Текст книги "Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца"

Вот только сейчас Штайнмайеру было совсем невесело. Он все же был опытный летчик и прекрасно понимал, что флот, идущий по своим делам, не нуждается в чужих глазах. Отчаянно ворочая головой, он быстро обнаружил в воздухе ожидаемые черные точки, и взгрустнулось ему еще сильнее. Идущие на перехват самолеты он узнал сразу же, очень уж характерная форма крыла у них была. И еще он понял, что от «Корсаров», вдвое превосходящих его скоростью и еще больше огневой мощью, уйти ему не удастся.

Они попытались, конечно, однако четыре тяжелых палубных истребителя легко настигли беглецов. Вначале получил свое ведомый, сдуру вместо того, чтобы держаться за хвост Штайнмайера, попытавшийся уйти самостоятельно. Вначале он полез вверх, но истребители превосходили его и в скороподъемности, и в потолке. Тогда пилот «Дорнье», толкнув штурвал от себя, попытался уйти в пикировании, и на какие-то несколько секунд казалось, что у стремительно разгоняющегося самолета появилась тень шанса. Однако именно тень – истребители легко настигли беглеца и буквально разнесли его в клочья. Когда разведчик почти вертикально рухнул в воду, на его борту не оставалось уже ничего живого.

Однако же его ошибка подарила майору несколько минут, за которые он успел нырнуть в очень кстати появившиеся облака. Искали его, конечно, со всем прилежанием, и пару раз даже находили, украсив борта летающей лодки цепочками дыр, однако каждый раз ему удавалось скрыться. Здесь и сейчас малая скорость морского разведчика оказывалась только на руку. «Корсары» просто не могли идти с той же скоростью, их срывало в штопор. А проскочив мимо, они неминуемо теряли «Дорнье» в облаках. Ну и, конечно, сказалась разница в классе. Штайнмайер, конечно, асом не был, но все же опыта у него было куда больше, чем у молокососов-американцев. Все это позволило ему уклониться от боя и уйти, что выглядело совсем уж невероятным. Увы, улетел он недалеко.

Истребители все же старались не зря, и выяснилось это довольно скоро. Стрелка датчика уровня топлива начала стремительно скатываться вниз – как оказалось, баки им американцы все же разворотили. Примерно через полчаса моторы встали, и Штайнмайер повел свой самолет на вынужденную посадку, которую успешно выполнил. Правда, самолет пришлось немедленно покинуть – через дыры в бортах его начало очень быстро заполнять водой. К счастью, все три члена экипажа оказались живыми и даже не поцарапанными, и резиновая лодка, имеющаяся на борту самолета, уцелела. После двух суток болтания на волнах их заметили с американского эсминца и подняли на борт. Оставшуюся часть войны Штайнмайер провел в плену, но главное он все же сделал – его сигнал дошел до цели, и адмирал Лютьенс узнал о местоположении и курсе американского флота до того, как стало бы поздно. Всего одна радиограмма, но она всерьез повлияла тогда на весь ход войны.

Узнав о том, куда направляется американский флот, Колесников с трудом сдержался от того, чтобы не покрыть всех и вся неприличными словами, причем по-русски. Однако же все-таки у него хватило выдержки, чтобы просто окинуть своих офицеров тяжелым взглядом, от которого многим захотелось немедленно нырнуть под стол. Несколько секунд адмирал размышлял, не обращая ни на кого внимания, а когда заговорил, его приказы были четкими и ясными. Не все ли равно, что у тебя на душе – идет война, и личное приходится отодвигать в сторону, чтобы не причинить ущерб делу.

Адмирал Кузнецов мог чувствовать законную гордость – еще ни у одного русского флотоводца за спиной не было такой силы, как у него сейчас. Семь линкоров (правда, три итальянских, а макаронники те еще бойцы), два линейных крейсера и два авианосца плюс крейсера и эсминцы. С такой эскадрой и впрямь можно идти на Америку.

Откровенно говоря, Кузнецову полученное задание не нравилось, хотя умом он и понимал его смысл. Нанести удар по побережью США, в качестве цели выбрать любой город, главное, создать побольше паники. Да, умом понятно – лишить противника уверенности в собственных силах, демонстративно выпороть… А заодно уничтожить все военные корабли, которые попадутся на пути. Это даст возможность безбоязненно проводить транспорты с войсками.

Противодействия американского флота можно было не опасаться. Лютьенс, специально прилетавший в Панаму, объяснил Кузнцову нюансы операции. Все очень логично – пока американский флот будет связан необходимостью противостоять более серьезному врагу, немцам, у советско-итальянской эскадры и впрямь развязаны руки. И, хоть и обидно немного чувствовать себя на вторых ролях, следовало признать, что операция выглядит достаточно логичной и выполнимой.

Кузнецов в очередной раз обернулся, посмотрел на итальянские корабли. Те шли отдельной колонной – три линкора, невероятно красивых корабля. Пожалуй, так могли строить только итальянцы. По сравнению с ними и немецкие, и французские, и даже русские корабли выглядели массивными и неуклюжими монстрами. Хотя они-то еще ничего, а вот британские, те, которые последней серии, достроенные уже в Германии, и вовсе утюги утюгами.

Три итальянских линкора, если они будут стрелять лучше, чем в прошлый раз, это сила. Впрочем, по берегу сложно промахнуться. Могло быть и четыре, но – увы, «Литторио» в сражении при Панамском канале получил такие повреждения, что сейчас находился в Италии, на ремонте. «Рому» подлатали на месте, равно как и русские корабли, а вот итальянский флагман больше напоминал обгоревший металлолом. Удивительно, как он выдержал переход через океан, хотя служившие на нем макаронники так хотели домой, что, наверно, оказались способны на маленькое чудо.

Вспомнив результат того боя, Кузнецов непроизвольно поморщился. Вояки… Правда, свежеиспеченный командующий итальянским флотом вроде бы нормальный мужик, храбрый и решительный, и порядок на вверенных ему кораблях наводил воистину драконовскими методами, но все равно, веры им пока нет. Хотя осуществляющий общее командование военно-морскими силами Лютьенс почему-то относится к Боргезе исключительно хорошо.

Лютьенс… Почему-то Кузнецов рядом с ним чувствовал себя мальчишкой, да и итальянец, похоже, тоже. Притом, что знаменитый немецкий адмирал не показывал своего превосходства. А ведь оно было – как же, с малыми силами выиграл войну на море, не проиграл ни одного сражения, не потерял ни одного корабля! На такое, помнится, способен был разве что Ушаков, к которому немецкий адмирал, кстати, относился с невероятным уважением. Сейчас под его началом мощнейший в Европе, а может, и в мире флот. Кузнецов прекрасно понимал, что немец и впрямь может позволить себе смотреть на подчиненных свысока, однако же Лютьенс никогда так не делал. Всегда был иронично-доброжелателен, любил пошутить и знал толк в хорошем коньяке. И не скрывал своих тактических приемов и наработок, объясняя интересующимся смысл любого маневра. Правда, Кузнецова не отпускало ощущение, что в бою действия адмирала были, скорее, экспромтом, а объяснение им находилось (или просто выдумывалось) позже, когда появлялось на то время. Да и вообще, как-то внезапно проснулся талант обычного среднестатистического адмирала, ничем кроме личной храбрости ранее не примечательного.

Странный он все же, Лютьенс. Большинство немцев все же излишне чопорные и на русских поглядывают с ощущением превосходства. А этот, хоть и не демонстрирует всем и каждому свою открытость, чем грешат многие коллеги советского адмирала, но зато готов помочь делом, всегда найдет что сказать и за словом в карман не лезет. Свободно владеет русским языком, знает массу анекдотов – а главное, понимает их смысл. В море выходит под пиратским флагом – ну, это-то как раз понятно, его сам Гитлер, по слухам, сделал. В подарок.

А еще, Лютьенс пользуется доверием товарища Сталина. Почему, как – совершенно неясно, однако каждый раз, когда адмирал прилетал в Москву, они со Сталиным долго беседовали наедине. И когда флот уходил в поход, Сталин лично приказал Кузнецову слушаться немца, как родную маму. Странно все это и непонятно. Хотя, конечно, странностей и без этого хватало. Кузнецов прекрасно знал, кто помог СССР достроить новые корабли, оснастить их по последнему слову техники и подготовить экипажи. В общем, информации для размышлений много, но ясно главное: Лютьенс Советскому Союзу не враг, скорее, наоборот, и его действия направлены не только для блага Германии, но и, в равной степени, СССР. И возникает логичный вопрос, зачем немцу, ни разу не коммунисту, этим заниматься? Они ничего не делают, если не видят в том собственной выгоды, а вот как раз ее-то Кузнецов узреть здесь не мог. Прямо хоть лупой вооружайся!

– Товарищ адмирал!

Кузнецов обернулся, поглядел на вытянувшегося в струнку матроса и остался доволен. Все же недавно начатые в вооруженных силах реформы пошли им явно на пользу. Во всяком случае, теперь ни один комиссар не имел права отменить приказ командира, да и дисциплину подтянули резко. Офицер снова стал офицером, а права у него заметно расширились. Поговаривали, скоро еще и погоны введут, но это в будущем, может быть. А дисциплина – она подтягивается здесь и сейчас, что радует.

Зато не радовала только что принятая и расшифрованная радиограмма, которую матрос доставил. Кузнецову достаточно было пробежать по ней глазами, чтобы понять – американцы сумели их перехитрить, и теперь Лютьенс сообщал, что навстречу Кузнецову идет американский флот. Неприятно, особенно с учетом того, что американцы здесь и сейчас имели больше кораблей и орудий.

Однако Лютьенс не ограничился констатацией факта. И даже довольно подробная информация о составе американского флота оказалась не главной. В радиограмме содержался вполне конкретный приказ, каким курсом следовать и что предпринимать, когда они с американцами обнаружат друг друга. Особенно радовала последняя фраза, не с пожеланием удачи, а с информацией о том, что Лютьенс идет навстречу. То есть без помощи не оставит, что радует. Впрочем, Кузнецов и без того не стал бы отворачивать. Не для того страна, надрываясь, строила его корабли, чтобы бегать от врага. Нет уж.

А раз боя было не избежать, то следовало поставить задачу остальным исходя из имеющихся сведений. Кузнецов был неплохо осведомлен о возможностях американцев и, надо сказать, они впечатляли. Корабли у них были и хорошо оснащены, и прекрасно бронированы, и несли весьма приличное вооружение. В целом лучшее, чем у итальянцев, и примерно равное советскому. А вот скоростью они русских и, тем более, итальянцев не превосходили, эскадренный ход у них получался даже чуть ниже. Это, конечно, если снова у кого-нибудь в машине что-то не навернется.

Плюс американцы превосходили эскадру Альянса в количестве крейсеров и эсминцев, но все это, на проверку, оказывалось не так и страшно. Фактически единственное, в чем они имели по-настоящему серьезный перевес, так это авианосцы. Четыре против двух, причем один из них – бывший французский, построенный на базе корпуса линейного корабля типа «Нормандия», а значит, крайне малоуязвимый. Но, с другой стороны, это обстоятельство делало его гирей на ногах остальных – скорость корабля всего двадцать один узел, и даже если американцы успели провести какую-то модернизацию, это ничего принципиально не изменит. А самолетов несет мало, сорок штук от силы. И непонятно даже, чем руководствовался американский командующий, таща с собой этот гроб.

Вообще, судьба играет кораблями. Авианосец «Беарн», корабль еще не старый, от введения в строй ему всего лет пятнадцать, перед самой капитуляцией Франции ушел в США за новыми самолетами. Купили их, кстати, за бешеные деньги – на борту авианосца в США отправились без малого двести тонн золота. Вот только возвращаться кораблю оказалось уже некуда, пока шла приемка груза, Франция пала.

Командир «Беарна» увел корабль на Мартинику, рассчитывая там отсидеться, но подоспела британская эскадра. Англичане как раз в тот момент проводили операцию «Катапульта» и оставить без внимания авианосец никак не могли. Тем не менее, захватить авианосец им не позволили американцы. Точнее, британцы сделали вид, что поддались на дипломатические уговоры, но всем было ясно, что в реалии они просто были уже не в состоянии оспаривать мнение своей бывшей колонии. И остался «Беарн» на Мартинике. Не очень надолго.

Как только Великобритания пала под натиском тевтонских орд, американцы наложили лапу на авианосец. Немцы (точнее, французы, но все знали, с чьей подачи они поют) на дипломатическом уровне возмутились, но как-то не слишком убедительно. Скорее, просто чтобы выразить свое неодобрение. Откровенно говоря, одной из причин этого было нежелание раньше времени лезть в драку по столь ничтожному поводу, как тихоходный авианосец, не вписывающийся в концепцию нового германского флота. И остался корабль у американцев, чтобы спустя не такое уж и большое время схлестнуться с эскадрой Альянса.

Весь план боя Кузнецов построил на том, что сейчас испытывающие острый дефицит авианесущих кораблей американцы не смогут позволить себе терять даже один такой корабль. Стало быть, на съедение они «Беарн» точно не отдадут и будут защищать его до конца. А следовательно, окажутся связаны тихоходным кораблем по рукам и ногам. Увы, проверить правильность умозаключений советского адмирала могло только время, тем более что, хотя американские моряки трусами не были, но и бороться за корабль ценой собственной жизни в их привычку не входило.

Нимиц начал бой в уже отработанном тихоокеанском стиле, подняв в воздух около двух сотен самолетов – почти все, что находилось на его авианосцах. В принципе, это давало неплохой шанс нанести противнику серьезный урон, сбить ход, а может, и потопить кого, после чего добить уцелевших огнем корабельной артиллерии. Действуя в привычной ему стремительной манере, адмирал начал поднимать самолеты сразу же после того, как самолет-разведчик обнаружил русские корабли. И, возможно, все бы у него получилось, если бы не два нюанса. Во-первых, Кузнецов был не дурак и хорошо понимал, какую угрозу могут нести самолеты. Результаты боев на Тихом океане он тоже изучил, хотя, конечно, возможности по сбору информации там были весьма ограничены. А во-вторых, помимо этого его просвещал адмирал Лютьенс, который из прошлой истории помнил, как целые эскадры топили куда меньшими силами. И потому русские оказались готовы к такому повороту событий. Ну и, кроме того, у них имелось небольшое преимущество – они уже знали, куда направляется противник, и смогли обнаружить его первыми.

Для американцев мессершмитты, заходящие, как обычно, со стороны солнца, оказались неприятной неожиданностью. Тем не менее, они сработали грамотно, как можно плотнее сбив строй и готовясь встретить атакующих сосредоточенным огнем. Численное преимущество было на их стороне, причем большое, в два с лишним раза, и шанс отбиться они имели. Однако и немецкие летчики держали кое-что в запасе, и зашли они с козырей. Да так зашли, что американцы вновь оказались к такому развитию событий совершенно не готовы.

Густо висящие под крыльями РС-82, так хорошо показавшие себя в Панаме, могли использоваться и против самолетов. На Халхин-Голе русские уже применяли их, превращая маленькие И-16 и даже морально устаревшие бипланы И-15 в грозу дальневосточного неба. Точность у неуправляемых снарядов, конечно, была аховая, но их было несколько сотен, а идущие строем самолеты куда лучшая мишень, чем одиночная машина. И в результате потери американцев оказались ужасающими. Более половины самолетов горящими комками посыпались в океан, и это стало для американцев настоящим шоком. Они не были трусами, умели воевать, но к ситуации, когда боя, собственно, не было, когда их просто убивали, оказались не готовы. Многие стали отчаянно сбрасывать бомбы, чтобы облегчить самолеты и уйти или, как пилоты «Корсаров», вступить в бой уже в истребительной ипостаси. Другие продолжали упорно тянуть вперед, намереваясь дотянуться до русских кораблей. А мессершмитты тем временем вновь набрали высоту и повторили атаку. Правда, уже не столь эффективно, большинство успели полностью расстрелять свои эрэсы, но все равно до цели добралось лишь десятка полтора американских самолетов, а к кораблям сквозь плотный огонь зениток пробился и вовсе всего один, да и тот положил бомбы далеко от борта «Советского Союза». И все же, несмотря на очевидный успех, немцы потеряли почти четыре десятка машин.

Однако контрудар они смогли нанести. Пока авианосцы противника принимали на палубы уцелевших в этой бойне, в воздух поднялись двенадцать свежих, не участвовавших в бою мессершмиттов. Последний резерв, под крыльями которых висели все те же многострадальные эрэсы. И удар их оказался сколь неожиданным, столь и успешным.

Одним из главных недостатков американских авианосцев было слабое бронирование покрытых деревом палуб. И в них выпустили ракеты спикировавшие мессершмитты. Эффект получился потрясающий.

Легкие авианосцы «Принстон» и «Монтерей» типа «Индепенденс», только-только вошедшие в строй, шли первыми в строю. Для кораблей это был первый поход, и для «Принстона» он же, как оказалось, последний. Двенадцать самолетов несли девяносто шесть ракет, из которых на флагмана обрушилось три четверти, и удар их оказался страшным.

Сами по себе ракеты были не в состоянии пробить даже двухдюймовую бронепалубу, но авианосец принимал самолеты, на палубе находился боезапас, были выведены шланги с топливом… Все это немедленно взорвалось, да так, что деревянный настил попросту сорвало, а металл разворотило вдребезги. Пламя рванулось вниз, а еще через несколько секунд полыхнули танки с авиационным бензином.

Со стороны результат смотрелся феерично. Корабль даже не горел – он плавился, а над ним, кажется, до небес поднималось колышущееся марево раскаленного воздуха. Экипаж погиб в первые же секунды – от взрывов, от огня, задохнувшись… Потом не выдержал напора пламени изнутри и холодной воды снаружи корпус, стыки броневых плит начали растрескиваться, и вода хлынула внутрь. Над кораблем взметнулось облако пара, а еще через четверть часа он затонул, оставив на поверхности воды огромное пылающее пятно.

«Монтерей» пострадал не так сильно, хотя внезапность атаки и позволила немцам отстреляться в относительно комфортных условиях. Тем не менее, хотя были и взрывы, и пожары, и раскуроченная палуба, внутрь корпуса пламя не распространилось. Экипаж сумел отстоять корабль, но принимать самолеты он был уже не в состоянии. Американцам еще повезло, что поврежденный авианосец не потерял ход, однако, в любом случае, принимать активное участие в бою он уже не мог.

К тому моменту, как на «Монтерее» справились с пожарами, восемь уцелевших в той атаке мессершмиттов уже садились на палубу немецкого авианосца. Первый этап сражения завершился, и силы Альянса с блеском выиграли его у американцев.

Даже издали американская эскадра, висящая по левому борту, выглядела крайне впечатляюще. Тяжелый, кажущийся несокрушимым строй линкоров, и дымы на полнеба. Кузнецов рассматривал их в бинокль с таким интересом, словно в жизни не видел лучшего зрелища. Особенно внимательно он наблюдал за флагманом американцев, по которому то и дело пробегала цепочка вспышек. Вскоре после этого в небо взметались столбы воды, к счастью, каждый раз на приличном удалении от русских кораблей. Американцы вели пристрелку, но получалось пока не очень – далеко.

– Николай Герасимович, может, лучше пройти в рубку? – осторожно спросил его командир «Советского Союза». Чувствовалось, что он нервничает – в полноценном линейном бою этот офицер участвовал всего один раз, в Панаме, где все преимущества были на их стороне, и все равно хорошо помнил, что такое рвущий борт снаряд. Во всяком случае, седины на висках у него тогда прибавилось изрядно.

– Может быть, вы и правы, – задумчиво ответил адмирал. – Ладно, распорядитесь начинать пристрелку, как только сблизимся на шесть миль.

Командир линкора кивнул и принялся спокойным голосом раздавать приказы. Ну да, все правильно, командир вне зависимости от ситуации должен излучать уверенность – и этот офицер прекрасно понимает степень ответственности. Даже если корабль будет тонуть, подчиненные должны знать, что командир спокоен, и опасаться нечего. В этом плане на командира линкора можно было положиться. Сам же Кузнецов уходить в боевую рубку пока не торопился. Вновь приникнув к биноклю, он внимательно наблюдал за американцами и чем дальше, тем лучше понимал – хотя Нимиц и талантлив, но кое в чем он явно слабоват.

Да, американский адмирал не кабинетный деятель. Кузнецов читал досье на него, предоставленное разведчиками, а на этих людей можно было положиться, дело свое они знали туго. В конце концов, многие начинали еще до революции, и готовила их Империя, в которой имелись серьезные специалисты. Да и тех, кто помоложе, готовили хорошо, не чинясь задействовать при этом специалистов старой школы. Адмирал отдавал себе отчет в том, что во время революции и за годы последовавшей гражданской войны и разрухи утрачено очень многое, однако разведка сохранилась и даже развилась. Так что информации о Нимице можно было доверять.

Так вот, американский адмирал – человек с огромным, в том числе и боевым опытом. Воевал в ту войну, в эту, командовал кораблями и соединениями… Но вот линейным флотом он не командовал, тем более в бою. Эпизоды с участием одного-двух кораблей не в счет, это все же не десять. А стало быть, не сталкивался Нимиц с кризисом управляемости, который подвел британцев еще в Ютландском сражении. Не зря же островитяне практически не использовали в этой войне большие эскадры, даже несмотря на радары и вроде бы ставшее надежным радио. Только в самом конце, когда терять было уже нечего и на карту ставилось все.

А вот американцы, сами полноценно никогда не воевавшие, больше доверяли технике и меньше склонялись к учебе на ошибках, тем более чужих. И вытянувшиеся в безобразно длинную линию линкоры это подтверждали.

Правда, советский флот с этим тоже не сталкивался, но здесь были склонны изучать опыт вероятного противника. Вначале посмотри, как делают другие, а потом уже, научившись, создавай что-то свое. Иначе получится как у китайцев полвека назад. Накупили хороших по тем временам кораблей, а вот в единое целое их превратить так и не смогли. Отказались от чужого опыта, а пока экспериментировали, упустили время, не приобретя ничего взамен, и закономерно проиграли. Да и русские, откровенно говоря, чуть позже тоже оказались не на высоте.

Выводы умными людьми было сделаны тогда вполне однозначные, и ленинское «учиться, учиться и еще раз учиться» пришлось как раз кстати. И Лютьенс, кстати, тоже предупреждал, что мощь слишком большого флота кажущаяся. Если он неуправляем, то перевес в бортовом залпе далеко не гарантия победы. Из этого постулата Кузнецов и строил свою тактику.

Основная линия, четыре линкора типа «Советский Союз», оставалась под его непосредственным командованием. Вторую группу, состоящую из линейных крейсеров «Кронштадт» и «Севастополь», вооруженных шестью немецкими пятнадцатидюймовыми орудиями каждый, а также из четырех крейсеров проекта 26-бис, несущих по девять семидюймовых орудий, вел контр-адмирал Владимир Александрович Белли. Просто потому, что других кандидатур не нашлось. Начальник кафедры оперативного искусства и стратегии и одновременно начальник командного факультета Военно-морской академии, он храбро воевал в Первую мировую и не сломался в лагере, но при этом уже двадцать лет занимался в основном педагогической и частично штабной и разведывательной деятельностью. Он и в этот поход-то напросился как представитель академии, логично заявив, что теория не должна отрываться от практики и что учить людей должен человек, знакомый с современной войной не понаслышке. К Сталину на прием пробился, и тот, к смелым людям неравнодушный, его, что называется, благословил.

Вообще, конечно, тут больше подошел бы Трибуц, который тоже участвовал в их походе, но увы – случайный снаряд во время Панамского сражения, и раненого адмирала отправляют в Ленинград, а на замену ему никого не присылают, поскольку на тот момент особой надобности не наблюдается. Так что альтернативы Белли не оказалось, и пришлось Кузнецову, скрепя сердце, ставить во главе крейсерских сил именно его.

Третья группа – итальянские линкоры. У них свой адмирал, здесь без вариантов. Как себя покажут, видно будет. На всякий случай на итальянских линкорах имеются советские офицеры связи, так что можно надеяться, что координацию действий наладить удастся. Но главное, такая структура, когда эскадра состоит из отрядов, имеющих право на самостоятельные действия в рамках общей концепции боя, по замыслу Кузнецова, придавала ей гибкость, которой не могли похвастаться американцы. У Лютьенса подобное как-то проходило – почему же не получится у русских?

Откровенной слабостью эскадры Альянса было отсутствие легких сил. Четыре крейсера – это ничто, а эсминцев у Кузнецова под рукой не имелось вообще. Увы, «семерки», основной тип советского эсминца, не слишком подходили для дальних походов. Да чего там, вообще не подходили. Хороший ход, приемлемое вооружение – но притом сравнительно малый запас хода и отвратительная мореходность. Их создавали на основе итальянского эсминца, совершенно не учтя, что макаронники – излишне грамотные инженеры. И прототип создавался исключительно для условий Средиземного моря, где нагрузки на набор корпуса невелики. Как следствие, первые «семерки» получились малоприспособленными даже к условиям Черного моря, не говоря уже о местах более северных. Впоследствии проект, разумеется, доработали, но все равно корабли получились слабоваты. Да и построили их не так много. Неудивительно, что тащить эти эсминцы к берегам Америки никто не рискнул, да и порядком устаревшие «новики» тоже.

Итальянцы, кстати, не повели через океан не только эсминцы, но и крейсера – хорошо понимали, чем это может кончиться. И пришлось полагаться на помощь немцев, которые оказались куда продуманнее. Но, увы, пока флот держался вместе, все обстояло хорошо, однако, как только он разделился, советско-итальянская эскадра оказалась без прикрытия – немцам, даже с учетом развернувшегося у них массового строительства эсминцев, не хватало кораблей для собственных нужд.

Американцы же тащили с собой не менее двух тяжелых и шести легких крейсеров, да в довесок еще с десяток эсминцев. Тоже немного, кстати, однако никогда неизвестно, какой из камушков станет последним, способным перетянуть чашу весов в свою пользу. Впрочем, сейчас все эти корабли держались возле авианосцев, чтобы прикрыть их в случае новой атаки.

А флагманский линкор американцев упорно продолжал стрелять. Эти умники привыкли воевать богато и снарядов не жалели, вели огонь полными залпами. Кстати, артиллеристы у них оказались хоть и не блестящими (видать, срочно формируя команды для новых кораблей, просто не успели полноценно натаскать их), но и косорукими неучами американцев назвать было сложно, и снаряды ложились уже заметно ближе к цели. «Берет прицел», – равнодушно подумал Кузнецов. Пожалуй, и впрямь пора, а то глупо погибать из-за собственной бравады. Повернувшись, он махнул рукой остальным, и уже через минуту за спиной тяжело лязгнула, отрезая их от остального мира, тяжелая дверь боевой рубки. Позже, вспоминая бой, он отсчитывал его начало именно с этого звука.

Как говорил Суворов, «удивил – значит, победил». Следуя этому правилу, Кузнецов попытался сразу же перехватить инициативу. Обмен ударами с дальней дистанции его совершенно не устраивал – у американцев в этом случае получалось однозначное преимущество в количестве стволов и весе залпа. Поэтому в ту же минуту, когда носовая башня громыхнула в первый раз, начав пристрелку, «Советский Союз» резко принял влево, одновременно начиная ускоряться, повышая ход до полного. Этим, кстати, советскому адмиралу удалось моментально сбить противнику прицел. Своим артиллеристам, правда, тоже, но они только начали, а вот противник уже чувствовал себя уверенно. Последний залп с американского линкора как раз перед началом поворота довольно кучно лег метрах в пятидесяти от борта советского флагмана, но в следующий раз столбы воды поднялись уже дальше – маневр русских американцы безнадежно проворонили.

Увы, максимальная скорость советских линкоров составляла всего двадцать восемь… Ну, если из кожи вывернуться, то на короткое время и при идеальном состоянии обшивки двадцать девять узлов, а маневренность откровенно удручала. И у Нимица было достаточно времени, чтобы осмыслить этот маневр и принять меры для противодействия.

Надо сказать, американский флотоводец размышлял недолго. Маневр выглядел вполне однозначно – попытаться сблизиться и устроить классический кроссинг, чтобы огнем всей эскадры по очереди давить американские корабли. Характеристики советских линкоров ему тоже были известны и не вызывали опасений именно в силу посредственных ходовых качеств. Разумеется, часть американских линкоров выглядела не лучше, скорее, наоборот, однако это компенсировалось резервом дистанции. И сближаться на пистолетный выстрел он не собирался.

Честер Нимиц не был трусом. В иных обстоятельствах он бы, возможно, даже повернул навстречу обнаглевшим русским. А что? Сойтись на контркурсах да проверить, чья броня прочнее. В этой войне такое делали уже не раз. У американских кораблей больше орудий, а бронирование если и тоньше, то не везде и ненамного. На дистанции в две-три мили это уже не играет роли. Итальянцев он даже в расчет не брал – их линкоры заметно хуже вооружены, а экипажи склонны впадать в панику и драпать. Несколько хороших попаданий (а на малых дистанциях они будут), и на макаронников можно не обращать внимания. Недавнее сражение у Панамского канала полностью подтверждало такой ход мыслей. Словом, шансы свои он в такой ситуации оценивал как предпочтительные. Если бы не одно досадное «но».

Нимиц уже знал, что его попытка нанести воздушный удар по немецкой эскадре с треском провалилась. Не знал он только, с каким счетом. То, что немецким кораблям досталось, он не сомневался, а вот какому и сколько – вопрос открытый. И если повреждения не слишком велики, то сходиться грудь в грудь с русскими выглядело не самой лучшей идеей. После такого боя хоть кому-нибудь ход да собьют. А затем подоспеют немцы.

В том, что командующий военно-морскими силами Альянса не бросит союзников, Нимиц не сомневался. Это японцев Лютьенс использовал самым беспардонным образом, а со своими, европейскими союзниками он так не поступит. Даже просто потому, что ему нужны и их корабли, и их солдаты. А значит, он наверняка уже торопится сюда. И связываться с легендарным адмиралом Нимицу почему-то совершенно не хотелось.