Текст книги "Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца"

Ситуация разрешилась буквально через минуту. Шестерка во главе с сержантом оказалась из только что прибывшей пехотной роты, которую прислали в полк для усиления перед наступлением. Петров о них знал, но не ожидал, что рота подтянется столь оперативно. Прибыли только что, ну и сразу же нарвались на приключения в лице не в меру общительного рядового.

А причина, по которой Магомедов, вместо того, чтобы указать только-только прибывшему пополнению дорогу к штабу, решил над ними посмеяться, а потом, словив по лицу, и за кинжал схватился, оказалась сколь банальна, столь и неожиданна. Дело в том, что третьей особой штурмовой ротой командовала женщина. Да-да, именно так.

Нет, в том, что женщины, бывает, служат в армии, ничего удивительного нет. И не только связистками, зенитчицами или регулировщицами. На перехватчиках, к примеру, летают – у женщин не всегда хватает сил и выносливости для длительных полетов, но в коротком бою они не хуже, а порой и лучше мужчин. Или вон у них в армии ремонтно-восстановительным полком командовала женщина, в звании, ни много, ни мало, полковника[30]30
  Такие и впрямь были. И танки испытывали, и на фронте воевали, и полками командовали. Нынешние феминистки в такой ситуации, вероятно, с визгом разбежались бы.


[Закрыть]. Однако все это было где-то в стороне, сейчас же получился совсем другой коленкор, и Петрову довелось столкнуться с живой легендой их фронта.

Наталья Кузнецова первоначально к армии отношение имела достаточно опосредственное, да и к Советскому Союзу, откровенно говоря, тоже. Родилась в Харбине, в семье полковника царской армии, который уехал туда после разгрома Белого движения. Трудно сказать, мучила ли его ностальгия, но о возвращении на родину он не помышлял. Ровно до того момента, когда началась война и японцы, одновременно с наступлением на советские позиции, устроили чистку тылов от неблагонадежных элементов, коими русские, живущие в Харбине, являлись уже в силу своей национальности.

Ну, тут уж полковник ждать не стал. Схватил в охапку дочь – жена к тому времени умерла – да и рванул через границу. Напрямую не получилось, уходить пришлось окольными путями, и в результате их задержали советские пограничники. Случилось это за полчаса до того, как застава подверглась атаке японцев, и пришлось бывшему полковнику вспоминать молодость, принимая активное участие в обороне. Не потому, что он проникся вдруг любовью к большевикам, просто очень жить хотелось.

Сам полковник Кузнецов погиб на второй день. К тому времени застава полностью лишилась командного состава, и среди полутора десятков уцелевших нашелся лишь один младший сержант. Но так уж получилось, что Наталья, совсем молодая девчонка, оказалась не обделена кое-какими талантами. То, чему мужчин учат в военных училищах, она узнала едва не с пеленок, слушая разговоры отца с его знакомыми, такими же офицерами разбитой армии. И, когда к заставе наконец пришла помощь, оказалось, что восемь оставшихся в живых бойцов наглухо оседлали единственный проход через перевал, сдаваться не собирались и, помимо того, накрошили кучу японцев. А командует всем этим безобразием девушка двадцати четырех лет от роду.

В штабе некоторое время не знали, что с ней делать. Однако очень уж просили за нее пограничники. Можно сказать, горой встали, а мнение сотрудников НКВД, к которому относилось все, связанное с границей, учитывать стоило. И в результате, убедившись, что дело свое она знает получше многих кадровых вояк, Наталье Кузнецовой присвоили звание лейтенанта, вручили медаль «За отвагу», и поставили ее командовать взводом. Не боевым, естественно, а в службе тыла. Ну а во время провального наступления, когда все перемешалось до состояния полного бардака, как-то так получилось, что оказалась она во главе роты. И спихнуть ее оттуда уже не получилось – хватка у худенькой и безобидной с виду девушки оказалась железная, да и те, с кем она начинала на той заставе, находились при своем командире неотлучно. Этакая гвардия, которая позволяла решать многие проблемы. Такие, к примеру, как здесь и сейчас.

Магомедов, как оказалось, женщин ни в грош не ставил – так уж у них в ауле было принято. Ну, и прошелся по командиру роты, за что был слегка бит. Не сообразив, что связываться с пограничником, которых, как известно, учили не только стрелять, но и врукопашную обезвреживать нарушителей, себе дороже, он схватился за оружие и тут же лишился дедовского кинжала. Позор жуткий, но возвращать трофей никто не собирался. Подоспевший командир взвода, в котором служил Магомедов, в ситуации разобрался моментально и прорычал: «Два наряда вне очереди!», что вызвало одобрительные смешки у окружающих. Магомедов от невеликого ума попытался что-то вякнуть, после чего услышал: «Три наряда!» и благоразумно заткнулся. И правильно сделал, надо сказать – комвзвода тем самым спасал его от трибунала. Нападение с оружием на старшего по званию, особенно в военное время, чревато большими неприятностями вроде расстрела, что Магомедову позже объяснили, дополнив слова еще несколькими оплеухами. Так, для лучшей усвояемости материала.

Спустя четверть часа в своем штабе Петров смог наконец познакомиться и с невольной виновницей скандала. Надо сказать, впечатление она производила… двойственное. С одной стороны, ничего особенного. Среднего роста, достаточно хрупкое телосложение. В СССР, где спорт культивировался и в моде были девушки крепкие, спортивные, она выглядела бы худой и мелковатой, это не могло скрыть даже чуть мешковато сидящее форменное обмундирование. С другой же стороны, было в ней что-то странное. То ли спокойный, властный взгляд, то ли гордая посадка головы. Словом, «из бывших», и этим все сказано.

Кстати, впоследствии оказалось, что впечатление обманчиво. Во-первых, не такая уж она была и хрупкая, во всяком случае, никто и никогда не видел, чтобы лейтенант Кузнецова жаловалась на усталость. Зато стреляла лучше всех в роте, а там подобрались отнюдь не неумехи. Во-вторых, отец Натальи, хоть и дослужился до полковника, особой древностью рода похвастаться не мог. Его предок происхождения был самого лапотного, из крепостных, и выслужил дворянство в армии, где под началом Суворова форсировал Альпы. Генералиссимус же, в отличие от многих современников, снобизмом не страдал и храбрых смекалистых солдат продвигал. Так что, дослужился храбрец аж до майора и, хотя богат особенно не был, дворянство детям своим оставил. Потомки его продолжили традицию, служа в армии, может, и не блестяще, но беспорочно. Мать же Натальи и вовсе была из уссурийских казачек. Так что единственной проблемой было то, что до недавнего времени девушка жила в центре белой эмиграции и до сих пор слабо разбиралась во многих советских реалиях, однако с этим она справлялась пока что без посторонней помощи.

Зачем их усилили еще одним пехотным подразделением, стало ясно через два дня, когда Петрова вместе с так и оставшимся при нем Борманом, получившим наконец новые погоны, вызвали к Рокоссовскому. Событие не то чтобы из ряда вон, но и не рядовое, все же не каждый день комполка вызывают к командующему фронта. Вот и пришлось бросать дела, прыгать в штабной вездеход и нестись по колдобинам, которые в России традиционно считаются дорогами, гадая, зачем они понадобились, ибо от начальства можно с равной легкостью получить и орден, и втык.

Рокоссовский, человек еще молодой, ему не было и пятидесяти, за последние месяцы осунулся и поседел. Однако глаза его по-прежнему горели, выделяясь на лице так, словно принадлежали человеку лет на десять моложе. И прибывших офицеров он встретил радушно, сразу же пригласив пообедать. Все же сказались и опыт Первой мировой войны, в которой этот полностью обрусевший поляк начинал вольноопределяющимся и пробежал по всем ступенькам солдатской службы, и гражданской, и почти трехлетнее заключение. В такой ситуации кто-то ломается, кто-то становится держимордой, но Константин Константинович оказался редким исключением, оставшись открытым и храбрым человеком. С таким можно и на пирушку, и в разведку, поэтому, несмотря на происхождение, полководца уважали. Ну и побаивались немного, конечно, куда же без этого. Впрочем, сейчас, судя по приему, их вызвали не для того, чтобы лишний раз вздрючить. Так что обед, без особых изысков, но обильный, в котором, помимо самого командующего, его начальник штаба, участвовал какой-то непонятный чин в гимнастерке без знаков различия, держащийся на диво уверенно, и незнакомый немец в погонах капитана медицинской службы, проходил почти что весело.

Что о лишнем втыке речь не идет, вскоре подтвердил и сам Рокоссовский. Едва закончился обед и было убрано со стола, он преобразился. Радушный хозяин исчез, остался жесткий и уверенный в себе генерал, без пяти минут маршал. Без улыбки посмотрев на собравшихся, он коротко, уголками губ, усмехнулся:

– Гадаете, почему я вас вызвал?

– Если честно, да, – кивнул Петров. Борман же смотрел бесстрастно и спокойно, немец – он и есть немец, и даже тесное и долгое общение с русскими коллегами не отбило у него понимание, что генералов не перебивают.

– Естественно, чтобы поручить вам особо важное задание, – тоном «могли бы и сами догадаться» ответил Рокоссовский. – Сразу поясню, почему. Вы – единственное подразделение, сумевшее хоть как-то отличиться во время предыдущего наступления и обойтись минимальными потерями.

Что было – то было. Они тогда и впрямь, то ли благодаря собственному мастерству и отменной выучке своих людей, то ли из-за слепого везения, смогли прорвать вторую линию обороны. И, хотя сил продолжить наступление не осталось, на фоне всех остальных это и впрямь выглядело успехом. Плюс низкие потери. На поле боя тогда оставили большую часть техники, причем кое-что пришлось подорвать, чтобы не досталось врагу, а вывести ее не было возможности из-за поломок и нехватки топлива. Зато вывели почти весь личный состав, потери убитыми оказались менее десяти процентов. На Петрова чуть позже кое-кто попытался катить бочку из-за потерь в танках, но Рокоссовский тогда лично цыкнул на зарвавшегося правдоруба, что и решило вопрос.

– Итак, товарищи офицеры, дело вам предстоит необычное и крайне опасное, – продолжал между тем генерал.

Когда это у нас дела были не опасные, подумал Петров, но, разумеется, промолчал. Рокоссовский, конечно, не Жуков, но все равно не стоило лишний раз испытывать его терпение. Рокоссовский же, выдержав паузу и убедившись, что никого своим заявлением не шокировал, продолжил:

– По некоторым данным, Япония разрабатывает оружие нового типа. Насколько оно может быть опасным, судить пока сложно, однако само его предполагаемое наличие вызвало крайнюю озабоченность в руководстве Рейха, и наше правительство с Германией солидарно. Именно поэтому принято решение под прикрытием следующего наступления провести операцию по нейтрализации лаборатории, разрабатывающей это оружие, для чего выделить самое боеспособное подразделение из имеющихся под рукой. Именно с этой целью, кстати, вам придана пехотная рота под командованием лейтенанта Кузнецовой. Она родилась в тех местах и неплохо их знает, специалисты из НКВД, курирующие операцию (человек без погон кивнул, очевидно, он был как раз представителем этих кураторов), считают, что это значительно повышает шансы на успех. О подробностях вам расскажет капитан Менгеле. Ему, кстати, с вами идти, так что рекомендую сразу установить деловые отношения.

Немец-врач кивнул и встал, оказавшись сухощавым, но в то же время крепким и совсем молодым, на вид куда меньше сорока лет. Из наград – только Железный крест, то есть воевал, и воевал хорошо. Такая награда у медика – штука редкая. Есть нашивка за ранение. Улыбка открытая, но взгляд при этом спокойный, оценивающий. И говорил он тоже спокойно, но вещи рассказывал страшные.

По его словам, на территории, занятой японскими войсками, уже более десяти лет действует специальное подразделение, так называемый Отряд 731, одной из задач которого является создание бактериологического оружия. Само по себе, оружие это такой уж новинкой не являлось, не слишком успешные попытки разработать его предпринимали многие, а прототипы испытывались еще столетия назад, причем довольно успешно[31]31
  При покорении Америки колонисты достаточно быстро поняли, что многие болезни, безопасные для них, способны массово уничтожать индейцев, не имеющих иммунитета к соответствующим заболеваниям. Данное обстоятельство они иногда использовали, чтобы освободить территории, для чего, к примеру, индейцам дарились зараженные паразитами, переносящими болезни, одеяла.


[Закрыть]. Тем не менее, судя по отрывочным сведениям, японцы достигли на этом поприще невероятных успехов, и их разработки теоретически могли уничтожить население целых стран. Точно известно было немногое, но, по сведениям, полученным из Китая, чуму японцы испытывали уже в значительных масштабах.

Помимо этого, Отряд 731, которым командовал блестящий ученый и столь же блестящий мерзавец генерал-лейтенант Саро Исии, занимался и другими исследованиями, в частности, физиологии человека, его анатомии, способности переносить длительные воздействия низких температур и многим другим. С точной информацией дело обстояло неважно, но и того, что было известно, хватило бы для расстрельной статьи всем экспериментаторам.

Куда занесет японцев их неуемная страсть к познанию мира за чужой счет, оставалось только гадать. И, раз уж пошла такая пьянка, стоило вырвать из рук заигравшихся узкоглазых детишек гранату, пока они не взорвали себя (что, в принципе, только их проблемы), а заодно и весь мир. Вырвать, если потребуется, вместе с пальцами. В принципе, эту нехитрую задачу и ставили отдельному штурмовому танковому полку, усиленному сейчас пехотными частями и лучшим из возможных экспертов. Прорваться и всех покрошить, а саму лабораторию сжечь к чертям. Правда, записи результатов исследований и, желательно, самих исследователей лучше захватить, чтобы потом компетентные органы задали им ряд вопросов, однако даже если не получится, ничего страшного. Главное, уничтожить базу и образцы вирусов, любовно пестуемых японцами.

Разговор длился еще долго, но главное было сказано. Остальное – согласование деталей, не более того. Именно так и началась операция, вошедшая сперва в фольклор, а затем и в учебники истории, как Экспедиция доктора Менгеле. И, хотя крутить все вокруг одного-единственного имени выглядело явным преувеличением, доля правды в этом названии была.

Чувства вице-адмирала Белли можно было описать одним-единственным словом – сложные. Когда-то, еще юнцом-гардемарином, и чуть позже, мичманом, он до зубовного скрежета хотел отомстить японцам за позор Цусимы, увидеть в прицеле их корабли… Сейчас же он невооруженным глазом, даже бинокля не требовалось, видел побережье острова Хоккайдо, а с биноклем мог без проблем рассмотреть город Хакодате. Не слишком большой, но с удобной гаванью, в которой можно было с комфортом высадить десант. С артиллерийскими батареями, предназначенными для обороны от наглости с моря, разумеется, но беззащитный перед орудиями его линкоров. Город, которому он, командующий объединенной эскадрой, мог одним движением пальца подарить жизнь – или обратить в пепел.

Город молчал. Орудия были наведены на неспешно приближающиеся корабли, но не сделали пока ни единого выстрела. Японцы слишком хорошо знали, сколько будет весить ответ, и не собирались его провоцировать. К тому же их основное оружие, к которому они привыкли на этой войне, перестало существовать. Два часа назад, когда завершился последний налет на японские аэродромы, стало ясно – взлететь с них уже никто не сможет. Даже если пара-тройка самолетов каким-то чудом уцелела, взлетно-посадочные полосы, перепаханные бомбами, уже не годились для взлета и, тем более, посадки. Плюс в воздухе непрерывно висели истребители с авианосцев. Немного, но чтобы завалить тех, кто попытается взлететь, более чем достаточно.

Откровенно говоря, не всех японцев это остановило бы, но пассионарии, то есть храбрецы, готовые на любую авантюру, или уже пали в боях, или сражались далеко от родного острова. Обыватели же совершенно не жаждали оказаться мишенями для крупнокалиберных снарядов, поэтому, когда им было отправлено предложение о капитуляции, местное командование не отвергло его сразу, а рассматривало со всей серьезностью. Больше, конечно, для того, чтобы протянуть время, надеясь на… что? А хрен знает, на какую милость своих японских богов они сейчас надеялись, потому что сил, способных противостоять советско-итальянской эскадре, у них сейчас попросту не было.

– Владимир Александрович, может, стоит их поторопить?

– Думаете, стоит, Николай Павлович? – Белли удивленно приподнял брови. – Мы же не англичане.

С учетом британских, точнее, шотландских корней адмирала слова эти звучали несколько двусмысленно, но командир «Кронштадта» лишь кивнул и, подняв к глазам бинокль, принялся сосредоточенно рассматривать остров, словно пытаясь разглядеть там что-то новое. Сомнительно, конечно, однако это, похоже, было всего лишь способом немного снять напряжение. От того, как пройдет их первая операция, зависело, как пойдут дела дальше.

Ответ на вопрос, для чего тянули время и чего ждали японцы, они получили очень скоро. Вначале с одного из барражирующих над эскадрой истребителей сообщили, что видят четыре японских корабля, а потом появились и они сами. Радары оказались бесполезными – корабли шли вдоль берега, прикрываясь им, будто стеной, и на оперативный простор вырвались буквально на последних милях. И началось веселье.

Корабли были старые. Крейсер времен Первой мировой войны, тип «Тэнрю», механически определил Белли. Корабль небольшой, слабо вооруженный, даже по меркам той войны не самый лучший, а по нынешним временам эсминцы мощнее. Пожалуй, из всего, что на него повесили, угрозу представляли два трехтрубных торпедных аппарата, в этом типе вооружения японцы традиционно были сильны. Сопровождали его три дряхлых эсминца еще более затрапезного вида. Очевидно, эти дряхлые во всех смыслах корабли оставили, чтобы создать хотя бы видимость обороны японских вод. Тащить их с собой для Ямомото не было смысла – боевая ценность такого старья весьма сомнительна. Для любого из восьми линейных кораблей надвигающейся на Страну восходящего солнца эскадры все они даже не противники – мишени, и японцы сами это понимали, намереваясь продать свои жизни подороже.

Кто бы ни командовал японцами, он рассудил абсолютно правильно. Ударная эскадра, сравнимая по огневой мощи со всем японским флотом, инвалидной[32]32
  Устаревшее значение слова «инвалид» – ветеран.


[Закрыть] четверке не по зубам. Стасорокамиллиметровые орудия «Тэнрю» неспособны пробить броню советских линкоров. Даже вмятины не везде оставят. Возможности эсминцев еще скромнее. На дистанцию торпедного залпа их не подпустят – расстреляют. А вот транспорты, маячившие позади строя боевых кораблей, выглядели куда более доступной мишенью. Их, конечно, охраняли – идиотов, способных оставлять без защиты набитые солдатами и техникой корабли, к концу череды тяжелых войн не осталось ни в одном флоте. Однако прорваться сквозь жиденький строй крейсеров и эсминцев и разрядить по неповоротливым, густо дымящим гражданским лайбам торпедные аппараты выглядело все же более реальным предприятием, чем героически лезть на линкоры. И японцы рискнули.

Это было даже красиво. Распушив за кормой рвущийся из трех труб хвост жирного дыма, крейсер несся вперед, и взлетающая из-под форштевня вода превращалась в прозрачные «усы», взлетающие заметно выше короткого полубака. Фонтаны брызг на солнце переливались, и казалось, что крейсер идет в центре радуги. Пожалуй, сегодня его механики превзошли сами себя, разогнав корабль куда выше паспортных тридцати трех узлов – недостижимого в обычных условиях барьера. Эсминцы не отставали, и вся их маленькая эскадра выходила в свою последнюю – это было ясно даже неспециалисту – атаку.

Однако прежде, чем вступить в неравный и безнадежный бой с охраной транспортов, японцам следовало пройти мимо линкоров, способных дотянуться до них прямой наводкой. И те, кто командовал этими громадными кораблями, то ли загрубели душами, то ли умели отделять личное отношение от рабочего. Так или иначе, на красоту атаки никто отвлекаться не стал, и орудийные башни, похожие на футуристические кастрюли, начали медленно разворачиваться. Орудия чудовищной длины шевелились, будто живые, ища цель. Этакие гигантские пальцы, в кого ткнет – тот уже не жилец.

Сосредоточенный залп эскадры – штука страшная. В унисон проревели шестьдесят шесть крупнокалиберных орудий. Немного по-разному – тип и калибры советских и итальянских систем отличались – но одинаково страшно. А потом на месте, где только что находились японские корабли, встали похожие на исполинские водяные деревья гейзеры, мгновение спустя слившиеся во что-то единое. Буйство стихий и красок, продолжающееся считанные секунды – и сгинувшее без следа…

Там, где только что находились японские корабли, хищные, стремительные, живые, теперь не было ничего. Они исчезли, будто по волшебству, оставив после себя лишь мусор на воде да огромное радужное пятно от вытекшего мазута. Белли даже с некоторым удивлением посмотрел на результат работы своих артиллеристов и вздохнул:

– Ну вот, с полтысячи человек угробили. Не самых худших, полагаю. Николай Павлович, распорядитесь спустить шлюпки, возможно, кто-то уцелел. И, надо думать, это можно считать ответом на наше щедрое предложение. Курс на Хокадате. Думаю, небольшая бомбардировка в такой ситуации вполне уместна.

Однако доводить до обстрела города и тратить на это дорогущие снаряды не пришлось. Линкоры еще не успели начать разворот, как со стороны порта показался катер, небольшой и юркий, шустро направившийся к эскадре. Бдительно развернулись в его сторону несколько орудий среднего калибра – радиоуправляемые катера со взрывчаткой были даже не вчерашний день, а позапрошлый год, но исключить возможность применения японцами такого оружия было нельзя. Однако обошлось без эксцессов, и уже через несколько минут на палубу «Кронштадта» поднялся человек, назвавшийся губернатором Хокадате.

Забавное он производил впечатление. Белли показалось на миг, что он вернулся в далекое прошлое. Лет этак на тридцать-сорок примерно. Только не настоящее прошлое, а какое-то гротескное, что ли. Японец был одет во фрак, на голове – допотопного вида цилиндр, и все это пронзительно-черного цвета. В сочетании с невысоким ростом и отнюдь не европейскими пропорциями тела[33]33
  Национальная одежда любого народа призвана в том числе подчеркивать достоинства и скрывать недостатки фигуры. А они у разных рас заметно отличаются. Когда моду бездумно переносят с европейцев на монголоидов, результат и впрямь может получиться комичным. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на кадры старых кинохроник.


[Закрыть] это делало его похожим на вставшего на задние лапки жука-переростка. Хотя нет, скорее, палочника. Лишь многолетний опыт помог Белли сдержать смех, а вот кто-то из молодых лейтенантов за его спиной не выдержал и фыркнул. Впрочем, японец не обратил на это внимания – то ли не заметил, то ли счел себя выше подобных мелочей, а скорее всего, просто не рискнул скандалить. Как-никак, это ему приходилось выступать сейчас в роли униженного просителя. Белли японцу даже немного посочувствовал. Но, правда, совсем немного.

По-видимому, человеку во фраке очень хотелось добиться каких-либо преференций, иначе зачем он вначале сообщил, что инициатива атаки на советский флот принадлежит не им и, вообще, гражданские власти изначально были против войны? Однако изворотливая азиатская логика ему не помогла. Белли, человек старой закалки и большого опыта, давил японца, словно бульдозер лягушку. Если вкратце, то его требования сводились к одному: безоговорочная капитуляция или вы все будете уничтожены. Причем немедленно, ждать уже надоело. И такой подход быстро принес плоды.

Уже к вечеру город был занят войсками Роммеля, а на следующий день они, подобно раковой опухоли, начали расползаться по окрестностям. На то, чтобы взять под контроль все мало-мальски важные населенные пункты, ушла неделя. Кое-где, особенно в глубине острова, где снаряды с кораблей не доставали, а авиации сложно было работать из-за густой растительности, японские солдаты оказывали упорное сопротивление и плевать хотели на достигнутые договоренности.

К счастью, у них просто не оказалось оружия, способного противостоять немецким тяжелым танкам, да и обучены они были куда хуже, чем даже части, воюющие на континенте. И все равно, потери были велики. Разъяренные немецкие солдаты тоже не церемонились, и в результате город Саппоро превратился в кучу углей. Это оказало отрезвляющее воздействие, и японские войска начали наконец складывать оружие. Все же дислоцированные на острове части набирались в основном из местных, и жизнь собственных родных простых солдат волновала больше преданности императору. Довольно быстро началась массовая капитуляция, после чего флот вновь двинулся вперед – островов у японцев еще хватало.

Пришедшие почти одновременно, с интервалом в пару часов, сообщения о высадке десантов на островах в северной части Японии, о захвате Пёрл-Харбора и мощном наступлении советских войск на материке не заставили Ямомото изменить курс. Японский адмирал слишком хорошо понимал – ему не оставили выбора.

То, что противник его переиграл, он понял, как только узнал о появлении эскадры Белли. Два и два сложить довольно просто, это вам не высшая математика, и если где-то появился линкор, значит, в другом месте его нет и противник работает несколькими группами. Технически можно было попробовать вернуться – и что дальше? В том, что удастся разметать противника, о котором не было точных сведений, Ямомото сомневался. Хотя бы потому уже, что, когда он на последних каплях топлива приползет в Японию, русские, немцы, или кто там еще руководит всем этим безобразием, успеют создать мощную авиационную группировку. Или применят иную тактику – на что способны их ракеты, адмирал уже видел.

С другой стороны, такие расклады облегчали ему основную задачу. Какие бы силы не противостояли ему здесь, на юге, они сейчас были меньше, чем предполагалось вначале. Самый большой минус – отсутствие вариантов действий. С потерей базы на Гавайях у Ямомото оставался только один путь, и ему это совсем не нравилось. Умом он понимал, что Лютьенс, старый пират, выбирает место сражения, выгодное по каким-то причинам именно ему, но поделать сейчас ничего не мог. Оставалось только одно – победить любой ценой, и японский командующий намерен был это сделать.

На самом же деле Колесников-Лютьенс выбирал не только место боя, но и время, когда им предстоит схлестнуться. Разумеется, ночной бой имел определенные преимущества. Хотя бы тем, что выключал из игры авиацию. Но, во-первых, ночной бой непредсказуем в принципе, а во-вторых, немецкий адмирал его откровенно опасался. В свое время он потратил немало времени, отслеживая действия японцев и американцев, анализируя их и ища сильные и слабые стороны обоих противников. По всему выходило, что драться ночью японцы умеют очень хорошо, лучше даже, чем немцы. Во всяком случае, в ночных стычках с намного лучше оснащенными технически американцами они практически всегда побеждали[34]34
  Хорошим примером тому могут служить события у острова Саво, где эскадра японских крейсеров в ночном бою без потерь в кораблях уничтожила аналогичную эскадру американцев.


[Закрыть].

Так что бой, причем в открытом море – там не будет места случайностям, только сила на силу, подготовка на подготовку и мастерство флотоводца против мастерства противника. И здесь, как считал Лютьенс, преимущество будет на его стороне. Все же, как ни крути, японский адмирал отнюдь не мастер линейного боя.

Да, очень умный и талантливый человек, первым то ли создавший, то ли ловко перехвативший у американцев перспективный подход к ведению боевых действий. Да, сумел неплохо реализовать и развить авианосное направление, создав, наверное, самый сбалансированный флот на планете. Но в классическом морском сражении, артиллерийском, эскадра на эскадру, он в последний раз участвовал лет сорок назад, при Цусиме, за которую с Японии еще стоит спросить, кстати.

В том сражении Ямомото был, надо сказать, отнюдь не адмиралом. Кадетом он тогда еще был, а значит, и опыт ведения такого рода войны у него убегающе мал. А отсутствие мастерства и опыта не компенсировать талантом.

На его фоне Лютьенс смотрелся древним монстром, вынырнувшим из доисторических глубин. Воевал. Много. На современных кораблях и в новейших условиях. Умел побеждать в безнадежной, казалось бы, ситуации. Привык водить и одиночные корабли, и целые флоты. И знал, в отличие от японцев, где находится противник – сеть подводных лодок перекрыла район следования японского флота и, не ввязываясь в бой, вела наблюдение. Словом, за Лютьенсом оставалось право первого удара, и он его нанес.

Когда Ямомото доложили о появлении немецкого флота, адмирал лишь зубами скрипнул. Да, самураю не пристало жаловаться на остроту своего меча, но если у половины кораблей топлива всего на несколько часов полного хода, а между твоей эскадрой и единственной в этих водах базой, на которой можно пополнить запасы, вдруг обнаруживаются тринадцать линкоров противника (именно столько насчитал пилот самолета-разведчика), ситуация начинает выглядеть откровенно паршиво. Лютьенс переиграл его на данном этапе, и это стоило признать. Впрочем, ничего еще не кончилось, да и, откровенно говоря, не началось.

С невероятной синхронностью, которая свидетельствовала как об опыте рулевых, так и о многочисленных учениях, приучивших японских моряков даже не действовать, жить как единый организм, японский флот перестроился из походного ордера в боевой порядок. Одновременно авианосцы чуть сменили курс, становясь носом к слабому восточному ветру и разгоняя турбины на полный ход. На их палубах раскручивали винты стоящие в плотном строю самолеты.

Такой маневр авианосцев был абсолютно верным. Самолету очень сложно взлететь с короткой палубы, и потому даже такая мелочь, как встречный ветер, должна идти на пользу. Японцы ошиблись лишь в одном – в том, что считали себя в безопасности.

Откровенно говоря, большой вины их в этом не было. И генералы, и адмиралы всегда готовятся к прошлой войне. А война, которую вел флот в предыдущую кампанию, шла под их диктовку. Умом японцы понимали, что противник другой, но подсознательно ожидали, что инициатива будет принадлежать им, а врагу останется только реагировать. Армейцы на собственном горьком опыте уже убедились, что ошибаются и цена подобных ошибок неприемлемо высока. Флот же, хотя и получил несколько болезненных плюх, от тотального разгрома пока что оставался избавлен. И сейчас это вылилось во вполне конкретную ошибку.

С каждой минутой разгоняющиеся авианосцы все сильнее отдалялись от основных сил флота. Некритично, особенно учитывая, что линкоры по-прежнему железным щитом отделяли их от противника. Но тут вступил в действие еще один фактор, которого японцы не учли.

Исторически сложилось так, что при создании современного флота японцы сделали ставку на тяжелые корабли. Вначале броненосцы, затем линкоры и, как апофеоз развития, авианосцы. Вполне логично и правильно – во всяком случае, у России, в начале века считавшейся первоклассной морской державой, они войну выиграли, да не по очкам, а отправив соседа-гиганта в болезненный нокдаун. Благодаря запредельному везенью, конечно, однако из песни слов не выкинешь.