Текст книги "Расскажи, расскажи бродяга. Pulp fiction"

И аз воздам

Шёл по бульвару в самом центре города некто Сидоркин Еремей Пафнутьевич. Ну и шёл бы себе, как говорится, в указанном направлении. Дело было не в наши с вами дни, но и тогда этот вот субъект смотрелся как-то не очень по современному. Отлично пошитый твидовый костюм в очень крупную клетку, жилетка и тонально выбраный галстук, гамаши над туфлями из кожи гюрзы, да массивная трость с рукояткой из серебра в виде оскаленой головы обывателя Занзибара, а может Калахари или Сахары! Давненько закончились те времена, когда он, будучи сотрудником Торгсина, скупал везде где мог бриллиантовые изделия, золотишко, платину, картины великих мастеров и фарфор фабрики Попова. Награбившие всё это в ходе Великой революции питербургские воры, пролетарии и мелкие лавочники, не несли хабар в скупки, поскольку возникал очень простой вопрос, а где ты, такой, сякой, немазаный всё это приобрёл? И, на цугундер! С последующей конфискацией! Ведь лозунг «Грабь награбленное!» несколько видоизменился и перешёл от обывателя к государству! Да и на Великих стройках кому-то надо было работать! Во время Отечественной войны субъект нашего рассказа пахал в области распределения. Сменив костюм на полувоенный френч, галифе и сапоги, крутился просто волчком, посещая районы и пункты выдачи, да инспектировал прибывающие в город продуктовые запасы, лимитировал квоты, но и себя не забывал. Создав сеть своих людишек на подхвате, менял уже в чуть ли не в промышленных объёмах еду на сокровища, и всё это в городе, где ежедневно умирали тысячи жителей от голода! Его комнатка в коммунальной квартире на Суворовском тогда ничем не отличалась от всех соседних. Холод, воды нет, туалет не работает, из еды только двести грамм хлеба с добавлением промышленной целлюлёзы, да горсточка семечек, затерявшихся в недрах буфета ещё с довоенных времён. А в потаённых местах по городу были и склады с едой, и тайники с нечестивой добычей. «Кому война, а кому мать родна», – восклицал про себя Еремей Пафнутьич, сидя в комнате на Суворовском! Вот, говорят, евреи – люди предприимчивые, на гавне сметану снимут! А где они те вражины? Кто на фронте, кто помер, кто в эвакуации! А мы тут оборону держим. Из города не бежим, в блокаде сидим! Во как! И к водочке спрятанной всё в том же буфете приложится, даже и очень основательно. А тут звонок в дверь, курьер из Смольного, пора, мол, и за работу, война зовёт, народ кормить надо. Вот в таком разрезе! Пошёл, как сказал Маяковский, в Смольный, работал! Только в отличие от поэта в партию Сидоркин вступил в году 1924 по Ленинскому набору! Уже тогда глубоко понимал, почём сотня гребешки! Кстати, это было любимое выражение его маменьки, свято державшей на Одесском Привозе место с рыбной торговлей. Как писал в анкетах сынок, мама работала на рынке по найму и не имела никакой такой частной собственности. Что было уже почти правдой, купить дёшево у рыбаков, продать дорого покупателям, и где тут частная собственность? Воспоминания приятно грели душу. Для нагуливания аппетита и ради здоровья, персонаж наш делал такие вот променады всякий день. На службе он не состоял, а законченный в нужное и трудное время юридический факультет обеспечил его членством в коллегии адвокатов города Ленинграда. И этим можно было объяснить многое! И квартирку в самом центре, и дачку в Комарово, да и прогулки эти среди бела дня! А вот и турникет, ведущий к выходу. Как раз приехал и остановился трамвай. И тут Еремей смело вступил на мостовую. Обходя вагон, он никак не мог видеть, что за ним скрывается быстро мчащийся автомобиль. По законам ОРУДа машина должна была задержаться на остановке и пропустить пассажиров. Последнее, что увидел Сидоркин, был черный капот Эмки, затем последовал удар, и он потерял сознание.

В себя Еремей Пафнутьевич приходил трудно. Сильно болела голова, завязанная давно заскорузлой окровавленной тряпкой, трудно дышалось. При этом в боку его что-то скрипело. Руки и ноги сильно ослабли. Почему-то всё это помещение медленно качалось с боку на бок, а затем ухало глубоко вниз, отчего из глубины желудка поднималась тяжёлая масса, стремящаяся извергнуться наружу. Воды, – попросил он, но его никто не услышал. Свет, хотя и в немногих количествах, здесь присутствовал. Оглядев себя, Сидоркин страшно удивился. Он был одет в рваные кирзачи, заблёванную, покрытую кровью гимнастёрку и солдатские бриджи. Одежда была неимоверно рваной. На груди имелись две золотые полоски, говорящие о двух тяжёлых ранениях! Окончательно потерявшийся Еремей впал в тяжёлое забытьё! Очнулся же он от сильного удара в спину, что заставило его ощутить неимоверный приступ болей. Слышь, мосол, вставай давай! Из-за тебя весь конвой стоять не будет! Вологодские придут, так отметелят, что тебе и не снилось! С трудом повернув голову, Еремей увидел человека, как и он одетого в солдатскую рванину. Ты кто? – спросил он у незнакомца. Мойдодыр, не видишь что ли! И подхватив его под руки, помог подняться. Встав и идя к световому пятну в центре этого помещения, Сидоркин внезапно понял, он находится в трюме баржи. Широченные, просто и грубо сколоченные из грязного неструганного дерева ступени вели вверх, а доносившиеся оттуда крики чаек подтверждали его догадку. С трудом оказавшись на палубе донельзя замусоренной баржи, Еремей с ужасом увидел строй подобных ему оборванцев в отрепьях военной формы. Четверо в строю вообще были без двух ног, ходить не могли и сидели на соединённых вместе досках, оборудованных по краям большими подшипниками. В руках они держали деревянные палки, с помощью которых и передвигались. В это время подошедший с берега старшина милиции по головам пересчитал новоприбывших, принял от старшего конвоира какие-то бумаги, расписался и приказал сгружаться. Минут через десять грязные обитатели баржи оказались на берегу. Сентябрь в этих местах не был тёплым. Дождь легко сменился мелким снежком, а налетавший с моря ветер пронизывал насквозь. Старшина объявил, что родное государство взяло на себя заботу о ветеранах войны. Все они будут жить здесь, на Соловках, совсем бесплатно, получая трёхразовое питание, еженедельную баню и медицинское обслуживание. Выезд на материк воспрещается категорически. Для особо неровно дышащих из числа прибывших тут имеется карцер и прочие хорошие, местами приятные, занятия. Почта раз в неделю. Свои письма все обязаны сдавать коменданту общежития! Вперёд! Темнело, дорога шла в гору, но минут через сорок цель уже была достигнута. Переоборудованная под общежитие старая монастырская гостиница приняла в свои недра очередное пополнение с материка. А Еремей Пафнутьевич Сидоркин скончался через сутки от пневмонии в местном лазарете и был похоронен на кладбище, где ранее хоронили зк из «СЛОНа», под порядковым номером. Имя своё он никому так сообщить и не успел!

П.С.

«ОРУД» – Отдел регулировки уличного движения.»

То что сейчас ГАИ.

«СЛОН» – Соловецкий лагерь особого назначения.

Мозги набекрень
«Проза умалишённых.» Подарочное издание с иллюстрациями!

«Там жила одна старушка, красотой светя простой, симпатична как игрушка, к ней солдатик на постой! За солдатиком пожарный, сразу после домовой, образ жизни был аграрный, но характер чумовой!» Анти Мойдодыр!

И вот под эту незамысловатую песенку все четыре куриные ноги избушки выполняли достаточно сложный танец, одновременно напоминавший смесь наурской и чардаша, в тоже время вырывая пучки травы и делая из них подобие гнезда. И вот уже поднатужившееся строение произвело из недр своих необъятных ровные кубические псевдояйца деревянного цвета! Дуже естественно, что в таких условиях должна была жить, да, откровенно говоря и жила, бабушка-старушка, ласково называемая в сказках русских громким именем Баба Яга! Сейчас одетая в сарафан, кокошник и кику дама сидела на резном крылечке избушки, ловко перебирала лещину лесных орехов, бросая листики прямо к самому подножию своего строения. Так что судя по всему, подготовка к зиме шла полным ходом. Погоды тогда стояли у нас прекрасные, августовская жара сменилась тёплой прохладой начала сентября, пока без дождей и всяких там заморозков. Темнело. Внезапно из кустов, окружавших живописную полянку, вышли мальчик и девочка лет девяти, осмотрелись, да и устремились к домовладелице, распевая на альпийском диалекте средне-баварского языка йодли и прочие песни вовсю диких немецких пейзан-бауэров! Одетые в цвета национального флага Бурштин Голштинии данные субъекты рьяно жевали кору хинного дерева, кривились от горечи, но продолжали своё иезуитское занятие. Мадам, позвольте представиться, – сразу начал мальчик. Ганс Аршлейкер со своей сестрой по имени Претцель Шайзеле! Собственной персоной. И, возможно сочтя что сказанного достаточно, а начало разговору положено, продолжил: По заветам великого Меттерлинка, идём за Синей птицей счастья. Я лично как многочлен ЛГБТ сосаете в общем и частичном считаю, что автор был серьёзно весьма болен, как и положено гению, но наша оригинальная трактовка классиков в неких завуалированных пределах сцены является в примоустах и действиях современных режиссёров эманентной перманентностью необратимого, что зело кстати, позволяет им, как и всяким прочим селюкам и рагулям, усомниться в собственных диких выводах. Кривая парадигмы театральной практики, графики её квинтэссенции в постулатах, также как и априорная верность всего произносимого, подменяя взаимный принцип сурового бытия, оттиском коего отныне и до веку является модус вивенди инсуфуциенцио вальвуле трикус педалис, наводят и меня сироту убогого на мысль о неполной, где-то, неадекватности, чисто искусственном сужении до Тартарного схлопа абсурдно-прелиминарных изысканий среди классических уготемпоральных пост континуумов. И знаете, религиозный постулат, легко опошленный предыдущими последователями, совершенно справедливо гласил «Верую, ибо нелепо»! Слышь, бабушка! А куда у тебя все леденцы с крыши делись, да и пряников имбирных вместо стен я не наблюдаю. До нас съели, или на сторону ушли? Ботай, сеструха, да сама секи. Вона старая метлу подвязала и в молчанку играет курва! Как мы по делу, так население воды в рот набрало и помалкивает. Нехорошо, бабушка. Могём и бубны выбить! Я искренне поддерживаю всё сказанное моим братом! – почему-то глухим басом заговорила Претцель. В нашей родной Германии такого не встретишь! У нас даже вернувшиеся нах Фатерлянд из Русланда тамошние евреи честно признаются, что своих они почти не обманывают, а ждут приезда гоев! А тут я гляжу обстановочка прямо противоположная. Ты прикинь, братец! Всё давно уже украдено, вплоть до тушки мерзкой Синей птицы! Я этого так не оставлю! Мы будем жаловаться с братом не в какое-то там русское «Спортлото», а прямо в ЕСПЧ, так сказать, в Европейский суд по правам сугубого еврочеловека, то есть, нас! Огребёте по-полной! Там с вашей гадкой нацией не церемоняться. Это вам-таки не у чухны Мельдоний вместо кускового сахара жрать. И сбитнем сибирианско-русаковским его запивать! Сик! Но, не транзит, не глория, не мунди! Что значит в переводе с человеческого языка: Я кончила, или, прямо говоря, обкончалась. Бабушка! Погодь лысую секунду, мне в кустики надобно, по поводу обкончалости! В эту минуту из кустов вышли тридцать три богатыря, в чешуе как жар горя! За ними кот с гуслями, русалка с отломанной толстой ветвью, и средство передвижения – ступа, шедшая самоходом, как говорится «сама собой», но, игра слов, пока без пилота! Тридцать три богатыря сразу же выстроились в очередь к кустикам, где скрылась Претцель, русалка наша лихонько прилабунилась к Гансику, кот уселся на колени к старушке и грянул: «Если завтра война, слепим пушки из гавна, в жопу пороха набьём, и всех Гансиков убьём!» Начиналась обычная русская пьянка, бессмысленная и беспощадная! Наливай, – проорала ступа, икнула, да и завалилась на бок! «Нас рать, – сказала дева, и не была то Ева! Нам, ступам, всё до фени, из-за природной лени!» После чего мощный её храп легко заглушил звуки сладострастия, поднимавшиеся к тёмному и тёплому небу из глыби природоохранной лесополосы!

Москвич

А хороши здесь ночи! Сколько лет езжу на раскопки, столько и радуюсь красоте такой неземной! Так-то я в Институте археологии слесарем-сантехником, но, как лето, я заявление в дирекцию и сюда на три месяца! За свой счёт. Да только мне и здесь платят как бригадиру, и у местных подработать можно. Вон, совхоз в Багерово, у каждого свой дом, то, да сё, вода, канализация. Чего сломалось, так куда им бежать? Тут ЖЭКов нету. А я вот он он! За бутылку не работаю, плати денежку нормальную! Могу и колодец выкопать, али старый подправить. Тут ведь как. Колодец во дворе, и насос в нём, а вода по трубам в дом бежит, и к кранам, которые для полива участка своего. А там чего только нет. Земли здесь благодатные, сунь ветку, и дерево вырастет, а про овощи всякие я и не говорю. Просто огрузишься. Чернозёмы! А выпивку я и сам куплю, ежели припрёт. Да ладно, увлёкся я! Как Марея моя умерла, я было пить начал. Только опомнился и в руки себя взял. Детей же у нас трое, неможно пить! А пахал я тогда по-чёрному. Отчего жена умерла спрашиваешь? Не поверишь, дурное дело не хитрое! Мы в центре Москвы жили, в Лучниковом переулке, так там во дворе для глаза красы цветы росли. Шары всё золотые, ноготки, настурции, ромашка садовая, много чего! Кругом от машин не продохнёшь, асфальт раскалённый, воздуха нет, а во дворе благодать просто! Так Маша моя цветы подсаживала, так-то она санитаркой в 23 больнице имени Медсантруд работала, да сама себе лопатой ногу поранила. Как положено, плюнула на ранку, растёрла, ну и продолжала свои дела. Домой придя, ноги вымыла, зелёнкой царапину прижгла и забыла про происшествие. А через день нога распухла, в танкетки не лезет. Показала на работе, так её сразу в гнойную хирургию положили. Да видно поздно! Хоть ей прививки от столбняка и поставили, не помогло! Жутко как умирала! Сгорела! А я остался себе бобылём так. С тремя детьми, и тянул их. Сейчас они выросли. Старший на границе, капитаном работает. Да и младшие две мои девки замужем. Одну в Рязань отдали, в Староконстантинов. Она с парнем своим в случайно познакомилась. В ветеринарной академии, слышь, учился! Моя же училище медицинское окончила, нумером семь! На Ульяновской оно! А младшая за прапорщика выскочила. Так они оба служат, аж, в Нарьянмаре! Ты прикинь, как жизнь людей бросает! Моя там тоже на три года под контрактом, писарчук в штабе. Младший сержант уже! Отца превзошла. Сам я только смог до старшего матроса дослужиться! Чудны дела твои, Господи. Я в трудные мои времена стал в церкву захаживать. На Антиохийское подворье, к Фёодору Стратилату! В Телеграфном переулке, в конце она и располагается. Весьма мне для души польза большая от этого дела была. И батюшка случился там очень хороший! Молодой, но обстоятельный! Я как за упокой Мареи свечку ставил, так попросил его ещё и молитву отслужить. С деньгами туго было, пил сильно, так он задарма мне в деле этом помог. Потом, конечно, я ему это дело возместил, как пить бросил! Где, говоришь, церква располагается? Ты Кировскую такую хоть знаешь улицу? Где старый «Детский мир» был? Так по ней идёшь, потом по Кривоколенному старому переулку, и носом в Телеграфный. Перед самыми почти Чистаками! Прудами Чистыми, значит! Да ты москвич, или как? Москвич? Откуда? Из Бронницы? Понял, отчего козёл хвост поднял. Ладно, давай, проехали. Эх, не хотел, да чего-то мне вдруг сильно взгрустнулось. Жена перед глазами как живая! Не поверишь, во сне её вижу, зовёт куда-то, смеётся, манит! Всё, мы проехали это дело! Достаёт непочатую бутылку армянского коньяка. Давай стаканы, помянём жену усопшую! Мы ведь как познакомились. Я с флотов тогда пришёл, а дома сплошной голяк, фуфляк и порожняк. Войну я не зацепил, а прослужить пришлось семь лет. Как говориться, за себя и за того парня! Отец совсем спился и умер. Он с войны без ноги пришёл, вахтёром на комбинате ткацком Роза Красная, что в Тёплом переулке, работал. Мать старая совсем стала, тоже вскоре умерла. Я на корабле нашем трюмным машинистом был, по фановой системе, так пошёл в Домоуправление сантехником. Как-то позвали кран починить, там я жену и встретил. В коммуналке Маруся моя жила, и в больничке работала. Потянуло, и сошлись. Сперва так жили, а как забеременела, расписались честь по чести. Да, ладно! Открывай! Там ставрида в томате есть, хлеб от обеда остался. Открыл? Поехали! Не чокаясь!

Судьба играет человеком, а человек играет на трубе

«Судьба играет человеком, а человек играет на трубе!»

Вот так вот в жизни и бывает. Жил себе человек, ни в чего такое не дул, и на тебе, перекинулся! Да не в смысле там концы отдал, гигнулся, или лапти свои склеил, а в прямом, можно сказать, смысле. Как в сказках полагается: Тут волк с разбегу о пень большой треснулся, и гляди-ка, неслыханной красоты девица стоит и зубки свои лошадиные щерит! Не сказать, что Варвара краса – толстенная коса, но где-то рядом явно полёживала. В философском смысле! Так и я видоизменился до полной внесистемной неузнаваемости. Был я старшим инспектором уголовного розыска по работе с несовершеннолетними. Уф, еле выговорил! Мы то себя и себе подобных операми называли, а вот партийное начальство как начало культ сталинский и его личность развенчивать, так и остановиться не могло! И падалки Хруща уже давно не было, и к Сталину отношение стало заметно меняться, а реформистский зуд как клещ на ладошках чесоточный. Так зудит, что спасу нет! И исчезли тогда опера, но, зато, как в какой-нибудь Франции, появились у нас инспектора, почти как Мэгре из французского Скотланд-ярда. Пардон май факинг инглиш, Сюрте женераль! Или сигуранцы? А, какая разница? Правда ребята с «Отзывчивого» не преминули бы добавить про одну, которая даёт, и другую, что дразнится! Однако, тело в дело, ты вспотела, и «Любе» на раз вертела! Ё-маё! Я так никогда и до сути не дойду. «Видно чёрт нам мутит очи и кружит по сторонам» А. С. Пушкин! Я тут прочитал, что памятник ему, который Опекушинской работы, стал голубого цвета, а это вызывает у москвичей и гостей столицы нездоровый ажиотаж, да и не совсем патриотическое стремление отдельных представителей ЛБГТ сосаети, по-возможности, вот на этом дохлом примере показать связи великого поэта и их болезных, что лично я отрицаю с очень глубоким негодованием! Кстати, о негодовании! Году в 1988 членству моему (это не то членство о котором вы подумали) членство в КПСС, исполнилось ровно двадцать лет. Мы с женой сидели без работы, поскольку стали в глазах Союза диссидентами, хотя всегда были ужасно далеки от такого сучизма! О, ещё в одну сторону шатнуло! Господа и дамы! От книг большая польза бывает. Вот тот же Пушкин голова был! «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать»! Рукопись, оно не рукопись, а на проданную нашу библиотеку мы почти два года выживали. Ну, и с подработками по части писания всякой херни за полных в художественном отношении идиотов из Союзных республик. Им гонорарий, мне доля малая. Плюс жена на машинке перепечатывала творчество народов мира в их лице. А вы подумали каким образом я пишу некоторые произведения от имени умалишённых? Так как с кем поведёшься, от того и наберёшься! А в году мною обозначенном взял я, да и подал заявление в партийную организацию моего последнего места работы – средней школы рядом с домом, о том что категорически отвергая позицию меньшевика Мартова, дошедшего уже до полного маразма со своими нелепыми утверждениями, разрушающими всю прямизну партийного строительства и посягнувшего, аж, на «Голое постановление» тов. Ленина об обязательном участии всякого-якого членюги РСДРП в непосредственной работе, а не только в уплате членских взносов, чего по Мартову было бы вполне достаточно, в связи с чем, поскольку я никакого такого не принимал, о выходе меня из ихих светлых рядов. О чём и писалось с лёгкой грустью и мечтательными ожиданиями! Первой же среди неравных ошизела наша секретарь парторганизации, такой же историк как и я! Миша, – говорит жалобно! – Забери это вот назад, меня же в райкоме партии Ждановском съедят. Мутно это всё как-то! Но, я был жесток и непреклонен. Исключили меня всё же, хотя и побуцкали, ридикюли, морально досыта! Не, я точно до сущностной квинтэссенции не дойду. Обязательно должен быть какой-нибудь зубчик на всякой шестерёнке для сцепки. Кстати, о зубчиках! Жил-был Карзубик. У него, вроде, и имя было, и какая-нито фамилия, но, окружающие дали ему погоняло, и оно к нему приросло! Открою великую тайну, плохие зубы были у воровайки, самому 17 годочков, а в полости рта ужас просто чего такое! Обнесли раз напротив памятника Пирогову, на Пироговской улице, пирожковую. Несёрьёзные воры попались. Нет что бы пойти Банк оф Америка шандарахнуть, или в компании с ядрёным Клуни «Оушен елевен» смастрячить, чёрт их на пирожки понёс. Дверь легко сломали эти тати ночные, да как накинуться на сладкое. Это одних отпечатков пальцев – миллион. Пирожки, пирожные, а стойка из нержавейки там. Гуляй рванина от рубля и выше. И на песочных пирожных следы воровского прикуса. А зубы очень приметные. Утром волчара в моём лице всех и повязал. И правильно сделал. Прикус надо было сявкам вовремя выправлять, да зубы лечит! Господи, а начал-то я с чего? Забыл! Всё, ухожу в глухую стойку, ничего никому не скажу. И о чём написать хотелось? Прямо, бардадым классический! В, так сказать, среднесрочной перспективе! Вспомнил я! Не успела стриженая девка стринги со стразами Сваровски, или кого там, снять! Стояло на Пироговке в те поры стеклянно-бетоно-оловянное здание в виде куба, «издаля напоминавшее ООН!» Располагался в нём целый Институт гастро-энтерологии. Так начальник отдела кадров, бывший сотрудник Пятого Управления КГБ вдруг понял и категорически осознал – заворовали! Все тырят, от пищеблока до хоз. двора, и от врачей до санитарок. Несуны и несушки в самую цику ядрёного и процветающего социализма вносят «свой, пускай и очень скромный вклад!» И позвонил этот вот начальник начальнику Первого отдела МУРа, полковнику-легенде Маракову, а означенный товарищ, путём сложных изысканий, вспомнил о моём существовании. Так перекинулся я в такого фельдшера Городской санитарно-эпидемиологической станции, получил удостоверение у бывшего открытого, а ныне тайного сотрудника жизненно важных органов, кадровика, и приступил к работе по дератизации, то-есть, истреблению крыс в хирургии! Но это совсем уже другая история!