Текст книги "Грязь кладбищенская"

6

И Нель выиграла дело против шофера грузовика! Даже при том, что ее сын был не на своей стороне дороги. Судья-то совсем полоумный оказался. Эта паразитка Бридь Терри говорила, будто закон лишит Нель последнего пенни, так где же правда? И она еще восемьсот фунтов после этого получила! Священник, известное дело. И у этой заразы еще хватило наглости заказать мессу за упокой моей души…

А теперь ей к дому дорогу кладут. А ведь такую дорогу не могли бы построить, не будь мой Патрик таким простаком. Теперь она использует его, как раньше использовала Джека Мужика и “Книгу Иоанна”. Если б только я была жива…

Про крест теперь ни слуху ни духу. И вот что мерзкий зудила сказал: “Эта старая кошелка креста не стоит”. Не боится он ничуть ни Бога, ни Девы Марии! А самому-то уже почти сто лет! Надеюсь, он недолго протянет после своей поездки в Дублин!..

Совсем забыли меня на земле. Такие дела, спаси нас, Господи. Я думала, Патрик от обещания не отступит. Все так, если парнишка правильно все пересказал, ну? А может, и нет. Уж слишком он рвался в Англию…

Если б только знал мой Патрик, каково мне приходится здесь, в грязи кладбищенской. Я здесь словно заяц, затравленный сворой. Предали меня и покинули Шонинь Лиам, Кити, Бридь Терри – да все они. А я стараюсь устоять против всех них – в одиночестве. И ни одна душа за меня слезинки не прольет. Я этого не вынесу. Я лопну…

Эта стерва Нора Грязные Ноги их всех подстрекает…

Дочь ее совсем переменилась. Я-то была уверена, что ей давно уже пора сюда явиться. Какая она крепкая женщина. Теперь-то я даже горжусь, что она вышла замуж за Патрика. Не грех признаться. Вот как есть. Я простила ей все, что она и мать ее причинили мне, за то, что она пихнула Нель в очаг и не оставила на дочери Бриана Старшего ни целого волоска, ни клочка одежды. И посуду переколотила. Опрокинула маслобойку, в которой Нель и ее невестка сбивали масло. Растоптала выводок цыплят на полу. И грянула о стенку серебряный чайник, что стоял у Нель на буфете, – всмятку. А потом взяла часы, какие Баб подарила этой гадине, и вышвырнула их в окно. Вот что парнишка рассказал. Прекрасная женщина. Жалко, что я была к ней так строга. Пихнуть Нель в очаг! Вот на что у меня никогда не хватало духу…

И теперь от нее отступили все болезни. Она разводит кур, свиней и телят. А если проживет подольше, крепко встанет на ноги…

И все-таки – толкнуть Нель в очаг! То-то ее грива обгорела. Забыла вот я спросить парнишку – обгорели у ней волосы или нет. Уж я бы все нажитое отдала, чтоб только посмотреть, как она пихает Нель в очаг! Какая жалость, что меня нет в живых.

Я бы пожала ей руку, расцеловала бы и похлопала по спине, послала бы за золотенькой бутылочкой с витрины Пядара Трактирщика, мы бы выпили с ней за здоровье, помолились бы за душу ее матери, и уж я бы проследила, чтобы следующую девочку окрестили Норой. Ой, да что это со мной? Уже ведь есть одна Нора.

Клянусь своей душой, позову-ка я Нору Шонинь да расскажу ей о том, что сделала ее дочь и какая она теперь славная работница, и еще скажу, до чего я горжусь, что она замужем за моим сыном.

Но что же тогда скажут Муред, Кити, Бридь Терри и все остальные? Что я ее всячески поносила, называла ее шалавой и Норой Грязные Ноги и что не голосовала за нее на выборах…

Так и скажут. А еще они скажут – и в этом будут правы, – что она распускала про меня лживые слухи, болтала, будто я ограбила Томаса Внутряха и будто ее дочь получила шесть раз по двадцать фунтов в приданое…

Ну и пусть. Я прощу ей все за то, что ее дочь толкнула Нель в очаг…

Нора! Эй, Нора… Нора, сердечко мое… Это я, Катрина Падинь… Нора… Норушка, дорогая… Ты слышала последние новости сверху?.. Насчет твоей дочери…

Что такое, Нора? Что ты говоришь? Божечки! Что у тебя нет времени слушать глупые сплетни из верхнего мира! Что ты занималась грязными выборами, и они тебя только больше впечатали в грязь! Святые угодники!.. Не стоит тебе слушать моих историй… Про всякие пустяки, как же! Ты должна все свое время занимать чем… чем… чем… чем?.. Как ты это называешь?.. Культурой… Нету у тебя совсем времени слушать мои россказни про все, что не имеет общего с чем… С культурой… Милосердный Сыне Божий! Норушка Грязные… Грязные Ноги с Паршивого Поля говорит про… Про культуру… Повтори-ка еще раз ту английскую пословицу, а то у вас на Паршивом Поле английский язык такая же редкость, как седло на коте. А ну-ка, скажи еще разок…

– “Искусство вечно, а жизнь уплывает”.

– “Уплывает”, “уплывает”. Эти “плавания” в твоих четках вечно самый главный камешек. Плавания и моряки. Милосердная Матерь Божья, должно быть, у меня совсем не осталось к себе уважения, что я вообще с тобой разговариваю, Со-ан-со…

Интерлюдия номер шесть
Грязь замешанная

СЕСТРА СВЯЩЕННИКА

1

Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

Здесь, на кладбище, самовластный надзиратель – темнота. Его дубинка – меланхолия, какую не сломить приветливой улыбкой девицы. Его засов – засов бесчувствия, что нельзя открыть блеском золота или ловким словом власти. Его глаза – тень несчастья над лесной тропинкой. Его суд – жестокий суд, где ни один клинок героя и рыцаря не в силах выдержать на земле смерти.

Там, наверху, Яркость – герой, одетый в платье подвига. Он носит плащ солнца с фибулами роз, с каймой из песни моря, строчками птичьего щебета, кистями из крыльев бабочек и поясом из звезд Млечного Пути. Его щит сделан из свадебной фаты. Его меч света – из детских игрушек. Его награда за доблесть – стебель колоса, что созрел до предела, облако, пронизанное непорочным светом утра, и юная краса, чьи глаза пылают древней грезой любви…

Но заболонь застывает в дереве, золотой голос дрозда обращается в медь. Вянет роза. Темная ржавчина, что тупит, разъедает и рушит, пятнает острие клинка рыцаря.

Темнота берет верх над яркостью. Кладбище требует свое…

Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

2

Кто это у меня тут?.. Мартин Ряба, святые угодники! Вовремя ты явился! Я-то уже давно здесь, а мы с тобой одних лет. Да, это я, все та же Катрина Падинь.

Ты говорил – пролежни, вот что у тебя было…

– Катрина, душенька, постель была уж очень жесткая для моих бедных ягодиц. Спина вся пошла волдырями. На ляжках ни кусочка живой кожи не осталось, и в паху была застарелая болячка. Ничего удивительного, Катрина, душенька, после того как я лежмя пролежал девять месяцев. Ни согнуться не мог, ни повернуться. Сын мой захаживал ко мне и переворачивал меня на другой бок. “Я потянуться-то не могу, – говорю. – Слишком долго лежал”, – говорю. А он отвечает: “Кто долго лежал, никогда не соврет”[103]103
  Ирландская пословица, намекающая на то, что прикованный к постели обречен умереть и перейти в загробную жизнь, встав на Путь истины, где невозможно солгать.


[Закрыть]. Ох, Катрина, душенька, постель была уж очень жесткая для моих бедных ягодиц…

– Ягодицы твои вполне к тому пригодные, Мартин. У тебя там все равно с избытком всегда было… Коль у тебя пролежни, тебе же легче привыкать к здешним доскам… Бидь Сорха, говоришь. Она все еще наверху. Нам-то уж лучше пусть там, чем здесь. Я, конечно, не хочу ее принизить или оскорбить, но у нее и на земле вид был отвратный. И думаю, что это место тоже ничуть ее не украсит… Значит, вы с Бидь состязались, кто дольше проживет, говоришь. Ну да, конечно. Да. Вот так вот оно бывает, Мартин Ряба… И она все ж таки похоронила тебя вперед себя! Тут уж ничего не поделаешь, Мартин, бедолага. Чтоб ей ни дна ни покрышки. Только что-то она долго зажилась. Уж давно бы к ней смерть пришла, не будь она такой бесстыжей… Твоя правда, Мартин. Удивительно, как только у нее самой не появились пролежни, раз она столько времени провела в постели. Она же прохворала, пожалуй, все дни своей жизни, кроме похоронных. А в какие не хворала, ее одолевала простуда. Но в дни похорон у нее с голосом все было в порядке.

“Если б не хрипота, – заявляла она после, – уж я бы его оплакала”. Кошелка бесстыжая! Все еще получает свою пенсию в полкроны и складывает в передник жене своего сына. Покуда она держит деньги в переднике, невестка не допустит, чтоб у нее появились хоть какие-то пролежни, это я тебе точно говорю! Станет ей маслом растирать и ляжки, и ягодицы… Никого она больше не оплакивает, говоришь… Вот чувырла!.. Тома Рыжика похоронили. Еще один… А на Томаса Внутряха хижина пока не обвалилась, говоришь… Божечки! Нель поставила ему туда стол… И буфет… И кровать. И даже кровать, ишь ты! Так и поставила она кровать кому другому, если б не ее неправедные деньги. Судья-то совсем полоумный… Она до ужаса боялась, что на старой кровати у него могут появиться пролежни. Она до ужаса боялась, что не сможет получить его кусок земли, Мартин Ряба!

Бриан Старший, говоришь? Этот ни в жизнь не помрет, покуда на него не выльют банку парафину да не поднесут спичку… Вот она где, правда, Мартин Ряба! У этого мерзкого зудилы никогда не будет пролежней… Он умрет внезапной смертью. Это ты прав. Внезапной смертью, точно. Пронеси, Господи, мимо нас его кучу костей!..

Что такое? На Нижние Пригорки опять мор напал! Так для них это не впервой. Я, конечно, не хочу их принизить! Очень бы они тут пригодились, что и говорить. Всё бы здесь забили и заглушили…

А Баб-то наша слегла в Америке! Ай-ай-ай!.. Что ты говоришь! У нее будут пролежни, Мартин Ряба! У нее ягодицы в два раза толще твоих. Да она может себе позволить мягкую постель, не то что ты, Мартин Ряба. Будь у тебя хоть капля ума, человече… Ты что ж думаешь, если у тебя самого постель старая и жесткая, то у всякого другого такая же… Вразуми тебя Господь, в Америке постели мягкие для всякого, у кого есть деньги… А ты так и не слышал, писала ли она домой, нет? А не слышал, общалась ли Нель последнее время со священником? Ну конечно, да, Мартин. Слопать все, до чего дотянется по завещанию, вот что она решила… А кто для нее пишет? Священник, кто же еще!

Ну да, для нашего-то брата пишет школьный Учитель, а от этого никакого толку… Он же ни черта не смыслит, Мартин. Тут ты прав… И все не так плохо, пока он не проболтается о чем-нибудь священнику… Говоришь, священник и школьный Учитель часто гуляют вместе… Новая дорога к дому Нель почти закончена… Какой же несчастный дурачок мой сын, что отдал ей Высокий Плитняк!..

Нель говорит, что собирается крыть крышу шифером? Крышу шифером! Чтоб недолго ее дому стоять с этой шиферной крышей, курица спесивая! Если только она уже получила что-то по завещанию? Вон, та орава в Озерной Роще получила свою долю и вовсе до того, как их брат скончался, так или иначе… Ну и, конечно, у нее есть деньги от суда. Небось теперь ее как пить дать на Участке За Фунт похоронят…

А Джеку все неможется… Бедняжка! О, это Нель и жердина долговязая, дочь Бриана Старшего, заставляют его маяться из-за “Книги святого Иоанна”! А ты ничего и не слышал про “Книгу святого Иоанна”! Ну конечно, ты ничего не слышал! Думаешь, так они тебе про нее и рассказали!.. Жена Патрика каждое утро ходит за птицей! Дай ей Бог сил!.. А у Патрика на земле полно телят, говоришь?.. Жена приняла у Патрика все дела! Она теперь и продает, и покупает! Ты смотри! А я-то думала, она будет здесь со дня на день!.. А про ребенка ты ничего не знаешь, конечно?.. У тебя и без того было забот полно. Пролежни… Легко понять, что ты здесь новенький, по твоим разговорам, Мартин Ряба. Ты что же, не знаешь, что у всякого должна быть своя причина смерти, и пролежни не хуже любой другой…

Божечки! Ты слышал, что ставить мне крест пока раздумали!.. Ты это слышал!.. Вот что, Мартин, наверное, ты слышал вовсе не это, а просто неправильно все понял из-за того, что у тебя были пролежни… Слышал, что передумали… Нель говорила с Патриком насчет креста… Точно не знаешь и боишься соврать, что она ему сказала… Да ладно, Мартин Ряба, чего уж там “боишься соврать”. Боится он соврать! Нель ничуть не побоится соврать про тебя самого что угодно, если понадобится… К Богу в рай тебя и твою старую кровать! Да не увидишь ты эту больше никогда эту старую кровать. Рассказывай, как дело было. Ах, ты не знаешь, как было дело! У тебя были пролежни! Послушай минутку. Наверно, Нель сказала моему Патрику так: “Честное слово, Патрик, дорогой, у тебя и так достаточно забот, без всякого креста”… Это дочь Норы Шонинь так сказала! Жена Патрика это сказала!.. “Да мы по миру пойдем еще прежде, чем примемся покупать кресты. Полно людей не хуже ее лежат совсем без креста. Пусть спасибо скажет, что ее вообще похоронили на кладбище – при теперешней-то жизни”. И она так говорила! Вот ведь овца с Паршивого Поля! Это она у Нель научилась. Пусть ни одного покойника вперед нее не будет на кладбище!.. А Патрик не станет обращать на них никакого внимания…

Дочка Патрика вернулась домой… Майринь дома! А ты уверен, что она не на выходные вернулась из школы? Она не сдала! Не сдала! И больше не будет учиться на школьную учительницу! Чтоб ей пусто было! Пусто было!

Внук Норы Шонинь с Паршивого Поля уплыл… На судне прямо из Яркого города… Ему дали работу на корабле… Видать, у него от бабки любовь к морякам…

Ну-ка повтори… Скажи еще раз… Внук Нель пойдет учиться на священника. Сын дочери Бриана Старшего пойдет в священники! В священники! Этот мелкий ершистый засранец пойдет в священники!.. Говоришь, он уже поступил в семинарию, носил дома сутану… И воротничок… И огромный толстенный Преер-бук под мышкой… Что он читал свои службы то тут, то там, расхаживая по дороге у Высокого Плитняка! Но ты же не думаешь, что он вот так просто возьмет и станет священником… Ой нет, он еще не священник, он пока только ходит в колледж… Черта с два его сделают священником, Мартин Ряба…

Ну да, а что сказал Бриан Старший?.. Да ты не бубни себе под нос, скажи… Тебе бы не хотелось, говоришь! Не хотелось бы… Из-за того, что Бриан Старший ко мне сватался! Ничего он ко мне не сватался. Он не ко мне сватался, а к моей заразе сестре. Так что валяй … “Моя дочь может потратиться на то, чтоб сделать из сына священника”. “Потратиться на священника”. Паразит!.. Говори, говори, черт тебя дери! Поторопись, не то тебя опять заберут. Ты же не думаешь, что я пущу в эту могилу тебя, человека, который последние девять месяцев страдал пролежнями … “Не то что сын Катрины Падинь”… Давай, давай, договаривай, Ряба! “У которого не хватило даже на лоскутик для юбки в колледж собственной дочери”… Бриан, зудила! Ох, Бриан зудила!..

Язви тебя! Что ты там опять бормочешь… Нель распевает “Душа моя Элеонора”, прохаживаясь по новой дороге каждый день!.. А ну, проваливай, Ряба, сучий ты хвост! От тебя и таких, как ты, добрых вестей не дождешься…

3

– …Так ты думаешь, это не Война двух иноземцев?

– …И вот я учил Знатного Ирландоведа одному слову за каждую пинту, а он мне давал пинту за каждое слово…

Так мы и бродили туда-сюда весь следующий день. На третий день у него уже был автомобиль, чтоб пристроить свою задницу – так уж эта дорога нас измотала.

“Пол, душа моя, – говорит мне мать в тот вечер. – Сено-то уже небось хорошенько просохло”.

“Да как же оно просохнет, матушка, – говорю я. – Ведь никакой возможности нет просушить эту старую сорную траву…”

Две недели прошло, прежде чем я набрал этой травы на два стога. Потом опять разложил сушить. Потом перевернул. Потом перевернул еще раз. И перевернул снова.

И так продолжалось до тех пор, пока опять не припустил ливень, а мы не засели вдвоем у Пядара Трактирщика. Пришлось мне сено еще разок перевернуть, чтоб дать побольше полежать под солнышком. Потом я прочистил канавы, разобрал каменные оградки и снова собрал их. Скосил траву у дороги, проредил шиповник и папоротники. Прорыл ливневые канавки. В этот месяц мы замечательно проводили время в саду и в поле, кроме тех случаев, когда мотались туда-сюда в автомобиле к Пядару Трактирщику…

Приятней человека в жизни не видывал. Да и ума ему было не занимать. Он выучивал от двадцати до тридцати ирландских слов каждый день. Деньги у него водились в изобилии. Высокий пост в правительстве…

Но как-то раз он пошел гулять без меня. Дочь Пядара Трактирщика потащила его в зал и обманом вовлекла в расходы…

Я по нему ужасно скучал. Через неделю после его отъезда меня свалила болезнь – она же и доконала… Но Почтмейстерша… Эй! Почтмейстерша… Как ты узнала, что он так и не заплатил за постой? Ты вскрыла письмо моей матери, которое она написала об этом в правительство…

– А как же ты узнала, Почтмейстерша, что издательство “Проект” не приняло мой сборник стихов “Золотые звезды”?

– Конечно, сочувствия ты не заслужил. Они бы давно все опубликовали, если б ты внял моему совету и писал бы на каждой странице снизу вверх. Однако послушай, журнал “Ирландец” отверг мой рассказ “Закат солнца”, а Почтмейстерша и про это знала…

– А еще Почтмейстерша знала, какой совет я дал Конканнану, как измотать команду Керри. Послал ему в письме через два дня после финала…

– Эй, Почтмейстерша, а откуда ты знала, что́ я написал Его Чести про род Одноухих, когда привлекал их к суду?..

– И как же, Почтмейстерша, твоя дочь, которая сама теперь почтмейстерша, раньше меня узнала, что меня не пустили в Англию и что в этом виновата чахотка?..

– Ты вскрыла письмо, которое Катрина Падинь написала Манусу Законнику насчет Томаса Внутряха. Все вокруг знали, что в нем было:

“Мы повезем его в Яркий город в автомобиле. Напоим его. А если в твоей конторе ему встретится пара хорошеньких девиц, он уж верно отпишет нам землю. Больно охоч становится до девушек, когда выпьет…”

– Божечки!..

– Ты вскрыла письма, которые барышня из букмекерской конторы в Ярком городе посылала Молодому Учителю. Ты знала все ходы про лошадей раньше него самого…

– Ты вскрыла письмо, которое Катрина Падинь послала Бриану Старшему, давая понять, что выйдет за него замуж…

– Обобобожечки! Это я-то замуж за Бриана, зудилу…

– Да уж, Почтмейстерша, и мне тебя хвалить не за что. Ты всегда тайком кипятила чайник в задней комнате. И ты вскрыла письмо, которое мой сын написал мне из Англии, чтобы уведомить, что он женится на иудейке. Почитай весь белый свет про это узнал. А ведь мы никому и словечка не сказали. Да и чего бы ради?..

– Ты вскрыла письмо, которое мой сын послал мне из Англии, чтоб сообщить, что он женится на блеке. Весь белый свет про это знал, а мы никому и словом не обмолвились.

– Я написал письмо Эмону де Валере с рекомендацией, какие ремесленные школы следовало бы открыть для Ирландского Народа. А ты присвоила его и держала у себя на почте. Какой позор…

– И все любовные письма, что писал Патрик Катрины моей дочери, ты вскрывала раньше адресата. Я вот никогда их не вскрывала. Оныст! Они напоминали мне те письма, что я сама получала много лет назад. Почтальон доставлял мне их лично в руки. Иностранный аромат. Иностранная бумага. Иностранный почерк. Иностранные штампы. Иностранные почтовые марки и названия на них сами словно стихи: Марсель, Порт-Саид, Сингапур, Гонолулу, Батавия, Сан-Франциско… Солнце. Апельсины. Синие моря. Тела, позолоченные солнцем. Коралловые острова. Плащи, расшитые золотом. Зубы белые, точно слоновая кость. Губы яркие, словно пламя… Я прижимала их к своему сердцу. Целовала их собственными губами. Проливала над ними соленые слезы… Открывала их, вынимала оттуда бие-ду[104]104
  Бие-ду – любовное письмо (искаж. фр.).


[Закрыть]. А потом, Почтмейстерша, видела отпечатки твоих грязных жирных пальцев на каждом. Фу!..

– Ты вскрыла письмо, что я послал домой жене, когда работал на торфе в Килдере[105]105
  Имеются в виду устроенные ради централизованного распределения торфа государственные заготовки этого сырья в графстве Килдер, куда во время Второй мировой войны нанимались рабочие из разных графств.


[Закрыть]. В нем было девять фунтов. И ты их присвоила…

– Why not?[106]106
  Why not – почему нет? (англ.).


[Закрыть] Чего же ты их не оформил?..

– Неужели вы думаете, что старейшему обитателю этого кладбища нечего сказать? Дайте мне сказать. Дайте сказать…

– Воистину, Почтмейстерша, лично у меня нет никаких причин благодарить ни тебя, ни твою дочь, ни Почтальона Билли, который содействовал тебе в задней комнате. И не было ни единого письма после того, как я вернулся из Лондона, какого ты бы не вскрыла. Там было affaire de coeur, как сказала бы Нора Шонинь. И ты рассказала об этом всему свету. Священник и Учительница – моя жена – все об этом слышали.

– Это клевета, Мастер. Будь мы в верхнем мире, я бы вас привлекла по закону…

– Когда Баб писала мне с Америки про свое завещание, Нель, трещотка такая, говорила с моим Патриком, и сказала ему так:

“Я пока что не составляла завещания. Надеюсь, мне не суждена внезапная смерть, как вы себе напридумывали в своем письме…”

Ты его вскрыла, гузка шелудивая, и взятку за это взяла у Нель!

– Нот-эт-ол[107]107
  Нот-эт-ол – вовсе нет (искаж. англ.).


[Закрыть], Катрина Падинь, никакого письма про завещание я не вскрывала. Было зато другое, от поверенного О’Брайена тебе, из Яркого города, что тебя привлекут к суду в течение семи дней, если ты, наконец, не выплатишь “Холланду и компании” за раундтайбл, который ты купила у них пять то ли шесть лет назад… Вот.

– Божечки! Не верьте ей, пройдохе шелудивой! Муред! Эй, Муред! Боже мой! Ты слышала, что сказала Почтмейстерша? Я сейчас просто лопну! Лопну…