Текст книги "Книга демона"

Тильт. Каменные воины

Три камня вынул Тильт из стены, чтобы увидеть вернувшегося к жизни Ферба.

Теперь у этих камней были свои имена. Первого молодой мастер назвал Углом. Второй носил имя Кремень. Третий стал называться Кругляшом.

Днем они лежали на своих местах в кладке, ничем не выделяясь среди прочих камней. А ночью, если того желал Тильт, они оказывались на полу и начинали меняться.

Они росли – с каждым днем всё больше. У них появлялись руки и ноги. У Кремня вдобавок вылезали острые рога, а Угол отращивал короткий хвост. Ровный Кругляш обходился без головы – его глаза проклюнулись на животе, а кривая трещина рта образовалась там, где у других была грудь. Они еще не умели говорить, зато у них был отличный слух. Живые камни старательно выполняли все команды Тильта, хоть и не всегда правильно. Угол, Кремень и Кругляш особым умом не отличались.

Вскоре они выросли настолько, что для них троих в тесной комнатушке перестало хватать места. Теперь Тильт работал с каждым по отдельности, поочередно. Одну ночь – с Углом. Вторую – с Кремнем. Третью – с Кругляшом. Он сделал их гораздо умней и научил произносить несколько слов. Он взрастил в них такую силу, что стал опасаться, как бы они случайно не обрушили потолок темницы. Он подчинил их себе: на окрик «Подъем!» камни оборачивались могучими существами, команда «Стой!» – превращала их статуи, а стоило ему крикнуть «Спать!» – и каменные создания вмиг возвращались к своему первоначальному облику.

Все это – и многое другое – было тщательно описано на бумаге. Тильт прятал листы под нарами, в груде старой одежды.

Он так увлекся новой работой, что почти забыл о Фербе. Лишь иногда он подходил к стене и говорил негромко:

– Потерпи. Еще совсем немного. И мы выйдем отсюда.

Ферб сопел, хрипел, пытаясь высказать что-то. Тильт вспоминал, что собирался своим волшебным умением улучшить речь разбойника, но стоило ему вернуться к столу, как тут же находилось более срочное и более интересное дело.

Тильт больше не заглядывал по ту сторону кладки. Лишь однажды он, подняв подсвечник к самому потолку, попытался увидеть замурованного в нише разбойника. В густой темноте, похожей на дёготь, он разглядел серое пятно страшного лица, и отшатнулся, едва не свалившись со стула.

Ферб смотрел вверх.

На неровное отверстие в стене.

– Извини, – прошептал Тильт, пятясь. – Прости, что я сделал тебя таким…

Книга Драна близилась к концу. Тильт чувствовал это. И предчувствия его подтверждались тем, что в тексте всё чаще и чаще встречалось имя проклятого бога. А однажды, работая над Книгой, писец увидел, что описывает один из своих кошмаров – и будто провалился в него.

Из разверзшейся бездны поднимался горячий туман. Он расползался по земле полотнищами, вился локонами, отравляя всё живое, превращал в отраву всё мертвое. Черные тучи закрыли небо, нависли над бездонным провалом, словно хотели заслонить его от взглядов сверху, спрятать его от богов. Огненными шнурами падали вниз молнии, тяжелыми каплями срывались с туч ослепительные шары, сыплющие горячими искрами, ныряли в ядовитый туман, подсвечивали его изнутри мертвенным синим светом. Содрогалась земля. С грохотом валились в бездну обломки скал, крошились базальтовые плиты; словно сдираемая кожа ползли в пропасть лоскуты почвы – бездна ширилась, расползалась во все стороны, открывалась будто пасть – гигантская ненасытная пасть, собирающаяся поглотить весь мир.

И что-то темное шевелились в тумане. Нечто страшное, не живое, не мертвое, пока лишенное формы.

Дран готовился обрести свободу…

Тильт планировал покинуть свою темницу чуть раньше.

Его раздирали противоречивые желания. С одной стороны, ему хотелось как можно скорей выбраться на волю. Но в то же время, он страстно желал как можно дольше проработать над Книгой. Он сжился с ней, свыкся, сросся. И он не мог оставить творение незаконченным.

Хоть и собирался это сделать.

Его снедало любопытство – что же будет на последних страницах величайшей книги? Какие тайны покажет она молодому писцу, чему еще научит, на что откроет глаза?

И Тильт тянул время. Днем работал на Книгой Драна, не уставая удивляться мастерству безымянного автора. А ночами готовился к побегу, трудясь над собственными магическими текстами.

Не всё у него получалось. А значит, еще было чему учиться.

Гай. В клетке по морю

Клетка была довольно высокая: в ней можно было стоять, лишь немного пригнув голову. В ширину она имела четыре шага – то есть, при желании по ней даже можно было разгуливать. Железные прутья клетки толщиной были в два пальца. Под войлоком на полу прятались крепкие морёные доски. Дощатый же потолок был обтянут толстой кожей и отлично защищал от брызг и дождя.

Клетка стояла на палубе под открытым небом. Над ней хлопал парус, и посвистывал с снастях ветер. Если погода была солнечной, то в клетке было жарко и душно; ночью и в ненастье холод заставлял Гая забиваться в угол. Впрочем, мерз он не сильно. Ему вернули одежду и дали большое теплое одеяло, а в особенно студеные и промозглые ночи в клетку подбрасывали бурдюк с горячей водой. Гай обнимал его, укрывался всем, чем мог, и так, скорчившись, пережидал непогоду.

Но самое неприятное заключалось в том, что клетка постоянно была закрыта плотной тканью. Разглядеть что-либо сквозь нее не представлялось возможным. Только и можно было определить, день сейчас на свободе или ночь, вечер или утро. Гай сперва искал в складках полога хоть какую-нибудь щелку; не найдя, пытался провертеть дырочку. Но тщетно: надежно закрепленная ткань накрывала клетку в несколько слоев, усилиям Гая она не поддавалась. Так что развлечений у плененного писца было немного: он ковырял войлок на полу, царапал кожу на потолке, выстукивал на железных прутьях выдуманные марши, но чаще просто лежал на спине и слушал, что творится кругом.

Мимо клетки то и дело проходили тралланы: Гай узнавал их по лязгу железа, которое они, кажется, никогда не снимали, и по особому топоту. Общались тралланы обычно на своем языке – звучал он так, будто у говорящих рот был забит морской галькой. Имелись на корабле еще какие-то люди: их язык походил на птичий щебет, и Гаю казалось, что так должны говорить желтокожие маскаланцы. Впрочем, в этом он уверен не был, поскольку маскаланского языка не разумел. Из постоянных звуков существовали еще бой волн и размеренные скрипы. Чем сильней бились волны, тем шумнее скрипел корабль. Редко-редко раздавались птичьи крики, из чего Гай сделал вывод, что плывут они далеко от берегов. Это его пугало: он боялся вольных штормов, о которых имел книжное представление, и не однажды воображал, как огромная волна, переливаясь через судно, срывает с места запертую клетку и увлекает ее с собою в морскую пучину.

Но, на счастье, штормов пока не случалось. Ветер, правда, обычно был довольно крепкий, а волнение весьма сильное, и оттого первые два дня Гая мутило и рвало. Еду ему приносили исправно; дважды в день ее подсовывали под мокрый полог и с помощью особого крюка двигали вплотную к решетке. Но аппетит у Гая появился лишь к концу третьего дня. Он съел тогда всё, что было в плоском котелке, а именно: чуть подгорелую кашу с мясом, два пшеничных сухаря, пропитанных медом, моченое яблоко, какой-то диковинный кисловатый фрукт и горсть изюма. Следующий завтрак был не хуже, и Гай сделал вывод, что его, действительно, держат на особом положении. Вряд ли экипаж столовался так же разнообразно; тралланы, скорей всего, обходились только пустой кашей да сухарями. Хотя, как знать…

Вскоре Гай привык к своей новой жизни и смирился с ней. Уже и пребывание в клетке казалось ему не столь страшным. Он находил в этом и хорошие стороны. Ведь крепкая решетка защищала его от лютых дикарей, которые с самого детства вселяли в него трепет.

Он считал дни морского путешествия, и гадал, чем же оно закончится.

В то, что его хотят убить, он не верил.

И он вспоминал слова, однажды сказанные Гриффом: «запомни, маленький мастер: с тем, кто с тобой заговаривает, всегда можно договориться».

Гай надеялся, что уж как-нибудь он сумеет договориться с уродливым человеком, так запросто повелевающим тралланами.

Утро шестого дня выдалось особенно шумным. Прислушиваясь к топоту и переговорам тралланов, угадывая перемены в движении корабля, Гай заподозрил, что морское приключение близится к концу; а когда он услышал гомон чаек и гул прибоя, то уверился в своем предположении окончательно. В нетерпении стал он ждать, когда с клетки снимут завесь. А более того ему хотелось выйти из своей тесной тюрьмы и выпрямиться наконец-то во весь рост, потянуться так, чтоб кости захрустели и в глазах помутилось.

Но ожидания не оправдались: из клетки его выпускать не спешили, покров не убрали.

Корабль довольно долго шел на веслах; потом, царапая брюхо об отмель, остановился. Гай к тому времени весь истомился. И он очень обрадовался, услышав обращенный к нему голос:

– Милостью божьей прибыли, почтенный писец. Сейчас разгрузимся, а там и до тебя дело дойдет.

– А где мы? – спросил Гай, подползая ближе к решетке и хватаясь за прутья.

– Тебе это лучше не знать. Ты спроси другое: зачем ты тут.

– И зачем же?

– Будет тебе одна маленькая задача. Выполнишь ее, и пойдешь на все четыре стороны.

– А что надо сделать?

– Перепишешь некоторые буквы из «Заповеди Имма» в том порядке, как мы тебе велим. И уж, пожалуйста, постарайся на совесть!

– Да я хоть всю заповедь перепишу! – обрадовался Гай.

– Всю не нужно, – строго сказал невидимый собеседник. – Только те буквы, что мы тебе укажем…

Разъяснив таким образом предстоящее писцу дело, человек удалился. А Гаю на душе стало совсем спокойно.

Так что, когда к его клетке подошли дурно пахнущие тралланы и, взявшись за ручки, приподняли ее, Гай спокойно улегся на полу и стал размышлять, как бы ему потом найти сгинувших Лори и Скабби…

В тот день он так ничего и не увидел – плотная ткань закрывала клетку до самого вечера.

Тильт. Голос Ферба

Неизвестно, сколько бы еще откладывал Тильт свой побег. Но однажды в привычной работе случился непонятный перерыв.

Целых три дня Тильт бездельничал, гадая, с чем может быть связана эта пауза.

Всё разъяснил явившийся Дьилус.

– Что не весел, почтенный мастер? Заскучал без работы?

Тильт зевнул и сел на постели. От скуки он не страдал. Днем спал или, лежа на нарах, глядел в потолок и обдумывал свои тексты. А ночью брался за перо.

Но вряд ли об этом стоило рассказывать служителю Драна.

– А цветок-то ожил, – удивился Дьилус, разворачивая стул.

– Ага, – отозвался Тильт и снова зевнул.

– Поразительно, насколько порой живое умеет приспосабливаться. – Дьилус устроился на стуле, закинул ногу за ногу. Тильт отметил, что на лбу служителя появился свежий шрам.

– Небось, гадаешь, почему это мы оставили тебя без работы.

Тильт пожал плечами.

– Хочу тебя обрадовать, – сказал Дьилус. – Книга почти завершена. Сейчас мы готовимся к Празднику Возрождения, и надеемся, что он случится в новолуние. Отсюда и небольшая заминка. А кроме того… – Дьилус поморщился. – Возникли некоторые трудности. С некоторыми нужными бумагами. Но мы пытаемся разобраться с этой проблемой. И, думаю, разберемся… Так что, почтенный мастер, отдыхай, и будь готов завершить книгу. Должен тебе сказать, что мы очень довольны твоей работой. Даже я признаю, что брат Заталэйн не ошибся, выбрав тебя для такого ответственного дела. Очень жаль, что он не дожил до этого дня.

– И сколько еще мне надо будет написать?

– Ну, думаю, ты справишься за один день. И тут же получишь свободу. Мы даже отвезем тебя туда, куда скажешь.

– А если я откажусь дописывать книгу?

– Ты опять за свое, почтенный мастер? – нахмурился Дьилус.

– Мне просто интересно.

– Значит, книгу завершит твой друг Далька.

– Он мне не друг.

– Считаешь его предателем?

– Я не считаю его своим другом.

– А ты изменился, писец. – Дьилус широко улыбнулся. Его изрезанное лицо страшным образом исказилось; растянулась прошитая проволокой губа, брызнула кровью на подбородок. – Сильно изменился. Я давно это заметил. Силу, что ли, какую почуял. Или настоящим мастером начал себя считать. А может, задумал чего?.. Ты голову-то не опускай. Ты в глаза, в глаза мне смотри…

Тильт смотрел – и в здоровый глаз Дьилуса, и на его заросшую диким мясом глазницу.

– А почему, – с нажимом в голосе спросил он, – вы сами не можете завершить эту книгу? Почему вы сами не могли ее написать?

– Книга Драна священна, – Дьилус отвел взгляд. – Служители Его не должны писать священные строки. Это могут делать только посторонние люди. Такие как ты. И как твой друг Далька.

Он врал. Или чего-то не договаривал. Тильт понял это, почувствовал, угадал.

А вскоре ему открылось и кое-что еще…

Едва Дьилус ушел, как в заложенной камнями нише ожил Ферб. Он захрипел, зафыркал, привлекая внимание Тильта.

– Тихо! – прикрикнул молодой мастер на некстати расшумевшегося разбойника. – Да замолчи ты! Он еще может вернуться!

Но Ферб и не думал успокаиваться. И раздосадованный Тильт был вынужден достать с высокой полки свернутые в трубку листы.

Сначала он собирался вообще лишить Ферба голоса. Но в доносящихся из-за стены хрипах ему послышался некий призыв – разбойник шумел неспроста, он явно хотел сообщить нечто очень важное.

И Тильт отказался от своего первоначального намерения.

– Я слышу тебя, слышу. Прошу, подожди немного, помолчи. Я попытаюсь вернуть тебе голос…

Всего три строчки добавились к тексту, что смог оживить Ферба.

Но три черновых листа сжег в печи Тильт.

– Так что ты хотел сказать? – тихо спросил он, вынув из кладки спящие камни.

И услышал:

– Они убьют тебя… Сразу, как ты закончишь книгу… – Ферб говорил с трудом; он словно задыхался. Голос его звучал глухо – будто глотка, где он рождался, была забита плотной пылью. – Они обманывают… Тебя не выпустят… Они пытали меня… И обсуждали, как лучше с тобой расправиться… Мне показалось, они боялись тебя… Не знаю, почему… И они решили… Когда они получат последнюю страницу их книги… Они затопят пещеру… Вместе с тобой… Пустят воду из озера… Сюда…

– Но зачем? – У Тильта возникло ощущение, будто он уже тонет, крутясь в ледяной воде.

– Я не знаю… Они чего-то опасались… Я не понял… Не знаю… Тебе надо бежать, почтенный мастер… Если есть возможность… Нам нужно отсюда выбираться…

Не так уж много времени потребовалось Тильту, чтобы додумать остальное.

Человек, переписавший Книгу Драна, получал великую силу, могучее умение. Возможно, не каждый мог овладеть этим даром, а только тот, в ком теплилась искорка настоящего мастерства. И этот человек мог стать угрозой для Драна. Потому его надлежало убить. Причем, таким способом, чтобы он не сумел воспользоваться обретенным могуществом.

Например, неожиданно затопив пещеру.

Даже своим служителям не доверял Дран, бог коварства и предательства. Потому и запретил им переписывать Книгу…

– Мне нужно еще немного времени, чтобы закончить всё, что я задумал, – сказал Тильт. – Мы выйдем отсюда ночью, когда все будут спать. – Он посмотрел на окрепший и заметно подросший цветок, на его плотные бутоны, похожие на желуди. – Если кто-то попробует нас задержать… – Он глянул на камни, рядком лежащие у стены. – То я ему не позавидую. А пока, почтенный Ферб, расскажи мне, что там есть наверху кроме озера…

Вечером следующего дня, сразу после того, как закрылись ярко-оранжевые соцветия, Тильт стал собираться.

Он слил оставшиеся чернила в кувшинчик, заткнул узкое горлышко плотно скрученной тряпицей, залил ее свечным воском. Скинув на пол тюфяк, собрал всю бумагу, сложил стопкой. Из потайных мест достал исписанные страницы, примотал их к телу широкими матерчатыми полосами. Переоделся, сменив обычную одежду на новую, волшебную. Увязал немногочисленные пожитки в узел, осмотрелся, прошелся по комнате, вспоминая, не забыл ли чего.

А потом сел ужинать.

Ему было неспокойно. Быстро и сильно колотилось сердце. Сохло горло.

Он много пил, и совсем не хотел есть.

Он ждал, посматривая на оплывающие свечи в подсвечнике. Других часов у него не было.

Когда свечи догорели, Тильт заменил их на новые, и вытащил из кладки три камня.

– Ты не спишь, почтенный Ферб? – спросил он севшим голосом.

– Я никогда не сплю, – глухо отозвался разбойник. – Я же покойник, ты разве забыл?

– Сейчас мы сломаем кладку, и ты сможешь двигаться.

– Ты всё продумал, почтенный мастер?

– Да. Кажется, всё.

– Скажи мне еще один раз: меня можно убить?

– Нет. Ты же покойник, разве забыл?

– Но меня можно как-то одолеть?

– Наверное, только если разрубить на куски.

– Что ж… В моем положении есть свои прелести.

– Держись рядом со мной, почтенный Ферб.

– Я буду твоим телохранителем, почтенный мастер.

Когда и эти свечи сгорели, Тильт обратился к одному из камней по имени:

– Кремень, подъем!

Неровный вытянутый камень вздрогнул, хрустнул и начал быстро увеличиваться в размерах. Потом он развернулся, как брошенный в воду еж, раскинул в стороны руки, подпрыгнул на коротких ногах, присел, покрутил бугром головы. И проскрежетал:

– Я тут, мастер.

– Разбери эту стену, – велел ему Тильт. – Но не шуми. Камни вынимай по одному и складывай вон в том углу.

– Я понял, мастер, – шевельнул рогатой головой Кремень. И распустил глыбы кулаков.

Тильт не успел бы сосчитать до ста, как стена была разобрана. В узкой нише, покрытый пылью, опутанный паутиной, стоял разбойник Ферб. Для восставшего мертвеца выглядел он совсем не плохо. На городских улицах, его, пожалуй, могли принять за прокаженного нищего.

Очень прокаженного.

И очень нищего.

– Теперь я могу двигаться? – спросил Ферб и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед.

Тильт невольно попятился. И увидел, как в жутковатой усмешке разъезжаются сухие губы.

– Что, я такой страшный?

– Нет… Я… Просто не ожидал…

– Странное ощущение, – пробормотал Ферб, покачиваясь и притоптывая ногами. – Ты уверен, что я не развалюсь?

– Не должен, – сказал Тильт, и разбойник захохотал. Из его пасти вырывались пыльные облачка.

– Проверим, – отсмеявшись, буркнул Ферб. Он наклонился и легко отломал у стола крепкую ножку. – Что дальше?

Дальше Тильт приказал Кремню выбить дверь. Она, возможно, не поддалась бы и пушечному выстрелу, но каменный воин без видимых усилий выдавил ее крутым плечом и согнувшись, повернувшись боком, выкатился в узкий низкий проем.

– Я сделал, мастер.

– Угол, подъем, – тотчас скомандовал Тильт, и угловатый камень, подпрыгнув, встал на ноги.

– Я тут, мастер.

– Идите с Кремнем вперед, поднимайтесь наверх. Если кто-то попробует вас остановить, убейте его.

– Я понял, мастер.

– Кругляш, подъем, – приказал Тильт, и овальный булыжник закружился волчком. – Слушай внимательно. Ты пойдешь за нами. После нас. Но прежде как следует здесь покуролесь. Переломай всё, что сможешь. Если сумеешь обвалить потолок, сделай это.

– Я понял, мастер, – раздуваясь и отращивая конечности, прогундосил Кругляш.

– Идем, Ферб, – сказал Тильт и решительно направился к выходу.

Гай. Весьма необычное место

Когда с клетки наконец-то стащили покров, глазам Гая предстала удивительная картина. Он находился в центре просторной залы, освещенной множеством толстых – в человеческую руку – свечей. Свечи были всюду: на каменном полу, на многоэтажных полках, на лавках и столах, на подлокотниках кресел, в огромных деревянных люстрах и в настенных подсвечниках. Их было так много, что казалось, будто помещение охвачено пожаром.

Несомненно, эта зала была храмом какого-то божества, возможно, очень и очень древним. Высокий купол потолка был расписан фресками. Некоторые из них были обновлены, но большая часть едва проглядывалась. Но даже такие – выцветшие, стертые, осыпавшиеся, они подавляли и внушали трепет. Оскалы разверстых пастей, глаза, полные лютой злобы, когти, раздирающие человеческие тела, – все это было исполнено с таким мастерством, что верилось, будто художник писал чудовищ с натуры. Среди картин Гай с изумлением опознал щупальца демона, с которым ему довелось встретиться на болоте Гнилого Покоса. И многие другие чудища казались смутно знакомыми: то ли видел он похожие картинки в читанных книгах, то ли являлись ему эти страшилища в позабытых кошмарах.

Два траллана, лица которых были закрыты медными масками, отперли клетку. К ней тотчас, семеня, приблизился узколицый маскаланец, завернутый в богато расшитый халат. Он протянул руку, чтобы помочь писцу выйти. Но Гай не спешил покидать свое убежище. Он все еще осматривался.

В зале было изрядно народу. Располагались они без всякого порядка: кто-то сидел, другие стояли. Приглядевшись к ним, Гай оробел – уж очень неприятная собралась тут публика: уроды с причудливо изувеченными лицами, вооруженные огроменные тралланы самого свирепого вида – словно их таких специально отбирали, маскаланцы в зловещих одеждах, похожих на саваны, какие-то носатые карлики – уж не гномы ли? Вели они себя смирно, тихо, только едва слышно что-то бормотали; молились, наверное.

Маскаланец, протягивающий писцу руку, недовольно замычал. Видимо, поторапливал. Гай кивнул ему: мол, вижу, понимаю тебя, почтенный, – но с места не двинулся. Сел, скрестив ноги, начал их растирать, всячески пытаясь показать, что и рад бы выйти, да от долгого сидения в клетке все мышцы занемели до невозможности.

Маскаланец замычал громче, потряс рукою. Потом повернулся, посмотрел на кого-то, будто помощи прося.

От стены отделились две фигуры в высоких колпаках. Поддернув полы чудных длинных одеяний и перешагивая через часто наставленные свечи, они приблизились к клетке. Маскаланец тотчас отступил за них.

– Ты испытываешь наше терпение, почтенный писец, – мягко сказал один из приблизившихся. Его лицо было иссечено частой сеткой шрамов; правый глаз у него отсутствовал, изуродованная глазница заросла диким мясом. – Мы все собрались здесь ради тебя, а ты заставляешь нас ждать.

Второй человек – а это был обритый маскаланец – не сказал ничего, только с укором глянул на писца. Гай обратил внимание на нож в его руке: тонкое блестящее лезвие формой походило на тополиный лист.

– Всего лишь несколько строк, почтенный писец, – сказал одноглазый. – Наша книга будет закончена, а ты тут же получишь свободу. Мы даже отвезем тебя туда, куда ты скажешь. Хочешь, вернем тебя на то самое место, откуда забрали?

– Хочу, – живо сказал Гай.

– Так пойдем! – Одноглазый протянул руку.

Гай, робея еще сильней и оставив без внимания протянутую руку, выбрался из клетки. Обритый маскаланец тут же двинулся вперед, указывая дорогу. Гай обернулся на одноглазого. Тот кивнул и подтвердил:

– Туда, почтенный мастер… Туда…

В одном из углов залы было выстроено подобие садовой беседки. Внутри находился небольшой круглый стол и низкое кресло с причудливо выгнутыми подлокотниками. Свечей возле беседки не было, потому со стороны заметить ее было непросто. Тем более, что ее заслоняли собой могучие тралланы, вооруженные длинными пиками. Обычно тралланы не пользовались подобным оружием, но Гай уже ничему не удивлялся.

Его ввели в беседку и усадили в кресло. Оно оказалось весьма удобным, и даже чудные подлокотники ничуть не мешали. Письменные приборы были на месте: разночинные перья, востреная палочка, лоток с тонкопросеянным песком, фигурная каменная чернильница… Гаю позволили освоиться на месте.

– Готов ли ты к работе, почтенный писец? – обратился к нему одноглазый по прошествии некоторого времени.

– Пожалуй, – ответил Гай, стараясь не думать о происходящих странностях.

– Но прежде нам надо кое-что сделать. Ты только не пугайся. И будет лучше, если ты зажмуришься.

– Это зачем?..

В беседку, пригнув голову, шагнул траллан. Он был без оружия. Зайдя сбоку, косматый великан быстро и ловко схватил писца за запястья и прижал его руки к хитрым подлокотникам, враз обратившимся колодками.

– Не пугайся, – повторил одноглазый. – И зажмурься.

Гай не послушался: он испугался и не стал закрывать глаз. Он всё видел: сосредоточенное лицо обритого маскаланца, быстрое движение ножа, рассеченную вену, кровь, льющую в подставленную чашу.

– Уже всё, почтенный мастер, – слышал он тихий, почти нежный голос. – Всего лишь капелька крови. Никакого вреда…

Его быстро перевязали и отпустили. Маскаланец куда-то исчез; траллан стоял за спиной; одноглазый говорил и говорил что-то однообразное – Гай уже не слушал его, ему было нехорошо. Появились какие-то люди, принесли зажженные свечи и дорогую тонкую бумагу листами. Тралланы с копьями подвинулись к самой беседке, оцепили ее. Бормотание собравшегося в зале странного люда сделалось громче и слилось в монотонный гул. Где-то далеко ударил колокол.

Гай поднял голову.

На потолке беседки черной краской был нарисован знак, похожий на двеннскую букву «Иш».

И круглый стол был сделан в виде этого знака.

И чернильница…

Копья тралланов опустились, нацелились на него.

– Пиши, почтенный мастер, – велел одноглазый. – Начинай работать.

Вернувшийся обритый маскаланец наполнил чернильницу из темной бутылочки. Сам обмакнул перо, вложил его Гаю в руку, подвинул бумажный лист. Потом достал откуда-то первый лист «Заповеди Имма», осторожно положил ее на край стола, тонкой указкой обвел третью букву четвертой строки.

– Пиши, почтенный мастер! Пиши то, что мы тебе велим! То, что показываем…

Гай сжал перо и, сдерживая дрожь, вывел букву «ма».

Так, как когда-то учил его Отец Абак…