Текст книги "Время собирать груши"

Я не являюсь членом «Единой России», не имею никаких почетных званий, поэтому говорю как гражданин своей страны и как человек с юмористическим взглядом на жизнь. Мне интересно наблюдать за Путиным. Это человек, который заслуживает моего уважения.

С другой стороны, у нас есть свобода слова, но телеканалы, может быть, боятся политических реприз. Это их собственная перестраховка. Я не боюсь, но это не должно быть исключительно хайпа ради. Критиковать власть ради того, чтобы потом это обсуждали в Интернете…

Путин говорит абсолютно грамотно, ровно. Не за что зацепиться. К сожалению, для максимального успеха пародий бывает необходимо, чтобы были какие-то стилистические особенности, чтобы речь несколько выпадала из общераспространенного ряда. Очень много всяких нюансов.

Что касается Медведева, то пародий на него я не делаю. Дмитрий Анатольевич – он же мой ровесник. Он 1965 года рождения, я даже чуть старше Дмитрия Анатольевича. Может быть, он еще раскроется. Есть такое выражение: «дорасти до анекдота». Это – нормальная синусоида. После того как у нас были, может быть, даже чересчур экстравагантные и чересчур сочно-яркие политики, которые каждый день рождали почву для юмористики и для пародий, мы сейчас имеем другую ситуацию. Медведев вполне может быть объектом юмора. У него удивительная способность стать жертвой некоего обсмеивания в Интернете, ведь, например, фраза «денег нет, но вы держитесь» не была сказана так, как ее потом обшучивали.

У меня лично освоение роли нового персонажа происходит так. Как правило, у меня или получается сразу, если сразу «ловится» герой, или практически не получается. Если через преодоление, то, скорее всего, это значит просто персонаж не моего голосового диапазона. Или психотип не мой. Если человек мне резко несимпатичен, то не припомню удачных пародий. Я должен как-то этого человека прочувствовать и полюбить по-своему. Это не политическая оценка, не значит, что я голосую за тех, кого пародирую. Это значит, это герой моего поля. Как правило, это у меня происходит достаточно быстро. По крайней мере, я что-то выхватываю, а потом уже добавляется объем.

Теперь что касается западных политиков…

Был такой – Сильвио Берлускони. У него я слышал потрясающий экспромт по поводу того, почему итальянские девушки мечтают за него выйти замуж. Он сказал: «Тут целая очередь из женщин, которые мечтают выйти за меня замуж. И я думаю, что знаю почему. Во-первых, я смешной, не так ли? Во-вторых, я состоятельный, это тоже не секрет. Третье – ходят слухи, что я хорош в постели. Ну, и четвертое, эти женщины думают примерно одно и то же: он старый, скоро умрет, и тогда я все унаследую». Это же гениально!

Если бы я жил в Италии, я бы делал на Берлускони пародии. Думаю, что огромное количество итальянцев пародировали Берлускони. Я знаю, что Челентано очень любил… Ну, не то чтобы пародировать, а «проходиться» по Берлускони. Он был его врагом номер один. А поскольку Челентано – культовый персонаж для Италии, то вся страна следила за противостоянием Челентано и Берлускони. Но Берлускони тоже пел. Поэтому я думаю, у нас их бы взяли в проект «Две звезды». И состоялось бы великое перемирие.

О чем можно шутить, а о чем – нельзя

На мой взгляд, в юморе не может быть официально запретных тем. Это личный выбор каждого. Я делаю пародии, и это территория пусть колючего, но все равно доброго юмора – ни в коем случае не злобного остракизма или какого-то оскорбительного направления.

Что касается религиозной тематики, то это вообще одна из самых деликатных человеческих тем. Я – агностик, но очень уважаю чувства верующих и никогда не позволю себе подтрунивать не только над самой верой, но и над убеждениями, над верой в божественный промысел. Очень уважаю эту территорию и людей, которые придерживаются базовых религиозных принципов. Никогда не стану это высмеивать.

Также считаю, что безнравственно шутить над какими-то человеческими заболеваниями – врожденными или приобретенными.

Если говорить о шутках про начальство или руководство, то для меня такого запрета не существует, но есть единый принцип: если я делаю пародию, она должна быть уважительной.

Черный юмор у нас действительно не особо приживается. Хотя есть легендарные шутки из этого раздела. И, кстати, в нашем прокате неплохо шли кинокомедии братьев Коэнов, основанные на черном юморе. Россиянам не то чтобы не нравится черный юмор. Он у нас просто непопулярен. Возможно, здесь есть случай стеснения: может быть, многим он и нравится, но люди просто стесняются в этом признаваться. И я думаю, это хорошо. Мы все-таки консервативная страна с устоявшимися, иногда даже старомодными убеждениями и ценностями. Так что пусть остается такое отношение к черному юмору. Потому что этим тоже нельзя злоупотреблять.

Особенности публики и отношения к юмору в разных странах

Я много выступал перед русскоязычной публикой в разных странах и скажу, что она отличается от нашей. Там публика более раскрепощенная, без задних мыслей. Наши всегда приносят груз своих проблем, а люди в Европе или Америке приходят на концерты так, будто за пределами зала оставили все свои трудности. Они просто смеются. И прием обычно устраивают просто потрясающий. У меня, например, в Израиле были концерты, на которых зрители вставали. Я их утихомиривал под их же хохот: «Имейте совесть, у меня будет мания величия: я буду врать, что меня весь концерт слушали стоя». У нас в России публика тоже очень доброжелательная. Вот, например, однажды мы снимали очередной «Аншлаг» в родной деревне Михаила Евдокимова в Алтайском крае. Так там люди были гостеприимны настолько, что мы уже не знали, куда деваться от их гостеприимства. Но даже при этой доброжелательности и открытости груз их проблем чувствовался во всем.

Конечно, и за границей у «наших» есть проблемы, но там эти «наши» впитывают в себя менталитет западного общества. Если вы заплатили за билет, то нужно прийти и два часа посмеяться, а о проблемах вспомнить по возвращении домой.

Да, тамошний зритель отвыкает от наших реалий, так что я немного адаптирую свою программу, когда приходится выступать не в России. То есть я стараюсь говорить на общечеловеческие темы, которые понятны всем. А юмор – это все равно некая игра ума. Хотя в Израиле, например, очень многие смотрят наши телевизионные каналы и знают про нашу действительность не хуже, чем живущие в России.

После концерта зрители подходят, о чем-то спрашивают. Кто-то ищет общих знакомых. «Вы из Москвы? В таком случае вам не родственник Семен Шнеерзон?» В России чаще возникают другие ситуации. Подходит после концерта поддатый зритель, такой добродушный, он, волнуясь, ищет приятные слова и говорит, похлопывая меня по плечу: «Я ваш кумир!» И при этом восхищенно смотрит, ожидая моей реакции. Или другая вариация на эту же тему: «Из всех юмористов мне больше всех симпатизирует Петросян». И я тут же себе представляю, как Евгений Ваганович сидит и симпатизирует этому человеку.

Я не боюсь путешествовать по миру, потому что неплохо владею английским языком. Кстати, в Израиле у меня была гениальная ситуация. Ехали мы после концерта с нашим импресарио. Он, прожив в Израиле уже несколько лет, мог сказать на иврите только «слиха» (извините), «лехитраот» (до свидания) и «тода раба» (большое спасибо). Ехали мы, ехали и, наконец, заблудились. Он куда-то не туда свернул. А по тротуару идет какая-то толпа, и импресарио просит меня: «Миша, узнай у них, как в Тель-Авив попасть?» Я выхожу и спрашиваю: «Excuse me, how can I get to Tel-Aviv?» Они на меня посмотрели и говорят: «Миша, шо, нельзя нормально спросить?»

Во время выступлений, поскольку мой английский на достаточно приличном уровне, я позволяю себе иногда переходить на него, когда в зале много публики, не понимающей по-русски. Но тут есть нюансы. Поскольку я изучал английский язык, мне всегда очень нравилось сравнивать наши поговорки и их аналог на английском языке. Например, «Лучше поздно, чем никогда». На английском есть практически аналог: «Better late than never», но они еще добавляют: «But better never late» – то есть «но лучше не опаздывать». Мне это очень симпатично, потому что я ненавижу опаздывать. Или, допустим, мы говорим: «Кто не пришел, тот опоздал», а у них этот аналог звучит так: «First come, first served» – то есть «кто первым пришел, того первым обслужили». Но все-таки подразумевается, что потом есть и второй, и третий, и, может быть, даже 118-й… Но все-таки лучше не опаздывать. Мне это очень нравится. То же самое – и про то, как лучше уходить. Говорят, что лучше мучительный конец, чем мучения без конца, но моя версия другая: лучше и не начинать мучиться. Мне кажется, что для меня это самый подходящий рецепт. Преодолевать какие-то мучения – какая-то крайняя форма, близкая к мазохизму.

Готовясь к выступлениям, я обычно высчитываю, какие анекдоты будут понятны иностранной аудитории с учетом поправки на ее менталитет.

Например, есть знаменитый анекдот про Михаила Сергеевича периода его борьбы с пьянством: Однажды Горбачев на три дня исчез. КГБ сбилось с ног, ищет-ищет Михаила Сергеевича, а его нигде нет. Когда Горбачев возвращается, кагэбэшники смотрят на него и не могут узнать: мало того что он весь мятый и грязный, так еще и пятна на лбу нет. Они спрашивают: «Где вы были? Мы вас тут искали, с ног сбились». А Михаил Сергеевич им объясняет: «Я вышел из дома, подходят ко мне два мужика и говорят: „Выпьешь с нами на троих?“ Я согласился, решил с народом пообщаться. Пошли по магазинам, а там пусто, ни коньяка, ни водки, ни шампанского. Хорошо, что у них хоть пятновыводитель нашелся». Конечно, иностранцам и в голову не могло прийти, что пятновыводитель можно пить. Поэтому, прежде чем рассказывать им этот анекдот, требовалась подготовка. Вот я и начинал с «сухого» закона – это им понятно, у американцев, например, тоже был «сухой» закон. Потом рассказывал о дефиците, при котором стояли длинные очереди, – и это они тоже понимали. Есть страны, где свои проблемы со спиртным. И я говорил, что наши люди вынужденно пили спиртосодержащие вещества, после чего сообщал: «А сейчас анекдот про пятновыводитель».

Возможно, после такой длительной «артподготовки» анекдот несколько терял свою прелесть. Но всегда нужно с уважением относиться к аудитории и знать, чего она хочет. Это ведь часть профессии – чувствовать аудиторию. Не следует рассказывать анекдоты про нашу жизнь, которая только нам и понятна. Лучше рассказать анекдот про то, что имеет международное значение. Например, взаимоотношения с тещей…

Кстати, покойный Зиновий Ефимович Гердт рассказывал французский анекдот, как один француз приходит в аптеку с фотографией тещи, а аптекарь ему говорит: «Фотография матери вашей жены – недостаточно веский аргумент, чтобы я мог продать вам яд». Это что, не общая тема?

Говорят, что в юморе подавляющее большинство «лиц еврейской национальности». Наверное, это потому, что евреям свойственно смеяться над собой. Многие великие народы не очень любят над собой подшучивать, они щеки надувают, и пафоса в них много. А евреи сами рассказывают анекдоты про того же Рабиновича, который и прижимист, и хитроват, а то и рогат. Подобная самоирония – это, я думаю, защитная реакция, которая выработалась за многие годы гонений. И поэтому раз евреи смеются над собой, значит, они могут смеяться и над русскими, и над армянами, и вообще – над жизнью. Игра ума свойственна еврею. Что поделать, у евреев своя специфика, которая заложена в юмористическом отношении к жизни.

Я к своей жизни тоже так отношусь. Абсолютно. У меня, например, были ситуации надлома, ощущения краха, когда вокруг вдруг появлялась какая-то подлость, низость, и по логике вещей я должен был бы сломаться, потеряться, а я как-то все сразу переводил в плоскость юмора и говорил себе: «Ну надо же, как меня купили!» Начинаешь иронизировать и смеяться над своей недальновидностью – и ничего, глядишь: жизнь продолжается.

Часть пятая
Спортивные груши

Страстный болельщик ЦСКА

История моего приобщения к спорту развивалась довольно интересно. Я типичный болельщик игровых видов. Соревнования конькобежцев или, предположим, легкоатлетов меня могут заинтересовать только на уровне Олимпиады. Мальчишкой я, конечно, гонял мяч на улице. Смешнее складывались отношения с хоккеем. Впервые на коньки встал, если не ошибаюсь, в 42 года – одновременно с четырехлетней дочкой. Как выкручивался в детстве? Натягивал валенки и шел в ворота – играть-то хотелось! И знаете, получалось. Когда во дворе делились на команды, я пользовался спросом у хорошо игравших ребят. Реакция-то у меня была неплохая – занятия настольным теннисом сказывались. Потом в моей жизни появился большой теннис – тоже в «диком» таком варианте. А еще шахматы. Да-да, «лошадью ходи»… Собственно, поэтому я, наверное, и болею за ЦСКА. Сначала я хоккейным клубом всерьез заинтересовался. Дело было в начале 1970-х, армейцы тогда гремели на весь Союз. Молодой, но уже непробиваемый Третьяк в воротах, легендарная тройка Михайлов – Петров – Харламов; Гусев, Цыганков, Викулов – сказочная была команда! А в футболе, как это ни парадоксально, я поддерживал киевское «Динамо».

Да. В 1975 году киевляне выиграли Кубок обладателей кубков, потом Суперкубок УЕФА – на этой волне я и проникся к ним симпатией. Да и разве только я?! С точки зрения стилистики, эстетики игры та команда Лобановского была одной из лучших в истории советского футбола, в Европе шороху навела. В общем, школьником я болел за них и только со временем осознал, что как-то негоже мне, ярому поклоннику хоккейного ЦСКА, оставаться равнодушным к ЦСКА футбольному. Вместе с тем принадлежность к красно-синим цветам никогда не мешала мне отдавать должное тем, кто этого действительно заслуживает. Например, я всем сердцем желал удачи тбилисским динамовцам в 1981 году, на их пути к победе в том же Кубке обладателей кубков. И потом, в советское время между клубами и их поклонниками не существовало такого воинственного противостояния, как сейчас. Тогда никто не считал, что армеец, переживающий за «Спартак» в Кубке чемпионов, продает душу дьяволу. И наоборот. Мы и за сборную Союза сообща болели, и за советские клубы на международной арене. Я, например, ни разу в жизни не желал спартаковцам неудачи в еврокубках и искренне сочувствовал им, когда они в 1993 году при безобразном судействе проигрывали «Антверпену». Я в этом плане такой оголтело патриотичный болельщик. Вот когда «Спартак» встречается с ЦСКА – тогда другое дело. В этом случае я всеми фибрами души желаю неприятелю поражения.

Клуб ЦСКА вообще популярен среди людей искусства, просто не все поклонники команды имеют возможность регулярно ходить на матчи. За ЦСКА болеют Олег Меньшиков, Наталья Селезнева, Михаил Галустян, Ольга Шелест, Сергей Жуков и многие другие. ЦСКА всегда поддерживали и поддерживают не только артисты, но и видные политики – такие, как, например, Михаил Мишустин. В то же время глупо, наверное, отрицать, что «Спартак» имеет более многочисленную армию болельщиков. Соответственно, среди них больше и VIP-болельщиков. Это идет еще с советских времен – в ту пору поддерживать красно-белых считалось хорошим тоном у интеллигенции. В этом была какая-то фронда. «Динамо» было обществом одной силовой структуры, ЦСКА – другой. «Торпедо», условно говоря, представляло завод. А «Спартак», как считалось, представлял профсоюзы. Я, правда, не знаю, какие именно профсоюзы он представлял и почему именно к нему приклеился ярлык «народная команда», но сегодня он точно звучит несколько юмористично. Можно подумать, что этот клуб существует на взносы болельщиков, а не финансируется одной из крупнейших нефтяных компаний страны. Я уже молчу о различных каламбурах на эту тему. Если «Спартак» – народная команда, все остальные, стало быть, антинародные?

Но сейчас не об этом. Я знаю достаточно много людей творчества, которые как минимум симпатизируют ЦСКА. Просто не все проявляют эту свою симпатию так же активно и регулярно, как, например, я. Каждый выбирает свою нишу. Однако после матча Лиги чемпионов с «Интером» (в декабре 2011 года ЦСКА победил в Милане со счетом 2:1) я получил огромное количество поздравлений – в том числе от всенародно известных людей.

Мой первый выезд в составе армейской делегации за рубеж совпал с исторической победой ЦСКА над «Севильей» (в марте 2010 года ЦСКА обыграл в ответном матче 1/8 финала Лиги чемпионов «Севилью» 2:1, а первый их матч закончился со счетом 1:1) и первым выходом клуба в четвертьфинал Лиги чемпионов. Но я не настолько неадекватный человек, чтобы какие-то чужие заслуги себе приписывать. Я расцениваю это – возможность слетать с командой на серьезнейший матч, побывать на ее тренировках, проникнуться атмосферой клокочущего стадиона и, в конечном итоге, разделить с ребятами радость победы – как большое счастье. Для меня как для болельщика это был принципиально новый качественный опыт. Я ведь ценю в футболе не только счет на табло, я и от самого процесса получаю колоссальное удовольствие.

Безусловно, после Севильи все каламбурили на этот счет, особенно братья Березуцкие: дескать, Миша – наш главный талисман. Но все это исключительно в виде дружеских подколок. Следующий матч, на который я полетел, ЦСКА проиграл – «Интеру» в Милане. Поэтому все эти разговоры о талисманах – ерунда. Нет таких людей, которые одним своим появлением на стадионе могут повлиять на результат. Все решается на поле самими футболистами. А что касается талисмана, то это прекрасная еврейская фамилия. Недаром говорят: нет предмета, который не подошел бы еврею для фамилии.

В тоже время, если по мне, то в мире футбола нет более неприятного типа, чем Жозе Моуриньо. Да что там в футболе – в российском шоу-бизнесе, а уж он-то является в этом плане понятием нарицательным, с ним никто и рядом не стоял! Эта его надменность, враждебность, нелюбовь к людям… Даже если все это не человеческая сущность Моуриньо, а часть выстроенного имиджа. В таком случае вообще какое-то извращение получается.

Таких, как Миша, как говорят, больше не делают. Он – продукт советской эпохи в хорошем смысле этого слова. То есть в том смысле, что тогда все делали по-настоящему. Он умеет дружить, он умеет любить, он умеет болеть… Опять же в хорошем смысле этого слова. И он даже немного умеет шутить, за что мы его очень любим.

РОМАН БАБАЕВ, генеральный директор ПФК ЦСКА

Я «эксплуатирую» тему футбола в своей работе. Например, в моем репертуаре была пародия на знаменитого комментатора Николая Николаевича Озерова. Он, конечно, был абсолютно уникальный человек. Мог позвонить мне на следующее утро после концерта – представляете, какие мурашки у меня в это время по коже бегали! – и высказать свое мнение о пародии на самого себя. Обычно он начинал так: «Мишенька, поздравляю! Очень удачно вы обыграли тему…» Далее Николай Николаевич достаточно подробно разбирал весь мой номер. Удивительного дружеского участия был человек…

Понятно, что жизнь любого болельщика полна разнообразных казусов и приключений. Со мной, например, произошел такой случай. Президент ЦСКА Евгений Леннорович Гинер любезно пригласил меня полететь с командой в Милан на игру с «Интером». Ради этого я, естественно, задвинул все дела и рванул во Внуково. И только в аэропорту обнаружил, что взял не тот паспорт: тоже заграничный, но уже просроченный! Чудовищная ошибка! Так ни с чем и вернулся домой. Позже на этой почве у меня родилась такая теория: победа ЦСКА над «Интером» стала возможной благодаря самоотверженной игре армейцев, а вот нужная нам ничья в параллельной игре в Лилле – уже заслуга моего паспорта. И пусть кто-то попробует это опровергнуть! Конечно, триумф наших ребят частично сгладил досаду на самого себя. Но все-таки было чертовски обидно в такой торжественный момент находиться у экрана телевизора, а не рядом с ребятами в Милане. Так хотелось пожать им руки, поздравить с победой…

На самом деле, находиться на трибуне стадиона – совсем другое ощущение. Самые, наверное, счастливые воспоминания о лете 2018 года – это то, что мне посчастливилось побывать на двух матчах чемпионата мира – на полуфинале и финале в «Лужниках». Это было фантастическое зрелище!

И вообще, футбол – моя страсть. Если бы Судьба причудливо развернулась в другую сторону, я прожил бы жизнь в футболе. Ведь в детстве я мечтал быть как наш легендарный комментатор Николай Николаевич Озеров. В пионерском лагере меня даже дразнили Озеровым, потому что, играя, я еще успевал комментировать матч.

Я со многими футболистами поддерживаю хорошие отношения. С Игорем Акинфеевым мы уже много лет приятельствуем и поддерживаем дружеский контакт. У меня и с тренерами хорошие отношения. Я всегда тепло общался с Леонидом Слуцким, Валерием Газзаевым и Станиславом Черчесовым.

Сегодня футбол, как и спорт в целом, – часть рыночной экономики. Когда главный талант бразильского футбола Неймар ушел из «Барселоны» во французский клуб «ПСЖ» за 222 миллиона евро, хотелось закричать: это безумие, не верю! Но это правда, это часть глобальной экономики. Российский футбол тоже вынужден руководствоваться этими критериями. Игроки кочуют из клуба в клуб. В этом смысле Игорь Акинфеев – уникальное явление! Он начал играть за ЦСКА в 2003 году, то есть уже двадцать лет человек служит одной команде. Уверяю вас, что хватит пальцев одной руки, чтобы посчитать не только футболистов, но и представителей других видов спорта, которые всю свою спортивную биографию проводят в одном клубе.

В 1990-х годах была создана артистическая футбольная сборная, но я в нее не входил. Тем не менее я прикоснулся к этому веселому явлению. Была такая команда, которая называлась «Фортуна», ею руководил известный футболист сборной СССР и московского «Спартака» Евгений Ловчев. Как-то на пару с Геннадием Орловым мы комментировали такой матч-шоу, при этом нас слышали и зрители, и сами футболисты. В итоге игра периодически приостанавливалась, потому что футболисты от смеха хватались за животы и орали: «Миша, имей совесть!»