Текст книги "Грязь кладбищенская"

Интерлюдия номер девять
Грязь шлифованная

НЕЛЬ ПАДИНЬ

1

– Небо, море и земля – мои…

– А моя – изнанка и все, что вверх ногами, и все, что внутри, и то, что в глубине. У тебя ничего нет, кроме окраинного и случайного…

– Пылающее солнце, сияющая луна, искрящаяся звезда – мои…

– А мои – таинственные глубины всякой пещеры, прочное дно любой пучины, темное сердце каждого камня, неизведанное нутро всякой почвы, скрытые жилы каждого цветка…

– Южная сторона, яркость, любовь, алый цвет розы и смех влюбленной девы – мои…

– А мои – северная сторона, тьма, мрак, сплетение корней, что дает рост любому листу, и сплетение вен, что гонит гнилую кровь уныния, дабы стереть улыбку с лица…

– Яйцо, пыльца, семя, приплод – мои…

– А мои…

2

– …Monsieur Churchill a dit qu’il retournerait pour libérer la France. Vous comprenez, mon ami?..

– Что-то он основательно теряет свой ирландский – с тех пор как пошел в большую науку…

– …Я упал со стога овса, Штифан Златоуст…

– …Я своими ушами слышал Лорда Хо-хо[171]171
  Лорд Хо-хо – Уильям Брук Джойс (1906–1946), нацистский пропагандист англо-ирландского происхождения, родился в Нью-Йорке. Во время войны за независимость Ирландии служил курьером британской армейской разведки в Голуэе, избежал покушения ИРА, впоследствии жил в Англии. В 1937 году основал в Англии Национал-социалистическую лигу, в 1939-м бежал в Германию. В 1940-м принял гражданство Третьего Рейха и начал вести англоязычную передачу на немецком радио. Получил прозвище «Лорд Хо-хо» за манеру речи, изобилующей междометиями и бормотанием. В 1945-м арестован и в 1946-м повешен за государственную измену, хотя формально не был британским подданным.


[Закрыть], который обещал, что “Граф Шпее” будет отомщен…

– …На мои похороны приходил Старший Мясник, Штифан Златоуст…

– …Гитлер лично, собственной персоной отправится в Англию и собственными же руками засунет маленькую бомбочку в огромные, туго набитые штаны Черчиллю…

– …Я оказываю людям духовную помощь. Если тебе когда-нибудь понадобится какая-либо духовная помощь…

– Заверяю тебя, не понадобится. И заранее предупреждаю, дочь Кольма Старшего: оставь всех здешних прожженных еретиков мне и не суй свой нос в это дело никоим образом, иначе, клянусь спасением своей души…

– …Да пребудет с нами Крестная Сила, если Англию вот так вот отрежут, где же тогда найти рынок? У тебя ведь нет земли на окраине деревни…

– …Mon ami, Объединенные Нации, Англия, les États Unis, la Russe, et les Francais Libres защищают права человека от … quel est le mot?.. От варварства des Boches nazifiés. Я уже рассказывал вам про концентрационные лагеря. Бельзен…

– Нель Падинь-то за Черчилля. Охотники, рыболовы – они из Англии, ясное дело…

– Она всегда была предательницей, лахудра! Ура Гитлеру! Ура Гитлеру! Ура Гитлеру! Как по-твоему, если он придет, он сравняет ее дом с землей?

– Почтмейстерша тоже на стороне Гитлера. Она говорит, что в Германии почтмейстер – это самый важный служащий, и если он подозревает кого-то, то долг почтмейстера – читать его письма…

– Билли Почтальон тоже за Гитлера. Он говорит…

– О, кудлатый грязный выскочка! Конечно, а чего же вы ожидали? Разумеется, у него ни на грош уважения ни к частной собственности, ни к традиционным жизненным ценностям Западной Европы. Он коммунист, антитрадиционалист, бунтовщик, антихрист, паршивый жалкий негодяй, нечистый дух, как и сам Гитлер. Ура Черчиллю!.. Закрой свой нахальный рот, Нора Шонинь! Ты позоришь женский пол! Сказать, что этот грязный прощелыга человек романтический!..

– Браво, Учитель! Не теряйте запала, когда речь зашла о нашей неземной красавице с Паршивого Поля!..

– Том Рыжик говорит, что Томас Внутрях…

– Томас Внутрях? На чьей стороне Томас Внутрях? Мудрец тот, кто скажет, на чьей стороне Томас Внутрях…

– Ты думаешь, я этого не знаю?..

– Никто, кроме тех, кто жил с ним в одной деревне, по правде этого знать не может. Томас Внутрях был привязан к своей лачуге, как король к своей короне…

– Дьявол побери твою душу, голубушка, если они не позволили этой хижине в конце концов обвалиться мне на голову!..

– Божечки! Томас Внутрях здесь!

– Капли все время падали мне то в рот, то в глаз, куда я только не передвигал кровать. Плохие мастера они были. Очень плохие, говорю тебе. Один недоумок, сын Катрины Падинь, и другой недоумок, сын Нель, и до чего ж дурные родственнички, что не смогли даже пучка соломы как следует уложить на мою хижину!..

– Томас Внутрях похоронен на Участке За Пятнадцать Шиллингов, Кити!..

– Да, честное слово, Бридь, Томас Внутрях на Участке За Пятнадцать!..

– Самое меньшее, что они могли сделать, это похоронить его на Участке За Пятнадцать. У них его полоса земли, да еще деньги они получат по страховке…

– Но Нора Шонинь говорит, что Патрик не заплатил за страховку после того, как его мать умерла.

– Она лжет! Шлюха с Паршивого Поля!..

– Даже если бы он делал страховые взносы, страховка не возместила бы ему всего, что он потратил на Томаса. Так что все Катринины молитвы о смерти Томаса для него не важнее козлиного блеянья. Спросим Страховщика…

– Ты давно здесь, Томас Внутрях?..

– Дьявол побери твою душу, я здесь только что появился, Катрина, голубушка. У меня сроду не было ни боли, ни хвори, а ведь я все равно помер. Помер, как и должен был. Доктор сказал мне, что…

– Тебе теперь мало пользы от того, что там доктор сказал. Нель похоронила тебя вперед себя…

– Она слаба здоровьем, Катрина. Слаба здоровьем. Провела три недели или даже месяц в постели, но теперь почти совсем оправилась…

– Конечно, оправилась, сука…

– А вот глянь на меня, Катрина, у меня сроду не было ни боли, ни хвори, и разве не странно, что я все равно помер…

– Ты что же, думал жить вечно?

– Дьявол побери твою душу, я думал, Катрина, что священник меня не похвалит. Он и не похвалил. В тот день, когда он навещал Нель, я встретил его на тропинке, когда шел к Пядару Трактирщику за щепоткой табаку…

– У Пядара Трактирщика табак лучше, чем у кого бы то ни было…

– Да, Катрина, дорогая, да еще на полпенни дешевле. “Честное слово, эта бедная женщина совсем занедужила, священник”, – говорю я…

– Вот балабол!..

– “Да, не похоже, что она прекрасно себя чувствует, – говорит он. – Вроде бы она уже давно прикована к постели. А куда ты сейчас направляешься, Томас Внутрях?” – говорит он. “Иду за щепоткой табаку, священник”, – говорю. “Я слышал, Томас Внутрях, – говорит он, – что ты в тех местах любимчик и что носа не вынимаешь из кружки”…

– О, эта зараза ему все разболтала. Она всегда была предательница…

– “Дьявол побери твою душу, я пью самую капельку, священник, точно так же, как и любой другой”, – говорю я. “Капелька капелькой, Томас Внутрях, – говорит он, – да только болтают, что как-нибудь вечером тебя найдут мертвым на дороге по пути к дому”. “Да все со мной хорошо, священник, – говорю я. – Сроду у меня не было ни боли, ни хвори, слава Богу; и к тому же дорога сейчас у меня под ногами новенькая, прямо до самого дома Нель”.

– Гитлер опять разобьет эту дорогу с помощью Божьей!

– “Мой тебе совет для твоего же собственного блага, Томас Внутрях, – говорит он. – Держись подальше от того места, куда идешь. Держись что есть мочи и бросай свои питейные привычки. Они тебе при такой жизни совсем не на пользу. Да и у людей полно забот и без того, чтобы водить тебя домой каждую ночь…”

– Боже милосердный, эта заносчивая сучка вертит им как хочет. Гитлером у нее так легко вертеть не получится…

– “Дьявол побери твою душу, так у них же автомобиль есть, священник!” – говорю. “Даже если и так, Томас Внутрях, на наших болотах да рытвинах горючего нет. Смотри, мне и то приходится ездить на велосипеде! А еще я слышал, Томас Внутрях, что ты, как тележка в магазине, раскатываешь туда-сюда между двумя домами. Ты бы подумал, Томас Внутрях, – говорит он, – если осталась в твоей голове хоть небольшая искра разума, что пора бы тебе определиться и обосноваться или тут, или там. Вразуми тебя Господь, Томас Внутрях, и не пропускай моих советов мимо ушей”. “Ну, раз такие дела, – говорю я себе, – отныне я не стану утруждать добродетельных людей тем, чтоб каждую ночь провожать меня домой. Вокруг того дома и так вьется слишком много священников. Вряд ли им нужно еще”.

– Каждое слово – правда, Томас Внутрях…

– “Пойду-ка в дом Патрика Катрины, где все тихо и мирно”, – говорю я. Развернулся и пошел по узкой тропке мимо скалы, опасаясь, что какая-нибудь скотина Нель забралась на мою полосу, но обошлось, только несколько оградок были повалены. “Скажу Патрику Катрины, чтоб пришел туда с утра и починил эти оградки, когда станет загонять свою скотину на мою полосу”, – говорю я себе…

– Ты был целиком и полностью прав, Томас Внутрях…

– Я опять вернулся на ту тропку и направился в сторону дома Патрика. И – дьявол побери твою душу, сердечко ты мое золотое, – вдруг я не смог сделать ни шага и вымолвить ни слова. Одна половина меня была мертвая, а другая половина – живая. Не было у меня ни боли, ни хвори, и разве не странно, что я все равно помер!..

– Разорвался на полпути, как камера у старого велосипеда! Это Нель тебя сглазила, бедолагу несчастного!..

– Я не умер на полпути, голубушка. Пядар Нель, по счастью, вовремя подъехал и отвез меня домой на автомобиле. Если бы не это, я бы умер в твоем доме, Катрина. Но когда ко мне снова вернулась речь, я был уже на кровати в доме Нель, и было бы невежливо просить их отвезти меня в дом Патрика…

– Не было ни дня в твоей бестолковой жизни, Томас Внутрях, чтобы ты не сделал какую-нибудь глупость…

– Я прожил всего около десяти дней. Речь то возвращалась ко мне, то пропадала. Честное слово, я не знал тогда, поможет ли мне священник. У меня не было ни боли, ни хвори…

– Да тебе и не с чего, лоботряс…

– Дьявол побери твою душу, голубушка, я время от времени тяжко трудился. Честное слово, всю жизнь был занят тяжелой работой…

– Честное слово, если и так, Томас Внутрях, то тебе это впрок не пошло. Ты был занят всю свою жизнь выпивкой да безобразиями…

– Клянусь душой, правду сказать, Катрина, бывало у меня похмелье, – иногда, по субботам, после пятницы.

– Клянусь душой, бывало, Томас Внутрях, – каждую субботу, и каждое воскресенье, и каждый понедельник, а еще большую часть вторников и сред…

– У тебя сроду язык был без костей, Катрина. Я всегда говорил, что Нель была намного сердечнее тебя…

– Ах ты балабол!..

– Ну честное слово, вот так и говорил, Катрина. “Ни черта бы за мной Катрина не смотрела, если б не хотела насолить Нель”, – говаривал я. Ты бы только видела, Катрина, как обо мне заботилась Нель, когда я лежал. Двое докторов…

– Да она же их для себя самой и позвала, Томас Внутрях. О, у этой гадюки никогда комар носу не подточит…

– Для меня она их позвала, Катрина. И как только меня привезли к ней в дом, она встала с постели, чтобы позаботиться обо мне…

– Встала с постели!..

– Клянусь душой, встала, Катрина, а потом так и сидела рядом…

– Ой, простофиля! Ну, простофиля! Она тебя провела! Она тебя провела! Ну, конечно, у тебя ж не было ни боли, ни хвори, Томас Внутрях…

– Это точно, Катрина. И разве не странно, что я после этого все равно помер, как любой тот, у кого они были. Честное слово, я даже не знал, поможет ли мне священник…

– Можешь поклясться Священным Писанием, Томас Внутрях, что он бы тебе не помог. Эта мерзавка выпросила у него в тот вечер “Книгу святого Иоанна” и отправила тебя на тот свет вместо себя, как раньше поступила с Джеком Мужиком…

– Ты так думаешь, Катрина?..

– Да неужели тебе самому не ясно, Томас Внутрях! Женщина, которая лежала пластом целый месяц, вдруг встает и порхает, как бабочка! Ты играл с огнем всякий раз, как приближался к этой гадине. Если бы ты остался в доме моего Патрика, то до сего дня был бы жив и здоров. А что ты сделал со своей полоской земли?..

– Ну, Катрина, голубушка, вот им я ее и оставил: Патрику и Нель…

– Ты оставил каждому по половине, дубина стоеросовая!

– Дьявол побери твою душу, а вот и не оставил, голубушка. Никакую половину я не оставил. Когда ко мне вернулась речь, Катрина, я сказал себе так: “Будь моя полоса хоть чуточку побольше, я был бы не против отдать обоим по половине. А так не стоит ее и делить. Бриан Старший всегда говорил, что там нечего делить…”

– Конечно, он так говорил. Надеялся, что ты все оставишь его дочери…

– “Я должен оставить ее Патрику Катрины, – сказал я себе тогда. – Я бы ему ее и оставил, сумей я добраться до его дома, прежде чем со мной случился удар. Но и Нель тоже всегда была добра ко мне. Я не мог ничего ей не оставить, раз уж мне пришлось помирать в ее доме…”

– Ой, болван! Ну, болван!

– Священник стал записывать мою речь, когда она снова ко мне вернулась: “Подели ее на две половины, Томас Внутрях, – сказал он. – Или так – или оставь ее кому-нибудь из этого дома”.

– Вот чтоб тебе было, Томас Внутрях, не подумать немного наперед. Что же ты не поехал, как порядочные люди, к Манусу Законнику в Яркий город?..

– Дьявол побери твою душу, Катрина. Речь ко мне возвращалась только время от времени. Честное слово, и обычному-то человеку нужно набрать под язык морозных гвоздей[172]172
  Здесь: гвозди, которые вбивались в копыта лошадей и в подошву обуви зимой, чтобы ноги не скользили.


[Закрыть], чтоб беседовать с Манусом Законником. К тому же, Катрина, мне никогда особо не нравилось ездить к этому самому Манусу… Твой Патрик сам там был: “Да она мне особо и не нужна, – сказал он. – У меня и своей земли полно”.

– Ой, болван! Ну, болван! Я знала, что Нель заморочит ему голову. Он совсем пропал без меня…

– А ведь Бриан Старший точно так и сказал!..

– Балабол Бриан Старший…

– Может, и так, Катрина, зато он взял автомобиль и приехал меня проведать…

– Чтоб помочь Нель с твоей полоской земли. А если и нет, то все равно не ради тебя, Томас Внутрях. Послал за мотором! Хорошо же он смотрелся в моторе. Борода кудлатая. Зубы торчком. Спина сутулая. Нос гундосый. Ноги криволапые. Весь в грязище. Отродясь не мытый…

– “Будь здесь та сводня, что похоронена вон в той стороне, пожалуй, не ты, отче, а Манус Законник провожал бы Милорда Внутряха мимо чужих поглядов…” Нель захлопнула ему рот ладонью. Священник вытолкал его за дверь. “Нам твоя земля тоже не нужна, Томас Внутрях”, – быстро сказала Нель…

– Ведь врет и не краснеет, паразитка! С чего бы это она ей не нужна?..

– “Я оставляю вам свою полосу земли, Патрик Катрины и Нель Шонинь, – сказал я, когда ко мне вернулась речь. – Мне ее для вас не жалко”. “В том, что ты сказал, совсем нет ясности, Томас Внутрях, – сказал священник. – Это могло бы привести к разбирательствам в суде, если бы не здравый смысл этих порядочных людей”…

– Порядочные люди! О!..

– И больше я не произнес ни слова, Катрина. Не было у меня ни боли, ни хвори, и разве не странно, что я помер…

– Пользы от тебя немного, что от живого, что от мертвого, дурачина!..

– Послушай, Томас. Тэц-тэ-дот![173]173
  Тэц-тэ-дот – здесь: “Вот же ты пупсик!” (искаж. англ.).


[Закрыть] Весь этот тифф[174]174
  Тифф – раздор (искаж. англ.).


[Закрыть], который сеет Катрина…

– Дьявол побери твою душу, какой такой тифф?

– Вся эта ругань только способствует вульгаризейшен твоего разума. Мне необходимо наладить с тобой общение. Я уполномоченная по культуре кладбища. Я дам тебе несколько уроков “Искусства Бытия”.

– Дьявол побери твою душу, “Искусство Бытия”…

– Мы, прогрессивная часть общества, осознали свой долг перед соупокойниками и поэтому создали Ротари…

– Очень вам нужен Ротари! Вот гляньте на меня…

– Совершенно верно, Томас, взгляни на себя! Ты прирожденный романтик, Томас. И всегда им был. Но романтика обязана стоять на сваях культуры, дабы поднять ее из дикой почвы и обратить в Царя Аистов[175]175
  Царь Аистов – персонаж одноименной книги американского художника-иллюстратора и писателя Говарда Пайла (1853–1911). В книге юный барабанщик перенес Царя Аистов через реку, за что тот выполнил три его желания.


[Закрыть] двадцатого века, воспаряющего к залитым солнцем лугам Купидона, как сказала миссис Крукшенк, обращаясь к Гарри…

– Погоди-ка немного, душенька Нора, я расскажу тебе о том, что сказал Прыгун Нагой Штопаному Дну в “Разорванных одеждах”…

– Культура, Томас.

– Дьявол побери твою душу, неужто же это Норуся Шонинь с Паршивого Поля? Интересно, начну ли я говорить на таком вот наречии здесь, в грязи кладбищенской? Черт меня дери, Нора, в прежние-то времена у тебя была прекрасная ирландская речь!..

– Норуся, дорогая, не подавай виду, что ты вообще его слышишь.

– Бып-быып, Доти, бып-быып! Сейчас мы сделаем остановочку и миленько побеседуем. С глазу на глаз, так сказать. Такая милая, приятная беседа. Один на один, понимаешь ли. Бып-быып!

– Во мне всегда была культура, Томас. Но тебе было не дано этого оценить. Это стало очевидным для меня во время первого аффэр-де-кёр с тобой. Вероятно, именно поэтому я слегка поддразнивала тебя. Фу! Некультурный мужчина! Сердечному другу следует быть и товарищем. Я просвещу тебя – с помощью Писателя и Поэта – на тему платонической любви…

– Не буду я с тобой дел иметь, Нора Шонинь. Честное слово, не стану!..

– Пупсик мой, Томас Внутрях!

– Я вращался среди больших шишек в доме у Нель Шонинь…

– Захребетничек!..

– Ой, а иностранцы, Катрина, такие потешные! В этом году с лордом Коктоном рыбачила одна желтая бабища, так она могла бы скурить все феги, сколько бы их ни нашлось на свете. Скурила бы с Сестрой Священника. Та держала их в больших коробках в кармане брюк. Сын Тима Придорожника разорился тратить на нее деньги. Так ему и надо, бродяге. Но я тебе скажу, сама она очень приятная. Я сидел рядом с ней в автомобиле. “Бып-быып, Ненси”, – говорю…

– Твой разум, Томас, дот, представляет собой сырую комковатую глину. Но я обещаю, что переберу ее, упорядочу, уплотню и отшлифую, пока он не станет прекрасным сосудом культуры…

– Не буду я с тобой дел иметь, Нора Шонинь. Честное слово, не стану. Хватит с меня. Я и шагу не мог сделать в дом Пядара Трактирщика, чтобы ты не тащилась за мной по пятам ради выпивки. Не то чтобы мне было жалко, но я поставил тебе множество прекрасных пинт!..

– Не подавай виду, Норуся…

– Поднажми, Томас Внутрях! Дай тебе Господь здоровья и долгих лет! Всыпь ей еще горяченьких, Норушке Грязные Ноги! Напрашивалась на дармовую выпивку. А ты был у Пядара Трактирщика, Томас Внутрях, в тот день, когда она напоила козла?.. Благослови тебя Бог, расскажи об этом всему кладбищу!..

3

– …Всех я вас оплакала, люди добрые! Горе, беда мне, о! Всех я вас оплакала, люди добрые, о!..

– У тебя выходил прекрасный жалобный вой, Бидь Сорха, надо отдать тебе должное…

– Ох, увы мне, горе горькое! Ой, упал, бедняжечка, со страшного стога, ой горюшко, ой!..

– Вас всех послушать, так можно подумать, что он упал с аэроплана! А он упал всего-то со стога овса! От такого, конечно, никто не умрет, кроме того, кто сам, считай, уже умер и для Бога, и для мира. Вот если бы он выпил ту бутылку, что выпил я!..

– Ох, увы мне, горе горькое! Ох, выпил бутылку подлую, кровиночка, ой!..

– Больно много ты говоришь про свою бутылку. Вот кабы ты выпил дважды по двадцать пинт да еще две, как я…

– Ох, увы, увы, о! И не выпить-то тебе ни пинточки больше никогда, никогда, никогда! А сколько же пинт больших прямо в шлюз твой проливалось…

– Ой, да ты мне уже все уши прожужжал про свои дважды по двадцать пинт и еще две! Вот если бы ты вдохнул столько чернил в легкие, сколько Писатель вдохнул…

– Ох, увы, увы, о! Писатель мой прекрасный лег бездыханным на веки вечные…

– Спаси и сохрани нас, Господи, на веки вечные!..

– Опять “сантименты”…

– Ой, оплакала я тебя, Доти, Доти! О, милая моя, милая, о! Далеко же от дивных лугов твое ложе смертное, о! Беда, горе и печаль, и семь мук смертных мне, что повезли тебя на Запад, а ты нимало не ведала! И оставили тебя они вдали от дома, от семьи! И встретила ты смерть у бродячих волн! И положат твои косточки…

– В бесплодной земле крапивы и песчаных водорослей…

– Всех я вас оплакала, люди добрые! Ой, милый, о милый, о!.. Никогда ни за что не напишет ничего, горе мне, о!..

– Лучше б никогда и не писал. Еретик проклятый!..

– …И тебя я оплакала. Самолично плакала. Увы мне, о горе горькое! А надел земли на Окраине лучше всякого! И не ступит он на него ни весной, ни осенью!..

– А ты говорила, Бидь, что не бывало лучшей земли, чтоб откармливать скотину?

– Честное слово, говорила, Бидь Сорха, я же тебя слушал. А потом ты начала петь “Плач изгнанного ирландского крестьянина”[176]176
  «Lament of the Ejected Irish Peasant» (ок. 1850) – баллада на стихи ирландского поэта Джона Уолша (1835–1881), написанная от лица ирландца, изгнанного со своей земли во время Великого голода в 40-е годы XIX века.


[Закрыть]…

– …И тебя я оплакала! Тебя я оплакала! Увы, увы, о! Не сесть ему в седло на кобылку с пятном никогда, никогда, никогда…

– А! Это Катрина Падинь ее сглазила!..

– Гнусные враки! Это Нель…

– …И горькие слезы лила над тобой, Учитель мой. Увы, горе, горюшко! Уходит Учитель во цвете лет, ой, беда!..

– Послушай, Бидь Сорха, ты же не оплакивала Старого Учителя никогда, никогда, никогда. Уж я-то знаю, потому что как раз был там и прилаживал крышку на гроб вместе с Билли Почтальоном…

– Проходимец!..

– Учительница рыдала. Ты взяла ее за руку, Бидь Сорха, и начала откашливаться. “Уж и не знаю, – сказал Билли Почтальон, – у кого из вас двоих – у тебя, Бидь Сорха, или у Учительницы – чувств меньше”…

– О вор!..

– “Давайте наружу, спускайтесь, и все, у кого адрес не “Царствие Небесное”, ждите, пока не приладят крышку на гроб”, – сказал Билли. Все, кто был, спустились, – кроме тебя, Бидь Сорха. “Но ведь бедного Старого Учителя следует оплакать”, – сказала ты Учительнице. “Он заслужил, бедняжка”, – сказала Учительница…

– О потаскуха!..

– “Оплакивать там его или не оплакивать, – сказал Билли Почтальон, – только если ты будешь стоять у меня на пути, Бидь Сорха, он к сегодняшней доставке вовремя не поспеет”. Тогда ты, всхлипывая, спустилась вниз. Билли поднял ужасный шум наверху, заворачивая и затягивая винты. “После Биллиной работы этому больше из гроба не подняться, – сказал Бриан Старший. – Если столько винтов вкрутить в язык Мануса Законника, Катрине придется искать нового юриста насчет наследства Баб”…

– Божечки! Бриан, мерзкий зудила!..

– В эту минуту Билли появился вверху на лестнице. “А теперь четверо становитесь под гроб”, – сказал он.

– Я очень хорошо это помню, я как раз вывихнул себе лодыжку…

– “Неправильно это – выносить Старого Учителя из дому и не пролить над ним слезы”, – сказала ты, Бидь Сорха, и снова стала подниматься по лестнице. Билли остановил тебя. “Он должен попасть на кладбище, – сказал Билли. – Так что не стоит его здесь мурыжить…”

– О наглый выскочка!..

– “Честное слово, выдерживать больше не стоит, – сказал Бриан Старший. – Разве что собираетесь его замариновать!.. ”

– Ты оплакала меня, Бидь Сорха, но я тебе не благодарен ни вот столечко. О, ты правда много надо мной причитала, но это все равно что стрелять по курице, когда надо было стрелять по лисе. Ты ни слова не сказала ни об Ирландской Республике, ни о предателе из Одноухого племени, который зарезал меня потому, что я за Республику боролся…

– Но я тебе говорил, что люди были благодарны…

– Ты лжешь, не говорил ты!..

– Бидь Сорха никак не связана с политикой, и я сам тоже…

– Трус, ты же под кроватью сидел, когда Эмон де Валера рисковал своей жизнью…

– Ты не справилась, Бидь Сорха, когда меня оплакивала, ты ведь не сказала перед всеми, что это кофей Джуан Лавочницы принес мне погибель…

– А меня ограбила дочь Пядара Трактирщика…

– А я…

– Ты ни слова не сказала, когда меня оплакивала, про то, что Придорожник украл мой торф…

– И мои водоросли…

– Или что вот этот вот этот малый внизу умер из-за того, что его сын женился на блеке…

– Думаю, прав был тот, кто недавно сказал, что Бидь Сорха никак не связана с политикой…

– …Я бы тебя куда лучше оплакала, просто у меня голос охрип в тот день. Я еще троих оплакала на той же неделе…

– Честное слово, это все не от хрипоты, а от пьянства… Ты же напилась до немоты. И когда ты заводила “Пусть Эрин запомнит”, как обычно, у тебя все время выходило “Не вернешься ты теперь”…

– Да нет, совсем не то, а “Я вернусь из-за моря в Ирландию”[177]177
  «Will ye no come back again?» (также известна под названием «Bonnie Charlie») – песня на стихи шотландской поэтессы Каролины Олифант, леди Нэрн (1766–1845), положенные на традиционную шотландскую мелодию и посвященные якобитскому восстанию 1745 года; в дальнейшем эту песню стали исполнять по любым прощальным поводам. «Someday I Go Back Across the Sea to Ireland» – судя по всему, речь о песне, которую сочинил ирландско-британский поэт-песенник Артур Николас Уистлер Колахан (1884–1952) в 1947-м, а популяризовал Бинг Кросби (1903–1977); песня также известна под названием «Galway Bay».


[Закрыть]…

– Я должна была тебя оплакать, Бертла Черноног, только не смогла в тот день встать с постели…

– Потыраны Господни, Бидь Сорха, ну какая человеку разница, оплакали его или не оплакали! “Оро, о Майре…”

– Почему же, Бидь Сорха, ты не пришла, чтобы оплакать Катрину Падинь, когда за тобой послали?

– Да, почему ты не пришла и не оплакала Катрину?

– Зато явилась в дом Нель, хотя едва могла подняться с постели…

– Я не решилась отказать Нель, потому что она прислала мотор, чтоб меня забрать…

– Уж Гитлер у нее мотор-то отберет…

– Я бы тебя оплакала, Катрина, ни словом не совру, но мне не хотелось состязаться с тремя другими: Нель, дочерью Норы Шонинь и дочерью Бриана Старшего. Уж так они рыдали…

– Нель! Дочь Норы Шонинь! Дочь Бриана Старшего!.. Та троица, что взяла у священника “Книгу Иоанна”, чтобы меня погубить. Я лопну! Я лопну! Я лопну!..