Текст книги "Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник)"

Засада была организована умело. Но не пиратами. «На живца» ловил сомалийских пиратов боевой космический флот Советского Союза. Утечка информации в стан врага шла прямиком из штаба флота на Луне, и никто из тех, кому довелось послужить приманкой, о своей роли не знал. Для достоверности. Из потайных нор в астероидах нужно было выманить как можно больше судов, а не пару истребителей «скорпион». Для этого пиратам был предложен жирный куш…

И пусть комиссар поплатился за скрытность командования жизнью, он погиб достойно, защищая интересы своей страны и своих товарищей. И его подвиг будет оценен государством.

В космосе не приходится стоять, дожидаясь отставших или пропуская кого-то, избегая опасности или определяясь, что предпринять. Здесь властвует закон инерции. Космические корабли всегда мчатся вперед. Лишь небольшие маневры может совершить танкер. Чуть больше свободы у эсминца. Но и они подчинены заданному еще при старте курсу, основной баллистической траектории.

«Юрий Андропов» унесся прочь, сбросив каравану пакет шифрованной информации, содержащий свежие приказы командования. А танкеры и «Удалой», оставив позади облака раскаленных газов и острова обломков, вырвались из пояса астероидов и направились к орбите Марса. Теперь путь пролегал по безопасному, пустынному и нейтральному пространству.

Позади остались похороненные в космосе останки комиссара Смыкова, позади был конфликт с комиссаром.

– Никому. Ничего, – приказал Рокотов.

Советские офицеры хорошо его поняли, хотя капитан не вдавался в подробности.

Никому. Ничего. Не надо. Рассказывать. Так будет лучше. Всем.

Правильную версию событий озвучит Рокотов.

– А комиссар погиб, как настоящий герой, – подытожил капитан.

– Так точно, – отозвался Черненко.

Аня всхлипнула.

– Он ведь оставил тебе какое-то письмо? – поинтересовался Мезенцев. – Облегчи нам душу, прочти. Сама, разумеется. И нам расскажешь – если там ничего личного.

Рассадова подсоединила накопитель к разъемам своего шлема и на минуту погрузилась в изучение документов. Потом опять заплакала. А потом сквозь слезы проговорила:

– Там личное. Но я прочту.

– Как хочешь, – деликатно предложил Рокотов.

– Я хочу… Там его последняя воля…

Письмо невзрачного мулата с большой душой оказалось коротким и вежливым.

«Дорогая Аня!

Теперь я могу называть тебя так. Ведь я ушел и не вернусь, значит, ты меня простишь.

Дорогая Аня! Не удержусь, повторю, ведь это так приятно…

Я желаю тебе счастья. Успехов. Интересной и красивой жизни. Любви, пусть даже с прямолинейным и суровым капитаном Рокотовым… Но я тоже хочу остаться в твоей жизни.

Поэтому я надеюсь совершить что-то значительное, защищая тебя и нашу Родину. И тогда, если мне удастся принести свою жизнь на алтарь победы коммунизма, ты будешь служить на корабле, названном моим именем. Наши судьбы хотя бы таким образом окажутся связанными.

Боевые товарищи не всегда понимали и не слишком любили меня, но, главное, меня не любила ты. Для настоящего строителя коммунизма – пустяк. Но от нашего общего курса я не отойду, не сомневайся.

Сейчас объявлена боевая тревога. Возможно, это мой шанс.

Я люблю тебя. Будь счастлива».

– Так вот почему он задержался в своей каюте, – протянул Рокотов. – Знать бы…

– А мы набросились на него, когда он пришел, – нахмурился Черненко.

Мезенцев понуро молчал. Что ему оставалось делать? Да и не он первый заподозрил комиссара. Только кричал громче всех.

После возвращения на Луну по ходатайству экипажа эсминцу «Удалой» было присвоено имя «Владлен Смыков». Статус Героя Советского Союза позволял назвать именем комиссара боевую единицу такого тоннажа. Не линкор, авианосец или крейсер, конечно, но родной эсминец – вполне.

Аня Рассадова служила на корабле еще три года. Пока не получила второе высшее образование в заочном университете и не перевелась инженером-техником в колонию имени Александра Беляева на Марсе.

Константин Ситников
2142: Битва за Марс

Лето сорок второго выдалось небывало жарким: термометр на солнце поднимался аж до двадцати градусов по Цельсию, замерзший углекислый газ испарялся в атмосферу, обнажая плотно слежавшиеся водяные ледники, над рыжими дюнами уже крутились пыльные чертики – предвестники песчаных бурь. Через каких-нибудь десять-пятнадцать солов на равнину Исиды обрушатся ураганы, и техника опять начнет выходить из строя. Фильтры и без того дышат на ладан, запчасти для боевых марсоходов давно закончились, а «посылок» с Земли не было уже несколько месяцев. Если так пойдет и дальше, воевать придется голыми руками.

От невеселых мыслей командира дивизии, полковника Рогозина, отвлек вопрос начштаба, майора Пылина:

– Алексей Иванович, что слышно от Власика?

Рогозин оторвался от расстеленной на столе большой карты северного полушария Марса, прищурился на Пылина, словно решая: ответить – или умный, сам догадается. Пылин догадался, шумно вздохнул и продолжил размешивать пустой кипяток в стакане. Чай и сахар закончились еще весной.

В герметизированной землянке было холодно и душно, пахло метаном.

– Я вот что думаю, – снова заговорил Пылин, хлебнув из стакана, – может, он к Альбору попытался прорваться, а? Ведь не мог же Власик просто так, без боя…

Он не договорил, в люк шлюза постучали.

– Войдите! – крикнул Рогозин.

В землянку, пригнув голову, шагнул адъютант комдива, капитан Стрекулов. Гермошлем он держал под мышкой, а вокруг башмаков еще клубилась ядовитая атмосфера. Молодцевато щелкнув пятками, капитан отдал честь и гаркнул:

– Разрешите доложить, товарищ полковник!

– Закрой люк, – поморщился Рогозин. – Всю землянку выстудишь. И вообще, что за привычка – ворваться, наследить. Ну, чего хотел?

– Прибыл транспорт с Земли! – Довольное лицо капитана расплылось в широкой улыбке. – Все уже собрались, только вас ждут.

Рогозин бросил карандаш на стол.

– Наконец-то, – проворчал он.

Пылин уже протягивал ему гермошлем, приплясывал от нетерпения на месте. Они вышли гуськом в шлюз, выровняли давление и поднялись под желто-оранжевое полуденное небо.

Увидев прибывший с Земли транспорт, Рогозин разочарованно присвистнул. Это был легковой «виллис», полученный у американцев по ленд-лизу, игрушечка полезной грузоподъемностью не больше тонны. А это значило, никаких тебе запасных фильтров, тяжелого оружия и прочих радостей военной жизни.

Вокруг вновь прибывших сгрудились младшие офицеры. Слышались шуточки, смех. Все были возбуждены, что, в общем, понятно, если учесть, сколько времени здесь не видели землян.

При появлении начальства смех и разговоры смолкли, офицеры расступились.

Навстречу Рогозину смешной прыгающей походкой человека, не привыкшего к малой силе тяжести, шагнул незнакомый майор в новеньком, с иголочки скафандре. На рукаве четыре золотые нашивки батальонного комиссара, или, как их сейчас называли, замполита. Подошел, вскинул руку к гермошлему:

– Майор Громов. – Голос звонкий, молодой. – С кем имею…

– Командир дивизии, полковник Рогозин. Вольно, майор. Вы бы еще на велосипеде прикатили.

– Не понял, товарищ полковник.

– Я говорю, на Земле транспорта больше не нашлось? Вы привезли мне фильтры для марсоходов? Нет, вы не привезли мне фильтры. А что вы привезли? Тонну пропагандистской литературы? Или, может быть, тампоны для санинструкторш? Так их у меня нет. На Марсе раненых не бывает, слыхали об этом? На Марсе, уж если получил пулю, то считай, ты покой… – Он оборвал себя на полуслове, махнул рукой.

Рогозин и сам не знал, что на него вдруг нашло. Он не хотел быть резким с этими людьми, всё же они проделали неблизкий путь, и не их вина, что командование не удосужилось послать ему запасные фильтры. Он уже жалел, что не сдержал раздражение, да еще при подчиненных, чертовы нервы!

– Простите, майор, – сказал он. – Прошу за мной. Стрекулов, распорядись там насчет обеда. И проверь посты, второй Фобос скоро.

Они спустились в землянку, сняли гермошлемы. Пока Пылин суетливо сворачивал карту, освобождая стол, Рогозин исподволь разглядывал гостя. Какой кудряш… щеки розовые, гладко выбритые, лет двадцать пять, не больше, и уже майор. И где только таких подбирают. В отличие от гостя все они: и Рогозин, и Пылин, и молодой Стрекулов – щеголяют лысинами. Радиация, будь она неладна.

Стянув перчатку, Рогозин протянул руку:

– Ну что, с прибытием.

Они обнялись.

– Ты меня извини, замполит, – Рогозин, которому было уже за сорок, незаметно для себя перешел на «ты», – не сдержался, наговорил глупостей. Мне действительно нужны фильтры.

– Понимаю, товарищ полковник. Если б я знал… Но я обязательно…

– Ладно, расслабься, майор. Что нового на Земле?

– Воюем.

– Это понятно. Давно замполитом?

Майор зарумянился, как девушка.

– Второй день. Я ведь только из Терби. А вообще-то меня к майору Власику направили. Говорят, там туго, вот я и решил…

– Помочь? – усмехнулся Рогозин, помрачнел. – Ему сейчас только господь бог поможет. – Заметил растерянный взгляд замполита. – Не волнуйся, майор, религия – опиум для народа, слыхали, знаем. Хотя нюхнешь с мое, богам Марса молиться начнешь. А насчет Власика – забудь, нет больше Власика, и батальона его нет.

Пылин шумно вздохнул. Всё это время он тактично молчал, суетился по хозяйству: плеснул в буржуйку метанчику, сгоношил что-то на стол.

Майор хлопнул себя ладонью по лбу.

– Совсем забыл! Я ж вам вот… привез… с Земли.

Он полез за пазуху, со стуком водрузил на стол бутылку коньяка.

– Ого, трехзвездный, – с уважением сказал Рогозин.

– Живем, товарищи! – потер ладони Пылин.

Шлюзовой люк распахнулся, в землянку, весь в курящихся миазмах, ввалился Стрекулов. В руках завернутые в ватник судки. В одном оказался быстрорастворимый борщ, в другом – синтетическая пшенная каша с сублимированной тушенкой.

Плеснули по титановым стаканчикам.

– Предлагаю тост! – Звонкий голосок майора сорвался от волнения. – За товарища… за товарища Сталина!

Гостю выделили отгороженный плащ-палаткой угол в землянке командира дивизии. Когда они остались одни, Рогозин подсел к замполиту.

– Послушай, майор, тут всякие слухи ходят… Вот ты давеча поднял тост за товарища Сталина. А у нас поговаривают, товарищ Сталин умер давно.

– Да вы что… вы! Что вы такое говорите! Да как вы?.. – Мальчишка задохнулся от возмущения.

Вскочил, зашарил ручонками в поисках кобуры с пистолетом. Гляди-ка, второй день замполитом, а замашки типично комиссарские.

– Успокойся, майор, что ты раскипятился? Ну, чего молчишь?

– Товарищ Сталин жив! – свистящим шепотом возвестил майор. – Товарищ Сталин жил, жив и будет жить!

– Да знаю я, знаю, – досадливо отмахнулся Рогозин. – Ты мне вот что объясни. Иосиф Виссарионович когда родился? Вот то-то и оно. У меня даже памятный знак имеется, в честь его двухсотпятидесятилетия. Где ты видел, чтоб люди так долго жили?

– Но это же Сталин! Сталин!! Вы что тут, на Марсе, совсем одичали? Да каждый школьник на Земле знает, что товарищ Сталин бессмертен. Стальная воля, ленинский дух! А успехи советской геронтологии? стволовые клетки!.. клонирование! Это как? Я вам удивляюсь, товарищ полковник, таких элементарных вещей не знать.

– Ну, вот вы нам и объясните, товарищ замполит, – примирительно сказал Рогозин. – Вечером на плацу. Для поднятия, так сказать, боевого духа и повышения сознательности бойцов.

Смотр проходил у восточного вала кратера Дю Мартере, перед выгрызенными в вечной мерзлоте траншеями. С тяжелым сердцем Рогозин в сопровождении полковых командиров, адъютанта Стрекулова, начальника штаба Пылина и вновь прибывшего замполита Громова шагал вдоль выстроенных рядов. Из двенадцати тысяч личного состава дивизии осталось от силы четыре, да и те производили впечатление скорей партизан, чем бойцов регулярной армии. Потрепанные скафандры, обшарпанные гермошлемы, разномастное оружие. Закатное солнце отражалось в зеркальных светофильтрах. Ветераны. Некоторые из них помнили еще битву за Великую северную равнину.

На пригорке остановились. Рогозин покосился на майора. Что мог сказать им этот мальчишка с Земли, который и пороха толком не нюхал?

– Товарищи! – срывающимся голосом начал майор. – Товарищи бойцы! Я только что с Земли… Земля с вами, товарищи! Земля надеется на вас. Земле нужен Марс. Земле нужны вольфрам, рений, уран. Враг, товарищи, не сдается. Враг силен как никогда. Тем крепче должен быть советский кулак. Как сказал товарищ Сталин…

Рогозин не слушал его. Он смотрел вниз на равнину Элизий, такую спокойную в закатных сиреневых сумерках, и думал, что завтра здесь всё изменится. Он вспоминал, как сорок лет назад ребенком бегал по марсианским лугам. Мама была еще жива и даже молода, гораздо моложе его нынешнего. Она брала его на руки, терлась шлемом о его шлем, ласково улыбалась ему. Как счастливы они были тогда!..

Когда майор закончил, Рогозин приказал полковым командирам разойтись по позициям, велел свите переключиться на отдельный канал.

– Вот что, замполит, поскольку ваше прибытие в батальон Власика не представляется возможным, советую вам вернуться на базу. Скоро здесь будет жарко.

– Но я хотел… я желал бы участвовать… Я офицер Ракетно-Космической Красной Армии, и я… В общем, разрешите присоединиться.

– Как хотите, – не стал возражать Рогозин. – Я вас предупредил. Что касается вашего транспорта и пилота, у меня есть несколько облученных. Я распоряжусь, чтобы их погрузили на «виллис». Надеюсь, вы не станете возражать?

– Нет, но…

– Вот и прекрасно, – перебил его Рогозин. – У вас есть близкие?

– Да, мама, сестра.

– Советую написать им. Другого случая может не представиться.

– Вы думаете…

– Я ничего не думаю, майор. Всё, свободны. Остальных прошу со мной в штаб.

По данным аэрокосмической разведки, немцы готовили массированное наступление сразу по двум направлениям: со стороны равнины Утопия и со стороны равнины Элизий. Линия фронта протянулась вдоль гор Ливия, отделявших равнину Исиды от плато Большой сирт и Тирренской земли, с лангами под столовыми горами Нилосирт на северо-западе и столовыми горами Непентес на юго-востоке. Дивизия Рогозина держала оборону кратера Дю Мартере, дальше отступать было некуда, разве что в горы.

К середине двадцать второго столетия противостояние двух общественно-экономических формаций достигло своего предела. Союзники не спешили открывать второй фронт, и советским войскам приходилось в одиночку сдерживать напор немецко-фашистского агрессора, неся значительные потери в технике и живой силе. Двухсотлетняя война, то затухая, то вспыхивая с новой силой, захватывала всё новые и новые плацдармы. Сначала Земля, потом Луна, теперь вот – Марс.

Еще с вечера Рогозин передал распоряжение командиру танкового полка, подполковнику Сванидзе, заправлять марсоходы горючим и загружаться боеприпасами под завязку.

– Вы хотите бросить их в лобовую атаку? – сипло спросил по отдельному каналу Сванидзе. – У меня осталось семь машин. Противник превосходит нас в десять раз, по самым скромным подсчетам. Это самоубийство.

– Без паники, подполковник. Оставишь неисправные машины на виду, а сам под покровом ночи отойдешь за вал, закопаешься в грунт. Перед наступлением немцы обязательно проведут метеоритную подготовку. Пусть думают, что выбили у нас всю бронетехнику. А когда они двинут танки, приблизятся на расстояние выстрела – в этот момент, но не раньше! – ударишь по ним с правого фланга. Понял, подполковник?

– Так точно. Разрешите выполнять?

– Выполняй. – Рогозин переключился на командира артиллерийского полка, подполковника Жилина. – Сколько у тебя орудий?

– Четырнадцать, – бодро отрапортовал тот. – Еще три в ремонте, думаю, к утру будут в обороне.

– Отлично, – похвалил Рогозин, а сам подумал: «Молодец Жилин! Сберег стволы до нужного момента, сейчас на них вся надежда». – Ты вот что, ставь их на прямую наводку, на вал.

– Как – на вал? – растерялся Жилин. – Да нас же первым танковым залпом сметут.

– И так, и так сметут, – спокойно сказал Рогозин. – Не первым, так вторым. Твоя задача в том и заключается, чтобы не дать им приблизиться на расстояние выстрела. Они начнут метеоритную подготовку и наверняка сразу двинут танки. Противник ведь как рассуждает? Пока эти иваны отсиживаются в землянках, мы подберемся танками поближе и ударим из всех башен. А мы им подарочек – под броню. Ты понял, Жилин? Главное – выбить как можно больше танков на подходе. Иначе нам всем хана!

Он отдал еще несколько распоряжений и только после этого спустился в свою землянку.

Не спалось, на душе было тревожно. Стрекулов ворочался в своем углу, беспокойно всхрапывал. На обшарпанном пластиковом столе дымила коптилка – гильза от снаряда с фитилем в сплющенном дульце.

Над столом висел старинный, набивший оскомину плакат – обязательный атрибут всех командирских землянок. Двухцветный, поделенный на две равные части по диагонали, он служил наглядным напоминанием того, как Земля заботится о Марсе. Верхняя, красная, часть изображала марсианский метанодобывающий завод и летящие к Земле танкеры. Надпись гласила: «Марс – Земле». Нижняя, синяя, часть изображала фонтанирующий как из рога изобилия поток каких-то непонятных белых предметов. Надпись гласила: «Земля – Марсу!» Что это за предметы, каково их назначение и, главное, куда они фонтанируют, Рогозину, родившемуся и выросшему на Марсе, было непонятно.

– Эй, майор, – негромко позвал он, – не спишь?

– Не сплю, товарищ полковник.

– А чего тогда лежишь так тихо?

– Вас боялся потревожить, товарищ полковник.

– А-а… – Рогозин прищурился. – Слушай, майор, а что это за белые штуки тут нарисованы?

– Где?

– Да вот хотя бы на плакате.

Громов выглянул из-за плащ-палатки.

– А, это… А вы разве не знаете, товарищ полковник?

– Что-то не доводилось встречать.

– Ну как же, – заволновался Громов. – Земля напрягается из последних сил, чтобы обеспечить вам, марсианам, максимум комфорта. Прекрасно понимая, в каких тяжелейших условиях вам приходится воевать и работать. Мы, так сказать, отрываем от себя лучшее. А вы говорите, что не знаете, что это такое. – В его голосе проскользнули нотки обиды.

Рогозин недоверчиво хмыкнул.

– Да вы присмотритесь, товарищ полковник, – оживленно продолжал Громов. – Это же мягкая мебель, диваны, кресла. Бытовые комбайны, домашние хлебопекарни. Соковыжималки…

– Соковыжималки? – спросил Рогозин. – А зачем?

– Сок выжимать. Свежий. Очень полезно для здоровья.

– Свежий сок выжимать? – повторил Рогозин. – Для здоровья полезно? – Он погладил себя ладонями по лысой голове. – И всё это, говоришь, Земля нам поставляет?

– Ну конечно! И в огромных количествах. Если честно, многие на Земле даже обижаются. Мол, на Марсе давно коммунизм, полное материальное изобилие, а мы…

Он встретился с взглядом командира дивизии, посмотрел на его изможденное лицо, всё в безобразных химических и радиационных ожогах, обвел взглядом убогую обстановку землянки.

– Так это что, – проговорил он, – нам всё врали про заботу Земли о Марсе? – Майор недобро прищурился. – Враги! Кругом одни враги! Троцкисты недобитые! – Он вскочил, нервно забегал из угла в угол. – Прав, трижды прав товарищ Сталин: чем ближе построение коммунизма, тем сильнее и острее классовая борьба!

Он распалял себя всё больше и больше, пока стало уж вовсе невмоготу. Тогда он схватил гермошлем, нахлобучил на голову и выбежал из землянки.

Вернулся он через полчаса, с ног до головы покрытый инеем, остывший и успокоившийся, и сразу лег спать.

За час перед рассветом Рогозин, так и не сомкнувший глаз, встал, осторожно, стараясь не шуметь, вышел наверх. Поднялся на вал, откуда равнина Элизий была видна как на ладони. Это было его любимое время суток, когда все, кроме часовых и, может, разведчиков, еще спят, а планета уже готовится к пробуждению. На востоке светлело. Кругом разливались прозрачные розоватые сумерки. Скоро, совсем скоро на горизонте появится крошечное белое солнце. Поднимется над рыжими дюнами, рассеивая легкий утренний туманец. Небо постепенно приобретет голубовато-фиолетовый оттенок, переходящий в красновато-розовый в зените…

– Не спится, Алексей Иванович? – К нему подошел Пылин, протянул папироску. – Вот и мне тоже.

Они вставили папироски в фильтры скафандров.

– Скоро начнется, – сказал Пылин. – Печенкой чую. Она у меня всегда перед радиационной атакой пошаливает.

Наступление началось на рассвете. Укрывшись в землянке, Рогозин ощущал, как вздрагивает земля от ударов вражеской метеоритной подготовки. Бух! Бух! Бух! С шорохом где-то что-то сыпалось. Трещали балки от прямых попаданий. Метались всполохи на экранах внешнего наблюдения. И продолжалось это уже с четверть часа.

С нарастающей тревогой Рогозин вслушивался: когда же заговорят пушки. Он не сомневался: именно сейчас, под метеоритным прикрытием, к ним полным ходом приближаются танки противника.

И вдруг… Банг! Банг! – вступила в дело артиллерия. Рогозин с облегчением перевел дух. Ай да Жилин! Ай да молодец! Выстоял – выжил.

– Внимание! – раздался в наушниках механический женский голос (Рогозин, как и положено по инструкции во время активных боевых действий, был в скафандре). – Радиационная тревога! Внимание! Радиационная тревога!

– Товарищ полковник, Алексей Иванович, – а это уже голос Стрекулова. – Фрицы ионизирующим излучением поливают. С орбитальных спутников!

Вот это было уже плохо, совсем плохо. Артиллеристам и без того не позавидуешь, а тут…

Банг! Банг! Орудия продолжали работать по танкам.

«Лишь бы Сванидзе не занервничал, не обнаружил себя раньше времени».

– Внимание! – снова механический голос, на этот раз с теплыми нотками. – Отбой радиационной тревоги! Отбой радиационной тревоги!

– Ну, замполит, – хлопнул майора по золотым нашивкам Рогозин, – теперь можно и наверх.

Кратер было не узнать. Всё было перерыто и исковеркано искусственным метеоритным дождем. Повсюду валялись обломки марсоходов и пушек, трупы артиллеристов. Но Рогозин лишь скользнул по ним взглядом (вечная слава героям, но сейчас не время для скорби) – и уже обшаривал через бинокль равнину Элизий.

А оттуда уже накатывал низкий, утробный гул, нарастал, давил на уши, отзывался слабостью в животе. Durchbruchwagen. Танки прорыва. Тигры. Шестьдесят тонн закаленной брони, тяжелого вооружения и электронных мозгов. Они шли клином, приземистые, тяжелые, желтые, хищные. Приближались быстро, слишком быстро.

– Расчет, к орудию! – Рогозин узнал отчаянный, странно охрипший голос лейтенанта Томина. – Кумулятивным по головной машине – товсь!

Заряжающий загнал снаряд в укладку, наводчик приник к прицелу, командир орудия дал отмашку:

– Пли!

Банг!

Башня марсохода подпрыгнула, оттуда вылетело пламя, но тут же погасло, задохнувшись в бескислородной атмосфере Марса.

Только теперь Рогозин увидел, что некоторые – жаль, совсем немногие – «Тигры» уже никуда не спешат – стоят, мертво уткнувшись пушками в грунт.

– Есть! Готов! Как мы ему!..

А лейтенант уже снова командовал:

– Кумулятивным по машине справа – товсь!

Интересно, сколько зивертов он получил? Пять? Шесть? Может, все десять?.. Хотя какая уже разница.

Рогозин покрутил на бинокле колесико, увеличивая дальность обзора. Поле боя рывком приблизилось. Желто-пятнистый танк, вздымающий гусеницами клубы рыжей пыли, на полном ходу задрал длинную пушку – окутался серым дымом. Тошнотный звук приближающегося снаряда застал, как всегда, врасплох. Ба-бах! Разрыв громыхнул где-то впереди, за кратерным кольцом. Недолет. Рогозин мысленно вытер испарину со лба. «Фу ты, черт! Сколько воюю, никак не могу к этому привыкнуть». Ему припомнились случайно услышанные слова одного артиллериста: «Такое ощущение, что вот сию минуту, не сходя с места, наложишь в штаны». Точнее не скажешь.

Рогозин еще увеличил дальность обзора. Ага, а вот и пехота с ракетными ранцами. Скачут, как блохи, маленькие, шустрые. Расстояние – почти шесть тысяч метров.

– Жилин, – распорядился он, – поднимай пулеметчиков на вал. Отсекать пехоту.

– Товарищ лейтенант, – вклинился заряжающий, – разрешите фугасом?

– Отставить фугас! – приказал Рогозин. – Из орудий бить только по танкам. Кумулятивными.

– Вы б ушли отсюда, товарищ полковник, – посоветовал Жилин. – Сейчас тут такое начнется! – И – по отдельному каналу: – Вы не обижайтесь, Алексей Иванович, мои ребятишки свое дело знают. Эх, жалко Томина, какой командир!

– Ладно, не ворчи, Жилин. Мне всех жалко. И лейтенанта, и тебя, и себя тоже. Ты это… еще пару залпов, и уводи орудия. Твои бойцы отлично потрудились. Пусть теперь другие немного повоюют.

– Есть отводить орудия, – сказал Жилин. И не удержался, добавил: – Только вы б, Алексей Иванович, и правда шли в землянку, от греха подальше.

«Погоди, Жилин, – мысленно отозвался Рогозин, – вот дождусь, когда Сванидзе ввяжется в бой…»

И тут, словно в ответ на его мысли, справа загрохотало, равнина покрылась цыпками разрывов. Невесть откуда, словно из-под земли (да так оно и было), выскочили «тридцатьчетверки» – заходя сбоку, выцеливали бортовую, не столь прочную, броню противника. «Тигры» замедлили ход, ворочали башнями, поводя вправо-влево усиками пушек… И вдруг – остановились в нерешительности, кое-где даже попятились, разворачиваясь.

Ага, не ожидали, гады!

Рогозин спустился в землянку.

Первая атака отбита. Пока передышка.

Надолго ли?

После второго Фобоса на связь неожиданно вышел Власик, которого Рогозин давно уже числил погибшим. Изображение на крошечном экранчике телефона подрагивало и шло зигзагами помех, но майора Рогозин узнал сразу. Его обвисшие щеки были обожжены, глаза лихорадочно блестели. Он был сильно возбужден, смеялся и сыпал скороговоркой.

– Ты не поверишь, полковник, это просто сон, видение, мечта. Да что там! Я бы и сам не поверил. А вот же он, вот!

Не сразу Рогозин понял, о чем это он. Только потом до него начало доходить, что майор случайно нашел схрон – один из полумифических складов, устроенных еще первыми поселенцами.

– Мы на него случайно наткнулись, – продолжал, захлебываясь от возбуждения, майор. – Нас и оставалось-то всего ничего, человек двадцать. А тут фрицы на самоходках давай нас из пулеметов поливать. Еле ушли. Я да Зинчук, капитан. Да еще парнишка один, Волотов его фамилия. По дороге богу душу отдал… От ран скончался. Сперва-то мы к Альбору пробирались, да слишком влево взяли. Там скалы, ущелья, поди разбери. Ну и вышли к горе. А там… чего только нет!

– Спросите его, есть ли там оружие. – Майор Громов стоял рядом и внимательно слушал.

– А оружие? – спросил Рогозин. – Есть там оружие? Боеприпасы? Фильтры для танков?

Власик засмеялся каким-то заливистым, истерическим смехом.

– Ты ничего не понял, полковник, – сказал он. – Здесь нет никакого оружия! Они не собирались воевать, те, что построили этот схрон. Знаешь, что я нашел в одном из контейнеров? Соски! Бутылочки для молока! Детские чепчики! Понимаешь? Говорю тебе, они не собирались воевать на Марсе. Они собирались строить города и рожать детей! Господи, какие же мы глупцы! Какие глупцы!

Тут уж Громов не выдержал, схватил микрофон:

– Что вы себе позволяете, майор? Немедленно прекратите это!

Власик отозвался:

– А это что еще за чучело? Полковник, что там у тебя за барышня?

– Это не чучело, – вспыхнул Громов. – И не барышня, как вы изволили выразиться. С вами говорит ваш замполит, майор Громов. С Земли, между прочим. Приказываю вам немедленно доложить боевую обстановку.

Власик захохотал.

– Мал ты еще приказывать майору Власику. Знаешь что, замполит, иди-ка ты в жопу со своими приказами. Эй, полковник, гони его в шею! Честно говорю. Одна морока с этими землянами. Эх, знать бы раньше!

Битва за кратер Дю Мартере продолжалась четыре дня. Четыре дня дивизия полковника Рогозина героически сдерживала натиск десятикратно превосходящего силами противника. Четыре дня подряд кратер поливали ионизирующим излучением, утюжили метеоритными атаками и пытались взять нахрапом. К исходу этого срока, в полночь, Рогозин получил приказ отходить в горы Ливия. Там дивизию ожидало переформирование, краткий отдых и переброска на север – в помощь генералу Рокожукову.

С тяжелым сердцем покидали они поле боя, засеянное обломками бронетехники и политое кровью товарищей.

А на рассвете в кратер вошли силы вермахта.

Двое в серых пропыленных скафандрах стояли на краю осыпавшейся траншеи, на восточном валу кратера, оглядывали оставленное русскими хозяйство. Один из них, низенький и толстенький, был майор ветеринарной службы, второй, высокий и сухой, – главный военный дирижер.

– Кто бы мог подумать, – сказал толстяк добродушно, – что у этих иванов было всего две батареи.

– Да, – густым басом ответил высокий, – никто.

Толстяк поковырял носком сапога бугорок, покрытый спекшейся коркой.

– Смотрите, Ганс, еще один русский офицер. Кажется, комиссар.

– Похоже на то, – сказал высокий, разглядывая золотые нашивки на обгоревшем клочке скафандра.

Толстяк смотрел на близкие горы Ливия.

– А все-таки признайте, – сказал он вдруг, – эти русские дрались, как настоящие герои. Что вы думаете, Ганс?

– Пожалуй, и тут вы правы, Дитер.

– А всё почему? – спросил толстяк и сам же ответил: – А всё потому, Ганс, что они слепо верят этой своей красной пропаганде о бессмертном Сталине. Чудаки, ей-богу! Им, беднягам, и невдомек, что Сталин уж лет сто как помер.

– Они об этом даже и не догадываются, Дитер.

– Вот-вот, стали бы они жертвовать жизнью за того, кто давным-давно обратился в прах.

Некоторое время они молчали.

– А я вот слышал, – заговорил спустя минуту дирижер, – что наш великий фюрер тоже… того…

– Тише! – зашипел на него ветеринар и быстро оглянулся. – Под трибунал захотели? И пришло же вам такое в голову!