Текст книги "Эх, Россия. Pulp Fiction"

Замена

Садитесь, пока! Староста кто? Некто Аввакумов? Известная фамилие. Или тот Абакумов был. Ладно, это к делу без относительства. Хотя, как сказать! В нашем царстве-государстве, если бы его СМЕРШ работал, такого бы бардака не было! Это точно! Кто б Петлюру эту при власти потерпел? Вывели на улочку, два автомата и «Руководствуясь революционным правосознанием и учитывая общественную опасность…» У вас сейчас русский язык с литературою преподаны быть должны, да вот учителки нет. Не смогла притить она сегодня. Обстановка не та. Как Саид говорил «Стреляли!». Только он после этого из ничего возникал, а тут и наоборот вовсе. В нетях оказалась дамочка. Оно, правда, не её вина. Где ж это видано, что бы по городу без войны стреляли? Безобразие это. Вот мне, как завхозу, потом больше всех работы. Вон стёклы повылетали, дерева повалены, трубы текуть. Ого! Танковые пушки бьют. Знаю, наслушался. Я ведь и при совецкой власти служил, и при нашей, украинской. Старшина батальона! Фигура! Это я одних портянок раздал, всем неграм Африки ноги укутывать целых раз по восемь! От холода! Прапорщик, он и в Африке прапорщик. Не хотят портянки, пущай себе повязки набедренные мастрячать. И, аллес капут! Я и в Германии служил. Дикой народ. Тута вон и дивчинки сидять, а то бы я рассказал, как они себя за столом, да и просто в обществе людей, в кантине какой, скажем, проявляют! Это вони одной! Как от еврея – ортодокса в Умани. Я там служил сколько-то, и нюхнул! Ваще, никогда что ли не моются? Или не там? Идёт такой летом, а за ним и над ним мухи вьются. Мол, обед идёт, чи шо! И шлейфа специфическая! Погоны носил без полосок, как, положим, у генерала. Только звёзды покрупнее, так и генерал-лейтенант. Ну, малость подучиться! Я ж, как наш герой, Василий Иванович Чапаев, в академиях не обучался. Во! Это «Грады» долбают! Ё-маё! И всё по жилым домам! Не зря мы в подвал перешли. Целее будем! И чего делать? Домой вам идти всем под обстрелом, или тут ночевать? А есть и пить чего? Ладно! Русский язык. Начнём. Что вам ранее объясняли? Аввакумов! Подскажи. Ага! Язык вечного угнетения украинского народа. Оккупантов. Как искуственное смешение языков финно-угорской и тюркской группы, лишь слегка разбавленное и отлакированное славянской грамматикой! Во даёшь! Ты чего, отличник что ли? Я не повторю всё это даже! Какой группы? Финно-угорской? И тюркской? А это где? В смысле, какие-такие народы на таком вот разговаривают? Мордва, черемисы, венгры, эстонцы и финны! И татары! И русские? Понял! Бельмес? Ашарга кирек? Якши! Это я вам по-русски сказал, сейчас обедать будем, поняли? Хорошо! А про черемисов не пойму даже, кто такие. Про Чебоксары слышал и Чебурашку. А про черемисов бар! На, Аввакумов, нож и хлеб. Дели на всех шестерых, меня включая. И сало держи вот. Жена солила. Хорошее сало. Как она там в Ростове с внуками и дочкой? Ничего и взять не успели, сумку с документами, да воды бутылку младшенькой! Слава Богу, доехали. А я тут с вами досижу, да к Ваське моему уйду. Ополченец. Позывной «Лемур». У него очки со стёклами сильные. Но, дома сидеть не стал. Фершалом на «Скорой» работал, а как сожгли, с автоматом ушёл. Перемену объявляю, большую. Вона, матрасики в углу. Поедите, да спать! Как мы, щирые украинцы, размовляем: «От того козак и гладок, шо поив, та и на бок!» Ну, и козачка, вестимо! А потом продолжим урок. Дуже мне сумно, чого вы такого знаете, что мы, русаки не знаем? Говоря на эстонском диалекте тюркско-черемисского языку!

Пан

Сидел на старой коряге Пан, на свирели играл. Настроение амурное было, но делать ему ничего не хотелось. Наследственность, – подумалось мельком. Папа его сам Аполлон Мусагет, мама – нимфа. Глянул в озерко близлежащее, а оттуда рожа страховидная глядит. Рога, шерсть дикая, глаза косо поставлены, а губы наружу выворочены. Туловище козлиное, на ногах копыта. Ужас чего такое там! Но, с довольно-таки большим бантиком и, где надо! Плюнул в водоём, да стал далее музицировать! Хорош! Нереиды, да нимфы окрестные заслушались. Из своих речек, да лесов повылезли. И всем-то древолюдям-лапидам музыка чудесная слышна. Кентавры мудрые и те разнежились. На всех от неё находит состояние покоя и расслабленности. Тишина вокруг волшебная, потаённая! Но только до поры это. Придёт в ярость или негодование Пан, или обидит его кто, такое начинается, сами боги и те не выдерживают! Отцу на помощь и утеху приходит дочка его неистовая, Паника! И все в полном безумии, да страхе, с места срываются, бегут не глядя куда, и гибнут по дурости собственной, и, не понимая даже, чего боятся и от кого спасаются! Потому и нет врагов явных у Пана. Кто посильнее, заявляет, что связываться, мол, неохота, а слабых никто и не спрашивает. Цыц, да нишкни! Паникёр!

Никакого затишья не было. Спасали бетонные плиты перекрытия. Сухая степная земля, да два слоя бетона, чуть не по полметра. Степан Кухарчук, сержант аэромобильных войск Украины, просто пропадал от жары. Сейчас бы в ставочек у хаты. Залезть по пояс, сидеть, да чай с вареньем пить. И вареники мамины. А жена сало режет, яичню варганит! Тут Степана аж передёрнуло. Свинцовый мерзкий запах сгоревших в бронетехнике тел давно пропитывал округу. Воду подвезли ещё прошлой ночью, но пить её, чуть не вскипевшую за жаркий день было противно. Есть хотелось до одури. Нет, еда была. Армейские пайки своей, украинской армии, и состоявшие из банки килки в томате, супа-пюре и сухого печенья лежали ящиками. Были и трёхлитровые стеклянные банки с самым домашним припасом: закрученным под консервными крышками кем-то из жителей салом, солёными огурцами и помидорами. Только есть всё это было страшно. На солнце рыбные консервы как бы разбухли, и выдавливали на банках выпуклости. Когда их открывали, то и по запаху становилось ясно, не ешь, козлёночком будешь! А про домашние соления и говорить не приходилось. Троих бойцов пришлось отправить срочно в тыл. И были большие сомнения, что они прибыли в госпитал живыми. Степан сидел голым по трусы. Его тельняшка, гимнастёрка и бриджи были зарыты в землю таким образом, что наружу торчала лишь узкая полоска от каждой вещи. Ещё старый дед, прошедший войну сначала в дивизии «Галичина», а затем в схронах УПА-УНСО, попав в советский лагерь обучился там у зека нехитрому искусству борьбы со вшами. Конечно, действовало хуже чем вошебойка, да и в баню бы пора. Но, где там! Вечер опускался на степь. Обстрела не было. А жизнь степи не прерывалась. Где-то кричал коростель-дергач. Тревожно вскрикивала перепёлка. Обычные дела, ну, если закрыть глаза. Откуда взялась эта легковая машина, Степан так и не понял. Подлетев на скорости к его блокпосту, тёмно-красные «Жигули», ещё первого номера, неизвестно как дожившие до дней сегодняшних, распахнули двери, и оттуда вылетела пара мужиков, с эмблемами батальона сил территориальной обороны «Айдар» на зелёной униформе. Красные распаренные лица, волосы, совершенно мокрые от пота, расхристанные, без ремней и оружия, с совершенно безумными глазами. Тревога! – заорал один из них, русские танки, целая бригада, окружили наш батальон. С ними десантники там российские. Дикие! Ужас, ужас! С бородами чёрными, «Аллах акбар», – и всех режут. А головы с собой, звери, берут. Видать, для отчёта. Их там море просто! Еле вырвались! Спасайтесь, кто может, поднимай шлагбаум! И они рванули далее. Степан не терял ни минуты. Народ уже повскакивал на бруствер. И, действительно. Вдалеке клубилась степная пыль. Танки, – понял Степан. И, как был, выбежал на шоссе. За ним рванули сотоварищи. Семь километров степью, большинство босиком и в трусах. Без оружия! И только тогда они обнаружили, что по дороге, со стороны их блокпоста, движется действительно колонна машин. Но флаги на ней были ОБСЕ, а на цивильных машинах следовали корреспонденты.

Дочь Пана как всегда сработала блестяще! В своём президентском кабинете, что на шестом этаже правительственного билдинга, президент Украины Петро Порошенко всматривался через окно в ночной Киев. Кое-где свет ещё был. Веерные отключения электричества не касались здания Парламента, Министерств и некоторых госпиталей. И на улицах, где не работали ни светофоры, ни уличное освещение, ещё местами видны были отблески огня. Разожжённые на перекрёстках в пустых железных бочках костры, помогали редким прохожим дойти домой. Зима выдалась холодной, но температуру в квартирах держали на 12 градусах. Ниже же хотелось, но было нельзя. Могли замёрзнуть трубы с холодной водой. Горячей уже люди не видели с лета! Шёл февраль 2015 года. Судорожно допив из стоявшего на подоконнике стакана коньяк, Петро тут же наполнил новый. Пил он уже третий день подряд, и начал замечать, за тяжёлыми шторами его кабинета поселились какие-то неясные существа, стремительно исчезавшие под креслами, как только к нему кто-либо заходил. Заев коньяк тонко нарезанным лимоном, пан президент тяжело вздохнул. И было отчего! Дела его шли блестяще. Предприятия на территории Росии, а значит и в Крыму, были под арестом. Те, что принадлежали на Украине почти все разрушены, или расположены как на грех на территории Новороссии, и конфискованны, ввиду объявления его иностранным агентом и даже предателем! Россия от него уже окончательно отвернулась, заметив, что иметь дело с человеком, у которого семь пятниц на неделе, практически невозможно. Но и Европа с Америкой в последнее время предпочитают иметь дело с проклятой барышней с косой, так напоминающей выпущенные ею наружу мозги. Гад был Янукович! И чего ему стоило отдать приказ и милую барышню нежно так, да придавить, как кошку, дверью. Я вон на него сколько всего навесил. Одних убийства не сосчитать! А тут ещё одно. Маленькое такое. А посадить за убийство Яйценюха! У, вражина, не нашего Бога! Гад! Успел! Успел, сука, соскочить! Сейчас в Майями, небось, кролик яйцекладущий! Так бы их всех сам поубивав бы! И с этими словами Петро принял на грудь ещё один стакан, гордо себе скомандовав: Господа офицеры! Пьём здоровье прекрасных дам. Локоть выше эполета! Какая-то мысль всё время ускользала из его ослабленного алкоголем внимания. И вдруг всё вспомнилось. Надо было бы ему позвонить в Белый дом. Нет, не в тот, что в США. В российский Белый дом. Почему то в голове у него засела и не исчезала мысль, главой России стал Дворкович! И теперь всё сразу наладится! Петро Порошенко взял ресивер от телевизора и стал набирать код. Результата не было. Тогда он открыл окно, подумав, что работает система антипрослушки. И замер. Этаж был шестой. Улицы и крыши покрывал хорошо видимый отсюда белым снег. Пели какие-то райские органы. И вдруг в голове промелькнула мысль: Вот я тут коньяк пьянствую, а русские танки вступают в Киев! Внизу на улице действительно шла грохочущая колонна. Некому было разъяснить пану президенту, что Кличко – мэр города, получил от горожан Берлина праздничный подарок-оплату бензина и мазута для разовой уборки улиц! Ко дню годовщины ухода небесной сотни, город собирался немного почистить себя от снега. Да всё это уже не интересовало Петро Порошенко. Последний президент Украины распластался на снегу. А во тьму хихикая уходили любитель спиртного Пан и его скромная дочка! Паника!

Дела космические и людские

Последнее, что запомнил Павел, была жгучая боль во всём теле, а затем провал в чёрное небытие. В то же время, сейчас шёл процесс, похожий на обратный. Чернота исчезла, сознание начинало как-то воспринимать окружающее. Цветные круги перед глазами размывались. Радужные вспышки утихали. Их бег медленно останавливался. Вот уже можно было разобрать кое-что из окружающего. Например, огромного голого человека с великолепной мускулатурой. Он был накрепко привязан к стоящему на тумбе металлическому креслу, и отражался в гигантском зеркальном листе металла, полностью, со всех сторон, похоже, облицовывавшем какой-то аппарат. Никого, хотя бы отдалённо напоминавшего человека, здесь явно не было. Но, присутствовало существо, внешне напоминавшее синтетический манекен, с головой, ногами и руками. Белого цвета пластик, или нечто, на него очень похожее. Глаза, выведенные краской на псевдолице. Руки и ноги, свободно гнущиеся во всех направлениях. Именно это, что Павел и стал называть оно, подошло, как бы передвигаясь по воздуху и не касаясь ногами керамического пола. Откуда-то изнутри его головы прозвучал голос. Мир тебе, странник! Я не враг. Сейчас я сниму с тебя ремни. Они были нужны во время процесса твоей регенерации. И тут существо действительно нажало на кнопку сбоку кресла, после чего Павел почувствовал себя совершенно свободным. Только тут он понял, что отражение голого человека на блестящей поверхности чего-то там принадлежит ему. Что это, собственно говоря, и есть он, Павел Спиридонов. Пилот-инструктор сил дальнего космофлота, сгоревший в битве на Нереиде, спутнике планеты Нептун!

Писалось легко. Ксенофонт привстал на вертящемся стуле и потянулся. Слава Богу, дома никого не было. Жена его была женщина простая, преподавала в школе химию, и точно знала, что такое есть валентность! И атомные весы или вес! Ужас просто. Для чистого гуманитария и автора популярных фантастических произведений, такие знания являлись чем-то из области эмпирики, чистого опыта и априорной апперцепции вкупе с трансцедентальным гиперболизмом! Хренотенью, короче. Но жене этого он сказать никак не мог. Для нее до сих пор оставалось загадкой, почему, если ты просто так ходишь и обдумываешь сюжет, то попутно не можешь почистить картошку или сбегать в магазин, или химчистку. Ничего не материального ею не признавалось, а на просьбу купить мужу чего-нибудь вкусненького, коньячку там например, отвечала жена сурово: Спирт пей разбавленный. Для тебя что ли зря Менделеев старался? При чём тут спирт и Менделеев, не понимал Ксенофонт. Однако у жены был постоянный заработок, был у неё и спирт, который она таскала из школы. Так что против рожна не попрёшь. Да и был наш автор мужик покладистый, жену любил, а детей им пока Бог не дал. Хотя и пошло обоим на пятый десяток!

Павел увидел, что сбоку его кресла висит полётный костюм, который был на нём в последнем бою. Скафандра не было, да он и не требовался. Воздух в помещении напоминал насыщенный озоном предгрозовой, и даже дышалось в нём как-то по особенному вкусно. Встав и одевшись, астролётчик ощутил голод и жажду. Но ничего пригодного в еду тут явно не наблюдалось. В это время возникший в голове голос предложил ему пройти за манекеноподобным. Извините, – спросил пилот, может уже можно имя узнать ваше? Я вот Павел, а вы? И услышал ответ: У меня нет имени. Я из сонма мне лишь подобных. Нас столько, что никаких имён не хватит. Можете обращаться ко мне, называя просто – ангел! Ангел, – удивился Павел? В каком смысле? Я, правда, слышал, что у болгар есть такие имена, но на болгарина вы мало похожи. Да и они на нас, – отвечал Ангел. Как вы можете видеть, мы вовсе и не люди. Ангелы мы.

Самое время бы омакнуть перо в чернила, да жалостливое чего подпустить, подумалось Ксенофонту. Типа того, что «Только тут до пилота дошло. Всё это слшком уж напоминает попадание в загробные миры, где каждому даётся по вере его!» И так далее. Ксенофонт встал, сходил на кухню, налил себе в гранёный, на сто пятьдесят грамм, простого стекла лафитник, уже женой разбавленного и также настоянного на свежих мандариновых корках спирта, намазал на кусок белого хлеба кабачковый икры и всё это переправил в себя. Стало чуть-чуть жарковато. В голове забегали солнечные зайчики. Писать сразу расхотелось. А захотелось включить магнитофон с песнями Высоцкого, почему-то плакать, и кому-нибудь пожаловаться на всё на свете. К месту вспомнилась его бабушка, жившая в старом московском переулке в полуподвале с дровяным отоплением, к которой давным-давно можно было прибежать и поплакать в её сильных руках старой русской женщины. Печка тихо себе гудит, а в комнатушке, где с трудом помещаются две кровати, бабушкина и тёти, да стол под окном, старая суёт тебе самодельный молочный сахар, вкусноты необыкновенной! Внезапно защемило вновь сердце, уже по-серьёзному. Боль сжала сердце в кулак, затем слегка отпустила и снова сильно сжала. В голове помутилось. Последнее, что помнил Ксенофонт, это стремительно надвигающийся пол. И, темнота!

Ксенофонт лежал на больничного вида кушетке, обтянутой оранжевого цвета резиной. Как ни было странно, но ничего не болело. Потолок над ним слабо колыхался и шёл почему-то багровыми тенями.

В воздухе стоял ровный гул, и чувствовался запах гари. Слабо, но явственно. Светильников на этом потолке не было, но розовый яркий свет заливал помещение. Оглядев себя, писатель убедился, был он совершенно гол. И даже не как сокол! У того хоть перья оставались, a тут весь его довольно-таки серьёзный волосяной покров был тщательно удалён. Проведя рукой по голове, Ксенофонт обнаружил отсутствие волос и там. Чего это, – подумалось ему? И тут же в голове раздался ответ: Да не люблю я, когда палёными волосами пахнет! Отвечающий голос был низок, густ, и вызывал ощущение боли в дёснах, у самых корней зубов. Ксенофонт хотел встать, но услышал: лежи, лежи! Сейчас, как только действительность для тебя проявится, непременно с катушек сойдёшь. В том числе и с ножных. Или у тебя ложноножки имеются? Выпускай, пора! Ощущай, ты – В Аду! И откуда-то из-за изголовья его лежбища выкатилось курьёзное существо, сантиметров около шестидесяти ростом, с копной чёрных курчавых волос, рожками и покрытым вьющейся шорсткой туловищем. Громко цокая копытцами по керамике, это явление подошло к ошалевшему писателю и ткнуло его в область пупка неведомо как появившейся в руке обычной столовой вилкой, да ещё с тремя зубцами, а, значит, предназначенной для поедания рыбы! Сейчас вот жарить тебя буду, – уже писклявым, а, отнюдь, не трубным голосом заявило это. Ты как любишь жариться, во фритюре, на рашпере или уголях? Да, не играет влияния. Я тебя по-всякому зажарю. Ужасайся. И существо опять использовало вилку. Но уже для того, что бы пощекотать босую ступню писателя Ксенофонта. Судорожно хихикнув, тот посмотрел косо на окружающее и тихо сполз с кушетки на пол. Даже его закалённое воображение писателя-фантаста напрочь отказывалось воспринимать адекватно окружающее.

Пришедшая с работы жена узрела своего мужа лежащим на полу кухни. Он был совершенно цел, но слабо стонал. Пустая бутылка из под семисот грамм разведённого спирта была немым свидетеле происшествия. Гоголь бы по этому поводу сказал примерно так: Как сошёл с лестницы, как вышел на улицу, ничего этого не помнил уже Акакий Акакиевич!

На рынке

Слышь, мужик! Кирпич купишь? Какой? Да вот этот. Смотри, огнеупорный, новенький, да ещё и в газету завёрнутый. Бери, почти даром отдаю. Разговор этот был на строительном рынке, куда Иван заглянул с утра, в расчёте приобрести тёса на строительство нового курятника. Зачем это кирпич в газете, – машинально ответил он вопросом на вопрос, может быть потому, что за русским именем у него шло отчество Залманович и фамилия Ройзман! Да очень просто, – отвечал продавец. Люди-они удивляются, останавливаются, а там где сначала разговоры, потом переговоры. Коммерция! Или, маркетинговый ход если по-современному! Сильно, – удивился Иван. Знаешь чего, куплю я у тебя пару машин. Мне всё равно коровник ставить к зиме. Но это если по цене сговоримся! Да легко, – отвечал продавец. Мы недавно открылись, городок маленький. Работают все свои, себестоимость низкая. Я тебе скидку дам против любого здесь на рынке процентов на двадцать. Но доставка твоя. Берёшь? Беру, – ответил Иван, и достав мобильник созвонился со своим гаражом и главбухом. О цене договорились, Иван сообщил куда надо подъехать его служащим и пошёл дале. Ничего здесь его уже не интересовало. И с тёсом и с кирпичом разберутся без него. Главбух был мужик прижимистый, за копейку горло любому перервёт, а ещё он был отцом сына, женившегося на дочери Ивана, так что и интересы здесь были семейные, так сказать, общие. Делать было нечего, и Иван решил куда-нибудь зайти перекусить, так в утро это не завтракал, да и за рулём насиделся. Харчевня «Три пескаря» представляла из себя дикую смесь российского трактира и итальянской траттории. Уже сам интерьер деревянной, стилизованной под русский терем едальни, нёс в себе черты полной несовместимости. Так деревянный сруб с положенными в лапу брёвнами никак не мог быть порождён самым больным воображением итальянского архитектора. Зато внутри имелся огромный каменный камин, в котором на вертелах крутили довольно большого кабанчика, всякую птицу, а в ближнем окаружении висели колбасы и окорока. Поместился там и кипящий котёл с какой-то похлёбкой. За стойкой гордо стоял худющий, огромного роста человек, в поварском колпаке, белой рубахе, полосатом фартуке, таких же коротких портах, чулках, да деревянных туфлях! Последние штрихи костюма удалось разглядеть, когда повар, а, судя по виду, это был именно он, вышел из-за стойки и начал мастерски крутить кус теста, приготовляя из него круг, помещённый в дальнейшем на противень, залитый чем-то красным, посыпанный сыром и салями, и отправленный в то отделение, которое являлось закрывающейся плитой. Иван присел за стол, заказал для себя жареного гуся, кружку баварского пива и, что бы как-то поддержать романтику заведения, пасту с пармезаном! Сиденьями служили тяжёлые скамьи, а столы просто внушали, мы не подведём, даже если ты закажешь целого кабана и бочку выпивки! Подумав, Иван заказал сто грамм итальянской граппы, решив, выветрится. Да и закусон столь велик и зело обилен, впитает без следа! Обслуживал его коротышка, явно не русского вида. Иван чуть не вздрогнул, когда понял, кого ему напоминал половой. Буратино! Только уже в годах, и позволявшего себе немалые излишества в еде и напитках! Пивной животик, бурые прожилки на длинном носу, да и полное отсутствие волос на голове странного жёлто-розового цвета. Одет этот тип был, конечно, не в ту рвань, в которой ходил в пору своей бурной юности, но его чёрные брюки, чёрную жилетку и белую рубаху повсеместно украшали сальные пятна и капли от пролитых напитков. Принеся заказ, стал этот огрызок рядом и уставился прямо в рот начинавшему с рюмки граппы Ивану. Это было и неуютным и неделикатным. Любезный, – сказал Иван, – Шёл бы ты по своим делам. Я тебя сам позову, ежели понадобишься. Иди, себе, убогий, я по будням не подаю! Но половой продолжал своё тупое разглядывание. Правда в глазах у него появилось какое-то напряжение, а, ежели бы присмотреться получше, то и некая красная блескучесть, плавно переходящая на лицо. Человечек стал наливаться внутренним жаром. Щёки монстра раздвинулись в стороны, рот как и нос стремительно удлинялись, покрывались блестящей серо-стальной чешуёй, и из образовавшейся жуткой пасти стали уже видны желтые кривые клыки. Жилетка и брюки порвались сзади по всей длине, а остатние тряпки упали на землю. Руки и ноги нарождавшейся рептилии превратились в мощные лапы, хоть и короткие, но уже со сформировавшимися огромными, бритвенной остроты, когтями. «Аванти, популо, а ла рис косса, – сам себе скомандовал монстр, – бандьера росса, бандьера росса», и ринулся на Ивана. Но слава Богу, запутался в хвосте и упал. Было видно, что чудовищу понадобится какое-то время для овладения его новым телом! Иван ждать не стал. С огромным трудом перевернув тяжеленный стол на ящера, Иван бросился к выходу, но, по-дороге, немного свернул к стойке бара и с маху врезал худющему повару по физиономии. Затем подскочил к камину, опрокинул в огонь кипящее варево и скинул туда же с вертелов почти готовую снедь. Столб густого пара из камина создал в помещении ту же обстановку в которой орудовал ёжик в тумане. Сзади послышался шум. Монстр с большим трудом, скуля, но выбирался на свободу. Повар тоже тянулся за своим огромным ножом, хранимым за поясом. Пора бы было и честь знать! Иван рванул к выходу. Казалось всё сопротивлялось этому. Скамьи сами по себе лезли под ноги, столы удлинялись, закрывая проход. Но вот она, закрытая дверь. Иван легко выбил её ногой и вырвался наружу. Рынка не было. Вокруг простиралась унылая саванна, со стоящими на отдалении друг от друга гигантскими кактусами, покрытыми яркими алыми цветами. Это событие переполнило чашу терпения. Сознание оставило Ивана, и он тихо сполз на сухую пыльную землю, покрытую пересохшей травой. Когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на свежем воздухе, а над ним хлопочет врач «Скорой помощи!» Рядом стоял худой повар и половой – коротышка. О! В себя пришёл, – обрадовался худой. Слава Богу! Иван скоро почувствовал себя гораздо лучше. И вот что он услышал. Готовка в трактире велась в лучших традициях. Только дрова, никакой химии, типа газа, или углей. И, хотя каминную трубу чистили регулярно, но, повидимому, сажа в ней всё же скапливалась. Она-то и дала мощный выброс угарного газа, отравление которым полностью ощутил Иван! Остальное было игрой собственной фантазии и последствиями. И Иван почти поверил в это, если бы явственно ни увидел, ни половой, ни повар совсем не отбрасывали тени. Иван с трудом поднялся, поспешил распрощаться и решил как можно скорее исчезнуть из этого странного места!

Его машину нашли километрах в двадцати от города. Ивана в ней не было!