Текст книги "Русская Швейцария"

Третье отделение решает добыть архив Долгорукова, и уже в конце августа к Тхоржевскому в Швейцарию прибывает некий издатель Постников – в действительности агент тайной полиции К.А. Роман – и вступает в переговоры о покупке бумаг с целью их издания. Постников-Роман встречается также с Огаревым и с Герценом, и оба советуют Тхоржевскому продать архив. Таким образом архив Дологорукова попадает в Третье отделение и исчезает.

Бремгартенское кладбище становится местом упокоения и еще одного знаменитого русского ниспровергателя и бунтаря. В Берне умирает Михаил Бакунин.

Бакунин неоднократно бывал в швейцарской столице. Он выступает, например, в 1868 году на втором, после Женевы, Конгрессе мира и свободы, заседания которого проходят в городской ратуше. Анархист использует выступления на конгрессе для пропаганды коммунистических идей, сокрушая своим зычным рыком с трибуны проклятое государство. «Таким я себе и представлял его, – записывает впечатления от впервые увиденного вживе Бакунина писатель Боборыкин, присутствовавший на конгрессе. – Но “в натуре” он оказался еще крупнее размерами, еще махровее».

Осенью 1873 года, будучи в Берне, Бакунин пишет свое знаменитое «отречение», собираясь отправиться на покой. Здесь встречается он со своим старым приятелем Павлом Васильевичем Анненковым, биографом Пушкина и известным мемуаристом. Тот сообщает в письме И.С. Тургеневу о своем впечатлении: «Громадная масса жира, с головой пьяного Юпитера, растрепанной, точно она ночь в русском кабаке провела, – вот что предстало мне в Берне под именем Бакунина. Это грандиозно, и это жалко, как вид колоссального здания после пожара. Но когда эта руина заговорила, и преимущественно о России и что с нею будет, то опять явился старый добрейший фантаст, оратор-романтик, милейший и увлекательный сомнамбул, ничего не знающий и только показывающий, как он умеет ходить по перекладинам, крышам и карнизам».

Летом 1876 года Бакунин в последний раз приезжает в Берн. Знакомый врач Фохт устраивает его в клинику. Подруге Герцена, Марии Каспаровне Рейхель, которая приходит навестить его в больнице, Бакунин говорит: «Маша, я приехал сюда умирать». После недолгого улучшения наступает кризис. Бакунин перестает есть и пить и умирает 1 июля 1876 года.

На следующий год после смерти Бакунина Берн становится ареной уличных сражений соратников покойного революционера с полицией. Вот как описывает события непосредственный их участник анархист Петр Кропоткин: «Мы все в том году (1877) приняли участие в демонстрации с красным знаменем в Берне. Волна реакции дошла и до Швейцарии, и, наперекор конституции, бернская полиция воспретила носить рабочее знамя на улицах. Необходимо было показать поэтому, что по крайней мере в некоторых местах работники не допустят попрания своих прав и станут сопротивляться. В день годовщины Парижской Коммуны мы все отправились в Берн, чтобы, несмотря на запрещение, пройти по улицам с красными знаменами. Конечно, произошло столкновение с полицией, в котором два товарища получили сабельные удары, а два полицейских были ранены довольно тяжело. Но одно красное знамя донесли-таки благополучно до залы, где состоялся восторженный митинг».

В бернской схватке с полицией 18 марта 1877 года, первой большой манифестации в Западной Европе после Коммуны, участвовали вместе с Кропоткиным многие другие русские эмигранты.

Звание «русского» учебного заведения, наряду с Цюрихским или Женевским, вполне может носить и Бернский университет.

После указа 1873 года, прекратившего существование русской студенческой колонии в Цюрихе, часть студентов переводится на учебу в Берн, среди них знаменитые будущие революционерки Вера Фигнер, сестры Любатович, Берта Каминская.

Среди бернских студенток находят себе горячих поклонниц известные народники и будущие эсеры Николай Чайковский и Семен Клячко. «Я встретилась с Чайковским в первый раз в Берне осенью 1874 года, когда была студенткой в университете, – вспоминает Вера Фигнер. – В этот печальный период, когда его друзья и товарищи почти все находились в тюрьме в ожидании “процесса 193-х”, он ударился в богочеловечество… Он оставил революционную деятельность и отправился в Америку, вместе со своим товарищем Клячко, в земледельческую колонию, основанную Фреем. Проездом Чайковский с Клячко заехали в Швейцарию в Берн. <…> В Берне у него и Клячко были знакомые студентки, 2–3 месяца назад поступившие в университет. Эти девушки под их влиянием пришли в какое-то экзальтированное состояние; с горящими глазами и раскрасневшимися лицами они сообщили мне, что они вскрыли в себе “божественную сущность” и решили вместе с приехавшими ехать в Америку. Одна стала женой Клячко, другая вышла замуж за Чайковского».

Николай Васильевич Чайковский, лидер разгромленного кружка «чайковцев», названного так по его имени, после неудачной попытки стать «богочеловеком» в американской коммуне много лет проведет в Англии, где будет представителем «Красного креста Народной воли», одним из учредителей Фонда вольной русской прессы и позднее одним из лидеров партии социалистов-революционеров, главным организатором доставки в 1905 году на японские деньги оружия на пароходе «Джон Графтон» в Россию. После первой революции Чайковский снова на родине – пытается поднять партизанское восстание в Пермском крае, арестован, после освобождения проповедует мирную культурную работу в рабочей среде и кооперативное движение. В 1917 году Чайковский – лидер Трудовой партии, к большевистскому перевороту относится крайне отрицательно и призывает к вооруженной борьбе с узурпаторами. В 1918 году ветеран революции принимает участие в интервенции против советской власти на севере и становится главою Архангельского правительства при англичанах. Умрет Чайковский в эмиграции в Лондоне.

Жизнь Клячко не сложится так фантастично, но он оставит интересные воспоминания о швейцарской эмиграции.

Не все агитаторы, приезжающие вербовать сторонниц среди бернских студенток, имеют такой успех. «Вскоре в Берн явился Ткачев, – продолжает Вера Фигнер, – с предложением нашей группе вступить в федеративные отношения с “десятью десятками” революционеров, находящихся в России и уполномочивших его на это предложение». Программа Ткачева еще кажется Фигнер и ее подругам слишком радикальной, они еще собираются «просвещать» народ по поводу необходимости революции: «После нескольких бесед с Петром Никитичем мы отказались от предлагаемого союза». Пройдет совсем немного времени, и Вера Фигнер сама обратится к бомбам как к средству «народного просвещения». За полгода до защиты диплома она бросает учебу и возвращается в Россию на «дело». Она оставляет Берн – впереди романтическую девушку ждут подполье, бомбы, виселица, на которой погибнут друзья, и двадцать лет тюремного заключения.

На медицинском учится Николай Васильевич Васильев, сын ученого-ориенталиста, повторивший во многом судьбу своего поколения революционно настроенной интеллигенции: первый арест уже в девятнадцать лет, вскоре – второй, высылка на север. Из холмогорской ссылки он бежит в Швейцарию, где поступает в Бернский университет. Здесь за работы по физиологии он получает ученую степень доктора медицины. Интересно, что этот человек оставил след и в истории города Берна. Будучи практикующим врачом среди рабочих-бернцев, Васильев принимает участие в пропаганде марксизма среди швейцарского пролетариата, является инициатором создания бернского Народного дома. Благодаря его энергии и настойчивости, в швейцарском законодательстве, например, проводится первый закон о страховании от безработицы. Васильев получает гражданство бернской общины Мури и выбирается Рабочим союзом города своим секретарем. С началом революционных событий в России он возвращается на родину. В 1917 году Васильев вместе с Плехановым возглавляет группу «Единство», сперва пытается бороться против большевиков, но потом отстраняется от политической деятельности и устраивается на службу в Союз потребительских обществ. В голодные годы погибает его жена, а вскоре за ней, в 1920-м, умирает от истощения, оставив двух маленьких детей, и бернский гражданин Васильев.

Известный в свое время революционный публицист Владимир Поссе, тоже учившийся в 1889 году на медицинском в Берне, вспоминает годы учебы в своих мемуарах «Мой жизненный путь» и обращает внимание на преимущественно женский характер русской студенческой колонии: «В Берне я попал в русское окружение. Медицинский факультет Бернского университета был в то время переполнен русскими студентами, вернее студентками, так как женщин было несравненно больше, чем мужчин. Сюда устремлялись со всех концов России женщины, стремившиеся к знанию и независимости. Больше всего было евреек, но были и чистокровные русские. Были совсем юные, только что сошедшие с гимназической скамьи, но были и пожилые, с большим и тяжелым стажем семейных бед и тюремной неволи».

Н.О. Лосский

Не менее популярным среди учащихся из России был и философский факультет. Здесь, например, учится Николай Онуфриевич Лосский. Будущий известный философ русской послереволюционной эмиграции в молодости отдает дань студенческим забавам. «В Берне, – вспоминает он, – я жил одно время вблизи кладбища, на котором похоронен Михаил Бакунин. Рассказывали, что форма черепа у него была весьма оригинальная. У нескольких из нас зародилась мысль, что хорошо было бы попытаться ночью выкопать его череп. К счастью, среди нас не нашлось лиц настолько решительных, чтобы действительно предпринять эту авантюру». Закончить учебу в Берне Лосскому не удается. В 1889 году, чтобы как-то выбраться из нищеты, он решает уехать в Алжир – учиться в университете «в стране, где можно жить на мои скудные средства». Приключения молодого философа заканчиваются тем, что он поступает в Африке в Иностранный легион, из которого ему удается спастись, только симулируя сумасшествие.

Анна Тумаркина из Дубровны изучает здесь философию и становится первой женщиной-профессором философии в Бернском университете. Кроме того, она играет ведущую роль в швейцарском женском движении начала века.

С 1898 года учится в Берне сестра Льва Шестова Фаня Ловцкая. Философ приезжает сюда к сестре летом 1898 года и потом неоднократно будет посещать Берн. Так, в 1900 году он проведет здесь несколько месяцев, работая над своей книгой о Достоевском и Ницше. В 1909 году Фаня защищает докторскую диссертацию по философии, позже увлекается психоанализом и учится в психоаналитическом институте в Женеве.

Среди студентов-философов – и Семен Рысс, учившийся в Берне в 1899–1902 годах. Доктор философии, автор ряда научных работ принимает активное участие в революционных делах и в 1906 году становится одним из основателей партии эсеров-максималистов. После ареста он начинает сотрудничать с охранкой, и ему устраивают инсценированный побег. Рысс предает многих своих товарищей, после чего рвет с охранкой и снова принимается за террористическую деятельность. Бывший бернский студент казнен в 1908 году по приговору военно-полевого суда.

В 1913 году получает от Бернского университета ученую степень доктора философии Сергей Николаевич Прокопович, проповедник «легального марксизма» в России, будущий министр Временного правительства.

О многочисленности русской студенческой колонии в швейцарской столице говорит и следующий эпизод из воспоминаний Владимира Медема, одного из лидеров Бунда. Когда он в 1898 году на бернском вокзале поинтересовался в справочном бюро, где находится русская библиотека, ему ответили: «Русская библиотека? Нет, адреса мы не знаем. Но вы ее легко найдете и так. Здесь так много русских, вы их встретите на каждом шагу. Попробуйте пройти к университету».

Отметим, что русская студенческая колония обитает в то время в районах Ленггассе (Länggasse) и Маттенхоф (Mattenhof).

Сыграл свою роль Берн и в истории русской революции. С приездом в 1900 году в этот город Виктора Чернова начинается активная организация партии эсеров.

В.М. Чернов

Название для партии заимствуется у бернского «Союза русских социалистов-революционеров», который возглавляет проживающий здесь Хайм Осипович Житловский. Участник народовольческой группы, готовившей покушение на Александра III в 1887 году, Житловский эмигрирует, избежав ареста, в Швейцарию и оканчивает Бернский университет с дипломом доктора философии. Встречу с Житловским, активным деятелем народнической эмиграции, Чернов назовет в своих воспоминаниях «настоящим подарком судьбы». Житловский – один из организаторов новой партии, вместе с «бабушкой русской революции» Брешко-Брешковской ездит в Америку для сбора денег на партийные нужды. В годы первой революции Житловский – в России. В 1907 году он, разочарованный в русском социализме, эмигрирует в Америку и остается там до своей смерти, занимаясь в основном проблемами еврейского социалистического и культурного движения. Оценивая позже сталинский казарменный социализм, Житловский напишет, что большевики на практике осуществили то, что русские социалисты всегда проповедовали.

Активная деятельность революционных организаций заставляет часто приезжать в Берн и агентов тайной полиции, в частности знаменитого Евно Азефа. «Чернов, который живет в Берне, ведет большую пропаганду среди молодежи и пользуется большим успехом, – сообщает, например, Азеф в Петербург о товарище по партии в своем донесении от 8 января 1902 года. – Ему удалось в Берне образовать 6 кружков социалистов-революционеров среди учащейся молодежи Берна. Кроме того, им поставлена типография-школа для желающих обучаться набору. Надо сказать, что элементы народовольческие и социалистов-революционеров всё растут и растут здесь».

Е.Ф. Азеф

А вот что пишет Чернов о друге-провокаторе в своей книге «Перед бурей»: Азеф «представлялся одной из самых крупных практических сил Центрального Комитета. Как таковым им всегда очень дорожили, и неудивительно: среди русских революционеров встречалось немало самоотверженных натур, талантливых пропагандистов и агитаторов, но крайне редки были практически-организационные таланты. Поставить и вести деловито крупное техническое предприятие со всей необходимой конспиративной выдержкой и финансовой осмотрительностью – вот что всего труднее давалось русской широкой натуре. Со своим ясным, четким, математическим умом Азеф казался незаменимым». Хотя почти все мемуаристы обращают внимание на чрезвычайно отталкивающую внешность агента охранки, как, например, Вера Фигнер: «…Высокий, тучный господин с короткой шеей, толстым затылком и типичным лицом еврея с толстыми губами», – тем не менее «гений провокации» обладал своеобразным даром покорять людей: даже после разоблачения Чернов описывает своего бывшего товарища с нескрываемой симпатией: «Натура у него скрытная, сдержанная, но по существу отзывчивая, нежная… Только эта нежность представлялась какой-то неуклюжей, как физически неуклюжей была вся его фигура… Бывали, например, и такие сцены: после какого-нибудь общего разговора или дебатов в небольшой компании подойдет к товарищу, особенно горячо и прочувственно защищавшему свое мнение, молча поцелует его и быстро отойдет… Или человеку, невредимо вернувшемуся с удачного террористического акта, наедине бросается целовать руки…»

Берн – город Азефу хорошо знакомый. Здесь еще в 1894 году он знакомится со своей будущей женой – Любовью Менкиной. «Жена Азефа, – пишет в своих воспоминаниях Вера Фигнер, близко знавшая эту пару, – вышла из бедной еврейской семьи и была работницей-шляпницей. Азеф еще в годы своего студенчества вызвал ее за границу и дал средства существования для поступления в Бернский университет на философский факультет. Факультет не оставил, однако, следов на ней, что было ясно с первых же встреч».

Верная подруга по революции ничего не подозревает об отношениях супруга с полицией, и после разоблачения провокатора она уедет, сменив имя, с двумя детьми в Америку.

Кстати, на медицинском факультете Бернского университета учился с 1894 по 1898 год младший брат Азефа – Натан. Сперва, как и брат, активный революционер, участник народовольческого кружка, он после возвращения в Россию селится в родном Ростове-на-Дону и, отойдя от революции, занимается врачебной практикой.

По иронии русской истории полицейский осведомитель оказывается основателем и одним из руководителей самой радикальной революционной партии. В январе 1902 года в Берн приезжают лидеры социалистов-революционеров – Шишко, Лазарев, Гоц, Гершуни, чтобы обсудить с бернцами Житловским и Черновым будущее организации. В своем донесении Азеф сообщает подробности совещания и адрес, где находят пристанище приезжающие в швейцарскую столицу революционеры: в доме № 37 по Мозенхофштрассе (Mosenhofstrasse, 37).

11 марта того же года Азеф предупреждает департамент полиции из Берна: «Судя по настроению здешней публики и по письмам из России, террористическая борьба возникнет, вероятно, в самом непродолжительном времени». Особое внимание он просит обратить на «тигра революции» Григория Гершуни, человека, с которым вместе Азеф фактически учредил партию эсеров: «Гершуни, во всяком случае, очень опасный человек, так как социалисты-революционеры рано или поздно займутся террором».

Е.С. Сазонов

В Швейцарии, и в частности в Берне, закладываются основы грозной БО – Боевой организации эсеров. Так, например, двадцатитрехлетний Егор Созонов (Сазонов), бежав из сибирской ссылки, эмигрирует в Швейцарию и приезжает в Берн, чтобы продолжить прерванную в Москве учебу в Бернском университете, но, познакомившись здесь с террористами, и в частности, с Азефом, вступает в БО и отправляется нелегально в Россию, где брошенная им бомба разорвет в клочья министра внутренних дел старика Плеве.

Азеф делает две карьеры параллельно – удачи использует в революционной карьере, неудачами набирает очки в полицейской. К моменту «выхода на покой» он зарабатывает солидный капитал и службой в департаменте – его оклад сопоставим с окладами высших правительственных чиновников, – и нечистоплотными махинациями с партийными деньгами – на протяжении многих лет он практически бесконтрольно распределял средства БО. После разоблачения Азеф меняет имя и начинает в Германии новую жизнь, о которой, очевидно, мечтал все беспокойные годы, проведенные в революции. Он играет на бирже. Начало Первой мировой войны обернется для него катастрофой: во-первых, большую часть своих капиталов он держал в русских ценных бумагах, а во-вторых, германская полиция арестует его как замешанного в связях с русскими спецслужбами. Из берлинской тюрьмы Евно Азеф уже не выйдет.

Однако вернемся в Берн начала века. Азеф освещает деятельность не только эсеров, но и других революционных партий, в частности социал-демократов. 24 октября 1903 года он доносит из города на Ааре: «Среди искровцев тут известная Любовь Аксельрод, ничего общего с цюрихским Аксельродом не имеющая, давно бежавшая из России; при ней находится и ее сестра. Вокруг этой Аксельрод, которая часто выступает с рефератами, вертится вся искровская молодежь, которой тут очень много. Я думаю, что Вам необходимо и тут устроить наблюдение».

Любовь Исаковна Аксельрод, взявшая себе гордую партийную кличку Ортодокс, играет видную роль среди бернских марксистов. Родившись в патриархальной семье раввина, она приезжает двадцатилетней девушкой в 1888 году в Швейцарию и начинает учебу на философском факультете Бернского университета. Увлекшись марксизмом, она вступает в плехановскую группу «Освобождение труда» и становится со временем плодовитым публицистом и одним из теоретиков русского марксизма. В 1900 году она защищает в Берне диссертацию по мировоззрению Толстого. К старшей сестре приезжает в Швейцарию из отеческого местечка и Ида Аксельрод. Она также учится в Бернском университете, где в 1901 году защищает диссертацию по литературе и становится доктором философии. Заразившись от сестры революционной страстью, Ида вместе с Плехановым с жаром отдается пропаганде марксизма и в 17-м возвращается вслед за своим кумиром в Россию – перед самым октябрьским переворотом. Реальная русская революция, которую сестры приближали как могли, производит, однако, отталкивающее впечатление на бернскую марксистку. Ида отходит от политики, а в ночь с 14 на 15 мая 1918 года ее находят мертвой около линии трамвая в Лесном, под Петроградом, где она живет с сестрой. Хоронят ее на еврейском кладбище по обряду отвергнутого ею отца. Любовь же проживет долгую жизнь и умрет только в 1946 году, став очевидицей всех этапов социалистического строительства.

Среди вождей Советской России были и бернские студенты. Так, в 1904 году в университете Берна учится будущий диктатор Петрограда и вождь Коминтерна Григорий Зиновьев – на химическом, потом на юридическом факультете, – но так и останется недоучкой. В Берне училась Ольга Давидовна, сестра Троцкого, будущая супруга Каменева и сама высокопоставленный советский функционер.

Через Берн идет дорога в Бернские Альпы, так что проездом здесь побывали все русские путешественники, отправлявшиеся в Тун и Интерлакен. Так, например, в 1897 году здесь останавливается Василий Суриков – художник ехал на Тунское озеро работать над своей знаменитой картиной «Переход Суворова через Альпы».

В 1900 году во время своего путешествия посещает проездом столицу Швейцарии Бунин. У писателя на всю жизнь остаются от этого города гастрономические впечатления. Вера Муромцева в воспоминаниях о муже пишет о том, как Бунин со своим спутником Куровским «в Берне на вокзале ели какое-то редкое блюдо, чуть ли не из медвежатины, которое потом, десятки лет спустя, тщетно искал Иван Алексеевич, желая угостить им меня, когда мы бывали с ним на этом вокзале».

Бывал в Берне и Андрей Белый, причем именно здесь 23 марта 1914 года регистрирует поэт свой брак с Асей Тургеневой, специально для этого приехав из Дорнаха, где оба работали на строительстве антропософского Гетеанума. А впервые он побывал здесь еще шестнадцатилетним гимназистом, совершая с матерью образовательную поездку по Европе.

С началом войны Берн, как и другие города Швейцарии, становится приютом русской революционной эмиграции, вынужденной оставить воюющие страны. В августе 1914 года на бернском вокзале встречает Ленина, вырвавшегося из краковской тюрьмы, секретарь группы большевиков Берна Георгий Шкловский. Бывший бернский студент-химик везет вождя партии с женой и тещей к себе домой на Фалькенвег (Falkenweg, 9), в район Ленггассе, где селятся в то время русские эмигранты.

Берн уже хорошо знаком Ленину. Летом 1913 года он приезжал сюда с Крупской для лечения базедовой болезни жены. Необходима была сложная операция, и Берн был выбран неслучайно. Здесь жил виднейший специалист того времени по заболеваниям щитовидной железы – хирург и профессор Бернского университета, первый хирург – лауреат Нобелевской премии Теодор Кохер. Его бюст можно увидеть перед городской больницей Инзельшпиталь (Inselspital). Кстати, оперировать больных из России в то время не было диковинкой для швейцарских хирургов. Некогда Кохер оперировал, например, русского поэта Семена Надсона. Лекции Кохера слушали многие русские студенты-медики, например, Вера Фигнер характеризовала их как «чистейшее наслаждение».

В.И. Ленин

По приезде с началом войны в Берн Ленин и Крупская селятся сперва на Доннербюльвег (Donnerbühlweg), потом переезжают на Дистельвег (Distelweg, 11). Здесь они снимают две комнаты на втором этаже. На выбор квартиры влияет соседство – почти напротив живет Инесса Арманд, а в нескольких минутах ходьбы поселился Зиновьев. Здесь же, в Берне, на улице Песталоцци во время войны живет ближайший сотрудник Ленина Карл Радек.

Н.К. Крупская

На этой квартире, на Дистельвег, 11, умирает в марте 1915 года мать Крупской, Елизавета Васильевна, неразлучно сопровождавшая революционную чету по всем сибирским и эмигрантским странствиям. Все мемуаристы отмечают, что вождь большевиков был хорошим зятем, хотя и позволял себе подтрунивать над старушкой. Елизавету Крупскую хоронят на Бремгартенском кладбище. В 1969 году урну и надгробную плиту перевезут в Ленинград и закопают вместе с ее мужем, К.И. Крупским.

Неподалеку от Ленггассе находится Бремгартенский лес – излюбленное место гуляний русской колонии. Ленина с Инессой Арманд и Крупской товарищи называют «партией прогулистов» за пристрастие к долгим прогулкам по бернскому лесу. В этом удивительном революционном браке втроем чувствуется влияние семейных отношений «новых людей» из «Что делать?» Чернышевского. Тройка любит подниматься на лесистый холм Малый Шанц, у подножия которого лежит Берн. В январе 1916-го Ленин напишет Инессе: «В последнее воскресенье мы предприняли великолепную прогулку на “нашу” маленькую гору. Вид на Альпы был необычайно красивым; я жалел, что Вас не было с нами».

Посещают «новые люди» и Городской театр (Stadttheater), однако швейцарская сцена не пользуется у них любовью. «Обычно пойдем в театр, – вспоминает Крупская, – и после первого действия уходим. Над нами смеялись товарищи: зря деньги переводим». Исключение составила постановка «Живого трупа». Поклонник Толстого на этот раз досидел до конца представления.

Но для прогулок у эмигрантов времени немного – надо готовить революцию. Местом для проведения совещаний, встреч, собраний, конференций социал-демократам служит кафе «Швайцербунд» (“Schweizerbund”, Länggasse, 44). Здесь встречаются будущие диктаторы величайшей империи, а в то время мечтательные чудаки-эмигранты Ленин, Зиновьев, Бухарин, Радек, Пятаков, Крыленко.

Еще одним бернским местом, где часто слышится в годы Первой мировой войны русская речь, является Народный дом (“Volkshaus”). Построенное в 1914 году, это здание служит прежде всего для собраний и проведения конференций швейцарских социал-демократов. Здесь устраиваются весной 1915 года международные социалистические конференции – женская и молодежная, на обеих активную роль играет Ленин, хотя и не выступает сам на заседаниях. Так, в марте, во время женской конференции, поскольку мужчин в зал не пускают, Ленин сидит во время прений внизу в ресторане, и к нему по очереди спускаются из зала рассказать о ходе событий и узнать, что говорить и делать, то Крупская, то Арманд, то жена Зиновьева Лилина. Тон на конференции в соответствии с ленинскими директивами задают русская представительница итальянских социалистов Ангелика Балабанова и немецкая вдова российского еврея Клара Цеткин.

Из того же ресторана руководит Ленин и конференцией молодежных организаций в апреле 1915 года. Здесь немец Вилли Мюнценберг, один из будущих вождей Коминтерна, становится яростным поклонником Ленина. Через полгода он начинает издавать в Цюрихе журнал «Интернационал молодежи» (“Jugend-Internationale”), в котором сотрудничают Ленин, Троцкий, Бухарин, Радек.

Революционная литература издается и в Берне. В предместье Бюмплиц (Bümplizstrasse, 101) в типографии «Бентели» (“Benteli”) печатается нелегальная большевистская пресса: «Социал-демократ», «Коммунист», сборник «Социал-демократа».

Ленин с другими партийными публицистами печатается и в «Бернер Тагвахт» (“Berner Tagwacht”), органе швейцарских социал-демократов. В типографии этого издания на Капелленштрассе (Kapellenstrasse, 6) выходит и основанный «циммервальдскими левыми» журнал «Форботе» (“Vorbote”).

Идея провести антивоенную международную социалистическую конференцию витает в воздухе, ее излагают и Троцкий, и Мартов. С конкретным предложением взять на себя организацию этой встречи социал-демократов из воюющих стран Мартов обращается к секретарю Швейцарской социал-демократической партии Роберту Гримму весной 1915 года.

Квартира женатого на революционерке из России Гримма, расположенная на Брайтенрайнштрассе (Breitenrainstrasse, 37) в районе Лоррейн, на другом берегу Аары, хорошо известна русским эмигрантам. Они частенько захаживают сюда. Именно по этому адресу отправился Ленин в первые же дни своего приезда в Берн в 1914 году. Здесь гость из России учил швейцарца, как напишет в своих воспоминаниях Гримм, что «есть только один лозунг, который вы должны немедленно распространять в Швейцарии, как и во всех других странах: вооруженное восстание!».

Расскажем коротко о Розе Гримм. В шестнадцать лет девушка из Одессы приезжает учиться в Берн. Гримм – второй ее муж. Первый, Йовель Рейхесберг, также выходец из России, был братом профессора Бернского университета Наума Рейхесберга, лекции которого по политической экономии были особенно привлекательны для русского юношества. После развода Роза выходит замуж в 1908 году за швейцарского социалиста. Будучи на шесть лет его старше, более опытной и несравнимо более образованной, она играет в его политической карьере определяющую роль.

Швейцарский социалист Пауль Тальман так описывает «товарища Розу» в своих воспоминаниях: «Эта маленькая женщина, хрупкое тело которой, казалось, пожирал изнутри горевший в ней огонь, оказывала огромное влияние на левый фланг партии и на коммунистов. Весь ее облик отличался спартанской простотой, и даже в том, как она одевалась – всегда в застегнутом до подбородка строгом платье, – она была достойной представительницей русской интеллигенции, боровшейся с царизмом. Роза Гримм обладала не только солидным запасом знаний во всех областях, но всегда была готова поделиться своими знаниями…Когда эта странная фигура появлялась на трибуне, начинался шепот и даже смех, но зал в мгновение замирал, как только раздавался низкий голос Розы. Она была выдающимся оратором, сама заражалась от собственного темперамента и умела бросать в толпу волнующие, зовущие к борьбе лозунги, которые понимал каждый».

Роза Гримм постоянно выступает на митингах и собраниях, но часто отталкивает швейцарцев своим радикализмом. Русская революционерка оказывается намного левее своего супруга по политическим взглядам, что приводит к конфликтам в семье. В 1916 году супруги разводятся, детей суд решает оставить швейцарцу-отцу.

Большевичка по воззрениям, Роза играет на швейцарской политической сцене роль enfant terrible. Во время генеральной забастовки, например, она на левом фланге социалистов и выступает против ее прекращения, требуя борьбы до победного конца. А вот пример политических баталий на партийном съезде швейцарских социалистов 9 декабря 1920 года. Дебатируется вопрос о вступлении партии в Третий Интернационал, а именно: о принятии двадцати одного условия, которые были выдвинуты Москвой. В своей зажигательной речи Роза Гримм обрушивается на «оппортунистическую» позицию своего бывшего супруга, «предателя интересов рабочего класса», и требует принятия большевистских условий. После нее берет слово Гримм. В тишине затаившего дыхание зала он говорит: «Товарищи, вы слышали, что сказала эта женщина. Она была моей женой. Теперь вы понимаете, почему я ничего больше не хочу слышать о России…» Грохот аплодисментов перекрывает его слова. Условия Москвы швейцарскими социалистами отклоняются.