Текст книги "Эх, Россия. Pulp Fiction"

Поездки

Поехали муж с женой из Бердичева во Жмеринку. На машине, конечно! Дел у них было немного: навестить тёщу, родне подарки кое-какие передать, да и всё, пожалуй! Путь по нонешним временам не дальний, проблем, вроде бы не предвиделось, так что планировали после и к морю съездить. Крым в пределах суточной досягаемости, отдыхай – не хочу! Благо в своё время муж прикупил хибару не хибару, а так, типа из камня сложенной однокомнатной квартирки с сортиром на улице, да сеновалом и погребком во дворе. Там же летняя стряпка была. И зимой можно было жить, да нужды не было. Забор, черешня старая огромная, пара абрикосовых деревьев, ну и грядки. Ничего в этом году не сажали, а фрукту собрать думали, что бы и компоты закатать, и варенье на зиму припасти. Дело было в июне, самом конце, машина их прозывалась «Лада» – копейка, а год на дворе был 1972. Тишь, благодать Божья и в человеках благорастворение! Муж работал на подстанции электриком, да так по соседям подрабатывал, всегда нужен человек, в электричестве толк понимающий. Проводку новую сделать, прибор электрический починить, он и рад. Ну, не бесплатно, конечно! Где вы хохла найдёте, что бы за так трудиться? И правильно. А жинка того чоловика на местной ткацкой фабрике мантулила. На работе страшно ответственной – секретарём профкома. И всё-то на ней, и путёвки в дома отдыха и санатории, пансионат фабричный на Голубом озере, садики детские, да и много чего всякого. От подарков детских новогодних, до заказов продовольственных и разных материальных благ, типа жилой площади распределения! Едет машина по просторам вольной Украины, широко и свободно льётся яркая певучая украинска мова. «Не погано почалы колгоспники рядянского колгоспу „Перемога“ перший рик нашей пятирички!» И далее, по пунктам. Погода хорошая, дорога нормальная, и сало в дорогу взяли отменное. Так что притормозят у обочины, поедят со свежими огирками, здесь же при дороге у старушки купленными, и в путь! Да так, что и мужу, в армии нашей отслужившему как и все мы, песня строевая вспоминается, правда, искривлённая малость! «В путь, в путь, вдуть кому-нибудь.» Шутка солдатская, на реальной правде жизни основанная. «И всё вокруг советское, и всё вокруг моё!» Дети подрастают, деньжата в кубышке откладываются на старость, живем как все люди! А чего не жить? Ни войны нет, слава Богу, ни болезней с эпидемиями! Нех живе вильна наша ненька Украина! Ну, и мы с нею!

Где-то не очень далеко громыхали разрывы. По просёлочной дороге на телеге, запряжённой двумя лошадьми и тяжело гружёной, ехали мужчина и женщина. Дело было на Украине, между местечками Житомиром и Бердичевом. Начало позднего украинского лета, дорога, просёлочная, как и все в округе, была тяжёлой. Глубокие лужи, выбоины и щербины, так и лезли под колёса. Хмурое небо, проливные дожди с грозами и ветрами – ничего похожего на ласковую природу. Да ещё и события вокруг! Немцы вторглись на Украину. В Киеве то Скоропадский, то Петлюра. Еврейские погромы. Сотни как из под земли появившихся банд. Красные, белые, зелёные, махновцы. Даже какие-то ранее никому не ведомые чешские формирования. И куда хрестьянину податься, особенно, если в дом к нему залетел неизвестно откуда артиллерийский снаряд? Правильно, надо погрузить скарб, какой остался, да, не смотря на загнуздани хмари, кочумать туда, где стреляют помене. К тёще, например! Малой жеребёнок-стригунок, бежавший по мокрому лугу за дорогой, заржал. И сейчас же послышался далёкий, но отчётливо приближающийся звук копыт. Деньги заховала, – успел спросить муж? Да в место самое надёжное. Завязала в узелок и между грудей сунула! Дура! В исподники надо было! Туда не полезут! Размечтался. Сразу и полезут. Оголодал народ! Tут подъехали несколько человек, явно первым среди которых был одетый в кожух и папаху, но в тельняшке и ярко красных рейтузах, плавно переходящих в ботфорты, некто. Кто такие? Документы об это место! Мужик достал мятую бумажку и передал. Так, селяне, то, сё. Оттуда. Туда. И что везём, деньги у народа уворованные, помещичьи драгоценности, чи шо? Пан голова, – заголосил мужик. Ниц нема. Усё герман зобрал. Бегим от смерти лютой. Отпустите и вы наши души на покаяние. Отпустим, – заверил начальник. Вы нам без всякой надобности. Грицько! Пошукай чего у бабы между гарбузами! И дюжий парень тут же вытащил оттуда свёрток с николаевскими деньгами и керенками. Вот, глядите пан атаман, чего вражины скрывали от народа! Так, – проговорил тот, лошади реквизируются для нужд отряда. Мужика привязать к дереву, бабу использовать, и тоже привязать. И через полчаса на пустой дороге стояла разграбленная телега, а селянин с селянкой стояли привязанные к дереву. Никого вокруг, дождь припустился как из ведра. Мужик вздохнул, вслух пожалел о том, ч то капелюх с накидкой спёрли и проговорил: Галю! Что на нас напали эти разбойники, судьба, что у нас всё отобрали судьба, но видит Бог, то что ты подмахивала атаману – чистое ****ство!

В году 2014 поехали муж с женой из Бердичева в Жмеринку, а потом в Крым, да и пропали. А кто и куда их прибрал, про то Бог ведает. Убили, наверное. А может в Российском Крыму спасаться остались! Вот и весь путь Украины. Лучше быть частью сильного государства, чем самостоятельной слабой маленькой страной с большими амбициями!

Интеллигент

Да вы присаживайтесь. А что это вы и в шахматы не играет? Не ваша сфера интересов? Однако, батенька! Я тоже не играю. Не люблю у слабых выигрывать! Последний раз, когда я дал фору в две ладьи Капабланкe, тот по мобиле Ласкеру звонил. Помощь друга оказалась нужна. Чигорин моя фамилие, может слыхали? Домой придёте, сразу в Википедию. Там про меня всё! А что это вы читаете? Лукреций Кар. «О природе вещей!» Сурьёзная книга. Как сейчас помню, ведь это там Кар пишет, что всё на свете состоит из маленьких таких живчиков. Навроде сперматозоидов! В какие глубины поднялся, и тут же опустил состояние Ньютона и Эйнштейна до небес. Я вот тоже недавно для себя открыл интересного автора. Ювеналом прозывается. Наверняка слыхали про ювенальную юстицию? Его изобретение. Таких как он и вовсе всего-ничего было и есть. Ян Аммос Конецкий, Сперанский, Жискар де Эстен, да Песталоцев. Корифеи. Это вам не балет Большого театра! Вот там чего придумали. Наперво наберут пацанву в танцы, гоняют как лошадь на корде, а потом, методом проб и ошибок, и антинаучного тыка, выделяют группу. Так сказать, верхушку, сливки массовки. Да и называют их корифеями. Ты прикинь? Только за то, что в балете выжил – корифей. Знаешь, как переводится? Из Коринфа. Город такой в Израиле. Тут тонкая линия игры. Корифаны и корифеи. Всё у евреев схвачено, за всё заплачено. Хочешь быть корифеем, корифань с Израилем. Во чего творят, волки! Я и на идише ихнем могу. Размовляю! Так что газету тут старую добыл, да не одну. Антик с гвоздикой. Одна из Израиля самого. Для нас писана. Так и обкладывают. Мол «Идиот ахроном!» Во! Агроном, в смысле! По сельской части. А другая вовсе советского периода. «Штерна» обозначена. В приколе, «Звезда». И не просто, а с нашим Дальним Востоком эту муть связали. «Биробиджан штерн», ты понял? Где тот Биробиджан и где Штерн? Открой энциклопедию, там этих Штеронов, как свиней в стаде бисера. Христос о них говорил, когда зверюги из людей вышли, да и в Чёрное море бросились. Всё поотравляли. Там теперь на глубине после высоты в двести метров гольный сероводород! Вот от них и остался. Только море евреи к нам в Россию перенесли. Вместе с татарами. Пренцендент такой создавали. Касимовские татары, хазарский каганат, акстраханское, казанское и крымское донские казачьи войска. Так и шли ордами. Прямо через Москву, до самой Сибири. Китай по-пути открыли и чай пить научились. До этого, страшное дело, ханку одну жрали и на табаке, Первым Петром, царём, привезённым, её для крепости настаивали. Чёрти чего в бочки с выпивоном валили. Ты вот почитай у Чапигина pоман «Гулящие люди!» Там один бочку в кабаке на Москве опрокинул со зла, а оттуда сначала одежда всплывала, а потом и люд утоплый пошёл. До тридцати попов-растриг одним махом насчитали! Хорошо хоть дальше считать не умели, а абаки с калькулятором не завезли из Израиля.

На Дону Степан Разин озоровал с братаном Фролом и с ягодицами. Тьфу! Не ягодицами, конечно, а с гулящими лицами. О сём и название говорит Чапыгинское. Псевдоним, наверно. Чапыги – ручки плуга, я специально интересовался. Все перекрасились. Губельман стал Ярославским, Штрифель – Каменевым, а Зиновьев – Губерманом. Или Губерман Зиновьевым? Жуть. А один вовсе все рамсы попутал! Дворянин и революционер Исецкий стал Григорием Соломоном. Кто куда, а я ряды нас, голимых, пополню, – так наверное думал. Ни хрена себе голимые. Так понаписал в книжице «Среди красных вождей», что нам бы всем так. У каждого в мешке камни драгоценные на случай ухода в подполье, у всех икра чёрная ложками, а кофе только по утрам. Некоторые от такой диэты даже в обмороки шибаются. Как Цурюпа, продовольствия народный коммисар. И какой осёл крепкий кофе будет под икру пить? Вот и шибануло! А когда осетрину привезли с Каспия, даже делить не стали. Всё детям отдали. Работников аппарата. Ну и родителям их. Какой же осёл одной осетриной детей кормить будет? Чешую, конечно, в хлеб пайковый добавили. Делить так на всех! Агрономы, сам понимашь, идиотовые! Я тут на пенсии сейчас. Хватит. Стаж огромадный. Я ж ещё в давние времена мантулить начинал. Тайга, вышки, собаки, а мы, радостные и удовлетворённые, на работу не идём. Законники! Ладно! Покедова, дядя! Случь, вопросы какие возникнут, я тут часто бываю. Перетрём. Пошёл! Да! Насчёт шахмат. Мы, люди знающие, так и говорим: Хода нет, ходи с бубей. Ну, а коли нет бубей, то сперва по роже бей! Шутка такая, научная. Иду!

Конец эпохи

Старик Пуго Гримальдыч сидел на чердаке дома и смущался. Давно прошли те времена, славные и былинные, когда он, домовой в законе, вёл активную жизнь, не нуждаясь в глупых пряталках. Давно! Всё началось осенними днями в году семнадцатом. Город погружался в хаос. Не работала ни система отопления, ни городская электростанция. В Белом городе стреляли. У Земляного вала что-то мрачно и ярко горело. А в районе Кремля и Воздвиженки бухали уже и артиллерийские орудия. Дом его стоял на старой Лубянской площади. Четыре высоких этажа, стены в два метра из кирпича, общественный сортир во дворе. Длинные коридоры гостиницы причудливо прерывались лестничными проходами. Из-за своих таинственных переходов дом всегда был излюблен людьми неправедными, уходившими от погони, или наоборот, искавшим здесь, в самом сердце и центре Москвы место, где можно бы им было удовлетворить преступную страсть с мужчиной-партнёром! Жил в доме приезжий люд, так как нумера стоили не дорого, а по первому этажу шёл ряд магазинов, предназначенных уже для публики рангом повыше. Всё же самый центр. Народу уйма шло и по Мясницкой, и по Большой Лубянской от Стретинки, да и снизу от Ильинки, Варварки и Солянки! Правду сказать, не в те роковые дни. Люди предпочли отсидеться от грозных событий за стенами жилищ, как и некая птичка, любящая прятать голову от опасности в песок, считая, нет на глазах, значит, и совсем нету. Домовой людей не винил. Он и сам тогда, с его прожитыми годами, жизненным опытом и послужным списком, ничего совсем плохого в те дни не ожидал. Ну, постреляют как в пятом, ну с ружьями и бомбами побегают, да и всё, успокоятся! Похоронят сколько-то, поговорят, люди же, и, тишина на чердаке! Не тут-то было. Как никогда быстро поменялся люд, проживающий в номерах. На дверях появились некие рисованные от руки цифры, обозначающие теперь уже номер комнаты, исчезли ковровые дорожки в коридорах, там перестали убираться. В блиставшие некогда чистотой гостиничные поэтажные клозеты стало ужас как страшно заходить. Перебои с водой и отсутствие отопления делали своё дело. Hа каждом этаже появилась своя коммунальная кухня со столами и шкафами, имевшими личного хозяина. Там же было единственное место с длинной раковиной и тремя кранами. Больше жильцам набрать воды или помыть посуду было решительно негде. Завыли керосинки и керогазы. Готовка, с десяток борзых жиличек, пространство скучено. Тишина уступила место перебранкам, систематически переходящим в рукопашную. Подвалы во дворе дома использовали какие—то организации. Повозки, грузчики, мат-перемат. И целый поток пешеходов, которые несмотря на огромную надпись «Сортир во дворе», так освоили для своих нужд парадные, что войти туда стало возможно только зажимая тщательно нос и рот пальцами. Правда глаза всё равно резало. Домовому временами хотелось выть глядя на луну, так как такие эмиоциональные перемены требовали и соответственного отзыва! Со временем всё как-то устаканилось. Появились уборщицы и дворники. Домоуправление возглавил шустрый человечишко. Монтёр вставлял украденные жильцами лампочки. Сантехник чинил оставшиеся от царских времён трубы. И только старый сортир во дворе также продолжали посещать подозрительные мужские парочки! Видно на сексуальные предпочтения и смутные времена действовали мало! Постепенно освоившись, наш Гримуальдыч тихими ночами неспешно обходил свои владения. Неисчислимой длины коридоры слабо освещались слабыми лампочками, на стенах висели старые велосипеды, корыта и санки. Стояли детские, сплетённые из прутьев, коляски. Огромные, неизвестно чьи сундуки важно прятали в своих недрах чёрт его знает что. Может и оружие. Но, ВЧК, занимавшая соседнюю сторону Лубянской площади, внимание на такие пустяки не обращала. Как все последующие четыре сменившие её организации! Причудливые тени, окружавшие домового, сливались с тенями углов и неровностей. Опознать его присутствие было решительно невозможно! Пуго Гримальдыч заходил в пустые кухни, время от времени менял смеха ради местами примусы, кастрюли, склянки и бутыли с керосином, словом веселился так как мог. Скандал между жиличками уже был обеспечен, а старому и развлечение, пусть малое. Жизнь входила в русло. Но однажды домовой во сне услышал ужасный грохот. Он выглянул в чердачное окно на улицу и не поверил своим глазам. Маленькая старинная церквушка, стоявшая на углу Лубянского проезда и Мясницкой с грохотом рушилась вниз и горела! Громыхало по всей Москве. Взрыв потряс Большой театр и огромное серое здание ЦК на Ильинском сквере. Горело здание телефонной станции. Взрывной волной от бомбы, поразившей церковь, почти вынесло все стёкла этой стороны дома, однако самому дому ничего не было. Никаких повреждений опытный глаз домового не отметил. Штучная вещь, – подумал старый с гордостью. Умели в старину строить! Подъехавшие «скорые» вывозили в недалёкий Склиф потерпевших. Опять послышались взрывы, и поток жильцов с собранными наспех вещами устремился к станции метро «Дзержинская». Там на глубине около шестидесяти метров было оборудовано бомбоубежище. Пронзительные голоса сирен в городе звучали ещё много месяцев, но случай миловал. Не смотря на близкое расположение важных объектов, бомбы вблизи дома больше не падали. Окончилась война, настали спокойные, даже вполне сытные годы. Дом ремонтировался. В нём исчезли керогазы и керосинки. На кухни пришёл голубой спутник новой жизни – газ пропан! И только дикие споры и ссоры на коммунальных кухнях никуда не исчезли. Вопреки всем теориям никак не могли ужиться вместе отдельные представители построенного окончательно, но ещё не полностью социалистического общества! Tолько нашему домовому до всех этих изысков научной партийной жизни, было как грецкому ореху до мозга, на который орех внешне очень даже похож! Прошли пятидесятые, наступили шестидесятые. Ландшафт вокруг стремительно менялся. Причём такими темпами, что у бедного домового иногда кружилась голова. Сначала исчез фонтан с площади, такой удобный в своё время для пойки лошадей. Точно, свято место пусто не бывает. Оборудовали клумбу, а потом установили высоченный памятник человеку в солдатской шинели и с фуражкой в руке. Снесли до основания старые торговые ряды с их бесчисленными зеленными, молочными и мясными лавками, а на их месте вырос огромный домина, называемый «Детский мир!» Поток машин по площади нарастал. Давно ушли в прошлое часовые со штыками на карабинах, охранявшие КГБ. Дом стоял, дышал и кажется даже любовался собой. У него с одной из сторон центральный вход в Политехнический музей с его лепниной и фресками, с другой музей-квартира Маяковского, напротив КГБ и Детский мир, да ещё и благоустроенный туалет есть со стороны площади, и старый сортир во дворе, куда продолжали похаживать лица, не очень, мы скажем так, традиционной ориентации, или, по-научному, пидоры! Но вот в середине шестидесятых в доме начали пропадать жильцы. Их становилось всё меньше и меньше, а, в один далеко не прекрасный день, не стало совсем. Домовой, да оглушительное эхo, и это всё! А там случилось истинно страшное. Огромные машины с гирями на тросах снесли дом до основанья. Домовой успел быстро проскочить мимо людей ограждения, и залечь серой ветошью у строительного забора. Самосвалы вывезли весь оставшийся мусор, рабочие выровняли и заасфальтировали увеличившуюся площадь, и вскоре уже ничего не напоминало о доме с двухсотлетней историей. Cтарый домовой поселился в огромном камне, привезённом якобы с Соловецкого архипелага Белого моря, и пугает последователей старой Новодворской, плача и рыдая по утраченному дому. А истинные страстотерпцы выдают это явление за истину, подтверждающую их слова о том, что от режима Сталина до сих пор плачут даже камни! И победит ли здесь истина, или, всё же, восторжествует правда, нам расскажет только история!

Жена поэта

Калерия Семирамидовна даже уже не плакала. Так, всхлипывая, чуть-чуть подвывала! Те из нас, кто посмышлёнее, уже обратили, конечно, внимание, на некие странности имя и отчества. И правильно сделали. Имя это в природе имело право на существование, вот с отчеством тут проблема. Кто из нас, где и когда слышал про мужское самоназвание Семирамид? Нет, в древности садики такие вроде как были, одно из чудес света. И прозывались они «Сады Семирамиды». Tут явно про бабу речь шла, а на Руси отчество, отечество то-есть, по мужской линии ведётся, что бы не путаться. Bот у евреев национальность истинно аидская только по матери, а в Торе перечисляют поколение от Адама через всяких неизвестных Тувал-Каинов до первых пророков! Мужиков, значить! И значимая родословная Христа чисто по мужской линии считается, хотя во-первых: Иосиф был для дел зачатия староват, а во-вторых: Понесла и родила Мария от духа Святаго! Но считают по мужской линии! Так вот, наша героиня взяла себе это пышное сочетание слов, естественно для обозначения самоё себя, весьма произвольно, по паспорту значилась она Ксенией Семёновной Среднеедовой. Это было в девичестве. А по мужу Сельдереева. Дама эта давно не работала. В годы далёкие, годы желанные, когда молодая лань Ксюша, окончив спортивный техникум, работала физручкой в школе, на пути её попался молодой, никому в те поры неизвестный поэт. С физической формой у девицы было всё в порядке, мордаха свежая. Грудь и бёдра что надо, так вот и втюрился парень, да так, что и жениться предложил молодой учительнице. Тем более, сам заканчивал Институт, где литературе учат, отчего оный так и назывался – Литературный! А жил в общаге, поскольку был в городе Москве приезжим. Так сказать, вышел, как все, из народа! Дитя семьи трудовой! Стали молодые жить у нестарой мамы Ксюшиной, потом им комнату выделил райисполком, за выездом, но вполне себе приличную. Поэт на месте не стоял, рос над собой, публиковался. Разъезды, ознакомление с глубинкой, стихи и поэмы. Известен стал. И, конечно, достаток в дом. Поездки зарубежные. Творческие отпуска в дома отдыха всякого, квартира в приличном доме. А Ксюша стала Калерией, а, заодно, и Семирамидовной. Ей показалось, что это поэтично и, где-то даже, романтично. Поэт писал про колонны, молодёжь и всяческую борьбу, как за мир, так и против войны. Всё было в цвет, вовсю печатали, значит и платили. Стал наш мастер слова попивать. В одной из туземных командировок до того с местными борцами за мир окилограмился, через окно от чертей зелёных с импортными зажигалками спасаться пришлось. Так домой и привезли. В смысле на Родину. В гипсе и специальной рубашке с длинными очень рукавами. Отлежал сколько то в больничке, погонял чёртиков и домой уже в прямом смысле. А там Калерия. Со скалкой! Пришлось маститому автору пить бросать. У супруги в своё время был не то что разряд, а звание мастера спорта. По толканию ядра, если даст в ухо, то и Вася! А поэты – народ хлипкий, в рукопашных схватках редко участвующий. Не все же Лермонтовы, да и Валерик» в наше время проблема! Никаких «В приклады, и пошла резня»! Или безумных по всем мира меркам Симоновых, что так и норовили жизнь свою не в попойках растратить, а, в крайнем случае, за свою Родину отдать! Вокруг мир катился в тартары, пришла перестройка, за ней ускорение, там скоро вообще чёрт его знает что! Как великий устами бедного еврея сказал: На это только поплевать и забыть! Союз писателей перестал функционировать. Деньги авансовые не выдавали, материально помогать отказывались. Издатели вдруг публиковать перестали, ссылались на его прошлую гнилую направленность как советского и партийного автора и нынешнее неумение зажечь огнём массового читателя, да так, что бы он не только деньгами перед мордой размахивал, стихи и поэмы бежал и покупал. Наступил исторический материализм, о неизбежности которого в своё время всячески предупреждали как классики марксизма-ленинизма, так и ярые демократы, из колымских лагерей, призывавшие страну к возвращению истинно исторических ценностей. Но тут были расхождения. Одни считали, что это должны быть смазные сапоги, гармонь и леденцы на палочках, а другие, европейский прикид и чисто рыночные отношения. В семье Сельдереевых очень резко не стало на что жить! Ставшая опять Ксюшей дамочка средних лет, подумав, вернулась в свою школу. Физруки, как оказалось, и в век компьютеров требовались, да ещё как. И кружок тяжёлой атлетики параллельно вела. Классов у неё, а соответственно и часов стало немеряно. Угроза голодной смерти отошла куда-то в даль, и в сторону. Здоровое начало побеждало, но, к сожалению, не везде. С мужа дипломом можно было попытаться устроиться в школу. Учителем литературы хотя бы! Но от одного такого предположения с ним приключалось нечто вроде родимчика. Вплоть до судорог и пены изо рта. Хрипел, в буквальном смысле этого слова! Жена пропадала на работе, ставила каждую копейку на ребро, а муж ходил по всяческим собраниям и митингам, став вдруг отъявленным демократом. А вот откуда взялась такая сиптоматика, было делом, покрытым глубоким мраком. Член партии, очень приличный человек, и на тебе? Демократ! Нутро что ли поэтическое в эту сторону заворачивает? Да и попивать опять стал. Пока из дома не тащил, но у жены на всякие мелкие расходы деньги требовал. И справедливо. Было время, я на коне был, тебя вёз. А теперь жизнь поменялась. Вот я на взаимный подход рассчитываю. Ксюша баба был нормальная, ни в сексе, ни в мелочёвке на пиво никогда ему не отказывала. Но супруг угрюмел с каждым днём. «Всё молчал, не отведывал щей», – как определил бы его состояние Некрасов. Вставал ночью, курил на балконе, смотрел по телевизору до утра заседания съезда народных депутатов и угрюмо сопел! Совсем перестал стричь ногти, волосы и бриться. А вот сегодня, придя с работы, застала бывшая Калерия мужа в радостном оживлении. Одетый в домашние чёрные трусы, её шёлковый халат зелёного цвета с алыми розами и сандалии, муж сообщил ей, что отсюда только что убыла делегация Организации Объединённых наций, сообщившая ему по секрету о присвоении почётного завания лауреата Нобелевской премии по литературе. И с этими словами её супруг влез на табурет, достал из кармана халата обрывок бумаги и глаголал: Вот текст личного мне и тебе приглашения. Собирайся. Именно в это время и заплакала навзрыд Ксюша. А муж, не обращая никакого внимания на эти её слёзы радости, лихой трусцой побежал на кухню, где, скинув с себя всю одежду и крича о полном очищении от грехов прошлого, сел писать в ответ то, что им названо было вербальной нотой, и, личное так сказать, торжественное приветствие Совбезу ООН в стихах! Тут к всхлипываниям прибавилось некое тихое подвывание. Явственно стало понятно, бурная российская действительность не для слабых умов. Вот уже вторую неделю по воскресеньям и средам посещает жена мужа своего, в иные миры далеко уплывшего, в психиатрической больнице имени профессора Ганнушкина, что на станции метро «Преображенская!» Ничего утешительного врачи сказать не могут. Может время вылечит. А она и сама про это всё знает. Время приходит, и мы уходим. Можно сказать, что и излечиваемся. Она подождёт!