Текст книги "Книга демона"

Гай. Бессонная ночь

Гарда не спала всю ночь. На улицах и площадях горели костры, в окна домов вывешивали светильники, не жалея масла; сразу в нескольких местах шла запись в ополчение. Гай стоял возле ступеней арсенала, на которых раздавали оружие; то и дело утирая пот, маленький седой бургомистр записывал на листы хорошей плотной бумаги, что и кому выдано – наверное, скорее по привычке, нежели в самом деле ради какого-то порядка.

Джайл куда-то исчез, может быть, навещал к своим родичам, но иногда Гаю казалось, что он попросту сбежал. Конечно, у него здесь не было иных друзей, но Джайл… Джайл куда хуже Лори. Джайл – хитрый, подумал Гай, еле успев уступить дорогу двум конникам в тяжелых латах. Один из них спешился, лязгнув железом, снял блестящий шлем, открыв узкое, гладко выбритое лицо. Многие из окружающих поспешили поклониться, в толпе зашептали: «Герцог! Сам герцог!». Не обращая внимания на поклоны, герцог поднялся на ступени и спросил бургомистра:

– Как продвигаются дела, Снейр?

– Скоро все раздадим, почтенный герцог.

– Я распорядился собрать весь свинец и олово к стенам, сняли даже оловянную крышу с церкви… Каждый, кто способен держать оружие, кипятить свинец и воду, бросить камень – все должны выйти на стены. Старики, дети, женщины, калеки…

– Все уже знают, почтенный герцог. Все понимают, что может случиться, если город падет.

Гай, стоявший совсем рядом с довольно обалделым, наверное, видом, слышал каждое слово. Конечно же, его заметил герцог и окрикнул:

– Эй, ты! Почему не берешь меч или копье? Ты уже не мал для них!

– Я с «Цветка», почтеннейший… – пробормотал Гай, забыв даже поклониться. – Я…

Он хотел объяснить про пушечное дело и реестр, но герцог кивнул:

– А, парень Скайвира… Думаю, в море вам уже не выйти. Я велел снять пушки с кораблей и…

– Вот еще! Прежде я помру, меня бросят в воду, а потом рыбы, раки и морские демоны обожрут мои кости, и только тогда с «Цветка» снимут пушки!

Так мог рявкнуть, к тому же перебив герцога, только капитан Хрюк. Это и был он – ощутимо благоухая вином и пивом, с двумя огромными тесаками на поясе, с арбалетом за спиной, в похожей на кастрюлю войлочной шапке, обшитой металлической чешуей.

– Я собираюсь выйти в море и потопить этих дикарей, – заявил он. – Это будет замечательное сражение, о котором сложат прекрасные песни и напишут живописные полотна.

– Но их слишком много! – воскликнул бургомистр.

– Послушайте, э-э… Снейр… – Капитан явно был пьян; он пошатнулся, и Гай поспешил поддержать толстяка. – Никогда не бывает слишком много врагов. Их всегда столько, сколько… сколько достаточно… Я имел в виду, что настоящий боец, пусть даже он чщи… чи… человек жизнерадостный и чадолюбивый… должен…

Тут капитан окончательно утратил равновесие, и, не приди Гаю на помощь какой-то горожанин, позорно грохнулся бы вместе со всем своим вооружением. Вдвоем они аккуратно отвели Хрюка к колонне, где он сел прямо на гранитный пол и захрапел. Герцог улыбнулся и вернулся к беседе с бургомистром, а горожанин, так удачно случившийся рядом, спросил веселым голосом:

– Это, никак, твой хозяин?!

– Почтенный Скабби! – обрадовался Гай. Да-да, это был тот самый белобрысый крестьянин, который подобрал его после встречи с троллями на большой дороге, привез в Дил и угостил сочной брюквой. Он, как и в тот раз, одет был в чешуйчатый нагрудник, старый боевой топор висел в веревочной петле на поясе, только лоб пересекал плохо заживший шрам.

– Какой я почтенный! Ты теперь куда почтеннее меня – морской воитель!

– Но как ты сюда-то попал – из Дила?!

– Долгая история, – помрачнев, сказал Скабби. – Разбойники на нас с Буффином напали. В аккурат как назад ехали, с прибылью-то… Навел, верно, кто-то. Я отбился, ушел в лес, а Буффина сразу убили… Деньги у него были, я голый, как лягушка речная, один топор при мне да сухарей несколько. В город возвращаться – кому я там нужен? Домой было пошел, да встретил по пути деревенских, тоже с брюквой… Тут история такая, писец, – я старосте нашему денег задолжал, с торгов хотел отдать, да он еще долг в рост поставил – получается, одна дорога, только к нему в рабы. Плюнул я – что жалеть, хибарка у меня слова доброго не стоит, от бабки осталась, родичей – никого, вот сюда и направился. Как раз купеческий обоз шел, я охранять его подрядился, за кой-какие харчи и место в повозке. Да вот опять мне не повезло – война тут, видишь…

– И что ты будешь делать? – спросил Гай.

– Воевать, – развел руками Скабби. – Тут ведь как: если я, положим, дам деру отсюда, мне и перед собою стыдно станет, и к тому все идет, кажется, что особенно нигде и не схоронишься. Видал, силища какая прет?!

– Видал, – согласился Гай и рассказал о коротком плавании «Цветка». Капитан тем временем несколько раз просыпался и порывался встать, но тут же вновь засыпал, беспокойно всхрапывая и бормоча себе под нос.

– Сам-то что теперь думаешь? – спросил Скабби, внимательно выслушав Гая.

– Как капитан скажет, так и делать буду, – Гай кивнул на ворочающегося Хрюка.

Скабби покачал головой:

– Капитан твой и двух слов связать не сможет. Ты лучше вот что… Держись пока со мной рядом. А уж командира мы себе сами выберем.

На том и порешили. Гай получил от потеющего бургомистра короткий простенький меч с рукоятью, обмотанной пеньковой веревкой, и, еще раз оглянувшись на мирно посапывающего Хрюка, отправился вслед за старшим товарищем.

Скабби, кажется, на новом месте и в новых условиях уже освоился. Он не стеснялся заговаривать с мнущимися возле костров бойцами, расспрашивал их о том, как правильно вести оборону, и что полагается делать ополченцам. Те свысока посматривали на вооруженного топором крестьянина, но отвечали охотно. Из их рассказов следовало, что морского боя не будет, вход в гавань уже перегорожен поднятыми со дна цепями, а бастионные батареи, простреливающие порт, усилены снятыми с судов пушками. Будет осада, – уверенно говорили солдаты. – С моря к Гарде теперь не подступиться. Может, тралланы и рассчитывали взять город с ходу, но теперь уж это у них не выйдет. И за всё надо благодарить капитана Хрюка. Если бы не он, то, как знать…

Гай слушал эти рассуждения и боролся с соблазном признаться, что он тоже был на «Цветке», когда наблюдатель с «жабьей площадки» заметил на горизонте чужие флаги…

Обойдя пару площадей и узнав много нового, Скабби и Гай примкнули к довольно большой, человек в сорок, группе горожан-ополченцев. Отряд в основном состоял из мастеровых людей – были здесь и жестянщики, и кузнецы, и горшечники; даже один ювелир имелся. Держались они дружно, поскольку и раньше были меж собой знакомы. За командира у них был пузатый булочник с увесистой дубинкой в руке и огромным хлебным ножом за поясом.

– Вы кто такие? – сразу спросил он у прибившихся новичков.

Гай и Скабби назвались.

– А я Заза, – сказал булочник и потом долго представлял всех своих знакомых. Гай кивал и улыбался, переводя взгляд с лица на лицо, не пытаясь даже никого запомнить; кивал и улыбался – у него аж шея заболела, и рот свело.

– Я надысь жену к тетке отправил, – жаловался кто-то тонким плачущим голоском. – Теперь ни ей сюда, ни мне туда… Как-то она там?..

– Коли что, пересидят в подвале, – успокаивающе бухтел другой голос. – Им там легше, чем нам тут…

– Не скажи, – говорил третий. – Мы-то тут сами за себя, все видим, все знаем. Надо будет – поляжем, да с собой утащим супостатов побольше, коли получится. А они в неведении, страшно им, небось. Особливо у кого детки малые. Деткам-то поди объясни…

– Вы располагайтесь, – сказал Заза, угадав в Скабби старшего. – Поешьте, передохните.

Собравшиеся тесной кучкой люди начали двигаться, освобождая место возле костра.

– Премного благодарствую, – чуть смущенно забормотал Скабби. И умолк лишь тогда, когда ему в руки сунули глиняную миску с горячей фасолевой похлебкой, а рот заткнули куском подсушенного над огнем хлеба.

– Неплохо, кажется, устроились, – шепнул Скабби Гаю на ухо. – Поедим, послушаем, что тут к чему, погреемся. Биться коли и будем, все одно нескоро еще…

На улице действительно было зябко; с моря ощутимо тянуло сырым холодом. От костра же веяло приятным жаром, и Гай, мысленно согласившись со Скабби, принял из чьих-то рук еще одну обжигающе горячую миску.

– Откуда ты, парень? – спросили у него.

– Из Ан-Бранта, – поспешно ответил Гай. – И три года в Обители Трех Богов жил.

– Писец он, – с гордостью пояснил Скабби.

– Ишь ты! – восхитилось сразу несколько голосов.

– А мечом махать умеешь? – спросил булочник Заза.

– Не знаю, – смущенно сказал Гай. – Не доводилось пока.

– Ну, твои годы молодые… Да и разумения особого не надо, коли ты на стене, а он, скажем, снизу лезет. Грей его по черепу, и все дела, только руку не выверни с непривычки… Да ты ешь давай, ешь… Про меч потом объясню, тут таких, как ты, хватает.

Так и провели они остаток ночи: сидя в тесной компании у костра, слушая чужие, не всегда понятные разговоры, воюя с сонливостью, обсасывая обожженный хлеб и лелея на коленях оружие.

А утром, перед самым рассветом кто-то принес слух, что на море возле горизонта показались черные и оранжевые паруса.

Тильт. Первый год

Много времени прошло с того дня, как Тильт и Далька переступили порог своей тюрьмы. Но не так много событий произошло. Ну что может случиться в запертом на ключ охраняемом подземелье, где наступление дня и ночи показывает стрелка часов, а смену времен года можно лишь высчитать по черточкам на стене?

Каждый новый день был похож на предыдущий. Сутки незаметно складывались в недели. Потом подходил к концу месяц. И однажды выяснялось, что в большом мире сегодня осень сменилась зимой, зима – весной, весна – летом. Но для пленников все это различалось лишь некоторыми изменениями в пище: свежие овощи сменялись солеными, мочеными и квашеными, садовые фрукты – вареньями и повидлом, а потом – наоборот…

В дни, когда за стенами комнат наступало новое время года, Тильт особенно остро ощущал свою несвободу. Со страшной силой его тянуло на волю, на свежий воздух. Он хотел увидеть небо – пусть даже оно будет серое, низкое, словно потолок, пускай за тучами не будет видно солнца. Ему хотелось услышать голоса птиц – пусть даже это будет воронье карканье или квохтание куриц. Он желал увидеть горизонт – и восхититься безграничностью мира. Тильт жаждал простора, свободы…

Но у него была Книга.

Он должен был завершить работу.

Каждое утро Тильт брал перо и, выкинув все мешающие мысли, прилежно перерисовывал буквы разных книг. Далька уже понял, что ему так и не доведется показать свое мастерство, и потому обычно сидел тихо, исподлобья наблюдая за действиями товарища.

– Почему они выбрали тебя? – всё чаще и чаще задавался он этим вопросом.

Тильт пожимал плечами, хотя ему казалось, что он знает ответ.

– Я вижу странные сны последнее время. Одни и те же сны. Один повторяется чаще других, и он самый яркий. Я помню его во всех подробностях, когда просыпаюсь, и не могу забыть его весь день. Сон про деревню, стоящую на краю пустыни. Там есть кладбище, могилы которого обозначены кучами камней. Сперва все тихо, а потом вдруг земля начинает шевелиться, и могилы выворачиваются наизнанку. Я вижу мертвецов. Вижу, как они оживают, как они шевелятся, встают на ноги, медленно идут к деревне. Их много – я не могу их сосчитать…

– Что за дурь тебе снится! Ешь меньше на ночь…

Это Далькино пожелание неприятно укололо Тильта. Ну разве он виноват, что лучшие куски всегда оказываются на его тарелках, на его подносе! Он же делится с товарищем, хоть Тень и запретил! «Мы берем у тебя кровь, – объяснял он. Не только Тильту, но и Дальке объяснял. – Мы берем твою кровь, но не хотим, чтобы ты ослаб…».

Тильт тогда спросил, для чего им нужна его кровь.

«А ты разве не знаешь?», – Тень странно улыбнулся, испытующе посмотрел на молодого мастера. И Тильт уверился в своих давних подозрениях.

«Вы добавляете кровь в чернила? Но зачем?».

«Ты разве не знаешь?», – выдержав паузу, повторил Тень.

Тильт не знал.

Пока не знал.

С ним происходило что-то странное. Тихими ночами в его голове вдруг начинали звучать голоса. В движении теней на потолке и стенах он порой угадывал картины незнакомой жизни. Бывало так, что неведомым образом ему открывалось некое знание, о каком он прежде и представления не имел. Так однажды он вдруг заметил, что понимает отдельные слова, написанные хеммскими рунами. Раньше он и не знал, что есть такой язык – хеммский. Теперь же он мог многое рассказать о жизни северных хеммов, об их верованиях и обрядах. Откуда всё это взялось в его голове?

И вот еще – сны. Повторяющие сны, которые, кажется, и не сны вовсе, а видения далеких, когда-то случившихся событий.

Или событий, которым только предстоит случиться.

Неужели правы хеммы, считающие, что душа спящего человека отлетает и путешествует по свету, заглядывая в минувшие и грядущие дни?

Тильт однажды рассказал Тени о своих кошмарах. Изложил всё подробно, красочно – там, где не хватало слов, помогал себе мимикой и жестами. И при том внимательно смотрел на страшное лицо слушателя, надеясь разглядеть хоть какие-то эмоции, желая разгадать, о чем тот думает.

Не разглядел ничего. Спросил прямо:

– Так что означают эти кошмары?

– Ничего, молодой мастер, – покачал головой Тень. – Ровным счетом ничего… Многие кошмары – просто кошмары и есть, и толковать их – неблагодарное занятие. Но если увидишь что-то новое – обязательно расскажи…

Но Тильт на будущее решил молчать. Хотя ему было чем поделиться…

С каждым днем, с каждой страницей росло мастерство переписчика. Даже Далька признавал это – и всё равно находил, к чему придраться. Придирки его были мелочные, но злые:

– Что ж ты карябаешь так, руки твои кривые?! Опять лист испортил!

– Это перо так худо очинено.

– Ну конечно! Настоящий мастер щепкой умеет писать. А ты – «перо худо очинено»!

– Да ладно тебе, Далька. Что ты сердишься!?

– Потому и сержусь, что бестолковый ты. Давно бы уж всё переписали, если б не твое бестолковство!..

Дальке тоже надоело заключение. И в то же время сытая беззаботная жизнь вполне его устраивала. Втайне он питал надежду, что когда Книга будет переписана, им предложат постоянную работу на новых условиях – может быть, при библиотеке храма, может, еще где-то. Он мечтал, что им будет позволено бродить по острову, беседовать с живущими там людьми; грезил, что у каждого будет по слуге, и хорошо бы, если это окажутся симпатичные девчонки; представлял, как он будет ловить рыбу с лодки, управляемой послушными тралланами – не для пропитания ловить, а для удовольствия и развлечения… Много о чем мечтал Далька, и чем больше проходило времени, тем доступней казались мечты. Доступней и желанней.

И тем жадней смотрел Далька на стоящую перед ним Книгу, пытаясь угадать, сколько именно страниц отделяет его от воплощения мечтаний.

«Ну что же так медленно? – сердился он на Тильта, тщательно выписывающего каждую букву. – Я бы куда скорей сделал! Ну почему, почему они выбрали его?!».

Тем не менее работа шла своим чередом. К зиме Тильт научился писать заметно быстрей, легче и уверенней. Весной половина Книги была расшифрована и переписана. Когда пришло лето, молодые мастера начали гадать, сколько дней им потребуется, чтобы завершить дело. Теперь они спешили: вернее, спешил Тильт, а Далька его подгонял. Потому-то однажды Тильт ошибся, а Далька его ошибку не заметил.

Вечером Се-Тан и Шо-Лан как обычно унесли исписанные листы и Тайную Книгу. А утром молодых мастеров разбудил монотонный голос:

– Последнее время вы работаете быстрей. Это достойно похвалы. Но вам нужно быть внимательней…

Тильт потер глаза и сел на кровати. Далька зевнул и потянулся.

– Мы что, проспали завтрак?

Человек, прозванный Тенью, стоял посреди комнаты, заложив руки за спину. Он не смотрел на молодых мастеров. Взгляд его упирался в стену.

– Ошибки недопустимы, – размеренно говорил он. – Я бы очень хотел, чтобы вы это прочувствовали.

– Да что случилось-то? – спросил Далька.

– Вчера вы неверно посчитали буквы. И целый лист оказался испорчен. Се-Тан и Шо-Лан уже наказаны за это. Теперь ваша очередь, молодые мастера.

Ошибки и описки случались и прежде – довольно часто. Но ни о каком наказании даже речи не заходило – лист просто переписывался заново. А Далька, заметивший промах товарища, получал на ужин какое-нибудь лакомство: яблочный мармелад, ореховую тянучку, ягодное варенье. Тильту с этого ничего не перепадало. «Не заработал, – важно говорил Далька, отправляя сладость в рот. – Уж извини…» – так он мстил товарищу за категоричный отказ изредка делать намеренные ошибки.

– Ты первый, почтенный мастер… – Тень шагнул к Тильту. Хрустальный череп коснулся лба молодого переписчика, и острая боль пронзила его тело. Тильт вскрикнул, зажмурился, откинулся назад.

– Я запечатал в тебе боль, – сказал Тень, накрывая ладонью замутившийся хрустальный череп. – Она будет напоминать о себе три дня. Потом уйдет… Теперь твоя очередь, Далька из Детровиц.

– Но я же не виноват! Это он, он писал! Это он ошибся! Не я!

– Ты должен был проверять работу мастера. Ты не справился. Твоя вина больше. И ты будешь наказан сильней… – В руке Тени появился нож. – Закрой глаза, Далька из Детровиц.

Тильт глаз не закрывал и видел, как острое лезвие на миг зависло перед лицом товарища, а потом коротко рванулось вниз, отсекая выступающее.

Далька всхлипнул, дернулся. Тень отступил на шаг и убрал нож. Он снова смотрел на стену.

– Три дня вы проведете без еды. Думаю, это научит вас быть более внимательными…

Он оказался прав.

Три дня товарищи почти не вставали с постелей. Тильта мучили боли, Далька мучил себя сам. Он беспрестанно щупал лицо и стонал:

– Я урод! Я страхолюд!

Он гляделся в начищенную серебряную тарелку и причитал:

– Надо мной же все насмехаться будут! Как же так? Из-за какой-то дурацкой ошибки… Из-за твоей ошибки! Из-за тебя! Из-за тебя всё!

Нож Тени отсек Дальке нос. Не полностью – только самый кончик.

Со временем Далька смирился со своим уродством. В некоторой степени этому поспособствовало то обстоятельство, что у вернувшихся к надзору Се-Тана и Шо-Лана были рассечены губы и отсутствовали передние зубы.

– Им ведь больней было, – приговаривал Далька, щупая подсохшую рану, которую периодически смазывали едкой мазью те же маскаланцы. – Мне-то что – вжик – и всё. Я даже испугаться не успел. И не понял сперва ничего. А они… Представь только, как им зубы вышибали… Бррр!.. Или драли – клещами… Конечно, им больней было. Точно говорю – больней! У меня-то заживет. Шрам, конечно, останется, ну да ладно! У нас мужик один жил, у него нос был смят, словно лепешка. И ничего – за девками бегал. Потом женился даже… А я скажу, это мне в бою мечом отхватили. Еще завидовать будут! Это ж не с воза упал, поди, или там на вилы спьяну напоролся…

Последнее время Далька многие разговоры сводил к девкам.

– Вот закончим Книгу и отправимся в деревню. Тралланские девки, наверное, страшные, да уж как-нибудь управимся… Как в той истории про Горди-Хвата и ведьму, ну, когда он ей ступу на голову надел, чтоб рожу не видеть, и знатно ее ублажил… Ну, молодой мастер, как думаешь, сколько нам тут еще жить взаперти? Дней сорок, сорок пять?..

Тильт пожимал плечами.

В работе случались всякие задержки. Порой по нескольку дней подряд они ничего не делали. И никто им не объяснял, с чем были связаны эти перерывы. А потом все возвращалось к привычному ритму.

Со множеством разных книг довелось поработать Тильту. Некоторые были написаны такими странными буквами, что на копирование одного абзаца уходил целый день. И не всегда результат удовлетворял таинственных хозяев. Порой Се-Тан и Шо-Лан возвращали готовые, без ошибок писанные, вроде бы, листы и требовали переписать их заново, не объясняя, почему это так необходимо.

Попадались книги, настолько попорченные сыростью и плесенью, что нужный текст приходилось восстанавливать по другим источникам – лишь после этого можно было копировать потерявшиеся буквы. Это было не столь сложно, когда это были буквы знакомого языка. Но попадались такие головоломки, что у Тильта, Дальки, Се-Тана и Шо-Лана опускались руки. Вот тогда за дело брался Тень. Он внимательно выслушивал суть проблемы. И на какое-то время – иногда на несколько часов, а порой на целую неделю – исчезал. Решение находилось – в виде второй такой же книги, или рукописной копии части текста, или в лице незнакомых странных людей, могущих объяснить, что и как надлежит писать.

Порой вместо книг были лишь их отдельные листы.

А иногда приходилось работать с древними, готовыми рассыпаться свитками.

«Чёрные кости, или учение о строении домашних животных», «Хождение порядками, использование конницы, и другие военные премудрости», «Разрешенное колдовство и колдовство запрещенное», «Распознание ведьм и их истребление», «Служение высшей добродетели» – в какие только сочинения не заглядывал Тильт! Что-то даже успевал прочитать:

«…Народы южные крайне горячи и несдержанны. Солнце греет их кровь и прочие живые жидкости, потому эти жидкости более обычного разжижены и быстрее движутся по венам, членам и органам…».

«…Карбинас существо дикое и богопротивное. Людям оно доставляет неприятности, чинит разные пакости, похищает детей и выдаивает скотину. Увидеть его можно только лунной ночью, если в одной руке держать что-нибудь железное, а в другой деревянное..».

«…Судьба человеческая подобна речному течению. Человек будто щепка, влекомая им. Когда щепку прибивает к берегу, тогда обретает она желаемое спокойствие…»

Тильт пытался читать и то, что выходило из-под его пера. Это было непросто. Порой предложение начиналось на одном языке, а заканчивалось на другом – незнакомом. Причудливые изернаффские письмена соседствовали со строгими тэлльскими литерами, а рядом с маскаланскими иероглифами стояли хеммские руны.

И все же кое-что Тильту разобрать удавалось:

«…Первый знак явился на востоке. Красная звезда с хвостом и рогами упала в реку Катру, и воды ее окрасились багряным…».

«…Там, где ступил этот зверь, земля становится мертвой. Там, где на мертвую землю падает дождь, поднимается горячий ядовитый пар…».

«… в третий день явилось на солнце пятно, и небесное светило стало похоже на глаз Проклятого…».

Судя по отрывкам Тайная Книга повествовала о множестве странных событий. Тильт не видел во всем этом особого смысла. Пока однажды не прочитал:

«…распались каменные пирамиды, сдерживающие мертвецов деревни Тоольи, и вывернувшиеся наизнанку могилы исторгли погребенных…».

С дрогнувшего пера упала клякса.

Тоолья – так называлась деревня из его сна!

– Я видел это, – прошептал Тильт. – Видел много раз.

– Дран тебя побери, – пробурчал Далька, который ничего не понял. – Ты опять всё испортил. Целый день насмарку!

Шо-Лан уже безропотно убирал испорченный лист. Тралланы подобрались, почувствовав некое напряжение, вдруг возникшее в комнате.

– Здесь описан мой сон! – Тильт схватил Шо-Лана за руку. – Я видел этих мертвецов! Я знаю название этой деревни! Но откуда? Что это значит?

Маскаланец кротко вздохнул и попытался освободиться. Ответа Тильт так и не получил – ни в этот день, ни позже.

Ответ он нашел сам. Но прежде прошло много времени. Очень много…

– Завтра исполнится год, как мы здесь, – сказал однажды Тильт, отмечая на стене очередной прошедший день.

– Если ты постараешься, то завтра мы завершим работу, – заметил Далька.

– Не знаю, получится ли…

– Я бы сумел. Легко – раз плюнуть. Там всего-то три страницы осталось.

– Ты видел?

– Да, я видел! Я всегда вижу больше тебя, почтенный мастер, – Далька фыркнул. – Не понимаю только…

И тут Тильт не выдержал:

– Зато я понимаю! Они выбрали меня, потому что ты только и можешь, что говорить про девок! Твои стихи просто ужасны! Ты вечно хвастаешься, но ничего не делаешь! Ты!.. Ты!..

Они подрались. Впервые за год.

Далька ударил Тильта в лицо, повалил на землю, попытался оседлать. Тильт вывернулся. Они сцепились, покатились по ковру, сопя и ругаясь. Опрокинули стул, сдвинули сундук, сшибли высокий напольный подсвечник.

Далька оказался сильней. Он подмял под себя Тильта, вывернул ему руку:

– Проси прощения! Прощения, говорю, проси!

Тильт пыхтел, думая лишь о том, что если Далька нажмет чуть сильней, то рука сломается. И тогда он не сможет завтра писать. Не сможет завершить работу. Не сможет отсюда выбраться.

– Проси прощения! Ну!..

– Прости, – чуть слышно простонал Тильт.

– Что? Громче!

– Извини! Ты знаешь больше меня! Ты лучше пишешь! Извини!

– То-то же! – Далька отпустил руку и встал. Тильт лежал ободранным лицом вниз, не шевелился, только дышал тяжело. Крепился, чтобы не заплакать.

– Давай не будем говорить, что подрались, – буркнул Далька. – Если спросят, почему поцарапанные, скажем, играли. Слышишь?

– Угу…

Они легли спать в разных комнатах – впервые за год. А утром за завтраком смотрели куда угодно, только не друг на друга.

Тильт завершил работу в первой половине дня. Никогда раньше не работал он столь быстро.

Последние слова были написаны по-исидски: «…начертанное однажды – однажды исполнится».

Огромное облегчение испытал Тильт, поставив точку. Голова казалась блаженно пустой. Душа ликовала – всё! всё! конец! И не верилось даже…

Он отложил перо, отодвинул его. Встал из-за стола. Огляделся слегка очумело. Вышел из комнаты.

Никто не посмел его остановить…

Обед прошел в молчании. Замкнувшиеся Тильт и Далька гадали, выпустят их уже сегодня или же это случится завтра утром. Они ждали визита Тени. И вспоминали прошедший год, удивляясь, сколь быстро он прошел, но как долго он тянулся.

Тень явился вместе с братьями-маскаланцами и вооруженными тралланами.

– Отдыхаете? – спросил он с порога. И, разглядев опухшее лицо Тильта, поинтересовался: – Что случилось?

– Играли вчера, – поспешно ответил Далька.

Тильт кивнул и шмыгнул носом.

– В следующий раз играйте аккуратней, – сказал Тень. – Пойдемте.

– Куда? – спросил Тильт.

– Работать. Пора уже.

– Там мы же всё переписали, – сказал Тильт. – Или что-то не так?

– Говорил я тебе, не торопись, – пробурчал Далька. – А ты… Только чернила переводишь… Мастер Дранов… – Голос его был полон яда.

Тень странно на него посмотрел, он явно хотел что-то спросить, но сдержался. Выдержал паузу, прошелся по комнате, сел перед камином, протянул руку к потрескивающему огню. Сказал, не оборачиваясь:

– Сегодняшняя работа сделана хорошо. Переписывать нечего. Так что продолжим.

– Продолжим? – растеряно переспросил Тильт. – А как же?.. Вы же обещали… Вы говорили…

Се-Тан уже ставил Книгу на стол. Шо-Лан раскладывал письменные принадлежности.

Всё как обычно.

– Вы, верно, решили, что Книга завершена, – сказал Тень. – Вы ошиблись, почтенные мастера. У этой книги много частей. Вы переписали первый том. Но это только начало… Что так на меня уставились? Да, почтенные мастера. Это только начало…