Текст книги "Время собирать груши"

Тот самый «Аншлаг»

В 1996 году мне позвонила Регина Дубовицкая, сказала, что слышала мой новый номер и решила его снять в своей программе. Видимо, к этому времени я уже «созрел» для «Аншлага». Услышав столь приятное приглашение, воскликнул «Ура!» и стал молодым юмористом-аншлаговцем. У меня же не только президенты были в «арсенале», но и Хасбулатов, и Жириновский, и генерал Лебедь, и многие другие. Некоторые даже говорили, что они должны приплачивать мне за раскрутку. Я никогда не отказывался, но денег почему-то так ни от кого и не получил.

Семь лет я плотно сотрудничал с «Аншлагом». У программы была определенная периодичность выхода в эфир, и я там очень часто появлялся. Так что для многих людей я еще долго оставался одним из основных участников «Аншлага», хотя в 2004 году я ушел из проекта. Есть юмористы, которые у массы людей ассоциируются именно с этой программой. Лукинский и Грушевский – для многих фамилии однокоренные.

Да, я участвовал в «Аншлаге» в течение нескольких лет, и я очень не люблю, когда словом «аншлаг» ругаются. Сейчас такая мода есть: обзываться «аншлагом».

Но я никогда не позволю себе ни одного плохого слова в адрес «Аншлага». Для меня участие в этой программе было очень большим рывком. Мне было легко вписаться в производственный процесс, поскольку я всех уже знал. Вроде как был салагой, а, с другой стороны, знал и Винокура, и Клару Новикову, и Шифрина, и Петросяна, и Мишу Евдокимова. Со многими из них у меня были очень хорошие отношения.

Знаю, что эта программа вызывала неприятие. Даже митинги проводились с требованием закрыть и «Аншлаг», и «Смехопанораму» как рассадник вселенской пошлости. Все это было. Многие зло посмеиваются и над Дубовицкой, и над Петросяном, но я не согласен с критиками. Регина Дубовицкая прекрасно организовала это пространство, творческий процесс, смогла собрать вместе разных, сложных людей. Каждый из «звезд» и так собирал полные залы и в «Аншлаге», в общем-то, особо не нуждался. Винокур, Шифрин или Новикова что, пропали бы без этой программы? Хотя кое-кто сделал себе имя благодаря «Аншлагу». Тот же Ян Арлазоров, светлая ему память, и многие другие. Артисты «Аншлага» сами по себе все яркие личности. И держать их вместе в одной команде – непростая задача.

Вот говорят, что большие планеты должны держаться на расстоянии друг от друга. Не спорю. К тому же кое-кто из них не очень-то жаловал коллег. Чем мощнее личность, тем сложнее у нее характер, как правило. Может быть, Дубовицкая – не самый феерический телеведущий и шоумен, но она идейный стержень всего этого дела. К тому же она умела приложить титанические усилия к своему детищу, чтобы был результат. Ведь в 1987 году «Вокруг смеха» называли нафталиновой программой, очень критиковали ее ведущего Александра Иванова, а программа «Аншлаг-аншлаг» – так она тогда называлась – очень быстро стала культовой.

Расстался я с «Аншлагом» потому, наверное, что перестал вписываться в эту программу. А может, мне стало несколько неуютно в этих рамках. Все как-то сошлось одно к другому.

Сейчас меня часто спрашивают: «Аншлаг» – это смешная передача? Если начну воспевать, скажут: конечно, сам же в ней шесть лет участвовал. Буду критиковать, заметят: его же не стало в «Аншлаге», вот и включил «обсератор» на полную мощность. Мне кажется, что «Аншлаг» просто вышел на некий традиционный уровень. Если бы он изменился кардинально, то старых поклонников потерял бы, а зрителей «Комеди Клаба» вряд ли смог бы переманить. Абсолютно, кстати, не понимаю, когда говорят, что «Аншлаг» – тупой юмор, а «Комеди Клаб» – настоящий. Это разные телевизионные явления. Еще бесит, когда приклеиваются к Дубовицкой. А я вам так скажу: Регина – настоящий трудоголик и фанатик своего дела, кто бы и что ни говорил.

Помню, летом 2001 года мы снимали «Аншлаг» в Подмосковье, в Ступинском районе. Регина придумала всех удивить, проехав по подмосковному лесу на верблюде. Представьте: август. Московская область. Верблюд. И она верхом. Не знаю, может, верблюд испугался такого количества юмористов, может, он видел раньше Регину Дубовицкую по телевизору и узнал, но только ни с того ни с сего взбрыкнул, и Регина полетела на землю. А там коряги, шишки – жуть! Звезданулась со страшной силой! Мы были в шоке. Ее отвезли в больницу – переломов, к счастью, не было, вернулась она с перевязанной рукой. А вечером у нас были посиделки у костра с анекдотами и байками. И Регина как ни в чем не бывало вела программу.

Регина Дубовицкая, между прочим, была редактором программы «С добрым утром» на Всесоюзном радио. В 9.15 утра каждое воскресенье звучало: «С добрым утром, с добрым утром и с хорошим днем!» И она там находила то Винокура, то Мишу Евдокимова, то Фиму Шифрина. Регина устраивала мини-концертики, где можно было бы собрать каких-то людей, зрителей, посадить в зал, чтобы записать, чтобы смех звучал. Она очень многим помогла, и у нее было особое редакторское чутье. Не факт, что она на 100 % угадывала, но, безусловно, чуйка у нее имелась.

Потом она пришла на Первую всесоюзную программу с идеей телевизионной программы, и сначала она называлась «Аншлаг, аншлаг» – в два слова. И это был прорыв, потому что это было свежо, очень ново, она там сначала была в тени, за кулисами, подходила с микрофоном к участникам концерта и брала какие-то заготовленные интервью.

Чтобы было понятно: «Вокруг смеха» – это была программа больше не про артистов, а про писателей. В «Вокруг смеха» выступали больше не артисты разговорного жанра, а писатели-сатирики: Веселовский, «Литгазета», «Рога и копыта», писатели, Семен Альтов, и Жванецкий там изредка появлялся, и другие. Ведь Сан Саныч Иванов – он же литератор все-таки, а не артист. А Регина Дубовицкая подарила стране актерскую программу. Она презентовала Мишу Евдокимова и Яна Арлазорова, и Ефима Шифрина вывела на телевизионную публику, и Кларочку Новикову. Да, где-то они и сами участвовали, в каких-то отдельных программах, но это была регулярная программа, которую смотрела вся страна. И в программе все были: и Хазанов, и Жванецкий, и Задорнов. А Задорнов вообще вел первые выпуски «Аншлага».

А потом началось то, что я называю «элементом наркотика», когда ты в кадре и отучиться от этого невозможно. И в какой-то момент произошло вторжение в публичное пространство. Но публика устроена так – она быстро подсаживается, и с какого-то момента произошло как Ленин и партия – близнецы-братья, так и «Аншлаг» с Региной стали близнецами-братьями. Но заслуги у нее колоссальные: она находила артистов и авторов. Регина была фанатиком этого дела.

Когда наступает момент отторжения? Это поди – почувствуй. Сейчас программа «Аншлаг» не умерла официально. Да, кто-то ушел, кого-то не стало. Но приходится констатировать: с определенного момента «Аншлаг» перестал быть программой безоговорочного знака качества.

Я провел там несколько лет и очень многому научился, в том числе у своих старших коллег. У меня не было фундамента актерского образования, и мне ничего не оставалось делать, как учиться живьем, на ходу, поэтому для меня это был бесценный опыт. Зато теперь я умею хоть сто раз кряду органично расхохотаться над одной и той же шуткой, потому что, когда снимали сценки, Регина из-за своего перфекционизма требовала все время бесконечного количества дублей, и когда одну и ту же шутку ты слушаешь в сотый раз, а все равно нужно хохотнуть, это, поверьте, хорошая школа. Мне можно сейчас один анекдот рассказать восемь раз подряд, и я каждый раз буду искренне смеяться.

Кстати, если вспомнить ту историю с верблюдом, то перфекционистка Регина на нем много раз выезжала, хотя сцена уже и с первого раза удалась и все уже хорошо. И верблюд споткнулся уже на пятом или даже седьмом дубле. Ее увезли в больницу, а вечером по плану – сценка у костра, посиделки, анекдоты, песни… Там Розенбаум специально приехал, Лев Валерьянович, Игорь Николаев. И вот мы сидим, то поем, то шутки шутим. И Винокур рассказывает: «Помню, мы с Лёвкой прилетели, да, потрясающая история… А Лёвка говорит…» Дико было смешно, и мы хохотали. А Регина вдруг заявляет: «А давайте еще один дублик». И опять: «Мы с Лёвкой прилетаем…» Мы второй, пятый, седьмой раз хохочем. А она: «Давайте еще один дублик». И тут Винокур не выдержал: «Девушка, ну вы как будто с верблюда грохнулись!»

Мы смеялись, а она потом нарезала этот хохот на все байки и истории. Вот это Регина умела делать. Она склеивала и потом размещала все равномерно. Не подставляла артистов, она очень трепетно к ним относилась. Если прозвучала со сцены шутка, то телезрители должны услышать хохот. А иначе – артист плохой. Но это был не искусственный смех. Это был смех, снятый на концерте. Если на каком-то концерте она отсняла тонну смеха, то она могла потом его равномерно распределить еще на сто лет вперед. Но это был честный смех, который шел из зала, а она его потом так уплотняла, концентрировала, что каждый артист был просто обложен смехом. У нее никогда не было тишины, даже если человек провалился (а бывало и такое, ну, не зашел номер).

Мои опыты в кино

Мой опыт в кино долгое время ограничивается тем, что в последней комедии Леонида Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода…» я озвучивал Леонида Куравлева, который играл роль М.С. Горбачева. Причем на момент съемок он был еще действующим президентом, а пока фильм закончили, Советский Союз уже успел распасться…

Кстати, Леонид Вячеславович Куравлев действительно внешне похож на Михаила Сергеевича. А вот голос у него совсем другой, и поэтому озвучивать президента пригласили меня. Говорят, что Горбачев фильм смотрел и был в восторге от того, как мы его образ воплотили.

Если честно, это просто феноменально. Я вообще, приближаясь к своему 60-летию (не бог весть какой эпохальный рубеж, но раньше, по молодости, вообще этого не понимал), вдруг осознал, что сталкивался с великими людьми. Например, приехал на какую-то телевизионную съемку, а там сидит Иннокентий Михайлович Смоктуновский. И мы за одним столом, и снимается передача «Под знаком Зодиака». А вот мы с Евгением Александровичем Евстигнеевым вдруг оказались вместе. В другой раз с Евгением Павловичем Леоновым выехали в какое-то дальнее Подмосковье, два часа в машине в один конец. А тут с Юрием Владимировичем Никулиным поехали. Или как-то летели с Михаилом Александровичем Ульяновым. Я даже порой не до конца понимал, насколько феноменально то, что творилось и творится в моей жизни…

Упомянутая поездка с Евгением Павловичем Леоновым – отдельная история. Концерт должен был состояться в дальнем Подмосковье, и это был, наверное, 1991 год. То есть это было точно после того, как Евгений Павлович вернулся из Германии, где он пережил клиническую смерть, как он сам говорил, где его с того света вернули. В общем, он не просто вернулся, а врачам удалось его спасти, и он снова вышел на сцену, играл спектакли.

Я видел его в «Поминальной молитве», где он играл Тевье-молочника. Гениально играл…

А этот концерт был в очень дальнем Подмосковье, и организаторы мне сказали: «Вы знаете, у вас будет одна машина на двоих с Евгением Павловичем Леоновым. Мы вас заберем из дома, а потом вам нужно будет заехать на улицу Чехова, со служебного входа к вам подсядет Евгений Павлович, и вы поедете дальше». Дело происходило летом, в 30-градусную жару. В общем, действительно, сел в машину народный артист Советского Союза и поприветствовал меня: «Мишка, здорово». Я по молодости вообще не понимал, насколько сказочно то, что происходило в моей жизни.

В общем, мы поехали. Поехали по улице Горького, тогда еще не Тверской, медленно поползли, останавливаясь на светофорах. Кондиционеров тогда еще никаких не было, это была советская «Волга» – просто окна настежь, и есть хоть какая-то вентиляция. И рядом остановилось такси. Евгений Павлович сидел рядом с водителем, а таксист курил жутко вонючую классическую советскую сигарету, скажем «Беломор». Это что-то страшно вонючее было, и он всем своим видом показывал, что он принадлежит к касте настоящих такситов: в кепочке, очень импозантный персонаж, небрежно так затягивается… И вдруг он повернулся и увидел, что буквально рукой может дотянуться до своего кумира. И из таксиста вырвалось, как бы это литературно выразиться, очень громкое: «Ну ничего себе!» Леонов повернулся, расплылся в улыбке и сказал: «Пасть порву». Точка. И надо было видеть этого очень самоуверенного и смачного таксиста. Он буквально на глазах превратился в ребенка. Он растаял от умиления, от свалившегося на него счастья. Вот такая невероятная зарисовка. А я оказался свидетелем такой нечаянной человеческой радости.

К счастью, я по молодости не абсолютно был глуп и беспросветен. Когда у меня однажды зазвонил домашний телефон и я услышал: «Здравствуйте, вас Леонид Гайдай беспокоит», – я сразу понял, что что-то невероятное происходит в моей жизни. Он мне сказал, что сейчас заканчивает работу над фильмом и там у него Леонид Куравлев сыграл Горбачева, но он все-таки не может говорить его голосом, а нужна максимальная достоверность. И поэтому я ему нужен. И, помню, Гайдай спросил, куда прислать такси, на что я, хотя был молодым балбесом, ответил: «Ни в коем случае не надо терять время, я выйду, перейду Проспект Мира и сам поймаю машину».

Я помчался на «Мосфильм», где меня уже ждали, и Гайдай сказал, что мне даже можно менять текст, можно менять слова, но все уже было отснято, так что расхождение может быть не больше пяти секунд. Надо смотреть на артикуляцию Куравлева, и нельзя произносить такую длинную фразу, чтобы она была, например, на 15–30 секунд длиннее. Это типа мы не подожмем, а если пять секунд, то это ужмется на монтаже. То есть получилось так. Передо мной экран, я десять раз кряду смотрю, а он на экране говорит: «Товарищ Рабинович…» И так весь текст, который я получил от режиссера. Аркадий Инин там написал сценарий, но все-таки никто так не чувствовал правильность, органику строения фраз и вообще речи Горбачева, а я его прямо насквозь чувствовал.

Вот так и получилось, что Куравлев в фильме говорит моим голосом. И каково же было мое изумление, когда прошло года три-четыре, и в начале 90-х годов я приехал в популярный Клуб кино на Олимпийском проспекте, где творческая интеллигенция любила собираться. То место было очень востребованное, и меня пригласили на какое-то мероприятие, причем не на просто посиделки, а именно, как принято говорить, театральная общественность. Я приехал и вдруг смотрю: стоит в стороночке где-то Леонид Вячеславович Куравлев.

А я его до этого никогда живым не видел. А как? Фильм снимался отдельно, я работал в студии на «Мосфильме», никого из актеров не видел, ни Харатьяна, ни Куравлева – никого. И вот я думаю, удобно ли подойти и сказать: «Это вот я, это я говорил за вас»… И вдруг он неожиданно повернулся в мою сторону, распахнул объятия – и ко мне. А я – к нему навстречу. Он меня прямо сгреб и говорит: «Какой же ты красавец, как же ты это сделал, ну это просто для меня был такой подарок судьбы!»

А внешне он на Горбачева был очень похож. Просто идеально соответствовал. Понятно, что с гримом, и пятно фирменное ему нарисовали.

А для меня там работы было на один день. Приехал, за несколько часов в студии озвучил весь материал, который там требовался. Но зато какой интереснейший жизненный опыт!

А теперь расскажу другой случай, но уже со знаком минус. Не помню, до озвучания Куравлева в образе Горбачева или уже после, но позвонили мне с киностудии «Союзнаучфильм». Они готовили какой-то документальный фильм про Ленина, но с таким критическим прицелом, про то, что у Ленина были элементы революционной жестокости. Помню, там были какие-то его указы о том, сколько человек надо было показательно повесить, расстрелять. А это был, может быть, 90-й или 91-й год, и уже пошла мода на разоблачение прежних режимов. В общем, мне надо было озвучить ленинские декреты, просто документальные ленинские материалы. Они думали, что я же говорю голосом Ленина… А у меня был Ленин все-таки концертно-карикатурный, такой веселый Ленин. Короче, когда я начал озвучивать, что непременно надо расстрелять столько-то человек, у них начался хохот, просто истерика. Текст жуткий, страшный, а все вокруг со смеху умирают. Послушали они, послушали, а потом и говорят: «Михаил, извините за беспокойство, мы лучше обычного диктора пригласим, и он прочитает все ровным нейтральным голосом».

В 2017 году я появился в 11-й серии «Гражданского брака». Это был интересный момент, связанный со стебом над юмористами старой школы. Канал ТНТ предложил мне сняться в этом комедийном сериале, и моя роль там называлась «культовый комик». Я должен был играть абстрактного культового комика, над которым там троллинг идет постоянный. Это такой дремучий культовый комик. И я сказал: «Я не против, если это абстрактный культовый комик. А что, я Петросяна что ли буду играть? Давайте это будет конкретный культовый комик. Пусть это будет Михаил Грушевский».

Это камео, по-моему, называется в кинематографе. То есть это эпизодическая роль, исполненная известным человеком. По сути, я там играл самого себя. Но там, правда, мой герой был наделен весьма негативными характеристиками, такой редкостный говнюк, самодур и деспот. Сюжет в том, что герой фильма Тёма начал работать на меня сценаристом, а я готовил сериал, который, как я сам говорил, «будет смотреть вся страна», и я в нем должен был играть главную роль, и денег я ему не заплатил. Вот такая «симпатичная» роль получилась, но я сам предложил, чтобы моего героя звали именно Михаил Грушевский. Мне показалось, что так будет смешнее.

В фильме был очень смешной герой – отец невесты, которого играл Дима Астрахан, режиссер. И там, повторюсь, все было на жестком таком стебе над моим персонажем. И герой Астрахана говорил этому молодому автору, такому типа стендаперу, который меня втайне ненавидел, презирал, но надо было зарабатывать: «Иди, тебя Михаил Яковлевич научит мастерству сатирика». И вот герой Астрахана говорил: «Ты бездельник, ну-ка пойдем, я поставлю тебе кассету с концертом Михаила Яковлевича». Кассету! То есть это уже был 2017 год, и слово «кассета»… Это как «авоська» – слово Аркадия Райкина.

Это был очень любопытный для меня киноопыт. И я очень рад, что не только согласился сыграть, как бы поиронизировать над собой, а потребовал, чтобы сценарий изменили, потому что было как-то вяленько. Я сказал: «Давайте уделаем меня качественно. Наделите меня злобным характером, самодурством, чтобы получился такой быдлоюморист».

Были у меня и еще киношные опыты. Например, в 2005 году я снялся в роли композитора Никиты Богословского в телесериале «Звезда эпохи». Точнее, это была даже не роль, просто эпизод. Там все было про сталинскую эпоху. Но наследники не дали разрешение на использование реальных героев той эпохи, и Богословский стал Богославским или Богуславским. Я был в гриме, в костюме. Ой, как же тяжело носить шерсть тяжелую, колючую, советскую. Плюс я был в парике. Там еще играли Марина Александрова, Александр Домогаров, Сергей Жигунов… Сталина, кстати, играл Армен Джигарханян. И я в нескольких сценках. И поскольку у меня была небольшая свобода творчества и режиссер Юрий Кара разрешил мне использовать какие-то «красочки», я вплел туда известную историю невероятного розыгрыша Никиты Богословского.

Это знаменитая история. Как-то раз два маститых композитора, Никита Богословский и Сигизмунд Кац, отправились в большое гастрольное турне по городам Советского Союза. По контракту они делили концерт на две части: в первой выступал Богословский, а во второй Кац, или наоборот. В одном из городов композиторы должны были дать два концерта одновременно. Они немного подумали и быстро нашли выход из ситуации. На один концерт поехал Богословский, а на другой – Сигизмунд Кац, а во время антракта они должны были сеcть в такси, быстро доехать до другого зала и сыграть свою программу. И вот тут-то в голове Никиты Богословского и созрела гениальная шутка. Композитор воспользовался тем фактом, что ни его, ни Каца не знали в лицо, и он вышел на сцену, раскланялся перед полным залом и представился: «Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац». Зрители устроили ему просто шквал аплодисментов, а он, будучи прекрасным актером и импровизатором, с легкостью сымитировал речь Каца и рассказал публике о «своей» жизни и о «своем» творчестве. Затем Никита Владимирович сел за инструмент и виртуозно исполнил все песни Сигизмунда Абрамовича. Никто из зрителей даже не заподозрил подмены. Первое отделение концерта закончилось, а потом Никита Богословский быстро раскланялся, сел в такси и умчался на второй концерт. А вместо него во время антракта приехал настоящий Сигизмунд Кац. В начале второго отделения он вышел на сцену, поклонился и представляется публике: «Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац». Публика замерла в недоумении. Видя, что зал как-то странно молчит, композитор начал рассказывать свою биографию и знакомить зрителей со своим творчеством. Народ ничего не понимал и молчал. Опешивший Кац сел за инструмент и начал исполнять свои знаменитые песни. А в ответ вместо бурных аплодисментов – гомерический хохот.

Я изложил эту историю, но поскольку Каца мало знала широкая общественность, решил: пускай это будет Дмитрий Яковлевич Покрасс и его песня-марш «Красные кавалеристы». С этой песней, кстати, тоже связана одна история. Якобы после концерта в Колонном зале Дома Союзов в сталинскую эпоху к Покрассу подошел Семен Михайлович Буденный и сказал:

– Покрасс, ты молодец, а твоя песня про Первую конную – шедевр. Может быть, ты еще такую же боевую песню сочинишь?

– Расскажите какую-нибудь историю, какую-то фактуру дайте.

– Хорошо, рассказываю. Помню, как-то один раз врываемся мы в одно жидовское село, шашки наголо, и я командую… Погоди, Покрасс, а ты сам-то по национальности кто будешь?

– Я – еврей…

– Тогда я тебе другую историю расскажу…

Даже если этой истории не было, то это очень смешная байка.

В общем, я сыграл эту эпизодическую роль, но фильм получился заметный, мне многие люди рассказывали, что видели меня и не сразу узнали. Но сказать, что это прямо актерская работа, я не могу.

А в 2015 году в последней режиссерской картине Станислава Говорухина «Конец прекрасной эпохи» я озвучил голос Никиты Сергеевича Хрущёва. На этот раз, по сравнению с работой у Гайдая, мне было легче: Говорухин попросил озвучить отдельные эпизоды. Теперь технологии настолько шагнули вперед, что я никакого актера в кадре перед собой не видел, нужно было просто наговаривать какие-то хрущевские кусочки. Но сложнее мне было в другом плане. Я не показывал со сцены Хрущёва, то есть у меня были в каких-то номерах образы исторических героев советских разных эпох, но как раз Хрущёв не попадал, как-то я его не представлял себе, и его долго не было в кино, так как при Брежневе это вообще была фигура умолчания. Его волюнтаризм и субъективизм были разоблачены, а дальше Хрущёв просто выпал полностью, и я очень плохо представлял себе его фигуру.

И что еще характерно, как и в случае с Гайдаем, я категорически отказался брать за эту работу вознаграждение, потому что для меня было честью само приглашение такого режиссера, как Говорухин. Но раз он попросил, я прослушал какие-то выступления Хрущёва. Например, ту знаменитую историю с разгоном в 1962 году выставки художников-авангардистов в Манеже. Хрущёва подготовили, и он уже с ненавистью приехал. И орал на художников, употребляя, среди прочих, такие слова, как «дерьмо», «говно», «мазня». Хрущев говорил: «Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Вы что – мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть? Все это не нужно советскому народу. Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие!» Он срывался на какой-то адский фальцет. Я все это прослушал, и это мне помогло настроиться на волну этого малообразованного человека. Как мне кажется, Хрущёв был последним поколением советских руководителей, которое свято верило в построение коммунизма. Эта утопия, кажется, глубоко в его сердце сидела. А вот Брежнев уже был буржуазен. Мы знаем, что он любил дорогие автомобили, любил красивую жизнь, красивый отдых, охоту. Он ездил по миру, и ему нравились дорогие аксессуары. А вот Хрущёв был абсолютным романтиком коммунистического строительства.

Вот так благодаря Станиславу Сергеевичу Говорухину я прикоснулся к такой фигуре, хотя это было темное пятно в моей концертной деятельности и я никогда со сцены не показывал Никиту Сергеевича Хрущёва, потому что родился уже при Брежневе. Вот Ленина знали мы все, Сталин был во всех фильмах, это понятные фигуры, а Хрущёв как-то выпадал из поля публичного юмора. Даже анекдотов про него я не знал. Ну, кроме того, что он сеял кукурузу.

Для меня это был неожиданный опыт. Но все-таки история с Горбачевым-Куравлевым – знаковое событие в моей жизни. А тут другое дело. У Гайдая я был в своей тарелке, а вот с Говорухиным мне пришлось попотеть, чтобы понять, как я буду делать Хрущёва.

А совсем недавно мне позвонили, наверное, это было интернет-издание «Мир новостей», и попросили как-то прокомментировать: вот сейчас собираются снять художественный фильм, посвященный жизни Жириновского. И спросили меня, готов ли я сыграть, собственно, главную роль? Я сказал, что это великолепный вопрос и интереснейшая история, потому что я, безусловно, показывал много лет Жириновского со сцены, но сыграть его роль в фильме и озвучить – совершенно разные виды искусства. Мне кажется, что, скорее всего, с учетом того, что это фигура очень объемная, очень многослойная и весьма любопытная, то, наверное, лучше меня сыграет какой-то большой драматический актер, который будет эту многослойность передавать. А я бы мог его озвучить, тряхнуть стариной, вспомнить Гайдая и Говорухина.