Текст книги "Грязь кладбищенская"

6

… Пядар Трактирщик тоже хорош, ишь какой бука. После того как я пошла против общества, проголосовав за него, он мне никакой благодарности, ничего. Будь в нем хоть капля любезности, мог бы просто обратиться ко мне и сказать: “Катрина Падинь, спасибо тебе за то, что отдала за меня свой голос. Ты женщина, у которой хватило характера бросить вызов тем, кто За Пятнадцать. Мы здорово выступили против Норы Грязные Ноги…”

Но нет. Похоже, он предпочитает не замечать за выборами и всем прочим, что я до сих пор без креста.

Давно уже надо было сказать Джуан Лавочнице, что надо мной скоро будет крест. Какое мне до нее дело? Да уж, кажется, века прошли с тех пор, как я зависела от нее да от ее ссуд. Пора бы мне напомнить о себе теперь, когда позади эта предвыборная горячка…

Эй, Джуан. Джуан Лавочница… Ты там ли?.. Джуан, ты там?.. Вы слышите, эй, вы, которые За Фунт?.. Да что вы там все, к дьяволу, заснули, что ли? Джуан Лавочница мне нужна… Это я, Джуан, Катрина Падинь, жена Шона Томаса О’Лиданя. Джуан, а надо мной поставят крест из Островного мрамора через… Скоро. Крест такой, как над Пядаром Трактирщиком, и ограда у могилы такая, как у твоей, Джуан…

Я к тебе не пристаю, Джуан, – ты так сейчас сказала, да? Я думала, ты рада услыхать про это… Не хочешь больше якшаться с теми, кто За Пятнадцать? А я голосовала за Пядара Трактирщика, Джуан. Из-за этого я навлекла на себя гнев всех, кто За Пятнадцать… По-твоему, лучше было обойтись без моего голоса? Божечки! Значит, по-твоему, лучше бы обошлись без моего голоса!.. Не пристало тебе, с Места За Фунт, разговаривать с теми, кто За Пятнадцать! Каково, а?.. Я могу себе язык хоть до корня стереть, говоришь, а ты не будешь обращать на меня никакого внимания… И ты не хочешь больше разговаривать с такой, как я, пустомелей!

Пустомелей, Джуан! С пустомелей, Джуан! Ты не станешь больше разговаривать с пустомелей вроде меня!..

Ужо тебе будет, ведьма! Ты со мной еще заговоришь, вот я тебе ни разу не отвечу! Да про тебя столько всего есть, ты бы только знала! Как ты лавчонку держала там, наверху, и всю страну угробила своими клогами!.. Я-то знаю, что тебя гнетет, ведьма! Я проголосовала за Пядара Трактирщика на выборах. О, лучше бы я не голосовала. И тебе, и ему самому еще завидно станет, когда надо мной будет такой же приятный глазу крест и ограда, как и у вас. Стану я тогда ничем не хуже вашего…

Вот ведь срань какая эта Джуан. Так вот в жизни случается, прости Господи…

 
– …“Там был Томас Внутрях, и порвал он штаны-ы-ы…
Но помощь ему шла с любой стороны-ы-ы…”
 

– …Нора! Нора Шонинь!..

– Хело! Хау а трикс?[85]85
  Хау а трикс – “Как твое все в порядке?”, “Как твое ничего?” (искаж. англ.).


[Закрыть] Все еще утомлен после выборов? Я вот себя чувствую немного измотанной.

– Ты прости меня, Нора…

– Ой, да что ты, Пядар, с чего бы мне тебя не простить? Мудрому и намека хватит. Была меж нами ссора – душок, как говорят культурные люди, – но это неважно. “Для простых умов прощать несправедливость – это геройский поступок. Для благородных умов это лишь насущная необходимость”, – как сказал Джинкс в “Локонах заката”. Оныст…

– Божечки! Пядар Трактирщик снова беседует с Норой Шонинь, хоть клялся и божился во время выборов, что больше не скажет ей ни слова. Ой, да что толку болтать!..

Как он там ее называл?.. Потаскуха, шалава и хабалка. Нора Грязные Ноги, Нора Услада Моряков. Пьяница с Паршивого Поля с утками и лужами! Говорил, что она пила тайком у него в заведении и ее частенько приходилось относить домой; что она пела во все горло, когда мимо ее дома шла похоронная процессия Тюни Микиля Тюни; что она прямо у него в зале дочиста ограбила перекупщика скота из глубинки; что черный дворецкий, служивший у графа, поил ее портером; что начинала швыряться бутылками, когда напивалась; что с пьяных глаз привела большого козла Шона Кольма прямо в заведение за прилавок, а потом усадила его на бочку и начала расчесывать ему бороду и поить портером; что она обнималась с Томасом Внутряхом…

И как же он ее называл?.. Вот ведь странно, что я не помню… Ну да, конечно, прости, Господи, со-ан-со[86]86
  Со-ан-со – такая-сякая (искаж. англ.).


[Закрыть]. Надо спросить у Учителя, если он хоть как-то пришел в себя, что это вообще такое – со-ан-со…

Он ее называл со-ан-со, а кабы мог – назвал бы и хуже. И после всего этого он говорит с ней так приветливо, будто и слова дурного ей никогда не сказал. И даже ни разу не поблагодарил меня за то, что я за него проголосовала…

А все потому, что надо мной нет креста. Если оно так. А может, потому что Нора оставила ему за выпивку изрядно денег там, наверху. Немного бы Пядар Трактирщик да и любой другой Пядар имел бы с паба, если б это зависело от моих денег. Он-то хорошо знает, что не было бы ему здесь ни креста, ни славы, если бы не Нора Пинта и ей подобные… Я-то пьяницей никогда не была… Хотя даже и меня его окна частенько вводили в искушение.

– …Ну да, Пядар. Все культурные покойники голосовали за меня – и те, что За Пятнадцать, тоже, за исключением Катрины Падинь. Хотя, видит Бог, у этой клячи ни культуры, ни воспитания. Я бы обошлась без Катринина голоса, да и он мог бы оказаться моим, если б не одно “но”. Катрина проголосовала за тебя, Пядар, потому что она беспокоилась, что у нее остались неоплаченные товары у тебя в лавке. Оныст!

– Это наглая ложь, Со-ан-со! Я умерла, и после меня ни пенни долгов не осталось. Как птичка в небе, слава Отцу Небесному. Вот стерва! “Товары у нее неоплаченные…”

Муред, эй, Муред!.. Слыхала, что сказала наша Норушка Портер? Ой, я лопну! Лопну я! Я лопну!

Интерлюдия номер пять
Грязь, прахом удобренная

1

Я Труба Кладбищенская! Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

Здесь, на кладбище, беспрестанно снует челнок: белое покрывает черным, красивое уродливым, внахлест кладет уто́к пенной прозелени, плесени, слизи, ила и туманной бледности лишайника на золотую основу кос из переплетенных шелковых локонов. Шершавый покров безразличия и небрежения соткан из золотистых прядей заката, из серебряной паутины лунного света, из усыпанной драгоценностями мантии славы и из податливых комков пуха неверной памяти. Ибо материя для этого ткача – не что иное, как гладкая, послушная глина, его ткацкий станок – сор и хлам, на котором выросли видения – и того, кто направил свою колесницу к самой яркой звезде на небесной тверди, и того, кто сорвал гроздь запретных плодов в самой глубокой тьме. Беспокойство видений, чистое сияние ускользающей красоты, истома страждущего желания – вот валяльные воды этого древнего ткача.

На земле все одето покровом вечной юности. Нет ливня, что чудесным образом не пробудил бы в траве мириады грибов. Цветы дремотного мака, словно грезы богини плодородия, объемлют каждый луг и поле. Початок кукурузы желтеет от бесконечных поцелуев солнца. Сном веет голос водопада и изливает свои струи в пересохшие губы лосося. Старый крапивник весело скачет под широкими листьями, любуясь трепетными прыжками своих птенцов. Добытчик выходит в море с песней на устах, и песня его полна жизненной силы прилива, ветра и моря. Стряхивая капли росы в первых солнечных лучах, юная дева ищет неистощимый волшебный кошель, чтобы с его помощью нарядиться в прекрасные одежды, драгоценности и самоцветы, по которым давно изнывает ее сердце.

Но некий чародей спалил зеленое платье деревьев своей проклятой колдовской палочкой. Золотые пряди радуги срезаны порывом восточного ветра. Чахоточный румянец проступил в закатном небе. Молоко густеет в вымени коровы, ищущей убежища в укромном месте у стены. Невыразимая немая печаль в голосах молоденьких подпасков, стерегущих ягнят на вересковых пустошах. Работник в поле спускается с опрятно сметанного стога и, обхватив себя руками, похлопывает по бокам, ибо черные пузыри ненастья уже набухают в небе на севере, а шумные караваны пестрых гусей устремляются на юг.

Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

2

… Кто ты?.. Что за старый скелет они опять пихают на меня сверху?.. Жена моего сына, не иначе. Да нет, ты уж никак не из Лиданей. Ты белобрысый, а среди Лиданей отродясь не бывало белобрысых. Черные все были. Черные, как черника. Да и моя семья тоже, кроме Нель, заразы!..

Ты, должно быть, родственник Патрика Лауруса. Я же должна тебя знать. Ты у Патрика Лауруса второй парнишка или третий?.. Третий… Всего-то девятнадцать лет… Ты еще слишком молод, паренек, чтоб приобщаться к покойницкому ремеслу… Девять месяцев как слег… Чахотка! Вот что тебя доконало. На этом кладбище таких пруд пруди… Кабы не захворал, собирался ехать в Англию… Говоришь, совсем было собрался… Парни и девушки из Баледонахи уехали неделю назад… И с Паршивого Поля! Ну, эти уж пускай не возвращаются!.. Правда твоя, мой мальчик. Думаю, там можно сколотить состояние… Говоришь, не слышал ничего насчет креста надо мной. Теперь о нем даже не заикаются… Ни словечка, говоришь… Он вспомнил про это, когда зашел тебя проведать. И что сказал?.. Ты не робей, не стесняйся, расскажи мне, парнишка. Уж честное слово, тебе следовало бы знать, что к Бриану Старшему у меня ни любви, ни привязанности не было… Говоришь, люди с Сайвиной Обители все взяли да тоже переехали в Англию! Еще бы. Ты разве не знаешь, что все они сроду были поденщики да наемные работники, всегда, искони… А не свали тебя болезнь, ты бы тоже поехал… Деньги зарабатывать. Только теперь тебе поздновато рассуждать, как заработать денег… Так Бриан Старший-то что сказал?.. Что ж ты прямо вымолвить не можешь?.. “Эта старая кошелка креста не заслужила, – сказал. – Ее род не приучен кресты ставить. Мужчина, который не может прокормить собственных детей – Патрик Катрины – говорит о том, чтобы поставить крест из лучшего, Островного мрамора!” Так и сказал?.. Видать, по-прежнему меня ненавидит до печенок…

Говоришь, Бриан Старший ездил в Дублин. В Дублин!.. Этот зудила – и в Дублин… И видал там человека, приделанного к верхушке каменного столба![87]87
  Имеется в виду колонна Нельсона, памятник, установленный английскому адмиралу и командующему британским флотом Горацио Нельсону (1758–1805) в центре Дублина в 1808 году и взорванный ирландскими республиканцами в 1966-м.


[Закрыть] Жалко только, что тот человек и сам столб не рухнули вниз, на этого зудилу!.. Портер там хороший, говорит… Чтоб ему этот портер дьявол в глотку влил через его же гундосый нос!.. Женщины в Дублине красивые!.. Вот ведь жалость какая, что он к ним туда сразу не поехал еще давным-давно, когда я ему дважды отказала! То-то дублинские женщины восхищались бы его косолапыми ногами и сутулой спиной… И видел диких зверей!.. Да более дикого и злобного зверя, чем он сам, еще поискать, тут дважды и думать нечего… И судья расхваливал его до небес! Судья-то, видать, вовсе без ума был … “Поразительно, что такой пожилой человек, как вы, да в таком возрасте, вызвался проделать столь долгий путь, чтобы оказать содействие суду!” Ну точно, судья совсем был полоумный, если ему сразу не стало ясно, что тот дочке своей и мужу ее содействие приехал оказывать, мерзкий зудила!..

Ты вот думаешь, что молодой парень вроде тебя не может нести подобную чепуху, а сам, если будешь продолжать в таком же духе, станешь совсем как Шонинь Лиам или Бридь Терри. Я-то ждала услышать от тебя новости про суд, а ты мне рассказываешь, что люди из Пастушьей Долины уехали в Англию. Да пусть катятся! Скатертью дорога! Черт бы их побрал, этих людей из Пастушьей Долины! Даже не явились, бродяги, на мои похороны…

Божечки! И значит, сын Нель получил восемьсот фунтов… Это при том, что он был не на своей стороне дороги. А ты уверен? Может, Нель, зараза, пять или шесть сотен приписала… О, так в газете было! И ты сам эту газету читал. Шесть недель тому назад… В “Голуэе”. Ой, да на эту газету и внимания обращать не стоит… А еще было в “Репортере” и в “Ирландце” тоже!.. И с ним полный порядок, говоришь… И костыли теперь бросил совсем… И снова может браться за любую работу… Боже всесильный! Ох, судья совсем полоумный был. Ему что же, не сказали, что сын Нель шел не по своей стороне дороги? Это священник все подстроил. Кто же еще!

Она пожертвовала священнику пятьдесят фунтов на мессу? Может себе позволить, зараза. Сын у нее в добром здравии, денег полно… И пожертвовала десять фунтов на мессу за упокой моей души!.. Протянула их священнику прямо при Патрике, говоришь… Ой, да мне что от мессы, что от денег этой заразы никакого проку, сынок…

Люди с Озерной Рощи отправились в Англию пять недель назад. Ну вот, опять. Для Англии, должно быть, очень ценно, что туда понаедут эти голодранцы из Озерной Рощи… На похороны-то к некоторым они, конечно, так резво не мчатся… Погоди! Не уходи, пока не расскажешь еще кое-что!.. Джеку Мужику нездоровится, а?.. Нетрудно догадаться. Это все “Книга святого Иоанна”. Теперь он может оказаться здесь со дня на день. Нель и дочь Бриана Старшего припасли для него это средство. И страховку на него получат…

Дорогу строят прямо возле дома Нель! Божечки! Я думала, там никогда ни черта не простроят, на заброшенных-то пустошах… Спасибо новой партии, за которую Нель проголосовала, партия ей дорогу устроила, говоришь… Хорошо знала, гадина, за кого голосовать… Что, и часть нашего поля отдали под дорогу?.. Божечки! Как раз же то самое поле, Высокий Плитняк! У нас другого поля нет рядом с тропинкой к участку Нель… И мой собственный Патрик позволил отрезать кусок Плитняка! А! Знала я, с тех пор как преставилась, что Патрик уж слишком прост для этой стервы… Священник приходил посмотреть на участок… Уловки Нель… И священник устанавливал границы… В тот самый день, когда Нель дала ему денег на мессу за меня. Боже милостивый! Все-то у нее схвачено. Это она все так искусно подстроила, чтобы получить место для дороги. А там другого места для дороги и нет, кроме как через наш Плитняк… Думаешь, Патрику заплатили за поле. А все равно. Не надо было ей поддаваться. Какая жалость, что я не прожила еще несколько лет!.. Вот, значит, как сказал Бриан Старший: “Ой, что ты, что ты, Нель собирается платить деньги за занюханный клочок земли на сраном Плитняке, где только камень на камне торчит и камнем колосится!.. Да будь у Патрика хоть капля ума, вырыл бы он какую-нибудь ямку для кучи ее старых костей… на этом самом Плитняке… и было бы у него полно камней на надгробие, без всякого Островного мрамора… Заодно Шонинь Лиам и Бридь Терри… держались бы подальше от этой дикобразины…” Ох, зудила, ну и зудила…

Ну вот, опять: “Если б мне только поехать в Англию! Кабы я был в Англии!” Я тебя, что ли, от этого удерживала?.. “Все люди с Западного мыса переехали туда шесть недель назад”… Да по мне, хоть накройся оно цыганским проклятием, то место, где у них там солнце садится, на этом Западном мысу. Здесь, на погосте, вон тоже пара известных трепачей есть оттуда…

Так, говоришь, что про завещание моей сестры Баб ничего не слышал… Совсем ничего… Да как же тебе что-то услышать, когда у тебя на уме только лишь бы в Англию поехать?.. А Томас Внутрях сидит себе в своей хижине, вот и все, что ты о нем слышал… Заходит к нам в дом каждый раз, как идти за пенсией. Молодец! Это хорошие новости… И иногда дает пенсионную книжку жене моего сына, чтоб забирать за него деньги… Вот молодец! Видно, он уже не такой прыткий, как был когда-то… О, так, значит, Нель и Мэг, дочери Бриана, он пенсионную книжку тоже дает! Тьфу ты!..

А у Кать Меньшой спина совсем плохая, говоришь. Пусть не будет женщины ближе нее к земле кладбищенской!.. Бидь Сорха очень плоха! Вот и еще одна! Не пришла меня оплакать, побирушка!.. Да тебе же ничего не интересно, кроме как поехать в Англию… Ты собрался в Англию только потому, что эти босяки из Старого Леса отправились туда два месяца назад. Ну, еще никто из тех, кто следовал примеру голодранцев из Старого Леса, добром не кончил. Жена моего сына по-прежнему плохо себя чувствует, конечно…

Спаси нас, Господи!.. Она подралась с дочерью Бриана Старшего! С Бриановой Мэг!.. Дралась с ней!.. Пришла к Нель прямо в дом и вцепилась Бриановой дочери в самую макушку! Да неправда! Это разве не Кать Меньшая сказала, что всю одежду для колледжа Майринь купили у Джека Дешевки?.. О, так это дочь Бриана сперва сказала Кать Меньшой! Ну, она всегда была горазда на такие скверные слова, зудилина дочь!

И жена моего сына вцепилась ей в волосы в ее собственном доме… Швырнула на пол… А я-то думала, у нее духу не хватит, у дочери Норы Грязные Ноги!.. И она толкнула Нель в очаг! Пихнула Нель в очаг! Любовь моя! Золотко! Молодчина! Молодчина! Ты уверен, что она пихнула Нель в очаг?.. Значит, Нель пришла на помощь дочери Бриана Старшего, а жена моего сына толкнула ее в огонь! Ну, дай ей Бог здоровья! Какая умница! И тебе моя вселенская благодарность, парнишка. Вот первая новость, что порадовала мое сердце с тех пор, как я здесь, в холодной сырой земле.

Они мутузили друг друга, пока не пришел Патрик и не забрал свою жену домой! Накажи его Бог за то, что он не их оставил в покое…

Ой, да брось ты, к дьяволу, про людей со Средней горки. Орава голодных дикарей! Они же в Англии съедят все, что только можно. Но теперь они станут судиться, то есть жена моего сына и Мэг, дочь Бриана Старшего…

Не будут? Как так? Господи, да если она поедет в Яркий город и привлечет к этой катавасии Мануса Законника, то этим провертит большую дырку в кошельке у Нель. Пожалуй, она сотен пять или шесть фунтов могла бы с нее содрать…

Нель привела священника, чтобы их помирить! Эта может… И вот, значит, что Патрик сказал про них: “Не стоит обращать внимания на женские свары”. Это Нель его подговорила такое сказать. Пользуется тем, что я ушла в лучший мир, гадина!..

Что ты там говоришь? Что жена моего сына теперь сильно занята. Взялась за работу после той драки… И ее теперь ни тяжесть, ни болезни не беспокоят! Надо же, чудо какое! А я-то думала, что она может оказаться здесь со дня на день… Ходит за птицей, говоришь… И в поле работает, и на болоте… И снова разводит поросят! А на последней ярмарке у них было три или четыре теленка! Вот умница! Какая радость слышать от тебя такие слова, парнишка!.. И ты слыхал от своей матери, что у них двор весь пестрый от цыплят! Интересно, а как думаешь, сколько выводков у них в этом году?.. Ну конечно, ты ведь не виноват, что не знаешь, сынок…

У Патрика тоже неплохо идут дела, справляется, говоришь… Много времени пройдет, пока он догонит Нель с этими ее восемью сотнями фунтов. Совсем полоумный был тот судья. Но если жена моего сына будет держаться так же, как сейчас, а Майринь со временем станет школьной учительницей… Ты прав, сынок. Обобрали ведь Патрика… Что он сказал? Что сказал Бриан Старший? Что Патрику, раз уж он не может выплачивать ренту, лучше б заложить кому-нибудь свой клочок земли и свою жену да поехать в Англию на заработки… Клочок земли, так-то этот нищий зудила называет большое хозяйство!.. “Какое счастье, что его блажной матери нет в живых, чтобы давать ему вредные советы”. Мерзкий зудила, ох, мерзкий зудила, мерзкий…

Где ты? Забрали тебя от меня…

3

– …А вот знаешь ли ты, добрый человек, отчего земля в Коннемаре такая твердая и бесплодная, а почва такая тонкая?..

– Погоди, Колли, погоди. В Ледниковый период…

– Ой, да хватит! Ледниковый период, тоже мне! Ничего подобного. Это Проклятье Кромвеля[88]88
  Оливер Кромвель (1599–1658) – английский государственный деятель, лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии. В 1649 году армия Кромвеля заняла Ирландию, и большая часть имущества местных землевладельцев была конфискована, а множество ирландцев принудительно переселено к западному побережью острова. В Ирландии Кромвель заслужил всеобщую ненависть и в ирландском фольклоре часто фигурирует как пособник дьявола.


[Закрыть]. Когда Бог низвергал дьявола в ад, тот Его едва не одолел. Из рая дьявол упал прямо сюда. И вот сам сатана и Михаил-архангел тут скакали и боролись. Потому перевернули они здесь всю землю вверх дном.

– Твоя правда, Колли. Катрина даже показывала мне следы его копыт там, на земле Нель…

– Закрой рот, мерзавец…

– Ты оскорбляешь веру. Ты еретик…

– Уж не знаю, как бы всю эту кашу расхлебали, если бы башмаки у дьявола не стали расползаться. А стачал их ему Кромвель. Кромвель-то был башмачником в Лондоне, в Англии. И вот оба башмака у него расползлись и упали в залив. Один башмак распался на две половины. И с тех пор это три острова – Аранские острова. Только хоть и попал Ангел Гордыни в затруднение из-за того, что не было у него больше башмаков, бес его знает как, но отпихнул он Архангела Михаила до самого острова Скачет Михил[89]89
  Сказитель выдумал остров, переиначив название реального острова Скелиг Михиль у побережья графства Керри, на юге Ирландии. Оно переводится как «Отвесная скала Михаила».


[Закрыть]. Это такой остров к западу от Карны. А потом издал ужасный рев, чтобы Кромвель пришел и починил ему башмаки. Уж не знаю, как бы всю эту кашу расхлебали, если б те башмаки удалось починить…

И вот приходит Кромвель в Коннахт. Ирландцы – за ним. Ничего удивительного. Они же всегда были против дьявола… В пяти милях к югу от Утерарда есть место, которое называют Дырами дома Лабана[90]90
  Дыры дома Лабана – пещеры недалеко от городка Утерард под Голуэем.


[Закрыть], где им встретился Архангел Михаил, тот бежал от дьявола. “Стой крепко, шельмец, – говорят они, – а уж мы-то из его старого шмотья пыль выбьем”. Вот здесь и находится место, откуда прогнали дьявола в ад. Озеро Сульфер. Отсюда выходит река Сульфер[91]91
  Река Сульфер – имеется в виду река Оуэнрифф (ирл. Abhainn Ruibhe) рядом с Утерардом.


[Закрыть], что протекает на восток через Утерард. Сульфер – вот истинное имя дьявола на староирландском языке. А жена его – Сульфера…

А за всеми этими песнями да плясками Кромвель сбежал от них на Араны, где и остался навечно. А до того Аранские острова святым местом были…

– Но Колли, Колли, позволь мне сказать. Я писатель…

– …Разрази дьявол тебя и “Золотые звезды”…

– …Клянусь душой, как говорится, – лучшие куски торфяного дерна у нас покрали…

– …Да кто бы говорил о краже, Придорожник, – ты-то сам даже из-под цапли яйцо бы украл, а заодно и цаплю. Как же мне не повезло, что мой участок болотца был бок о бок с вашим, и у меня не было ни единой другой полоски земли, чтобы сушить торф, кроме как прямо рядом с вами. А ты доверху нагружал свою тележку, осла и корзинки, до самого верха, а груз-то весь из моей кучи. Ты помнишь день, когда я тебя поймал? Еще едва светало. Накануне вечером я тебе сказал, что поеду на ярмарку со свиньями. А ты сказал, что тоже поедешь…

А день, когда я поймал твою жену? Я приметил, как она идет на делянку среди бела дня. И знал, что там никого нет. Все работали на берегу – весенний отлив[92]92
  Весенний (сизигийный) отлив – особенно сильный отлив, происходит примерно раз в две недели и освобождает широкую полосу морского дна. В прибрежных ирландских деревнях в это время традиционно выходят на сбор моллюсков в пищу и водорослей для удобрения полей.


[Закрыть]. И я тоже туда должен был идти, но, глянув на твою жену, смекнул, что она воровать нацелилась. Прополз я на брюхе наверх по Кряжу да и наткнулся на нее – она уже груз веревкой обвязывает, у самой моей торфяной кучи…

“Как лисе не бегать, а все равно поймают”, – говорю я…

“Я на тебя управу найду, – отвечает она. – Чтоб тебе неповадно было приставать к женщине в таких безлюдных местах. Я на Библии поклянусь. А тебя за море отправят”[93]93
  Когда Ирландия находилась под властью Британской империи, обвиненные в совершении тяжких преступлений подлежали высылке на каторгу в Австралию и Тасманию.


[Закрыть]…

– …Это ты-то говоришь о краже, Придорожник, а сам бы и мед из ульев воровал. Ты же продал весь свой торф до последней дернинки. Ни кусочка у тебя не осталось с самого дня Самайна[94]94
  День Самайна – первые дни ноября. Традиционно считаются началом зимы, а также временем поминовения усопших. Начало периода Самайна совпадает с празднованием Дня всех святых.


[Закрыть], а все-то у тебя огонь пылает – и в кухне, и в гостиной, и в комнатах наверху. Был я у тебя в гостях как-то вечером, и узнал торф, который я сам нарезал на болоте днем раньше … “Клянусь душой, как говорится, – тут ни искорки, ни язычка пламени от того торфа, – сказал ты. – А горело бы еще лучше… У нас у самих лучшие куски торфа украли…”

– …Это ты говоришь о краже – да ты бы и саван у покойника увел. Ты украл бродячие водоросли[95]95
  Бродячие водоросли – водоросли и прочие дары моря, которые выбрасывало на берег вне времени общего сбора. Человек, нашедший и собравший такие водоросли, перед тем как перевезти их с пляжа на свое поле, обычно отмечал находку колышком или камнем. Водоросли, добытые другими людьми, не полагалось трогать.


[Закрыть], которые я наловил напротив острова. “Раз уж мы не можем снести их на берег на спине или перевезти на лошади, – толкую я жене, – давай отметим их веревочками, чтоб показать, что они наши. Лучше б сделать так, особенно если Придорожники соберутся по водоросли завтра с утра”.

“Побойся бога, ну не могут же они взять и украсть бродячие водоросли”, – говорит жена.

“Вразуми тебя Господь, – говорю я. – Даже если ты разбросаешь их на собственном поле, они их все равно утащат, не говоря уже обо всем прочем”.

… На следующее утро я шел от конца деревни и встретил твою дочь в Глубокой долинке. А на осле у нее груз водорослей.

– О, это та самая искусительница, с которой теперь мой сын якшается.

– Я немедленно распознал свои водоросли, пусть даже некоторые веревочки были сорваны.

“Это ты из Кольмовой гавани взяла”, – говорю я.

“Из Средней гавани”.

“Ну ясное же дело, что нет. Именно что из Кольмовой. Водоросли с Острова никогда не сносит в Среднюю гавань южным ветром при весеннем приливе. Это водоросли мои. Если у тебя осталась хоть капля совести, положи их, где взяла, и оставь мне”.

“Я тебя к суду привлеку, – говорит она, – за нападение на меня в безлюдном месте. Я против тебя поклянусь. А тебя вышлют за море…”

– Ты украл мою кияночку. Я ее у тебя видел и узнал, когда ты достраивал заднюю часть дома…

– Ты украл мой серп…

– Ты украл веревку, которую я оставил на улице…

– Ты украл крепления для крыши. Я их оставил в сарае, а до того два дня тяжко трудился, вырезая их в Лесу Изгнанников. Я и зарубки свои узнал на каждом.

– Честное слово, и у меня тоже покрали малость ракушек. Я их оставил в мешках при дороге. “Честное слово, – говорю я своему парню. – Если собирать по стольку каждую неделю до следующего ноября, то почти накопим на жеребчика”. Там было семь полных мешков. Утром следующего дня пошел я к Устричнику. Он их осмотрел. “В этом мешке нескольких раковин не хватает”, – говорит.

И был прав. Открыли мешок и вытащили оттуда несколько раковин еще накануне вечером. Краше правды нету слова: были у меня подозрения насчет Катрины Падинь…

– Батюшки мои! Божечки!..

– Были, точно говорю. Она с ума сходила по ракушкам. Вроде как верила, что они от сердца помогают. Только я-то понятия не имел, что у меня сердце слабое – спаси нас, Господи! У меня закололо в…

– Старый хрыч! Не верьте ему…

– Да вот хотя бы мой собственный отец, Шонинь Лиам. Бедняга пил чай в любое время дня. Дома из его пенсии ни одной паршивой монетки не видели никогда, Шонинь. Да я и не знаю даже, куда он ее девал. Но чаю в то время у него была чертова прорва, и покупал он его по фунту или полтора каждую пятницу. Джуан Лавочница часто мне говорила, что он накупил на два с половиной фунта денег. “Чего б не радоваться, пока дают” – так он всегда приговаривал, бедняга.

Каждую пятницу Катрина подстерегала его по дороге домой и зазывала к себе. А он всегда был податливый, бедный старичок.

“Выпьешь чашечку чаю”, – говорила она.

“Видит Бог, выпью, – отвечал он. – Здесь два фунта, так чего б не радоваться, пока дают”.

Он и мне, и всей деревне этой присказкой уши прожужжал. Такой вот малость простоватый был, бедный старичок. Так что заваривали чай. Может, даже дважды заваривали. Только вот домой он мне приносил от этого чая не больше полфунта. Не дай мне Бог сойти с места, если я вру, Шонинь!..

“Я ж купил два фунта, – вечно говорил он. – Должно быть, потерял. Погляди, нет ли какой дыры у меня в карманах. А может, я забыл немного в доме Катрины Падинь. Ну ничего, назавтра заберу. А если даже и забыл, что за беда? Чего б не радоваться, пока дают. У Катрины-то в доме страсть как много чаю хлещут, дай им всем Бог здоровья!.. ” Он всегда был простоват, бедный старичок.

– Ты все лжешь, паразитка! Я уж из сил выбилась, чаи с ним распиваючи! Он ведь прибегал ко мне в любое время, сколько ни пробьют часы, стенные или карманные. А все потому, что ты травила его своей печеной картошкой и соленой треской, Бридь Терри, нахлебница несчастная. Не верьте ей…

– Покоя мне! Покоя! Избавь меня от своего зловредного языка, Катрина, не заслужила я твоей клеветы! Покоя! Покоя!..

– Святую правду тебе скажу, Бридь Терри. Как раз в тот год мы засеяли Рапсовое поле, и у нас осталась целая куча старой картошки. Под самый конец мая это было. Мы с Микилем проводили на болотце каждый день, с самого рассвета, почти что две недели. Мы бы и в тот день тоже сидели там же, да только Микиль носил с берега сухие водоросли до самого обеда. А после обеда заглянул в сарай, чтоб положить немного соломы в торбу ослу, раз уж остаток дня собрался провести на болоте.

“Если подумать, Кити, – говорит он, – куча старой картошки из сарая не должна была так сильно поубавиться. Я б и не сказал, да только свиней мы уже две недели как продали”.

“Честное слово, Микиль, – говорю, – ноги моей не было у этого сарая – ни правой, ни левой – уже недели с три. Да мне и нужды никакой. Картошку для готовки мне ребятня таскает”.

“Надо было нам его на замок запереть, – говорит он, – раз уж мы на болоте работаем. Любой ведь может проскользнуть туда средь бела дня, когда и самих нас нет дома и ребята в школе”.

“Видит Бог, может, Микиль, – или под покровом ночи”, – говорю.

“Это все равно, что после драки кулаками махать”, – отвечает Микиль.

Вот и пошла я сама, Бридь, к сараю еще раз, и присмотрелась к картошке.

“Как Бог свят, Микиль, – сказала я, когда вошла. – Все равно что после драки кулаками махать. Еще две недели назад картошки была приличная куча, а сейчас почти совсем ничего не осталось. Черт его знает, хватит ли нам теперь этого до молодой-то. А ты хоть немного смекаешь, Микиль, кто это ее крадет?”

“Я отправлюсь на болото, – говорит Микиль, – а ты, Кити, ступай на Верхний торфяник, как обычно, когда идешь на болото, а потом спустись по каменистой ложбинке сзади, ляг и спрячься в ивняке”[96]96
  На краю своего надела ирландцы часто высаживали побеги ивы, которые выращивали специально, чтобы потом использовать для плетения корзин.


[Закрыть].

Так я и сделала, Бридь. Лежу в ивняке, штопаю пятку на чулке, а сама глаз не свожу с сарая передо мной. Много времени прошло, я, кажись, чуть было не заснула. Только вдруг услыхала я шум у двери сарая. Заскочила туда одним прыжком через щель. Вот там она и была, Бридь. А на горбу у нее целый горб картошки, Бридь!..

“Ты, должно быть, собралась отнести картошку Джуан Лавочнице и продать, как свою продавала весь год, – говорю я. – Да только теперь у тебя с самого Бельтайнского дня картошки не наберется даже в рот положить. И ладно бы так было год, но ты себе такую моду на каждый год завела”.

“Пришлось мне отнести немного Томасу Внутряху, – отвечает она. – У него-то вся пропала”.

“Пропала! Конечно, раз он за ней никак не смотрел, – говорю. – Не окучивал, не полол сорняки, не поливал ни капельки…”

“Умоляю, только не рассказывай никому, Кити, – просит она. – А уж я тебе отплачу. Если только Нель, зараза, услышит такие новости, дальше мне уж все равно, кто про это прознает”.

“Так и быть, Катрина, – говорю. – Не расскажу”. И клянусь дубом этого гроба, Бридь, не рассказывала…

– Ах, Кити, говно в корыте, да у меня уйма своей картошки всегда была, слава тебе, Господи!..

– …Доти! Доти! Она ведь оставила Томаса Внутряха без гроша. Я его частенько встречала в деревне. “Дьявол побери твою душу, она ведь все у меня украла, до последнего медного пенни, Нора” – так он говорил. Оныст, так и говорил. И мне самой пришлось одолжить ему на несколько стаканчиков виски, Доти. Уж так его было жалко, беднягу, и язык у него, словно засохший цветок в горшке… Но о чем я, Доти? Разве моя собственная дочь провернула такую же шутку? Я уже здесь была, когда об этом узнала… Она поступила так с моим сыном в Паршивом Поле сразу после моей смерти. Сам он и его жена поехали на ярмарку в Яркий город. Дочка моя вызвалась прийти приглядеть за домом, пока они не вернутся. Так собрала все ценное, что было в доме, побросала в большой сундук, а на улице у нее были наготове повозка и лошадь. Дочь велела четверым-пятерым молодцам, что оказались рядом, погрузить сундук в повозку. Они про это дело ничего и не знали. А она дала им денег на выпивку.