Текст книги "Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца"

Все, парашют лежит бесформенным комком шелка. Маскировать его нет смысла, ни Шульц, ни остальные, даже помешанные на орднунге фельдфебели, и не пытались это сделать. Придавили камнями, и только. Найдется время – заберут, нет – значит, возиться с ними будет уже некому. Взмах руки командира группы, обер-лейтенанта Лехнера, и вот они уже бегут по каменистому склону наверх, туда, где всего в четырех километрах от места высадки расположена цель их подразделения – радар, доставшийся узкоглазым от американцев в качестве трофея. И успеть туда надо раньше, чем макаки успеют проснуться.

Несмотря на неопытность, Шульц понимал: им повезло, расчет командования оказался верен. Гарнизон Пёрл-Харбора настиг тот же недуг, что рано или поздно охватывает все тыловые подразделения, находящиеся вдали от строгого взгляда высокого начальства. Японцы выглядели чуть более стойкими – но именно чуть, и все равно расслабились. Неудивительно, что дежурная смена при радиолокаторе позорно пропустила цели, тем более что ради экономии ресурса (детали-то взять, случись что, неоткуда) локатор не гоняли непрерывно, а включали время от времени. И самолеты добрались-таки до цели незамеченными, разведчики смогли точно указать, когда будет пауза в работе радара. Теперь предстояло развить первоначальный успех.

Шульц бежал вперед, привычно удерживая свой МП-40. Спину оттягивал огромный ящик с радиостанцией, на теле гирей висел жилет с многочисленными карманами, в которых уютно расположились запасные магазины и гранаты. Этот жилет, кстати, тоже пришел в десант из морской пехоты, а изобретателем, по слухам, был все тот же Лютьенс. Впрочем, про него ходило много легенд, где правда, а где вымысел, уже и не разберешь, уж это Шульц (университетское образование к чему-то да обязывало) понимал хорошо. Слухом больше, слухом меньше – какая теперь, в сущности, разница?

Груз весил немало, но Шульц был парнем крепким, ростом под метр девяносто, а ежедневные тренировки нарастили ему такие мышцы, что, как шутил отец, когда молодой десантник перед самой войной приехал навестить родных, он теперь и без танка сквозь стену пройдет. Так что пробежать несколько километров по пересеченной местности – не проблема. Главное, дыхание сберечь, остальное ерунда. Товарищи загружены не меньше, но ведь бегут и падать не собираются, а значит – вперед!

Уже почти перед конечной точкой их марш-броска, тяжело пыхтя, его догнал обер-фельдфебель Клюге. Бежал он обманчиво тяжело, казалось, сейчас свалится, но на самом деле их командир отделения, ветеран Гибралтара и еще десятка боевых выбросов, обладал выносливостью ломовой лошади и запросто мог удивить кое-кого моложе и в беге, и в рукопашной. Его тяжелая, кажущаяся квадратной фигура двигалась вперед с неудержимостью боевой машины, а автомат на шее казался игрушкой.

Кстати об автомате. Вот он-то служил предметом зависти для многих. ППШ, точнее, его немецкая реплика под девятимиллиметровый парабеллумовский патрон. Очень ценное оружие, и из-за невероятной надежности, и из-за удобства в рукопашном бою. В отличие от МП с его хлипким складным прикладом, тяжелый и неуклюжий на вид ППШ давал своему владельцу неплохую возможность одним хорошим ударом раскроить противнику череп. По слухам, куда больше ценились среди десантников старой закалки такие автоматы советского производства, изначально созданные под модернизированный русскими маузеровский патрон, обладающий выдающейся баллистикой. Увы, командование упорно держалось за свои девять миллиметров, которые, может, в упор и обладали чуть большим останавливающим действием, но на дальних дистанциях серьезно проигрывали. Хотя и командование понять можно, пересортица в боеприпасах весьма чревата.

– Шульц. Молчи, дыхание не сбивай. Я тебе говорил, но еще раз повторю, а то вы, молодые, вечно в азарт впадаете и забываете обо всем на свете. Вперед не лезь. Связь – это все. Даже если ты не сделаешь ни единого выстрела, но обеспечишь нас бесперебойной связью, ты свою задачу выполнил и висюльку на грудь заработал. Если понял, кивни. Вот так, молодец.

С этими словами Клюге умчался вперед, доводить ценные указания до кого-то еще. А через какие-то пять минут все закончилось, и десантники добрались до места назначения.

Неказистое и безликое здание, в котором располагались посты управления радаром, построили еще американцы. Японцы ничего в нем менять не стали – предельная функциональность конструкции их вполне устраивала. Конечно, бетонная коробка наверняка резала взгляд кого-нибудь из офицеров, воспитанных на традициях древних родов, однако за последние десятилетия жизнь научила японцев не обращать внимания на подобные мелочи. Главное – начинка, а она была хороша. Захваченная японцами в самом начале той войны, радарная станция Пёрл-Харбора была и оставалась одной из мощнейших на Тихом океане. И у десантников была задача ее захватить. При невозможности разрушить, конечно, но лучше захватить. Пригодится.

У входа, небрежно закинув ремень винтовки на плечо, неторопливо прохаживался часовой. Лехнер подождал несколько минут, давая своим людям перевести дух, а заодно дожидаясь общего времени начала операции. Они должны были атаковать синхронно. Вряд ли получится, к сожалению, слишком много сегодня «если», но чем не шутит черт, пока Бог спит, пьет или ходит по женщинам. Выждав, лейтенант резко кивнул, и по этому нехитрому сигналу к часовому, неосмотрительно далеко отошедшему от освещающих двор ламп, из кустов метнулись стремительные тени. Одна из них мгновенно оказалась за спиной японца. Короткое, многократно отработанное движение ножом – и часовой оседает, заливая щедро брызжущей кровью траву и дорогу…

Штурм прошел быстро и как-то удивительно спокойно. Несколько десантников, не слишком-то и торопясь, бесшумно вошли в казармы. В руках у них были МП-40 со стволами, изуродованными тяжелыми и несуразными глушителями. Жутко неудобная в открытом бою штука, однако сейчас они пришлись к месту. Хлопки, похожие на сухой кашель… Не так уж и тихо, надо сказать, но зато со звуком выстрела совершенно не ассоциируются.

Все стихло. Значит, в казармах живых уже не осталось. А вот группа, проникшая в центр управления, возвращается, обойдясь без стрельбы, зато тащит за собой четверых – дежурную смену. Все верно, это не деревенские дуболомы, чья задача никого без приказа не пущщать, это – технический персонал, и он нужен, чтобы поскорее освоить заморскую аппаратуру. Правда, один для использования в качестве инструктора непригоден – даже в свете зарождающегося утра видно, что челюсть его смещена вбок, огромный, налитый синим желвак на скуле и круги под глазами едва не до щек. Еле переставляет ноги, его больше волокут, чем позволяют идти самому. На этом фоне многочисленные ссадины – так, мелочь, не стоящая внимания.

Ганс присмотрелся – ну, да, так и есть. Судя по петлицам – офицер, лейтенант, или как там это у них называется. Видать, попытался сопротивляться, за что и получил. А немецкому десантнику, что на две головы выше противника и куда лучше обучен, сопротивления оказать не сумел. Вот только и немец удар не рассчитал, так что сломанная челюсть, сотрясение мозга, ну и кое-что по мелочи. Зря не пристрелили, наверное.

– Связь! – Лехнер подошел так тихо, что Шульц его не услышал. Зато гаркнул с чувством, заставив радиста подпрыгнуть на месте. Однако мимолетный испуг на действиях Ганса не сказался совершенно. Две минуты спустя радиостанция уже прогревалась, вяло моргая лампами. Еще три минуты, и лейтенант уже вовсю общался с другими командирами групп. Результатов он скрывать не стал, да и оказались они вполне ожидаемыми.

Из шести групп, высадившихся сегодня на остров, полного успеха добились три. Их, захватившая объект без шума и пыли, а также одна из трех групп, атаковавших аэродромы. Там десантникам удалось без шума снять охрану и захватить неповрежденными взлетную полосу, склады и практически все позиции зенитных орудий. Вялое сопротивление началось только в конце штурма, но длилось недолго и погоды не делало. Почти все защитники аэродрома погибли, даже не успев проснуться, и теперь на аэродром уже садились «Фокке-Вульфы». Поспешно, многие уже на последних каплях бензина, но пока что потерь среди них не наблюдалось. Даже те, которые были выполнены в варианте дальних бомбардировщиков и заваливали минами фарватер на выходе из порта, ухитрились дотянуть, хотя, судя по тявканью японских зениток и шлейфу дыма позади одного из самолетов, их операция оказалась отнюдь не легкой прогулкой.

Два других аэродрома захватить с ходу не удалось. К одному из них десантники, высаженные слишком далеко, банально не успели, и к моменту их прибытия уже была поднята тревога. Завязался бой, который пока что и не думал прекращаться. Со вторым вышло даже обиднее. Там нашелся какой-то доблестно не спящий часовой, заметивший чужаков и открывший огонь. Японские солдаты выбирались из казарм полуодетые, но с оружием, и тут же вступали в бой. А подготовлены они оказались на удивление неплохо. В результате оба аэродрома были разрушены: расположившиеся на одном из них самолеты и склады горели и, судя по тому, что всполохи огня были видны даже отсюда, а грохот взрывов и вовсе звучал не хуже оркестра, японцам их в ближайшее время уж точно не восстановить, на другом ограничились разрушением взлетно-посадочной полосы, без которой авиация все равно воевать не сможет.

Пятая же группа сработала вполне успешно, захватив и выведя из строя две береговые батареи. Впрочем, ничего удивительного – самая многочисленная, да и народ там, как на подбор – ветераны Американской, а некоторые и Британской кампании. Для них это семечки. Так что оставалось лишь посочувствовать японцам, оказавшимся на пути этих костоломов. Смахнули – и не заметили. И сейчас наступало время Ганса. В ночь, к неизвестному адресату, ушел сигнал, чтобы буквально через три минуты вернуться ответом – держаться. И немцы принялись спешно устраивать линии обороны – к чему готовиться, было пока неясно, а потому рассчитывали на худшее.

А вот с шестой группой сохранялись неясности. Эта группа была особой и состояла не из штурмовиков вроде Шульца, а из диверсантов. «Бранденбург 800», наследство покойного Канариса, ныне дивизия специального назначения. Их с собой взяли немного, но задача у диверсантов оказалась весьма серьезной – уничтожить все линии связи, не дать японским частям нормально общаться между собой в пределах острова, а заодно затруднить попытки сообщить о своем бедственном положении центральному командованию. Задача, особенно учитывая радиостанции кораблей, сложнейшая. Бранденбургцы, конечно, будут из кожи вон выворачиваться, чтобы доказать свою эффективность – Абвер после откровенного предательства Канариса все еще не может до конца оправиться, и ко многим его действиям внимание остается самое пристальное. Так что, сколь бы ни была сложна задача, решить ее диверсанты постараются любой ценой. И как они с этим справились, могло показать только время, утекающее сейчас, как песок между пальцами.

Первый удар по позициям группы, в которую входил Шульц, противник нанес через какие-то два часа. Естественно, не слишком подготовленный – японцы, похоже, сообразили, что кто-то безобразничает у них в тылу, но кто, какими силами и с какими целями – вопрос интересный. Так что, видимо, командование японцев попросту собрало все, что было под рукой, и бросило в бой. Во всяком случае, среди атакующих, судя по форме, были и солдаты, и моряки, и летчики. Имелась и пара легких танков, по сравнению с немецкими смотревшихся несерьезно. А вот артиллерии, кошмара любой пехоты, не наблюдалось вовсе. Ни полевой, ни минометов – никакой. Логично, в общем-то – разрушение собственной радиолокационной станции в планы японцев не входило.

Однако и без того драться оказалось неожиданно сложно. Японские солдаты мелковаты на вид и физически слабее обычного европейца, не говоря уже о десантниках. Недокормлены в детстве, и это сказывается. Однако – и об этом предупреждали на инструктаже – японские солдаты храбры, отменно подготовлены и отменно мотивированы. Словом, противники опасные. Плюс их оказалось впятеро больше, чем обороняющихся, и если бы они не были вынуждены наступать снизу вверх по склону, неизвестно еще, чем бы все закончилось.

К счастью, о тактике боя та сборная солянка, что пошла на приступ немецких окопов, имела весьма поверхностное представление. Для начала танки оторвались от пехотинцев и закономерно нарвались на фланговый огонь двух крупнокалиберных спарок. Захваченные у японцев спаренные зенитные пулеметы Тип 93 имели калибр тринадцать и две десятых миллиметра. Пули весили более пятидесяти граммов каждая и на ста метрах легко пробивали двадцать пять миллиметров стали, то есть намного больше, чем бортовая броня японских танков. Конечно, и сами пулеметы были тяжеловаты, а их станки и вовсе напоминали творение некоего помешанного на модернизме инженера. Установить такую дуру на позиции, да еще и качественно замаскировать, оказалось задачей нетривиальной. Однако до боя, собравшись толпой, десантники справились с этим без проблем, и в результате атакующие танки живо начали напоминать только что вышедшие с конвейера новенькие дуршлаги.

Покончив с танками, крупнокалиберные монстры хлестнули и по пехоте, в чем им активно посодействовали обычные станковые пулеметы. Тоже трофейные, Тип 92. Свои пока старались не применять – патронов к ним имелось ограниченное количество. Впрочем, трофеи были богатейшие, жаловаться не приходилось. И нет ничего удивительного в том, что японской пехоте такая горячая встреча не понравилась.

Тем не менее, под ливнем пуль, который захлестнул и рассеял бы арабов с неграми сразу, европейских и американских солдат за минуту-две, а немецких и советских – в зависимости от наличия командования, японцы повернуть не пожелали. С криком «Банзай!», напоминающим сейчас звериный вой, они прошли все-таки через смертельно опасный огневой мешок и вломились в немецкие окопы. Началась рукопашная, и кто победит, моментально оказалось большим и непредсказуемым вопросом. Во всяком случае, жарко стало всем и сразу.

Шульц успел расстрелять два магазина по атакующим, еще один – когда японцы уже ворвались в их окопы. А потом на него выскочил крепкий и высокий, самому Гансу по плечо, самурай, размахивающий средневекового вида мечом. Все, что успел Ганс, это закрыться автоматом и даже в такой ситуации удивиться – клинок разрубил изделие германских оружейников почти пополам[26]26
  Разумеется, штатное оружие японских офицеров вряд ли было способно на такой подвиг. Эти штамповки отличались достаточно невысоким качеством и были хороши только в пропагандистских роликах. Но очень часто японские офицеры из старых семей носили при себе фамильное оружие, только поменяв рукоять на уставную. Там, разумеется, тоже хватало барахла (большая часть достоинств распиаренных ныне катан, увы, остается только фантазией Голливуда), но встречались и средневековые шедевры, вышедшие из-под молота настоящих мастеров. Разумеется, в эпоху массового производства при не самом высоком технологическом уровне обеспечить каждого подобным оружием – недостижимая мечта. Однако при этом эффективность отдельных образцов средневекового оружия не ставится под сомнение. Для такого клинка перерубить автомат – не достижение.


[Закрыть]. Вот это самое «почти» и спасло десантнику жизнь. Пока японец выдергивал свое оружие, пока вновь замахивался, прошло три секунды – время, за которое радист успел шагнуть вперед и с чувством врезать японцу в ухо.

Будь ты воином в двадцатом поколении и семь раз самураем, но если тебя «приласкает» в ухо человек, обученный драться, выше тебя на голову и на добрых сорок килограммов тяжелее, последствия окажутся печальными. К примеру, можно получить нокаут, и это будет наименьшим из зол. В принципе, это сейчас и произошло. Сабля полетела в одну сторону, а ее не успевший даже пискнуть хозяин – в другую. Сам же Шульц, отбросив искалеченный автомат, подхватил лежащую возле трупа какого-то японского солдата винтовку и с восторгом врубился в прущую ему навстречу толпу японцев.

Оружие показалось легковатым и слишком длинным, неудобным для боя в окопах. Но зато рост очень здорово помогал сворачивать противникам челюсти прикладом или рубить штыком – длинным, почти полуметровым, формой и размерами напоминающим саблю. И сразу же вспомнились уроки пожилого инструктора из России, когда-то служившего еще в царской армии[27]27
  Русская школа штыкового боя считалась одной из лучших (а возможно, и просто лучшей) в мире.


[Закрыть]. Эта фельдфебельская морда вколачивала курсантам навыки штыкового боя жестко, если не сказать жестоко, и Ганс тогда думал, что зря. А теперь вот пригодились, и, хотя десантник не помнил всех моментов боя, он готов был поклясться, что как минимум несколько раз суровая русская школа спасла ему жизнь.

А потом вдруг все резко кончилось и перед глазами оказались только спины убегающих японцев. Как бы ни кичились самураи презрением к смерти и готовностью положить свои жизни во имя императора, если их с чувством бить по мордам, они разбегались не хуже других. Так что оставалось лишь зарываться глубже в землю, держать связь с остальными группами (позиции удержали все) и ждать непонятно чего.

Клюге подошел к нему почти сразу после боя, когда Шульц, устало откинувшись на стенку окопа, рассматривал трофейную саблю. Японец, тщательно связанный, лежал рядом, скрипел зубами, но ругаться не пытался. Всего-то и потребовалось, что разок врезать ему по морде тяжелым ботинком. Урок оказался усвоен ценой каких-то двух зубов, японцы – народ понятливый.

– Ну что, молодой, как тебе наши будни? – обер-фельдфебель с размаху плюхнулся рядом. – Да не вставай, мы не в Германии. И вообще, ты уже не новичок, а десантник, в бою не струсил.

Ганс кивнул. Вскакивать он, честно говоря, и не собирался, но рефлексы оказались сильнее разума и усталости, так что приподнять задницу успел, но тут же сел обратно. Вместо ответа он молча протянул Клюге трофейное оружие и автомат. Обер-фельдфебель посмотрел и уважительно присвистнул:

– Да уж, серьезного зверя ты заломал, – огляделся и одобрительно хмыкнул. – И не одного. Ладно, оружие есть?

Все так же молча Ганс показал автомат, подобранный возле тела одного из товарищей, откинулся на стенку траншеи и прикрыл глаза. Говорить не хотелось, адреналин схлынул, и его место заполнила жуткая усталость. Клюге, очевидно, понял его состояние.

– Ладно, отдыхай. Пленного я забираю, пусть лейтенант его допросит. Вряд ли он что-то знает, конечно, но мало ли. А трофей свой береги. Когда тебе ничего не будет нужно, кроме грелки под зад, покажешь его внукам, и, когда они глаза закатят от восхищения, скажешь: «Ну вот, я пожил».

Расхохотавшись собственной немудреной шутке, обер-фельдфебель схватил пленного за шиворот и легко, словно тот весил не больше перышка, потащил его за собой. Ганс посмотрел ему вслед и снова привалился к сухой, каменистой земле. Сейчас ему больше всего хотелось одного – спать…

До вечера они отразили еще две атаки, слабые и неподготовленные. По сравнению с первой, даже и не атаки вовсе, а так, непонятно что. Очевидно, весь боевой задор у противника тогда и закончился. Японцы исправно лезли метров до трехсот, потом начинали работать пулеметы, и они так же исправно откатывались. То же творилось и у остальных групп. Создавалось впечатление, что противник крутит их в руках, как того ежика – и держать больно, и выкинуть не получается. А потом все изменилось, внезапно и резко.

Вначале на горизонте появились дымы. С высоты, на которой расположились десантники, это было отлично видно. Тучи полностью рассеялись, и даже жиденький дым современных силовых установок можно было разглядеть издали. Шульц попытался их пересчитать, но довольно быстро сбился. Одно можно было сказать точно – кораблей не то чтобы армада, но много, и они направляются к острову.

– Вот ведь, – со злостью выругался сидящий по соседству ефрейтор Клаус. – Япошки к своим на помощь идут, сейчас нам будет жарко.

Ганс посмотрел на него и пожал плечами, не вступая в разговор. Клаус, человек вроде бы опытный, тем не менее, склонен был паниковать и нудить по поводу и без. Смешно, в бою этот обманчиво худощавый солдат с огромным мясистым носом и приплюснутыми ушами, вопившими о том, что происхождения он совсем не арийского, был ничуть не хуже других. Вот только перед этим он успевал вынести мозг окружающим своим нытьем, что здесь, что в казарме. Впрочем, товарищи давно привыкли и не обращали на зануду ефрейтора внимания.

Между тем корабли приближались. Шульц принялся аккуратно настраивать фокус бинокля. Теоретически тот ему был не положен, но сегодня он взял очень удачный прибор в качестве трофея. Американский, между прочим. Не Цейс, конечно, но… честно говоря, разницы он не заметил, так что в нем больше говорила гордость за немецких мастеров. И сейчас бинокль позволил ему уверенно видеть силуэты неизвестных кораблей. Жалко только, для уверенного опознания все равно было далековато.

– Наши! – это он крикнул минут через пять, одновременно с Лехнером и еще кем-то, чей голос Шульц не узнал. Но главное, он и впрямь узнал корабли – натаскивали их, хоть и не слишком серьезно. И сейчас он четко видел: головным идет «Шарнхорст», который после всех переделок и модернизаций получил совершенно уникальный силуэт. Вторым в строю шел его неизменный спутник, «Гнейзенау». Позади них держались два авианосца. Ну и замыкали строй два корабля явно французской постройки – уж больно характерное расположение башен они имели[28]28
  Французские линкоры и линейные крейсера строились по весьма спорной, но при этом имеющей определенные преимущества схеме. Вся артиллерия главного калибра располагалась в двух четырехорудийных башнях в носовой части.


[Закрыть].

Идентифицировать остальные корабли Ганс не смог – часть из них были, похоже, транспортными, часть – крейсерами и эсминцами. И того, и другого в немецком флоте благодаря трофеям прошлой войны было предостаточно. Да и неважно это было уже, главное – свои!

Будто в доказательство, со стороны Жемчужной бухты[29]29
  Пёрл-Харбор.


[Закрыть] раздался мощный взрыв. Ганс быстро перевел туда бинокль и успел разглядеть скрывающийся под волнами острый нос японского эсминца, разорванного практически пополам. Бомбардировщики ночью не промахнулись, и высыпанные ими мины исправно перегородили фарватер. Сейчас любой корабль, готовый рискнуть и выйти в море, навстречу накатывающемуся валу крупповской стали, должен был продираться через это месиво. Шансы… Шансов практически не было, что и подтвердил минуту спустя еще один японский корабль, на сей раз крейсер, получивший солидную пробоину в носовой части и севший на грунт. Все, даже те невеликие силы, что были сейчас на базе, оказались надежно закупорены в бухте.

Еще час спустя Ганс оказался в числе тех, кто встречал десант. Морская пехота шла красиво – корабли подходили прямо к берегу. Судя по всему, выбор батарей, которые должна была нейтрализовать крылатая пехота, осуществлялся весьма тщательно. И сейчас там высаживались две полнокровные дивизии, не только с легким вооружением, но и со вполне полноценной бронетехникой. Русской, кстати – тяжелые ИСы и самоходки с шестидюймовыми орудиями, важно переваливаясь, уверенно двигались в сторону японской базы. То, что морпехи предпочли их творчеству сумрачного тевтонского гения, немного коробило Ганса, но умом он понимал правильность такого решения. Немецкие танки вооружены, в лучшем случае, переделанными из зениток орудиями калибром восемьдесят восемь миллиметров и для борьбы с находящимися в бухте кораблями и для взламывания укреплений приспособлены мало. Советские же и корабли при необходимости с закрытых позиций расстреляют, и сам город снесут. Похоже, флотские решили устроиться здесь всерьез и надолго.

А потом появился ОН. Сам Лютьенс, который, вообще-то, должен был со всем флотом бултыхаться где-то в другом районе. Вот только, как оказалось, планы командующих от мнения радистов не зависят. И вот он здесь. Человек, которым Ганс, подобно большинству немцев, восхищался. И которого, в отличие от того же большинства, не любил.

А за что его любить? За то, что девушку увел? Ну да, Ганс, конечно, не рассчитывал на что-то по-настоящему серьезное, родители русскую невесту не приняли бы, но ведь и без свадьбы есть варианты. А тут… Он, помнится, вокруг этой красавицы (и вправду красавицы, кстати) вместе с половиной курса ходил-облизывался – и вдруг появляется лихой адмирал и, небрежно глядя на остальных с высоты своих погон, забирает ее. И что теперь? Она – жена одного из первых лиц Рейха, знаменитая журналистка, известная во всем мире, и владелица сразу двух газет. Муж купил, благо для него это не траты – мелочь. А он, Ганс Шульц, всего лишь рядовой десантник, которому без службы в армии даже отличный аттестат не даст сделать карьеру.

Впрочем, Лютьенсу на все это было наплевать – он просто не знал ничего о существовании Ганса Шульца, намертво отгородив семью от того, что было «до». Здесь, на острове, его интересовал совсем другой человек. И он сейчас бодро шагал навстречу, чуть увязая щегольскими сапогами в песке пляжа, как всегда подтянутый и уверенный в себе.

– Ну, здравствуй, Петер.

Полковник Вальман, командовавший этим безумным десантом, широко улыбнулся в ответ:

– Я рад приветствовать вас, герр адмирал, в наших краях.

– Спасибо, отлично поработали. Помнишь, я тебе говорил, что генеральские погоны ждут тебя на берегу Тихого океана? Держи.

В руки полковника легла пара новеньких витых погон и небольшая коробочка. Он удивленно поднял брови:

– А это что?

– Открой, – ухмыльнулся Лютьенс, с удовольствием глядя на своего протеже. Недавний лейтенант и порученец очень вырос за прошедшие годы. Сейчас он станет самым молодым генералом вермахта. Далеко пойдет, если сдуру не споткнется. Впрочем, это был один из тех людей, которым Лютьенс по-настоящему верил. И сейчас он с удовольствием наблюдал, как вытягивается от удивления лицо его протеже.

В коробочке лежал Рыцарский крест. Вальман удивленно поднял брови, но Лютьенс лишь усмехнулся:

– Бери-бери, не сомневайся. И не забудь мне список тех, кого считаешь достойным награды. Вы, ребята, большое дело сделали, даже не представляете, насколько.

Линейные крейсера и авианосцы в сопровождении восьми эсминцев ушли вечером, остальные корабли остались, чтобы обеспечить прикрытие острова от нежелательного японского внимания. С транспортов в спешном порядке выгрузили четыре десятка истребителей и всю ночь, ругаясь на немецком, французском, итальянском, русском языках, собирали их, благо целая армия механиков прибыла вместе с эскадрой. Учитывая захваченные на острове трофеи, сила получалась внушительная, способная надежно прикрыть остров с неба. Корабли в порту защищались еще сутки, но против работающих с закрытых позиций танков и самоходок оказались бессильны. Потом вокруг острова установили новые минные поля – словом, к встрече Ямомото, если он пошлет сюда эскадру, все было готово.

А японцы не пришли. Не до того им было. Остаток войны Шульц так и провел в Пёрл-Харборе, неожиданно для себя заработав железный крест. С такой наградой после войны для бравого десантника оказались открыты многие пути, но это уже совсем другая история.

Холодная вода обрушилась на спину и голову, и Петров едва удержался от того, чтобы совершенно несолидно взвизгнуть. Для подполковника, увешанного наградами, да еще и в присутствии подчиненных, это было попросту недопустимо, и лишь осознание этого позволило ему удержать зарождающийся вопль. Больше того, он даже солидно крякнул и, повернувшись к адъютанту, буркнул:

– Лей еще.

Тот, с уважением глядя на отца-командира, повторил это действо еще дважды, после чего подполковник с удовольствием растер покрывшуюся от ледяной воды мурашками кожу полотенцем. Ощущение было, словно наждачной бумагой провел, и горела она потом, будто в огне, зато и бодрость после этого образовалась неимоверная. Жить стало хорошо!

Именно в этот момент с грохотом рухнул забор и во двор влезла фыркающая дизельным выхлопом корма самоходки. Судорожно взревела двигателем – и встала. Перекрывая грохот двигателя, раздался чей-то ядреный мат, обещающий мехводу все кары небесные, причем здесь и сейчас, не отходя от машины. Похоже, не справились с управлением, подумал Петров, натягивая гимнастерку и решительно направляясь к месту происшествия. Начинался обычный день обычного комполка.

К обеду он уже сам себе напоминал загнанную лошадь, и это притом, что к должности своей успел привыкнуть, да и полк стоял сейчас отнюдь не на линии фронта, пускай и стабилизировавшейся наглухо. И только-только он успел навести наконец порядок, как примчался адъютант с круглыми, будто их хозяин получил хороший удар по затылку, глазами, и доложил, что там (неопределенный жест рукой, с равной долей вероятности могущий указывать на амбар, дорогу или вовсе безымянную сопку) ТАКОЕ!!!

Что в его хозяйстве и впрямь что-то не так, Петров понял, еще даже не успев подойти к широкому подворью, в котором, собственно, все и происходило. Достаточно было услышать громкий насмешливый голос с характерным кавказским акцентом:

– Какие же вы мужчины, если слушаетесь каждую юбку!

– А ты, мальчик, нас не учи, – голос был незнакомым, но сочным, ровным и спокойным до нереальности. – К командиру, бегом, и доложи, как сказано.

– Да я, мать твою… – и звук хорошей, звонкой плюхи.

– Ты маму не трогай, – незнакомый голос не изменился ни на октаву. – Пиписька еще не выросла, салага. И на перевале тебя я тоже не видел. Пшел!

– Да я…

Снова звук удара и обиженный вопль, на сей раз с явственными нотками боли. А секунду спустя Петров увидел и всю картину. Ну да, кто бы сомневался, рядовой Магомедов, орел из какого-то глухого аула. Пороху еще не нюхал, но уже по факту своего рождения в горах считал себя круче яиц и выше обрыва. Впрочем, здесь, в полку, он уже раза два отхватывал так, что потом ходил с лицом приятного глазу сине-желтого цвета. Это, конечно, не по уставу, но Петров не без основания считал, что кое-какие моменты солдаты решат в своем узком кругу и без вмешательства командиров. Тем более, жаловаться дикий горец не пытался, то ли из гордости, то ли понимая, что только усугубит ситуацию, и даже вроде бы сбросил обороты, однако сейчас нарыв, похоже, прорвало.

Магомедов лежал мордой в большой луже грязи и нечленораздельно булькал что-то негодующее. Похоже, такая поза ему не нравилась, однако поделать он ничего не мог. На шею ему давила нога, обутая в потертый кирзовый сапог размера «сорок шестой растоптанный», причем ровно настолько, чтобы не дать Мамедову захлебнуться, но при этом выбить из его головы всякую мысль об активном сопротивлении. Обладатель столь примечательной обувки, пехотный сержант, на удивление, среднего роста, с интересом крутил в пальцах старинный кинжал, с которым Магомедов обычно не расставался. Рядом с ним, также рассматривая интересный раритет, стояли еще пятеро. Ну и с десяток человек из его, Петрова, полка находились здесь же. Судя по тому, что защитить Магомедова никто не пытался даже из чувства бронетанковой солидарности, тот был сам виноват в случившемся. Впрочем, как раз в последнем Петров не сомневался изначально.

– Что здесь происходит?

Подчиненные Петрова вытянулись во фрунт, очевидно, почувствовав важность момента. Новички тоже, но с запозданием на полсекунды – ну да, им-то требовалось понять, кто здесь рычит. Магомедов вскочил… и Петров не смог сдержать смешок, настолько он напоминал ненавидимых им свиней. Впрочем, никто не обратил на это внимания.