропорт, чтобы VIP-классом улететь за границу, и ей все будут улыбаться, чуть ли не в ножки кланяться, а его будут оскорблять и даже, может, поколотят…

Да, он, как принято считать, сам во всем виноват. Он не смог приспособиться к изменчивой жизни. Не вписался в реформы. Точнее, приспособился, но не так, как Катя. Он, как выразился один из идолов перестройки, – «социальный мусор», и место ему на помойке истории. Она все же вошла в церковь и поставила свечку, но благодатного мира в ее душе уже не было.

Бросив все дела, Катя улетела сначала в Загреб к подруге. Вместе с ней на ее машине поехала в Триест с частыми остановками, чтобы полюбоваться особо яркими видами. Раннее лето на Адриатике – что может быть красивее? В Триесте, сбежав от наружки, она села на теплоход, идущий в Венецию. И уже оттуда из аэропорта Марко Поло улетела в Афины. Позже, когда все устроится, она обязательно позвонит папе. Но сейчас он мог ей сильно помешать.

Едва выйдя из самолета, она принялась звонить Михаилу, моля о том, чтобы у того не изменился номер.

– Здравствуйте, Аристотель, вы по-прежнему назойливы и бесцеремонны? Или в вашей жизни произошли перемены? Пожалуйста, не держите меня в неведении, а то я могу совершить поступки, которые могут быть неверно истолкованы…

Она была слишком возбуждена и говорила, не в силах остановиться. Он только выдохнул:

– Где вы?

– Недалеко. Я звоню только, чтобы узнать, живы ли вы. В прошлый раз вы меня сильно напугали.

– Я слышу голос диктора. Вы в «Эллинико»? Вы прилетели?!

Катя спросила у соседки по очереди на стоянке такси:

– Как называется этот аэропорт?

– «Эллинико», – удивленно ответила та.

– Я все понял, – прозвучал голос Михаила в трубке. – Берите такси, отправляйтесь в порт. Знаете, чтобы не плутать, идите сразу к нашему пирсу. Я буду примерно через два часа. Вам придется подождать. У меня не самолет, а всего лишь катер.

– Про самолет могли бы не напоминать, – сказала она. – Злой, назойливый, бесцеремонный и злой.

– «Злой» уже было.

– Злой, злой, злой! – повторила она и дала отбой.

Два часа – это гораздо больше, чем сто двадцать минут. Это пробка на шоссе, это блуждания от одного полицейского к другому, и всем обязательно надо знать, зачем красавица стремится в их порт, причем именно на 323-й пирс, это погрузчики, с грохотом катящиеся мимо, и это рыжий кот, греющийся на чугунной тумбе. Она аккуратно подняла кота, села на его место, а рыжего толстяка усадила к себе на колени. Он тут же заурчал, потоптал когтями ее джинсы и свернулся клубком с таким благодушным видом, будто знал Катю миллион лет.

Она не смотрела на часы, чтобы лишний раз не расстраиваться. Впрочем, лишний час или лишний день уже ничего не могли изменить в ее жизни. Она приняла решение, и ничто уже не могло его отменить.

Михаил появился неожиданно и совсем не с той стороны, куда она нетерпеливо смотрела. Одной рукой он подхватил ее сумку, второй обнял за плечи. Наклонившись, он поцеловал ее в губы. И она неожиданно для себя ответила. Так они и целовались, он с ее сумкой в руке, а она – сидя на тумбе с котом на коленях. Усы Михаила немного пахли морем, а борода щекотала Кате горло, и все это было так ново так необычно и в то же время по-семейному уютно, словно они муж и жена, которые встретились после долгой-долгой разлуки.

Наконец Михаил оторвался от нее.

– Ты надолго?

– Нет.

– Но хотя бы день у нас будет?

– И день, и ночь, – сказала она, не в силах встать.

У нее кружилась голова. Она столько лет не целовалась…. Ей снова захотелось ощутить его упругие чуть влажные губы на своих губах, и она, обвив руками его за шею, притянула к себе.

Он опустил сумку и, обняв Катю обеими руками, поднял ее и прижал к себе, и закружился, смеясь счастливым смехом.

– Это сон, – сказал он, наконец, опустив ее на бетон причала. – Сейчас зазвенит будильник, я проснусь, а ты исчезнешь.

– Поехали к тебе, пока он не зазвенел, – сказала она, прижимаясь к его крепкой и горячей груди.

Они пошли по пирсу. Рыжий кот обогнал их и важно шагал впереди, высоко задрав распушенный хвост.

– На этом пирсе ты определенно пользуешься большим успехом, – заметил Михаил. – В прошлый раз на тебя котом смотрел тот докер, а теперь – вот этот.

И на самом деле, кот сопровождал их на всем пути к плавучему причалу, где среди красавиц-яхт стоял белый катер Михаила. Они перешли в него, Катя села в кожаное кресло, а Михаил стал отвязывать швартовый конец. Кот подумал-подумал и осторожно положил одну лапу на борт катера, глядя при этом на Михаила.

– Ты его прикормила чем-нибудь?

– Нет. Такого толстяка прикормишь. Я и сама бы не отказалась покормиться, с вечера не ела.

– Так чего он от тебя хочет?

– Любви, наверно. – Она протянула руку, и рыжая морда потерлась об нее, однако желтые глаза смотрели на хозяина катера. – Ты разрешишь ему подняться на борт?

– А что с ним потом делать? Он не перенесет качки. А на острове его задерут местные коты. Нет, дружок, ты уж лучше оставайся дома.

– Ты просто ревнуешь, – сказала Катя. – Злой, назойливый, бесцеремонный и ревнивый. Ты больше не Аристотель, ты – Отелло!

– Ах так?! Ладно! Иди сюда рыжая наглая морда.

Кот легким прыжком перелетел через борт прямо на колени Кате. Михаил оттолкнулся от причала, нажал на кнопку, и пол под ногами завибрировал, выдавая работу мощных моторов. Катер развернулся по широкой дуге и, разбрасывая пенный след, вылетел из бухты.

«Как хорошо, – думала она, поглаживая теплую шерстку урчащего кота. – И как жаль, что все это скоро кончится».

Ей показалось, что Андрей был не очень рад ее появлению. И вечером после ужина она так и сказала Михаилу:

– Почему Андрей настроен против меня? Только не говори, что он ревнует. Не поверю.

– Он не настроен против тебя. Тебя здесь все любят. Потому что ты приехала ко мне. А меня весь остров мечтает поскорее женить.

– В том числе и Андрей?

– Ну, он все-таки не островитянин. Мы с ним «полуостровитяне», то есть с полуострова Пелопоннеса.

– Не отшутишься. Скажи, если можешь: Андрей как-то связан с тем, из-за чего мне пришлось наврать тебе про мужа?

Михаил обнял ее за талию:

– Не могу сказать. А ты можешь мне сказать?

– Что?

– Ты останешься здесь или мне идти договариваться с Селиной? У нее есть свободная комната.

– А у тебя нет?

– Весь дом в твоем распоряжении. Выбирай любую комнату.

– Мне бы с видом на море. С душем. И с широкой постелью. Не такой, как у Селины.

– Ну, давай поищем что-нибудь подобное.

И они пошли по его дому заглядывая во все комнаты и целуясь на каждом углу. Спустились и в столярную мастерскую, хотя там не было ни душа, ни постели, зато чудесно пахло стружкой. Из мастерской они заглянули в гараж и отпрянули, потому что там был Андрей. Возясь с «лендровером», он не заметил их из-за поднятого капота, и они выбрались оттуда на цыпочках, бесшумно, как воришки.

Оказавшись, наконец, в самой дальней комнате, они оба уже изнемогали от желания так, что не могли даже говорить. Впрочем, слова были излишни. Нужно было только открытое окно, и только свежий ветерок, шевелящий прозрачную занавеску, обдувающий разгоряченную кожу, приносящий запах моря и теплых скал. И лаская Михаила, она думала о том, как завтра войдет в прозрачные волны вместе с ним, и как они будут валяться на песке и предаваться ничегонеделанию, и будут есть вкусное мясо и пить вкусное вино, набираясь сил для новой ночи, но ведь еще и эта ночь не кончена, она впереди, впереди, впереди…