Текст книги "Эх, Россия. Pulp Fiction"

Гауптман

Карпаты, осень 1944 года. Осенние дожди размыли дороги. В лесу мокро и холодно. Тяжёлые от воды ветки старой ели почти полностью провисли вниз, а нижние распластались по земле. Там, на грудах ещё сухих, еловых пожелтевших иголок лежал человек в форме гауптмана германской армии. Под правой рукой у него был автомат «Шмайсер» с пятью патронами в магазине, да офицерский «вальтер» с последним патроном в стволе. Шинель германского офицера расстёгнута, на груди под ней белый шарф пропитался кровью. Человек был в полном сознании, и прекрасно осознавал своё положение. Отсюда ему уже никуда не уйти. В хорошем германском госпитале врачи могли хотя бы попытаться спасти его жизнь, а здесь, в сыром лесу, она с каждой каплей крови сочилась на землю. В служебном удостоверении офицера было написано, что его предъявитель является Паулем Зибертом, капитаном германской армии, служащим в аппарате гауляйтера. И это была истинная правда. Но, как всегда, правда была не одна. В далёком Управлении агентурной разведки Красной армии была папка под грифом «Совершенно секретно» И фото на человека, проходившего по документам этой папки, совершенно совпадало с лицом человека, лежащего тяжело раненым в лесу! Правда, имя агента было совсем другим. Николай Кузнецов. Единственно подлинное имя. А других у негобыло много. Человек умирал. Сильно болела рана в груди, мёрзли руки и ноги. Кружилась голова. Сознание временами отключалось, разведчик впадал в небытие и слабо стонал. Он очень боялся того, что во время таких вот отключек, может стать лёгкой добычей врага. Пауль Зиберт давно перестал опасаться чего-то в жизни реального. За то, что совершил, а за ним шёл целый шлейф убийств высшего генералитета Германской армии, получение агентурных данных, способствовавших коррекции действий армий и фронтов, координация работы партизанских отрядов в лесах под Ровно и многого другого, виселица после пыток была ему обеспечена. Война шла к концу. Советский разведчик Николай Кузнецов был внедрён в германские вооружённые силы на Западной Украине в 1942 году и успешно действовал до последнего времени. И вот только сейчас, под угрозой провала, перестал существовать и служить Великому Рейху гауптман Пауль Зиберт. Со своим сопровождающим, посланным из партизанского отряда Медведева, разведчик ушёл в леса Прикарпатья. Трое суток шли на воссоединение со своими. Вот впереди русско-украинская речь, дым костра, похоже, партизанский бивак. Стоять, – прозвучало оттуда. Пароль! Выйдя чуть вперёд сопровождающий спросил: От кого вы, хлопцы? От кого надо, – послышалось в ответ. Слава Украине, народу слава! Ясно теперь от кого? А мы от Медведева. Свои. Пропустите нас, ребята. К нашим идём. Москали! Кацапы!, – послышалось в ответ. Круши их, хлопци! И тут же ударили автоматные и винтовочные выстрелы. Проводник упал, а Кузнецов успел достать и бросить во врагов противотанковую гранату. Мощный взрыв напрочь разметал нападавших, однако не уцелел и сам разведчик. Такого рода оружие надо применять из траншеи, а он стоял на открытой местности. Вот один из осколков и попал ему в грудь. Резкая боль, кровь толчками бьющая из раны. Короче, ничего хорошего! Хватило сил открыть огонь по уцелевшим. Да и уйти он сумел. Прошёл несколько километров, и силы оставили его. Забравшись под большую ель, разведчик проверил свои запасы. Патронов было не густо. А сколько их оставалось, вы уже знаете. Почему-то в памяти проносились не последние военные годы, когда он то отстреливал прямо во время бомбёжек высших офицеров на вокзалах в Ровно и Львове, то нападал на армейских генералов фюрера прямо посреди бела дня. Ему вспоминались далёкие предвоенные годы, Москва и он сам – жуир и кутила, азартный картёжник и лихой танцор, завсегдатай московских ресторанов и бегов. Кто бы мог тогда подумать, что студент Института международных отношений, красавец Николай Кузнецов, томно и жеманно исполняющий аргентинское танго в ресторане Метрополь, обольщающий сотрудниц секретариата германского посольства и предлагающий свои услуги господам дипломатам, является штатным агентом Управления Государственной безопасности НКВД СССР. Даже через боль Николай широко улыбнулся. Так ярко и чётко в памяти ожил второй этаж открытого ресторана на речном вокзале в Химках. Он сидит на обдуваемой ветром веранде с красивой женщиной. Тут же за столом военный атташе посольства и вторая девчонка. Она, как и он, русская, а вот как раз его дама является штатной сотрудницей посольства. Задача очень простая. Завязать отношения, подставить присутствующую на встрече сотрапезницу немецкому офицеру, а далее дело техники. Конспиративная квартира, попытка употребившего водку офицера к сближению, страшное огорчение при полном раздевании молодой напарницы, и фото секретного отдела НКВД на добрую память. Поскольку это и не девица вовсе, а смазливый юнец, переодетый женщиной! Кстати, сам Николай не имел ни тогда, ни сейчас воинского или специального звания. Да это разведчика мало интересовало! Надо будет, дадут. А умирать так или иначе, придётся. При его профессии, советского разведчика в тылу германского фронта, шансы на выживание были крайне низки! Послышались голоса. Кто-то на западно-украинском диалекте спрашивал про дорогу к отряду Ставра. Стало очевидно – это бандеровцы. А вот, как раз, один из них, очевидно углядев какие-либо следы на траве, сунул голову под приподнятые рукой тяжёлые ветви. Коротко простучал автомат. Раздавшиеся в ответ очереди, нашли свою жертву. Уже умирая, Николай увидел широкий канал, летающих и высматривавших рыбу чаек и белый, очень красивый пароход «Иосиф Сталин», гордо идущий к речному вокзалу. Сунувшиеся под ветви сторонники чёрно-красного знамени Евгена Коновальца и Бандеры с Шухевичем, обнаружили лишь мёртвого немецкого гауптмана, забрали документы, оружие, сапоги и шинель, а затем пошли дальше. Так погиб Герой Советского Союза, разведчик международного класса, Николай Кузнецов!

Баня

Господа! Позвольте мне сегодня открывая заседание Учёного Совета НИИ ниЧАВО, не мудрствуя лукаво, его открыть! На повестке дня нашего собрания доклад профессора Сплетникова Афрония Зодиакыча. Прошу записываться для выступления в прениях. Если у кого-то из вас имеются заранее подготовленные замечания и записки, то передавайте их по рядам нашему Учёному секретарю. Вот он. Георгу Сидоровичу Новокрякову! Итак, Афроний Зодиакыч, мы ждём!

Кхе, кхе! Это не очистка горла, а звукоподражание. По нашему глубокому убеждению, именно такие звуки создавались при взмахивании и опускании на тела поражаемых, всем известные ныне секанцы, именовавшиеся в то время довольно странным для переводчиков на современный нам русский язык псевдословом «веник!» Давно нет на планете лесов! Мы ушли от наглого развязного разбазаривания природных ресурсов под купола мегапоселений, a язык хранит семантические основы этого весьма далёкого прошлого! Ну, а теперь, когда я позволил себе несколько отойдя в сторону, приблизиться к сущности нашей учёной беседы, приступим. Баня русская! Что же это такое в нашем понимании? Если средство достижения чистоты тела, то, как говорят у нас на кафедре, обмакни! Смыванием с наружных покровов остатков отделившегося эпителия и немногих бактерий, стерильной чистоты не добьёшься. В наше время лишь ионный душ с проникновением восьмого порядка позволяет достичь полной стерильности. А в то время, давно скрывшееся от нас за пеленою годов и столетий? Вот то-то и оно! Что же может помочь нам в наших изысканиях? Конечно, древние авторы, чьи дошедшие до нас произведения, пусть и не полностью, пережили своё время. Вот, например, некто Высоцкий! У данного автора есть несколько стихотворений, где отображаются традиции бани. «Баня по-чёрному!»

«Баня по-белому», и ещё, с утраченным названием, но, аже по сохранившимся фрагментам, можно понять, что это баня для инвалидов. Автор нам так и говорит, что, мол, не робей, если у тебя имеется кривая нога или рука. Совершай омовение и всё тут. Не оглядывайся. Здесь все инвалиды! Давний скальд Пушкин, перекликаясь с этими словами, поощряет некие Сандуновские бани, категорически отказываясь пить при этом «Брусничную воду». Вот его прямой текст: «Боюсь брусничная вода, мне не наделала б вреда!» Как мы видим – бани не единичны! Попробуем определить их предназначение. Мне стало всё ясным после прочтения у некоего соавтора, то-есть, единого в двух лицах автора, а это Стругацкий, некоторых разъяснений. Типичные банные выражения: «Дрожать как банный лист», и «Прилипнуть как лист осиновый!» Бани – это клубы по интересам и место исправления наказаний, принимаемых в добровольном порядке и строго индивидуально. Правда, в массовом присутствии других граждан. Баня по-черному, для, так называемого, чёрного сословия. По-белому, для высших слоёв общества и последняя, для лиц, страдающих дефектами тела. Теперь все необходимые для нашего времени пояснения. Веник – средство изгнания бытовых отходов из жилищ того времени. В данном контексте упоминается явно в переносном смысле, как средство наказания, легко очищающее совершившего проступок. Делалось это в «парной», «на полке.» Слова специфические, oчевидно, бытовавшие в то время среди экзекуторов-исполнителей! Bода, от которой отказывается поэт, средство от болевого порога. Поэт, надеясь на собственные силы, не хочет применять мощный и распространённый наркотик! Итак, возвращаясь к двучлену Стругацкому. Два выражения ярко подчёркивают мою мысль. Испытуемый и исправляемый дрожит в предвкушении наказания, а от секатора к обнажённому телу липнут листья прутьев определённого сорта дерева, кстати, известного нам и как «Дерево Иуды», что ещё раз подчёркивает правильное направление моих мыслей! А вот и ещё! Здесь же, в бане, присутствуют «шайки», словарь переводит это слово как «группа людей, объединяемых единым имущественным интересом,» и некая «камёнка» с поддачей жара! Я нашёл объяснение этой загадочной фигуре. Группы людей одного социального сословия, но не имеющие достаточно средств на индивидуальное обслуживание, нанимают банную девку —камёнку, и уже с её помощью, очевидно по-очереди, поддают жару. Что ж! Учитывая моральный уровень людей того времени, нам остаётся только саркастически хмыкнуть и простить! В завершении доклада я просил бы моих коллег быть снисходительными, но критически настроеными. Малое количество материала, и отсутствие возможности проведения реального эксперемента, позволяют мне просить вас быть строгими, но справедливыми!

Председатель: Кто хотел бы выступить с замечаниями. Нет пока! Я сейчас приступаю к зачтению поступившего письменного материала! К нему подходит служитель в синем халате и что-то шепчет на ухо! Позвольте! Вам чего собственно говоря надо? Что? В буфете брикеты свежей хлореллы без талонов и записи? Ламинария пучками в йодном растворе? Господа! Я вынужден прервать учёное заседание. Объявляется перерыв на один час!

Космики

«Старый конь борозды не портит, только глубоко не пашет.»

На этом и застрял поэт. Вспомнились замечания Маяковского по поводу строчек Иосифа Уткина: «Не придёт он так же вот»! О том, что тут среди стихотворения вылез какой-то живот. Можно было бы метру и пренебречь, жить и есть докторскую варёную колбасу всем надо. А если под пиво, то и с удовольствием жить. И есть! Нет, гад! Лягнул всё же! Пойти и мне пива выпить? Hичего! Потом допишу. Всё равно в стол! Привалов встал, поправил свой богатый персидский халат, опоясанный кушаком с кистями и вышел в столовую. Так он иногда называл в своей однокомнатной квартире кухню, со стоящим там столиком и двумя табуретками. Уже ступая внутрь, Василий, а так именно звали поэта, услышал звук дверного звонка. Подойдя, спросил для порядку: Кто там? Брать у него было нечего, да закон есть закон. Пришли, спроси, а потом открывай. Мама его, усопшая, так учила! А папы и вовсе не было. Со слов матери, он геройски погиб, будучи полярным лётчиком. Что там было на самом деле, Бог весть, a ему и неинтересно сейчас! Телеграмма, – услышал Василий и открыл дверь. Cразу же, отстранив его, в прихожую влетели два добрых молодца в пестрядинных портках в полоску, красных кумачёвых рубахах и смазных буйволиных сапогах. Яркие белые пояса, за которыми торчали то ли кривые артиллерийские кинжалы-бебуты, то ли персидские клинки типа кончар, в районе пупа заканчивались тяжёлой бляхой с изображением гюрзы, стоящей на хвосте. Привалов даже не удивился. Многое сейчас происходило в его родной стране после быстрой замены прогнившей, социалистической формации на очень раннекапиталистическую. Пиво и водка появились, колбасы тоже навалом, а денег не стало. Да и профессия поэта, как таковая, в числе нужных не значилась! Требовались бройлеры, диллеры и массмедиариэлторы. Чего это было такое, не знала и не желала знать бедная голова Василия! А вот от колбасы и пива она никогда не отказывалась никоим образом. Но, что бы вот так и в таком виде врываться в однушку, где и взять-то нечего? А зачем? Всё это пролетело в голове и отошло в сторону. В комнату стремительно вошёл средних лет мужчина в лихом костюме циркового клоуна. Привалов, – спросил он? Очень хорошо! Будем знакомы. Светини! Шут королей и король шутов. Гильдия красных шапочек. Разряд – самый первый! Дверь закройте, – мигнул он парнягам на дверь так выразительно, что та мигом была закрыта на замок с внутренней стороны. Привалов уже немного опомнился. Прошу, – проговорил он указывая на кухню. Пройдите пожалуйста в боскетную, а в диванной у меня не очень убрано. Почему тут употребились слова этакие, не мог бы пояснить и сам Василий, но Светини без всяких церемоний последовал данному указанию. На пороге кухни, клоун щёлкнул пальцами, проговорил: Домой, – и его сопровождающие, молча войдя в стену, исчезли из вида! Привалов взирал на всё это спокойно. Антр ну! Бывал он уже в подобных состояниях, бывал, только вот сейчас никак не мог взять в голову стремительность схода с пути трезвости в пучину белой горячки! Никаких причин явных для этого не было. Спиртное потреблялось редко, если не сказать что очень. Жена ушла давно, детей в природе не существовало и, в обозримом будущем, не предвиделось. Отчего ж тут с ума сходить? Значит, всё наяву! Или нет? Посмотрим, – подумал поэт, достал из старого, чиненого не раз холодильника «Свияга» последние две бутылки пива, селёдочный форшмак и поставил на стол. Черный хлеб был, правда чёрствый, а вот масла не было. Гордость Привалова – две ещё советского времени пивные кружки толстого стекла, когда-то похищенные им из «стекляшки», где продавалось тогда пиво, тоже угнездились на столе. Прошу, – как хозяин махнул рукой на стол Василий, и гость не стал отказываться. Уселись, пиво было разлито, а вот на форшмак его, только раз всего и глянув, гость сказал: Спасибо, я уже завтракал. Чем могу служить, милостивый государь? – важно произнёс хозяин, чинно отхлёбывая пиво. Светини попробовал напиток, слегка скривился, и отвечал: Как вы можете видеть, я являюсь клоуном. Не буду посвящать вас в суть этой воровской профессии, просто я постараюсь объяснить, за каким хреном, собственно говоря, оказался здесь и даже пытаюсь пить этот далеко не благородный напиток. Попрошу не обижаться, но на Московском, блин, пивоваренном заводе, нарушены все принципы производства. И, тем не менее, вам я лично чрезвычайно благодарен за дорогое моему сердцу гостеприимство. Так вот. Что быть кратким. Мы, клоуны – космики, давно существуем в реальном пространстве и времени, но сохраняем и свою первозданную и сказочную сущность. Нас очень много, мы везде, преступны по самой своей сущности, и всем весьма и весьма трудно противиться как отдельным клоунам, так и целым межпланетным их корпорациям. Спросите меня, а что конкретно служит объектом нашей преступной деятельности? И я вам охотно отвечу. Но!

Я очень люблю это слово. Позвольте и мне не остаться в долгу и предложить вам угощение на ваш вкус и по вашему выбору. Не забывайте, в пределах своих способностей, клоун-космик может весьма многое. На секунду задумавшись, Василий Привалов вдруг вспомнил очень далёкое детство. Он по какому-то поводу зашёл к однокласнице. Год был, кажется 1952. Точно. Третий класс. Семья была в комнате с очень приличной кожаной мебелью и большим обеденным столом. Обедала. В соседней комнате тихо играла трофейная радиола. Соседей по квартире у них не было, что, по тем временам, являлось огромной редкостью. За столом сидели отец девочки, полковник, ещё какой-то майор, и женщина средних лет, a на столе в серебряной полоскательнице со льдом стоял графинчик давно запотевший от окружающего его льда. Это была «Столичная» водка, с этикеткой, изображающей гостиницу «Москва». Хрустальные фужеры и стопочки. Бутылки минералки «Боржоми». Грибы солёные, в масле и как бы шапочке из свежайшего репчатого лука. Янтарный балык, очень тонко нарезанный, жирный и, даже, просвечивающийся. Сырокопченая колбаса «Столичная», высшей марки, из Москвы с маленькими вкраплениями жира. В Ленинграде делали такую же сырокопчёную колбасу «Ленинградскую», но жира вкрапления были с ноготь. Сочащаяся слезами ветчина и белый сыр с большими дырками. Сливочное масло на малой тарелочке, в виде жёлто-белых розочек. Рядом отварная картошечка, белейшая и присыпанная свежим укропом. А в середине стола преогромная супница с ярко-красным борщом. Стопка различных тарелок с японскими соснами. Серебряный обеденный прибор. Стол был такой, что хотелось побыстрее уйти. Что я и сделал, получив конфету и какую-то книгу, из-за которой и посетил эту квартиру. Не надо слов, – проговорил клоун. Воплощаю! Ейн, цвей, дрей! И всё перечисленное Приваловым, во всём своём великолепии, очутилось на столе в его маленькой кухне. Часть предметов очень привольно разлеглась на холодильнике и даже малой газовой плите. Обеденного столика для всего прибывшего изобилия было явно не достаточно! Вот мы и подошли к самой сути нашей беседы, – сказал Светини. Мы, по харизме своей, похищаем во всех временах и пространствах, то, что даже очень и очень пресыщенным людям во Вселенной и Хроносе хотелось бы увидать и попробовать. А клоунские наряды, шутки и прочая атрибутика, всего лишь необходимая униформа. К клоунам относятся легче, многое прощают, даже и всерьёз наших людей не воспринимают. Что очень хорошо! Через час, плотно перекусив, причём остатки еды, да и посуда с ложками и вилками таинственным образом испарились, Привалов сидел у окна в единственном и, потому, самом любимым им кресле и думал. Он был один. Космик заключил с ним контракт, после чего вылетел в форточку. Василий обязался вспомнить наиболее яркие и вкусные моменты в своей жизни, связанные с её различными сторонами, а космик выплатить ему гонорар с обязательством безболезненного доживанием до 92 лет и обеспечения материально на всё это время лёгким путём постоянных публикаций. В приличных изданиях, как на планете Земля, так и за её космическими пределами. Оставалось выполнить условия договора! Поехали, – подумал Привалов, и приступил:

Дом 2 по проезду Серова внешне был вполне благоустроен. Очень приличный уличный туалет, магазин «Грампластинки», диспетчерская такси и зубная платная клиника. А за углами и книжный магазин, и ателье, и столовая ЦК ВЛКСМ. Не дом, терем-теремок. Внутри картина была несколько иная. Система коридорная, по сорок и более комнат. Длинные коридоры и переходы, туалеты и общественные кухни. Кладовочки, шкафчики и сундуки. Вражда и вонь пригоревших обедов. Сушка белья там же, где и готовили, на кухнях. Стирали, естественно, каждый в своей комнате. Запросто уйти от наблюдения здесь совсем не было трудным. Войди в любое парадное, а выйдешь прямо в противоположной стороне дома, или во двор, который тоже был чудом дизайна. Брусчатка как на Красной площади. Маленький зелёный оазис с четырьмя деревцами, двумя столами, где по вечерам и выходным играли в домино и лото. C утра до вечера во дворе уйма грузовиков, грузчиков, бочек и тюков. Погрузка, разгрузка. Мат, перемат. А ещё и оставшийся от царского времени общественный туалет типа сортир. Мужской и женский. Каждый на три очка, выдолбленных в сером камне. Трубы тоже не меняли со времён может и Александра. Запахи соответствующие, особенно летом. Зато тут имелась всего одна лампочка в тесном ржавом железном обрамлении из прутьев, тускло светившая и оставлявшая в тени большую часть пространства. Это было излюбленное место сексуальных связей гомосексуалистов. Мы, люди простые, не то что учёная девушка Фима Собак. Какие там, на хрен, гомосексуалисты. Пидоры! И всё! Старшие ребята нашего двора гоняли их как могли. Но только вот полностью отвадить не получалось. Договорятся на Плешке, на площади Революции, а куда ты после пойдёшь? Где перепихнёшься? Вот и шли в наш двор. И это, не смотря на то, что суровый и мрачный Комитет Государственной Безопасности был от нас через дорогу, на бывшей Лубянской площади. Не мешало соседство совсем. Сортир-то открыт круглую ночь. Заходи через ворота во двор, иди в угол и делай там что хочешь и с кем хочешь. Удобно! Центр как-никак! Ну, а если припирало, могли легко и днём забежать. Мало ли кто туда ходит? За всеми не пронаблюдаешь! Вот и сегодня два средних лет мужчины прошли в сортир. Один, причём, вышел из выхода магазина ««Грампластинки», так что, если бы он там работал, то там бы и дела свои сделал, a другой вошёл в ворота, огляделся и тоже в уголок. Вроде как по нужде. А чего там можно во дворе увидеть в субботу утром, около одиннадцати, да ещё и летом. Ребятня вся по пионерским лагерям и деревенским родственникам разъехалась, взрослые на работе, выходной будет в воскресенье. Тишина. Мирный 1960 год. Слышь, Века, – сказал один пацан другому. Только они были во дворе и играли в пристеночку царскими пятаками. Точно пидоры подошли. Одеты прилично, пришли с улицы, чего им в нашей срани делать? Они! Иди, глянь. Оба пацана имели лет по тринадцать, одеты были в футболки, сатиновые шаровары и кеды. Обычные московские ребята. Схожу, – ответил Века. Ты, на случай, к Калкану рви, пускай и он выйдет, да Тарана с Папаней прихватит. И ещё, Колясочка, не забудь Мишку-татарина. Бугай! Не помешает. И пацаны разошлись. Века вошел в сортир, пристроился к третьему очку и совсем не спеша начал оправляться. Два мужика вели серьёзный разговор на английском. Шпионы, – ахнул про себя Века. Пидоры и шпионы. Не зря читал он книги про майора Пронина и произведения Николая Шпанова, отлеглись в памяти. А Записки следователя»? На мальчишку стоявшего рядом, мужики не обратили никакого внимания. Часть речи звучала и по-русски. Расслышать удалось мало. «Сам этот ядерный чемоданчик можно поместить под это сооружение. Там двери, а замок мы сменим. Радиус поражения таков, что от вашего Кей Джи Би останется ничего.» А затем опять по английски. Века торопливо вышел из душного вонючего помещения, мужики беседовали. Ничто им помешать не могло. Но это только на первый шпионский взгляд. Очень скоро в сортир поднялись четверо вполне взрослых ребят с нашего двора, и мужики, сопровождаемые пинками, вылетели из дверей. Так их и несли на кулаках, да пинках до самых ворот, где благоразумно остановились. Один из пришельцев даже вовсю пытался сопротивляться, применять какие-то мудрёные приёмы, но «против лома нет приёма! А ломом был наш Серёга Бочаров, носящий кликуху «Калкан». 19 лет. Мастер спорта по классической борьбе, имевший одну извилину, да и ту от фуражки, он как раз был на сборах команды ЦСКА, а выходные проводил дома. Так что его аргументы в споре с неизвестными были весьма весомы! Века, а теперь Василий Привалов, только недавно встретил одну книгу. Некие Шектер и Дерябин назвали её «Шпион, который спас мир». Как советский полковник изменил курс «холодной войны». Так вот там черным по белому значилось. Полковник Советского Генерального штаба Олег Пеньковский был завербован американской и английской разведками. Получил звание английского и американского полковника. Крупную сумму денег. В обмен выдал планы противоракетной обороны Москвы и согласился поместить в центре Москвы чемодан с ядерным зарядом для уничтожения КГБ и создания паники. Но этого не произошло по независящим от него причинам! Василий и был частью этой причины!