Текст книги "Наследник"

Глава 15

Окно из черного стало фиолетовым, а потом темно-синим, и Катя поняла, что скоро рассвет. Надо было спать, но ей жалко было тратить на сон драгоценное время. Те бесценные минуты, которые были отведены им для близости.

– Ты был в Югославии?

– Да. Почему ты спросила?

– Не знаю. Я только что оттуда.

Ей было лень говорить самой, но очень хотелось слышать его голос, поэтому она просто откликалась эхом на его слова, чтобы он не умолкал. Пусть говорит что угодно…

– С научной точки зрения… Мы же с тобой ученые, социологи…

– Два голых социолога, – сказала она, водя пальцем по его груди.

– Все, молчу.

– Нет-нет, говори, мне интересно!

– Я хочу говорить только о тебе.

– Обо мне?

– Да… О том, как ты красива. О твоей коже. О твоем голосе. Он меня сводит с ума. Меня все сводит с ума. Все твое. Особенно когда тебя нет рядом. Не знаю, как я вытерпел так долго. Если бы ты не прилетела, я приехал бы сам. Как здорово, что ты оказалась умнее, чем я. Я боялся, ты неправильно истолкуешь мой звонок, в Париже.

– Я все правильно поняла.

Майкл встал и подошел к окну. Небо уже было серым, и в комнате стало светлее. Катя увидела одежду разбросанную по всем углам, и засмеялась:

– Смотри, мои джинсы лежат на твоих.

– Нет, мои сверху, – сказал он, поднимая их с пола. – Или нет? Кать, а ведь у нас одинаковые джинсы. Как их теперь отличать?

– Дурачок. У тебя ремень, а у меня поясок. Постой, зачем ты одеваешься?

– Ты тоже сейчас оденешься. Скоро рассвет. Пока спустимся к морю, как раз солнце покажется. Давай скорее. Ты когда-нибудь купалась на рассвете?

– Да. Но только под душем.

– Не ленись, не ленись! – Он за ногу стянул ее с постели. – Давай-давай, по тревоге. Такое не каждый день бывает.

Кате ужасно не хотелось никуда идти. Но она подумала, что такого и в самом деле больше никогда не будет. «Это наш первый рассвет, – думала она, одеваясь. – И наш последний рассвет…»

Вот и сбылось все, о чем мечталось. И теплое море приняло их, и первые лучи солнца обожгли Катю, и глаза щипало от морской воды, а может, и от слез, кто знает…

Поднимаясь обратно к дому, Кате и Михаилу приходилось поминутно останавливаться, чтобы поздороваться с теми, кто спускался по горной тропе к морю. Мужчины смотрели на Катю приветливо, а вот женщины, те не очень.

Переходя мост, Катя остановилась, поглядела на воду, бегущую между камней, и спросила:

– Ты проводишь меня в монастырь?

– Если тебе так интересно, конечно. Но я хотел сегодня покатать тебя на катере. День будет жарким, выйдем в море, там будет хорошо. Возьмем удочки… – Он замолчал, встал рядом с ней и поглядел вниз. – Что там?

– Ничего. Вода. На воду можно смотреть всю жизнь и не надоест. А кем были твои родители, ты знаешь?

– Видишь ли…

– Можешь не отвечать, если нельзя.

– Нельзя. Но тебе можно. Только это никто не должен знать. Так вот, моя мама была из рода сербского короля Карагеоргия. А отец, он тоже из такой же семьи. Но не сербской. Мама отца, то есть моя бабушка, она была из Румынии. Из румынского царского рода.

– Как интересно, ты румын по отцу?

– Нет. Там все очень сложно, но суть в том, что и по отцу, и по маме я русский почти на сто процентов.

– А как познакомились твои родители?

– Их свели для продолжения рода… Чтобы тот не прервался.

– Какой род? Царский?

– Ну вот, – сказал Михаил, – ты, оказывается, сама все знаешь. Да, царский. Но я не царь. Я такой же человек, как и остальные, и имею право жениться на любимой женщине. Если, конечно, она мне снова не откажет.

– А если откажет?

– Я назойливый и бесцеремонный. Я буду повторять предложение снова и снова. А потом украду и увезу ее в горы. Вон в те, – и он показал пальцем на вершину острова.

Но Катя смотрела не вверх, а вниз на воду, струящуюся под мостом. И Михаил снова облокотился на перила рядом с ней и тоже стал смотреть на воду.

– Не знаешь, там, в этих пещерах, есть вода? – спросила Катя.

– Там какие-то источники. Гроты с морской водой. Ты сама все увидишь. Тебе покажут.

Когда они вошли во двор, сверху с балкона их окликнул Андрей:

– Вы на море были? А рыбы не догадались у рыбаков попросить?

Михаил и Катя виновато переглянулись.

– Эх вы! А скотину чем кормить? Привезли зверя, а у меня ничего кошачьего нет.

«Какой он заботливый, – подумала Катя об Андрее. – Он не даст пропасть Михаилу. Я могу быть спокойна, пока Андрей рядом с ним…»

Утром, как всегда, пришли монахини, и Катя вместе с ними готовила завтрак. С ними же и ушла, сказав, что хочет попасть на монастырскую утреннюю трапезу.

– Но потом мы выйдем в море? – спросил Михаил.

– В море? Да, да, конечно, – рассеянно ответила она и ушла.

Он спустился к причалу и стал готовить катер для выхода в море. Его не покидало странное, немного тревожное чувство. Что-то вроде «синдрома утюга» – когда сидишь в театре и все пытаешься вспомнить, выключил ли утюг, уходя из дома.

Он не мог понять, откуда взялась эта тревога. С Катей все прекрасно. Она прилетела сама. И помогла ему принять решение. Они будут вместе, и им не помешают никакие условности. При первой же возможности они заключат брак, у них родятся дети, и эти дети будут расти в семье под любящим взглядом отца и матери.

Пора снять проклятие изгнанной династии. Михаил рос без отца, потому что таков принцип безопасности рода – царь и наследник не должны создавать возможность убить их одним ударом. Пока не устранена угроза уничтожения династии, следовало подчиняться и другим не менее строгим принципам. Отец нарушил это всего один раз, приехав в Москву, к Андропову – и поплатился своей жизнью и жизнью матери Михаила. Из покореженного автомобиля его, чудом выжившего за секунду до взрыва, вытащил тогда молодой офицер КГБ «дядя Сережа», Катин отец.

Но чего стоит такая жизнь? И есть ли смысл цепляться за нее? И не будет ли добровольное исчезновение династии лучшим способом устранения угрозы? Если династия исчезла сама собой, то все усилия по ее уничтожению потеряют смысл. Кончится долгая война многих спецслужб. Политики перестанут вынашивать фантастические планы. А Михаил Романов и Катя Кузнецова станут самой обычной семьей…

Он вернулся в дом и спустился в бункер, чтобы взять из холодильника напитков для долгой морской прогулки.

Андрей, сидя у мониторов наружного наблюдения, спросил, не оборачиваясь:

– Катя надолго ушла?

– Не знаю. Думаю, скоро уже вернется.

– Она оставила здесь телефон.

– Ты хочешь сказать «забыла».

– Нет. – Андрей развернулся к нему на вертящемся кресле. – Есть разговор.

Михаил, укладывая в сумку бутылки, сказал:

– Я не тороплюсь, если есть разговор.

– Тебе не следует выходить сегодня в море.

– Да? Почему?

– Опасно. Степень опасности – высокая. Я бы сказал, максимально высокая.

– Да ну, – удивился Михаил. – Я только что смотрел прогноз. Штиль. Да и так видно, что погода отличная и устойчивая.

– Я не о погоде, – сказал Андрей. – Кстати, вчера вечером я получил свежую информацию по делу твоего кузена, – будничным голосом продолжил Андрей. – Версия несчастного случая больше не рассматривается. Сообщений для прессы не будет, чтобы не бередить душевные раны семейства. Но дело раскручивается. Полиция Гавра разыскивает владельца моторной лодки, которую обнаружили спрятанной на берегу. На ее борту отпечаток краски с яхты принца Георга.

– Было столкновение?

– Не думаю. Скорее всего, швартовка. Георгу проломили голову, а тело положили так, будто он ударился виском о стойку леера.

– Но я слышал, что на стойке нашли его кровь.

– Да. Нашли. Но никто не смог объяснить, откуда она взялась там на стойке. Кровь не могла брызнуть из раны в момент удара. Она потекла, когда он уже лежал на палубе. Так решили эксперты.

– Значит, убийство?

– А ты сомневался?

Михаил застегнул сумку и встал, накинув ее ремень на плечо.

– Я отойду недалеко. Если замечу чужих, вернусь на берег.

– Подожди. Ты помнишь лицо парня, которого убил в Париже?

– Я убил, чтобы не убили меня, – сухо ответил Михаил. – И не желаю больше говорить об этом.

– Ты правильно сделал. Но лицо его помнишь? – Андрей откатился на своем кресле к компьютерному столу и коснулся клавиатуры. – Это он?

На мониторе, сменяя одна другую, появлялись фотографии одного из тех двоих, кто снились Михаилу, пока он не сходил исповедаться в церковь. Грех убийства остается грехом, чем бы ты его ни оправдывал.

Ему уже пришлось когда-то через это пройти. В Косово, вывозя семью сербской учительницы, он попал в засаду. Проводника сразу же убили. Михаил взял его автомат и остался жив. Потому что убил тех, кто хотел его смерти.

Но тогда была война, и он по несколько раз на дню сталкивался со смертью в самых тягостных ее проявлениях. Он оттаскивал разлагающиеся трупы с дороги, чтобы проехать. Хоронил друзей. Участвовал в обмене убитыми. Вот и самому пришлось кого-то отправить в траурный список. Там это было в порядке вещей.

Но убить человека накануне Пасхи… И не одного, двоих…

Конечно, он запомнил их лица. Когда с трупов сняли маски…

– Тот самый, – сказал Михаил. – Установили личность?

– Пока еще нет. Эти снимки я получил по нашим каналам. У нас его зовут «филиппинцем», потому что он впервые попал в поле зрения во время манильских событий. Помнишь студенческие волнения, перешедшие в восстание? А этот стрелял с крыши посольства. Сначала в полицейских, потом в студентов, из трех разных винтовок.

– Как вы об этом узнали?

– Он был не один. Но это неважно. Важно, что против тебя работал «специальный оператор». Гордись, нас уважают.

Михаил опустил сумку на пол и сел в кресло напротив Андрея.

– Не пойму, к чему ты клонишь. Меня хотели убить? Эка невидаль! Да всю нашу семью хотят убить уже сто лет! И убивают! И что теперь? «Специального оператора» уже, как я понимаю, кремировали, и прах развеяли. Его напарника зарыли в тот же день, до заката. Вторую такую парочку наспех не соберешь. Так чего же мне опасаться?

Андрей молча указал пальцем на один из мониторов. Там на фоне мерцающей синевы моря белел силуэт прогулочного катера.

– Они появились ночью. Легли в дрейф. Выставили удилища. Но ни разу не сменили наживку.

– Спят, – предположил Михаил. – Пьянствуют. Занимаются любовью. Мало ли зачем люди отправляются в море?

Андрей кивнул.

– Не спорю. Теперь вернемся к тому, с чего начал. Зачем Катя не взяла с собой телефон?

– Могла и забыть. – Михаил потер лоб. – Когда я иду в церковь, то его выключаю. Она, наверное, тоже. И потом зачем там мобильник? Он не работает в пещерах.

– Вот именно. А от нас сигнал проходит, верно?

– Ты о чем?

– О том, что мобильник можно использовать как радиомаяк.

– Паранойя. Катя оставила телефон здесь, потому что в пещерах он бесполезен. Ей могут позвонить отец или сестра, и я бы ответил…

– Тот, кто определит наши координаты по ее мобильнику, не станет звонить, – сказал Андрей. – Он придет без звонка.

– Паранойя.

– Я знаю, что говорю. Катер – это корректировщик. Маяк установлен. Думаю, к полудню, когда мы сядем за стол, на горизонте появится самолет. Или вертолет. И к нам в окно залетит ракета.

– Я ошибся, – спокойно сказал Михаил, – у тебя не паранойя. У тебя запущенная паранойя.

Рация в жилете Андрея заморгала красным. Он поднес ее к уху.

– Понял тебя, вертолет с юго-запада. – Андрей улыбнулся Михаилу: – Я тоже ошибся. Они не стали дожидаться обеда.

– Но вертолет… Они тут постоянно летают!

– Конечно, летают. И катера постоянно тут ходят. И телефоны люди забывают в чужих домах. Правда, я перенес Катин мобильник в другое место. Подальше. И знаешь почему? Потому что не люблю, когда во время обеда ко мне в окна влетают ракеты. И вообще на взрывы предпочитаю смотреть издалека. Пойдем посмотрим?

Они вышли во двор и встали в тени старой акации. Звук вертолета приближался, но пока было не ясно, с какой стороны, ибо его рокот эхом отражался от скал. Но вот за стрекотом мотора стал различим свист лопастей, и тут же из-за вершины показалась сверкающая капля вертолета. Яркий оранжевый «Робинсон», поблескивая выпуклыми стеклами, пронесся над островом.

Андрей схватил Михаила за локоть:

– Смотри!

От вертолета отделился какой-то предмет. У Михаила предательски засосало под ложечкой. Пролетев по дуге, он вдруг превратился в пестрое облачко. Донесся хлопок. И все небо над островом расцвело сотнями разноцветных парашютиков!

Несколько таких «одуванчиков» опустились во двор, один – прямо под ноги Андрею. Он поднял его и прочитал: «Голосуйте за партию либертинцев. Наш номер – 69».

Михаил расхохотался, хлопнув себя по колену. А Андрей невозмутимо смотрел вслед вертолету, который уходил к соседним островам.

Ближе к полудню Михаил спустился к монастырским пещерам, чтобы встретить там Катю. Он думал, что она уже вышла наружу, и рассчитывал встретить ее на тропинке, петляющей между скал. Но встретил не ее, а одну из монахинь. Он прежде не видел ее и удивился, когда она к нему обратилась.

– Михаил Федорович, а я к вам, – сказала она по-русски. – Вы не ждите Катю сегодня.

– Что случилось?

– Ничего страшного. У нее кризис. Она хочет пережить его в спокойном месте, вдали от дома. Ей нужно время, чтобы вернуть душе мир.

– Простите… – Михаил оперся рукой о замшелую скалу, вдруг ощутив смертельную усталость. – Она осталась в монастыре?

– Она попросила об этом. У матушки Серафимы не нашлось причин для отказа. Но вы не волнуйтесь. К нам многие приходят на какое-то время. Мы принимаем паломниц, они живут у нас, пока не сделают выбор. Возвращаться в мир или оставаться у нас. И многих мы даже уговариваем уйти. – Ее серые глаза смотрели на него сочувственно из-под низко повязанного платка. – Да не убивайтесь вы так. Все равно она не примет постриг без благословения родителей. А они ее не благословят. Не та семья, чтобы дочка в монастырь уходила.

– Но я… я же должен, что-то сказать ее родным?

– Считаете, что должны? Тогда скажите. У нас почты нет, вы уж простите великодушно.

Осенив его крестным знамением монахиня, развернулась и засеменила вниз по каменистой тропе над прибоем. Когда ее черный силуэт скрылся за рыжей стеной откоса, Михаил уселся на камень и обхватил голову руками.

Значит, Катя появилась, чтобы исчезнуть? И он сам проводил ее туда, откуда, возможно, нет возврата? Так вот к чему были разговоры о царском роде! Она не верит, что он может что-либо изменить! Ушла, чтобы развязать ему руки. Дала свободу… Которая ему не нужна…

Он долго сидел, глядя под ноги, где волны накатывались на камни. Монахиня сказала, что у них остаются не все, кто приходит? Она сказала, что Катя не получит благословения? Но и паломницей она сможет жить там сколько угодно. И он ее никогда уже не увидит.

Неужели она не нашла подходящего монастыря в России? И тут догадка, словно молния, сразила его. Он понял, что она осталась именно здесь, чтобы быть рядом.

Он спустился к прибою, разделся и вошел в море. Вода казалась ему слишком теплой, слишком податливой. Хотелось, чтобы вокруг вздымались волны, чтобы ветер хлестал брызгами и пеной. Хотелось шторма. Он плыл, словно пытался побить мировой рекорд. Наконец, выдохся, оглянулся, увидел за собой пенную дорожку. Над блестящей рябью моря высился скалистый берег, и в его бурых стенах чернели полукруглые провалы пещер. Где-то там, в маленькой келье, вырезанной в толще известняка, Катя читает Евангелие.

«А ведь ей там хорошо», – подумал Михаил, перевернувшись на спину и глядя в безоблачное небо. Он бы и сам хотел оказаться в полном одиночестве. Читать любимые книги. Вспоминать любимые места на земле. И любимых людей. Счастье – оно внутри. Оно не может свалиться на тебя с небес, и его нельзя найти под ногами. Оно внутри. Оно распускается внутри тебя как цветок. Вспыхивает, как молния, и в его короткой вспышке весь мир становится ярким и прекрасным. А потом все проходит. Гаснет свет, увядает цветок, и ты снова остаешься один. В ожидании счастья.

«Да, – подумал Михаил, – надо ждать. Надо просто дождаться ее. Она вернется. Или я верну ее сам. Пока не знаю как, но верну».

За ужином Андрей сказал:

– Сегодня спишь в доме у Костаса. Это не обсуждается.

– Хорошо, – безучастно сказал Михаил.

– Кстати, появился еще один катер. Ходит туда-сюда с другой стороны острова. На нем трое, не считая рулевого. Очень активно ловят рыбу.

– Михаил промолчал.

Андрей налил себе кофе, попробовал, поморщился.

– Сладкий.

Михаил тоже попробовал, и тоже поморщился. Он был похож на сироп. Однако даже от одного глотка сердце застучало громче.

– Ты обещал что-то придумать по поводу Кати, – сказал он.

– Я разослал запросы, – ответил Андрей. – Пока ответов нет. Но мы работаем.

– Какие запросы?

– Разные. Когда пойдешь к Костасу, спустись, пожалуйста, по внутренней лестнице. Тебе сейчас незачем лишний раз быть на виду.

– На виду?

– Если ты видишь катер, значит, и они оттуда видят тебя. Сейчас отличная оптика.

Михаил не стал спорить, хотя все происходящее казалось ему театром абсурда. Встав и сняв со стены висевший там карабин, он вышел из комнаты. Раз уж Андрею так хочется, он будет спать у соседей. Он готов выполнять любые, самые нелепые команды. Лишь бы Андрей придумал что-нибудь. Лишь бы на его «запросы» пришли ответы, которые позволят Михаилу и Кате быть снова вдвоем.

Эта мысль преследовала его, пока он не заснул. А заснул он нескоро. Лежа на узкой девичьей постели в уютной комнатке, где раньше жила дочь Селины и Костаса, он разглядывал рисунок обоев и думал о том, какие обои выберет Катя для их дома. Он слышал, как внизу на кухне все еще возится хозяйка, переговариваясь с мужем, а тот курил сигарету за сигаретой, и сладкий дымок просачивался в комнату к Михаилу. Уютные домашние звуки и запахи не давали ему спать. Он обдумывал, где бы им поселиться с Катей. Конечно, в России, если это будет возможно. Катя не сможет без Петербурга… Значит, придется жить там, хотя Михаил предпочел бы держаться подальше от обоих столиц. Брянск, к примеру, прекрасный город. А какие там люди… А Новгород? Один только вид на Волхов чего стоит, особенно если смотреть с башен кремля…

Он проснулся, услышав чей-то голос. Рядом кто-то стоял.

– Михаил Федорович, вставайте.

По голосу он узнал отца Романа. Нащупав в темноте джинсы, Михаил быстро оделся. Лунный свет, падая через открытое окно, лежал квадратом на полу. Отец Роман прошел через этот квадрат, и в его руках блеснула вороненая сталь.

– Что случилось?

– Чужие на острове. Зайдите туда, за шкаф. Я здесь буду.

Михаил покачал головой.

– Цари за шкафами не прячутся. Они высадились с катеров?

– Нет, – вполголоса ответил отец Роман, опускаясь на одно колено возле окна. – За катерами мы смотрели. Стоят на месте. Но кто-то спускался с гор. Шли сюда. Потом пропали.

– Много?

– Андрей говорит, мимо датчика прошли семь человек. Сначала двое разведчиков, а потом еще пятеро. Камеры там нет, надо будет поставить…

– Что от них толку, если чужие все равно на остров попали, – сказал Михаил. – Где-то же высадились. Могли подплыть в темноте. А камеры их не заметили. Нет, надо собак завести.

В комнату с автоматом в руках вошел Костас и сказал презрительно.

– Э, собак!

Он бы хотел воздержаться, чтобы не спорить с уважаемым человеком. Но у каждого грека есть свое мнение по любому поводу, и он будет его защищать.

– Собак кормить надо. А камеру – не надо. Собака спит. А камера – нет. Собаку отравить можно, а камера…

Костас не закончил. Темнота словно вздрогнула от неяркого отблеска, мелькнувшего в черном окне соседнего дома.

– Стреляют! – пригнувшись, прошептал отец Роман. – Бесшумка работает, цик-цик, только затвор слышно, как ходит. О, опять!

Михаил ничего не слышал. Но он видел тусклое мелькание вспышек и понимал, что в доме, где остался Андрей, идет бой.

Они подготовили несколько вариантов действий при нападении. Сейчас Андрей работал по основному варианту – он остался в доме, устроив засаду. Выстрелы показали, что в засаду кто-то попался. Это хорошо. Плохо, что выстрелы шли с разных сторон…

– Есть! – Костас вскочил на ноги, вскинув автомат: – Стоп! Донт мув!

Раздался странный звук. Словно мокрой тряпкой хлестнули. Костас выронил автомат и, шатаясь, попятился к стене. «Зачем он кричал по-английски? – подумал Михаил, подбирая автомат с пола. – Зачем он вообще кричал?» Он увидел тень, мелькающую между деревьями сада и, перекувыркнувшись за окно через подоконник, дал короткую очередь по ее ногам. Оказавшись на земле, дал следом вторую и перекатился в сторону. Тень исчезла. Послав пару очередей, одну левее того места, где были вспышки, вторую – правее, Михаил, лежа на спине, поменял магазин, встал и, согнувшись в три погибели, побежал в сторону своего дома. Крикнув: «Куда?! Туда нельзя!», отец Роман бросился вслед за ним.

А в это время там, в доме, рядом с настежь открытым окном, прислонившись к стене, стоял Андрей, сжимая в руках два автомата. Резко выскочив из укрытия, он с обеих рук обстрелял бегущие в сторону дома фигуры в маскировочном одеянии. Двое, словно споткнувшись о что-то, упали. Андрей тут же вернулся на прежнее место, а в окно влетели пули, оставив на противоположной стене с десяток следов.

Прижимаясь спиною к стене и держа наизготовку оружие, Андрей перебрался поближе к соседнему окну, но из третьего окна по нему открылся шквальный огонь, заставивший его метнуться на пол. В ту же секунду через все окна, перекувырнувшись спинами через подоконники, в комнату ворвались трое диверсантов и молча наставили оружие на Андрея.

Скрипнув зубами, Андрей отбросил оружие и нехотя встал. Один из пришельцев, не сводя с него глаз, достал из-за пояса наручники и поманил Андрея к себе. Андрей сделал шаг вперед и вдруг в прыжке нанес страшный удар своим кованым ботинком, попав диверсанту точно в висок. Раздался звук, похожий на удар ногой по футбольному мячу, и тут же хряск позвонков и вопль, парализовавший остальных напавших.

Воспользовавшись этим, Андрей бросился к ним и, как страшный маховик, разметал по сторонам не успевших схватиться за оружие противников. Придя в себя, один из них занес было за спиною Андрея кинжал. Мгновенно уклонившись и перехватив руку, он придал его инерцию себе, а когда тот налетел на него, два пальца Андрея вошли через глазницы врага в череп по самые костяшки. Выдернув пальцы, он, опираясь ладонью в пол и спружинив телом, нанес снизу вверх удар ботинком в поясницу третьего напавшего. И снова хряск позвонков, вопль их владельца, который мешком осел на пол. Но прежде чем тот коснулся пола, Андрей одним движением обхватил его голову локтем и с хрустом свернул шею.

Однако едва Андрей на противоходе вскочил на ноги, как вошедший в комнату диверсант в упор выстрелил ему в спину. Покачнувшись и чуть присев, Андрей резко развернулся к стрелявшему и ударил раскрытой ладонью под ребро так, что его пальцы, легко пройдя сквозь гимнастерку, разломали тому ребра, прошили грудь, коснулись сердца и вырвали его, отбросив прочь в угол комнаты. Стрелявший еще стоял на ногах. Он еще осознавал происходящее и тупо смотрел, как, исторгая пенистый остаток крови, бьется на полу его сердце. Собрав последние силы, Андрей ударом ноги, вышиб его за двери прямо к ногам подбежавшего к дому Михаилу и упал на пол… Вбежав в дом, Андрей и отец Роман увидели тело Андрея в окружении убитых им четверых врагов…