Текст книги "Время собирать груши"

Пять правил михаила грушевского

У меня есть пять правил, по которым я живу. Вот они:

1. Никогда не опаздывать. Я пунктуальный до омерзения человек.

2.  Не врать. Все равно хреново получается.

3.  По возможности хорошо относиться к людям.

4.  Как можно быстрее извиниться, если был не прав и нагрубил. К сожалению, я человек возбудимый, поэтому иногда срываюсь и нарушаю третье правило.

5.  Не строить долгосрочных прожектов. Жить сегодняшним днем и наслаждаться радостями жизни по мере их поступления.

Ощущаю себя взрослым человеком «под пятьдесят»

Я не помню, чтобы я когда-то задумывался о своих зрелых годах, что в тридцать лет, боже, надо, как в песне: «Танцуй, пока молодой, мальчик…» Никогда у меня не было таких мыслей. То ли я получал удовольствие от каждого текущего отрезка жизни, то ли по глупости не задумывался…

Я задумался, когда в пятьдесят лет женился во второй раз, а в пятьдесят один у меня Мишка родился. В этот момент я стал калькуляцией заниматься. Я подумал: так, интересно, когда ему стукнет двадцать, мне уже будет семьдесят. Легко считать, удобная такая разница, да и математические способности у меня вполне приемлемые. В общем, я так подсчитывал: молодые люди сейчас женятся не так рано, я женился поздно, а если Мишка тоже женится в 36 лет? Что я смогу в свои 86? В какой форме я буду?

У нас на свадьбе гулял Михаил Михайлович Жванецкий, который произнес несколько гениальных фраз, одна из которых звучала так: «Это такое проклятье – куда ни прихожу, я везде оказываюсь старшим». Это правда. «Я двадцать лет не ходил на свадьбы, и вот я пришел, ребят, и у вас хорошо! И это хорошо». И он еще сказал такую гениальную вещь: «Я только хочу сразу вас предупредить, я все-таки чуть-чуть постарше, но я должен вам сразу сказать: вы не будете все время счастливы, вы очень мало похожи на идиотов, вы будете счастливы вспышками, в перерывах между вашей нормальной жизнью». Только он умел так говорить, конечно. Так вот: по поводу того, сколько мне будет лет, когда Мишка женится, мы как-нибудь с этим разберемся.

Вот мне будет шестьдесят, и столько-то мне будет через десять и через двадцать пять лет. Эти мысли меня не тяготят, скорее забавляют. Это очень интересно. И огромное удовольствие наблюдать (но это моя, может быть, косвенная заслуга), что чем старше я становлюсь, тем лучше ко мне люди относятся. Добавляется какой-то пиетет к возрасту, по имени-отчеству все назвать норовят.

Есть такой спекулятивный момент: ну прекратите, давайте – просто Михаил, мне приятно, что вы знаете мое отчество, но давайте – Михаил. И люди это очень как-то тепло воспринимают, смакуют эту возможность обращаться без лишнего пиетета, и это очень меня радует. Я с удовольствием представляю, как через десять лет еще, может быть, одну книгу придумаю.

В общем, я даже не могу сказать, что у меня есть какие-то мысли о старении, просто о жизненном цикле… Наверное, поменьше буду сражаться в теннис. Наверное, уже как болельщик не буду орать дурным голосом, когда с судьей не согласен, когда в ворота «ЦСКА» судья несправедливые пенальти ставит. Наверное, еще в каких-то проявлениях буду спокойнее.

Что же касается профессии, то я, наверное, буду до бесконечности этим продолжать заниматься. А почему нет? Вспоминаю великого Жванецкого. Тут, конечно, здоровье, ментальное и физическое… Я просто помню, как был на последнем спектакле Аркадия Райкина, который назывался «Мир дому твоему». Он уже был плох, ему 76 лет было. И он играл этот спектакль уже через силу. И зал грустил, потому что все всё понимали. Да, встречали стоя, провожали стоя, и со слезами. И, конечно, ты же себя со стороны не воспринимаешь и не видишь. Извините меня, Джозеф Байден, если бы он мог понять, с кем он разговаривает, что он регулярно «встречается» с давно умершими людьми… Вот он же недавно рассказывал, что его отец пережил атаку ХАМАС на Израиль. Рассказывая историю одной пострадавшей семьи, он оговорился, и в итоге мир узнал, что 7 октября нападение боевиков пережил его отец, который умер больше двадцати лет назад, что его дом был разрушен, и там был жестоко убит его любимый сын. Конечно, печально, что ты не понимаешь, что ты уже не способен. Но, надеюсь, жена, если что, ущипнет меня за бок.

Мне кажется, что я с годами становлюсь менее занудливым, как ни странно. У меня идет какой-то обратный отсчет… Это не история Бенджамина Баттона все-таки, то есть я не молодею, но хорошею изнутри.

Буквально в первые же часы нашего знакомства мой будущий муж предупредил меня, что он зануда. Я подумала, что это шутка, но это был тот редкий момент, когда он не шутил – Михаил предельно придирчив к себе, и требует того же от окружающих. Впрочем, я называю эту черту не занудством, а педантичностью.

ЕВГЕНИЯ ГРУШЕВСКАЯ, супруга Михаила Грушевского

Мне хорошо, у меня прекрасная семья, меня понимают, холят и лелеют, я отвечаю взаимностью не только Жене, но и сыну, и все у нас очень обоюдно. И меня это сильно радует. То есть я с удовольствием думаю о том, что к семидесяти годам будет еще лучше.

Понимаю, что момент возраста и здоровья имеет накопительный эффект и заботиться о здоровье надо лучше, чем ты это делал в тридцать или сорок лет. Но это не так уж и сложно.

Сейчас пенсия какая-то не очень понятная. Все как-то сдвигается, каждый год потихонечку сдвигается, и если бы я захотел уйти на пенсию, то не получится, так как с 1924 года будет 62 года, потом 63 года и, наконец, 65 лет. Как-то так. И правильно, а куда торопиться? На пенсию должны уходить люди реально тяжелых профессий. Когда рано уходят на пенсию артисты балета, профессиональные спортсмены – это логично. Космонавты и летчики с их перегрузками – это логично. А у меня работа – как в той знаменитой истории про Федора Ивановича Шаляпина. Он всегда возмущался людьми, которые считали труд артиста легким. Они напоминали ему одного извозчика, который как-то вез его по Москве и спросил: «А ты, барин, чем занимаешься?» – «Да вот пою». – «Я не про то. Я спрашиваю, чего работаешь? А петь – это мы все поем. И я пою, когда скучно станет».

И в самом деле, что у меня за работа? Это так, некое хобби, которое приносит приятные дивиденды.

Я не воспринимаю себя как молодого человека, которому тридцать или тридцать пять. Скорее ощущаю себя взрослым человеком «под пятьдесят». Уже носиться, как угорелому, немножко лень. Вместо большого тенниса стал предпочитать настольный – как-то пространства поменьше, не надо туда-сюда к сетке и обратно носиться. Но я вот и в настольном теннисе умудрился травму голеностопа получить. Там был рваный линолеум под ногами – раздолбайство наше фирменное, любимая забава. Это был недешевый фитнес-клуб, там стоял стол, у меня в этот рваный край нога попала, и вот… Но это было давно, уже скоро лет десять как. А сейчас я вполне могу с сыном в футбол погонять. В принципе, все могу, но, конечно, если я сейчас выйду на корт и буду там сражаться, потом у меня неделю будет болеть все на свете. Организм не обманешь. Я думаю, что физически мне пятьдесят и есть. Все факты налицо: утомляемость от длинных перелетов, нет прежней безалаберности. И от того, как ты выспался или не выспался, зависят и тонус, и настроение, и раздражительность.

В общем, шестьдесят лет подкрались незаметно, хочу вам сказать. Но я не знаю… А вот те одиннадцать лет неудачного брака – их надо вычеркнуть? Не из жизни, нет, потому что все-таки дочка, а из общего возраста? Из общего срока давности?

Холостые годы были спрессованы. Помню, какая радость у меня была, когда я убедил маму уйти с работы и стал сам о ней заботиться. Я уже хорошо зарабатывал, отправлял ее в путешествия по всему миру в круизы – и туда, и туда, и туда. Это такое счастье! И очень хороший для мужчины навык, когда ты имеешь возможность заботиться. Она могла бы и обходиться без этого. Понятно, что можно жить без путешествий, это не лекарства, не продукты питания, но это такая радость. По несколько раз в год я ее куда-то отправлял.

А в своей профессии я сейчас себя абсолютно нормально ощущаю. Терпеть не могу невостребованность, а это тоже неотъемлемый атрибут жизни артиста. Когда кажется, что все про тебя забыли и ты никому не нужен. Я обожаю востребованность, когда я загружен, и люблю, когда нечего делать. Но лениться я не умею. Ну, как лениться? В кавычках «бездельничать». Я всегда придумываю занятие, все равно что-то полезное произвожу, но при этом очень даже могу бездельничать. У меня сейчас в жизни бывают моменты, когда я недели две вообще не работаю. И очень спокойно это переношу. Нет-нет, если дольше, если больше месяца – начинает подзуживать. Ну, чего, все про меня забыли? Хотя уже даже и от этого я избавляюсь. Это же все конъюнктура: в один месяц ты всем нужен, а в следующий, наоборот, гуляй, Вася, вообще никому не интересен. И что теперь, с ума сходить? Это же от меня не зависит. Единственное, что взять и пойти на голую вечеринку в одном носке, тогда, конечно, можно сразу вернуться в поле общего внимания. Но поскольку я на такое, скорее всего, не способен, то просто терпеливо отношусь к происходящему.

С возрастом я стал мудрее. Вспоминаю поступки в тридцать и сорок лет и понимаю, насколько был глуп и бестолков, много ерунды намолотил.

Категоричность, резкость суждений, какая-то глупейшая стремительность в принятии решений – это все было свойственно мне в мои 30 лет. И сейчас, по прошествии 30 лет, я думаю, а как бы пошла моя жизнь, если бы я нынешний на ту ситуацию отреагировал? Наверное, это был 1994 год, может быть, 1995-й, не суть важно. Важно то, что это был звонок на домашний телефон (мобильных тогда еще не было), и мне позвонила Кира Прошутинская, знаменитая создательница авторского телевидения, которое они создали вместе с Анатолием Малкиным, ее мужем, режиссером и продюсером. Кстати, именно тогда мы с Дибровым познакомились, и с Иваном Кононовым, и со многими-многими-многими другими – из авторского телевидения вышли многие звезды. Так вот, позвонила мне Кира Прошутинская поздним вечером и сказала, что хотела бы предложить мне стать соведущим программы «Старая квартира». Была такая программа, достаточно популярная, там было несколько соведущих. И она мне сказала:

– Это твой формат. Ты делаешь пародии, мы вспоминаем какие-то эпохи, какие-то давнишние десятилетия, и ты поможешь это воссоздавать за счет своих пародийных талантов.

Расписала мне, почему она именно меня хотела бы видеть. А мой ответ юного дебила был такой:

– Кирочка, спасибо, очень тронут, очень приятно, я тебя тоже очень люблю, но я – артист эстрады, и мое место на сцене, а телевидение – это совершенно другая работа.

Вот такое самомнение, самовнушение. То есть я был абсолютно убежден, что телевизионный ведущий – это совершено другой человек, что не надо даже и пробовать. А она мне говорила:

– Я тебя всему научу.

– Но я никогда не вел никаких программ.

– Я тебя научу, мы все тебе расскажем.

– Нет.

– Подумай, не отвечай сегодня. Давай, хочешь, неделю подумай.

– Нет, я и через неделю отвечу точно так же.

Вот молодой был дебил. Я отказался. И был уверен в своей правоте. По прошествии многих-многих лет, когда я уже имел небольшой опыт телевидения, я понял, что это был очень интересный шанс попробовать себя в какой-то дополнительной ипостаси. К тому же Кира Прошутинская – человек, который о телевидении знает все. И надо для завершения этой истории сказать, что по прошествии уже очень многих лет я на какой-то церемонии встретился с ней и сказал, что перед ней идиот, который… Она лишь вздохнула:

– Я рада, Мишенька, что до тебя это дошло.

Грустно так сказала. И вот это и есть ошибки молодости. Я был абсолютно уверен в своей правоте, и я еще гордился своей категоричностью. Просто дебил, что взять с того 30-летнего дебила…

Сейчас я научился критически себя оценивать. Считаю, каждый должен занимать свою нишу. Моя аудитория – люди от 35–40, не моложе. И нет резона пытаться объять необъятное. Однако в душе сохранились азарт и некое мальчишество.

Появилось, правда, ощущение, что мои работодатели уже намного младше меня, и это какой-то другой мир, с которым сложновато контактировать. Такое ощущение есть на телевидении, потому что приезжаешь, а там девчонки-редакторы, девчонки-администраторы, и они: «А как ваша фамилия?» Надо быть к этому готовым. С этим надо жить. Сейчас такой разброс, что молодые люди в лучшем случае говорят, что их родители, а то иногда уже бабушки и дедушки, «вас очень любят». Все нормально. Привет бабушке. А давайте – видео? Давайте. Можно с вами сфотографировать? Можно. Зато сейчас не надо на этих огрызках гнусных расписываться. Это раньше люди начинали судорожно извлекать какие-то там салфетки. «А у меня нет ручки. А у вас есть ручка?» Ты еще должен найти ручку. Сейчас никто не просит расписаться. Бац-бац, физиономией поработал – и свободен на весь день. Одно удовольствие! Нет, я спокойно отношусь к тому, что где-то меня не признали, не заметили. Если взрослый человек – это какой-то у него пробел в образовании. Но и то с этим можно жить. Как сейчас путают публичных людей, как нас всех путают… Сейчас такой ветер в голове у людей, такая пурга. А молодые просто понятия не имеют. Для них что Райкин, что Жванецкий, что какой-нибудь писатель – никого и ничего не знают. Но зато они знают, что такое криптовалюта, а вот я этого уже никогда не пойму.

Я сейчас член Совета директоров Российского авторского общества. Получаю зарплату, помогаю, и в определенных вопросах я ценный человек. Просто это так произошло. Я по кругу помогал всем – друзьям, знакомым, малознакомым, и в какой-то момент это сработало. Я помогал бескорыстно, а тут, оказывается, это может быть работой, которая не требует постоянного присутствия. Я не должен каждое утро приезжать и по часам отрабатывать рабочий день. Очень комфортное для меня состояние.

Мне интересно было бы, например, озвучивать аудиокниги. Но мне никогда не предлагали. Зато доводилось на больших городских праздниках, на стадионах, на огромных площадях читать какой-то безумный текст, который режиссер или сценарист прописывал, что-то там про историческую ретроспективу, про день города… Надо было с листа какой-то незнакомый текст читать, и у меня очень хорошо это получалось. Это же нарабатывается с годами. Ты уже смысловые акценты чувствуешь, одно слово читаешь, а пять вперед видишь и понимаешь, куда надо интонационное ударение ставить. Голос – это мой хлеб, мой рабочий инструмент, рабочий орган. Естественно, я слышал про Иосифа Давыдовича Кобзона, почему он пел всегда по шесть-семь часов концерты? Мне рассказывали, что у него была какая-то мозоль голосовая, которую он как бы смывал, как бы удалял в процессе пения. То есть на четвертом часу он пел лучше, чем на первом, а на восьмом – вообще несравненно. Я не сравниваю себя с великим певцом, но точно понимаю, что есть что-то от природы, а есть наработанное. Есть подача, громкость и четкость артикуляции, которая меня выручала множество раз, в частности на концертах, на стадионах, когда вдруг одномоментно вырубался и свет, и звук. И вот сидит значительное количество тысяч людей, и что? Их надо бросить и оставить наедине с этим свистом, гулом недовольным и желанием вернуть свои деньги обратно? Или их надо развлекать? А как их развлекать? Я пантомиму показать не могу. Поэтому подбегал к трибуне и орал. И это выручало. Спасал организаторов, потому что отводил от них угрозы и обвинения. И коллег, кстати, тоже, потому что все зависят от того, чтобы концерт прошел адекватно.

Я стараюсь диверсифицировать возможности зарабатывания денег. Ведь когда тебе уже столько лет, ты понимаешь, что можно зарабатывать не только основной профессией, но и применять себя в других ипостасях. Возможно, у меня мог бы появиться свой ресторан, где я бы мог стать хозяином атмосферы. Но это пока гипотетически.

Вообще у евреев принято желать жизни до 120 лет. Так что я в середине своего жизненного пути.

Продолжение следует!

Вкладка

Мое единственное фото с отцом…

Яковом Измайловичем Грушевским

Где мои семнадцать лет?

С любимой мамочкой Инной Мироновной Грушевской

Мой смысл жизни – Мишутка

Жених и невеста – мы с Евгенией

Все Груши в одной корзине: я, дочь Даша, жена Евгения, сын Мишутка

Два Михаила. Найдите 5 отличий

Грушевские. Золотой состав!

С самым благородным хоккеистом в мире, моим кумиром, Владиславом Третьяком

С Михаилом Шуфутинским. Почти близнецы

«Ливерпульская четверка»: Винокур, Розенбаум, Лещенко, я

Мой гуру Михаил Жванецкий. Страна говорит его цитатами

С идейным вдохновителем и самым остроумным адвокатом Павлом Астаховым

С великим джазменом Игорем Бутманом – музыкантом с бездонным чувством юмора!

С самым народным Львом в мире

Михаил Шуфутинский и миллион алых роз на моем юбилейном концерте

Выступаю для любимой публики

Дмитрий Дибров и наша дружба длиной в 35 лет

Мой концертный директор, импресарио всея Руси – Табриз Шахиди

До новых встреч, друзья!