Текст книги "Русская Швейцария"

Роза Гримм находится среди инициаторов раскола социал-демократической партии и вступает в новообразовавшуюся коммунистическую партию Швейцарии, работает в ее газете «Форвертс» (“Vorwärts”). В двадцатые годы она неоднократно приезжает в Советскую Россию, но скоро и в коммунизме ее постигает разочарование.

Во время Второй мировой войны Роза Гримм снова вступает в партию «оппортунистов» и «предателей рабочего класса». Остаток жизни она проведет в Цюрихе и умрет, всеми забытая, в клинике «Шлёссли» (“Schlössli”) в местечке Этвиль (Oetwil) рядом с Цюрихским озером в 1954 году в восьмидесятилетнем возрасте.

Возвращаемся в весну 1915 года. Роберт Гримм берет на себя организацию международной конференции социалистов-интернационалистов и держит место ее проведения до последней минуты в тайне. Делегаты собираются 5 сентября 1915 года в бернском Народном доме. Добрая треть участников – эмигранты из России. Они представлены несколькими фракциями. От большевиков – Ленин и Зиновьев. Меньшевиков представляют Аксельрод и Мартов. Эсеров – Натансон, Чернов и Камков. Троцкий и Рязанов выступают от группы «Наше слово». Радек – от польских социал-демократов. Раковский – от Балканской рабочей конфедерации. Ян Берзин – от латышей. Ангелика Балабанова – от итальянцев.

Соблюдая все правила конспирации, под видом научной экспедиции «ученые» отправляются из города в направлении, которое знает только сам Гримм. «Он подготовил для конференции, – напишет в своих мемуарах Троцкий, – помещение в десяти километрах над Берном, в небольшой деревушке Циммервальд (Zimmerwald), высоко в горах. Делегаты плотно уселись на четырех линейках и отправились в горы. Прохожие с любопытством глядели на необычный обоз. Сами делегаты шутили по поводу того, что полвека спустя после основания Первого Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки».

Прибыв на место, участники конференции устраиваются в единственной гостинице деревушки – «Бо-Сежур» (“Beau Se´jour”). Ленин занимает вместе с Зиновьевым комнату № 8. Заседания проходят до 8 сентября. О положении в России от русских делегатов выступает Павел Борисович Аксельрод. Ленин большей частью отмалчивается – за все дни выступлений вождь русских радикалов только пять раз просит слово всего на несколько минут. За большевиков говорят Радек и Зиновьев. Ленин и его сторонники оказываются в меньшинстве – из сорока пяти участников их проект резолюции получает только восемь голосов. Заключительный манифест составляют совместно Троцкий и Гримм.

«Через несколько дней безвестное дотоле имя Циммервальда разнеслось по всему свету, – напишет Троцкий в книге “Моя жизнь”. – Это произвело потрясающее впечатление на хозяина отеля. Доблестный швейцарец заявил Гримму, что надеется сильно поднять цену своему владению и потому готов внести некоторую сумму в фонд Третьего Интернационала. Полагаю, однако, что он скоро одумался».

Еще одно «русское» место на карте города, как это ни покажется странным, – германское посольство. Через германских дипломатических представителей тянутся связи между воюющей Германией и русскими революционными партиями. Немецкие деньги на русскую революцию идут по самым разным каналам.

Один путь идет через Александра Кескулу – эстонца, российского подданного, учившегося, кстати, в Бернском университете. Через Кескулу и ряд доверенных лиц немецкие деньги поступают в кассы социалистических партий, прежде всего большевиков – как сторонников поражения России. Контакт проходит по линии Ромберг, немецкий посланник в Швейцарии, – Кескула – Зильфельд, еще один эстонский социалист, близкий к большевикам, – Харитонов, секретарь цюрихской большевистской организации, – Ленин. Средства идут на издание революционной пропаганды и на поддержание ведущих деятелей партии. Германский генеральный штаб действует в интересах германской победы, Кескула – в интересах эстонской независимости, Ленин – в интересах диктатуры пролетариата, но все сходятся в общем интересе – поражении России.

Другим важным каналом является Александр Парвус, один из основателей «Искры», герой первой русской революции.

А.Л. Парвус

В марте 1915 года в обширном меморандуме он излагает германскому правительству проект разгрома России путем разложения ее революционерами на немецкие деньги, с тем чтобы Германия могла сэкономить усилия и жизни своих солдат на полях сражений. С этой целью он приезжает в конце мая 1915 года в Швейцарию для встречи с Лениным, от которого получает громкий прилюдный отказ и тихое тайное согласие. Деньги в большевистскую кассу идут через Скандинавию под прикрытием торговли. Этот щекотливый вопрос Ленин поручает своему близкому сотруднику, с которым он находился вместе в Кракове, а с начала войны – в Швейцарии, Якову Ганецкому. В 1915 году Ганецкий из Швейцарии переезжает к Парвусу и устраивается сотрудником его конторы. После Февральской революции, когда все устремятся в Россию, Ганецкий будет оставлен в Стокгольме как представитель Заграничного Бюро ЦК для осуществления передачи денежных средств от Парвуса большевикам в Россию. После октябрьского переворота Ганецкого назначат главным комиссаром банков, затем он примет участие в дипломатических переговорах с Германией. В дальнейшем Ганецкий делает карьеру в Советской России, занимает пост наркомвнешторга. В 1937 году он разделит участь других ленинских соратников – его расстреляют вместе с женой и сыном.

Не только большевики, но и другие революционные партии активно черпают из немецких банков. В августе 1916 года с немецким посольством в Берне вступает в контакт эсер Евгений Цивин. Через него поток немецких денег устремляется в карманы социалистов-революционеров – самой массовой тогда социалистической партии. Разумеется, товарищам по партии Цивин не открывает источников «пожертвований».

Идея немецких денег, видно, так напрашивается в русские головы, что ею пользуются не только партии, но и частные лица. Например, предлагает свои усилия для «разложения» русских военнопленных антивоенной литературой Рубакин. Библиофил из Кларана вступает в переговоры с Ромбергом и получает от него на книги 10 тысяч марок.

Известие о революции в России встряхивает библиотечную рутину бернской эмиграции. «Весть о Февральской революции застала пишущего эти строки в Берне, – читаем в воспоминаниях Зиновьева. – Помню, я возвращался из библиотеки, ничего не подозревая. Вдруг вижу на улице большое смятение. Нарасхват берут какой-то экстренный выпуск газеты. “Революция в России”. Голова кружится на весеннем солнце. С листком с еще не обсохшей типографской краской спешу домой. Там застаю уже телеграмму от В.И., зовущую “немедленно” приехать в Цюрих».

15 марта газеты печатают телеграммы о событиях в Петербурге, а уже 17-го становится известно об объявленной политической амнистии. Вся русская колония приходит в движение, всех охватывает одна мысль – в Россию!

19 марта в Берне проходит совещание всех русских революционных партий и организаций, посвященное вопросу о возвращении на родину. С предложением ехать через Германию выступает Мартов. Тон задают циммервальдцы – Мартов, Натансон и Зиновьев. Для прикрытия сомнительного проезда через территорию противника предлагается обмен русских революционеров на пленных немцев и австрийцев. Русские снова обращаются за содействием к Гримму как председателю циммервальдского движения. Швейцарец уполномочен русской политической эмиграцией вести переговоры с немецким послом в Берне Ромбергом. Для немца подобное предложение – пропустить русских революционеров через Германию – во всяком случае не является неожиданностью.

Препятствие план эмигрантов встречает не со стороны Германии, но со стороны России. Комитет по возвращению, объединивший враждующие партии и фракции, ждет официального разрешения на подобную акцию от Временного правительства. Разрешение всё не поступает. Ленин больше всего боится упустить время и решает рискнуть репутацией. Он настаивает на том, чтобы ехать одним большевикам, не дожидаясь разрешения из России. Гримм отказывается вести переговоры от имени не всех социалистов, но только одной фракции. На это Ленин ангажирует 3 апреля в Цюрихе послушного Фрица Платтена. Так или иначе остается обсудить с немцами лишь пустые формальности. В тот же день из Цюриха в Берн отправляются вместе с Платтеном Ленин, Крупская, Радек и Зиновьевы. В Народном доме происходит встреча с Гриммом. «Объяснение с Гриммом было короткое и решительное, – описывает события Платтен. – Разговаривали стоя в Народном доме в Берне. Гримм заявил, что он считает вмешательство Платтена нежелательным. Хотя Фриц и искренний революционер, однако плохой дипломат».

Особого дипломатического искусства от Платтена не требуется, только хорошая память. Всю ночь перед визитом в германское посольство его инструктирует Ленин. Большевики останавливаются ночевать здесь же, в гостинице Народного дома. «В комнате Ленина, – вспоминает Платтен, – в номерах при Народном доме в Берне, вопрос о поездке подвергся основательному и детальному обсуждению».

На следующий день Платтен отправляется в германское посольство, где его принимает Ромберг. Немец соглашается на все выдвинутые Лениным условия проезда большевистской группы. Возвращению большевиков на родину ничего больше не препятствует.

Все остальные политические группы отказываются участвовать в большевистской «авантюре» – но лишь для того, чтобы последовать за большевиками через Германию со вторым или третьим «пломбированным» поездом.

Временные русские паспорта выдаются большевикам в русском посольстве. Последний русский посол Бибиков уже перестал выполнять свои обязанности, так что бумаги эмигранты получают у служащих канцелярии.

Русское посольство в Швейцарии, расположенное по адресу: Шваненгассе, № 4 (Schwanengasse), переживает в эти месяцы, пожалуй, самый драматический период своего существования. Еще совсем недавно сотрудники его представляли могущественную державу и занимались, помимо прочего, оформлением русских почетных пенсий швейцарским гражданам – как, например, Анри Дюнану. Знаменитый основатель международного Красного Креста, разорившийся вследствие своих благородных начинаний, жил на русскую пенсию. Вот отрывок из письма президента русского общества Красного Креста русскому послу в Швейцарии от 2 февраля 1897 года: «Августейшая покровительница общества Красного Креста государыня императрица Мария Федоровна ввиду тяжкого материального положения инициатора и истинного виновника торжества великой идеи Красного Креста высочайше повелеть соизволила назначить ему единовременно… 4000 франков и высочайше утвердила предложение… о назначении ему в будущем ежемесячной пенсии из оклада 4000 франков в год, каковая будет ему пересылаться ежемесячно через посредство русской миссии в Берне».

Небезынтересно, что в последние годы Российской империи всевластие революционеров отражается даже на русской миссии в Швейцарии. Сотрудником канцелярии военного атташе при посольстве России в Берне устраивается эсер Алексей Устинов, учившийся в Цюрихском политехникуме. Вернувшись после революции в Россию, Устинов выступит за союз с большевиками и станет лидером отколовшейся от эсеров Партии революционного коммунизма. Позднее он вступит в ряды РКП(б) и закончит свою карьеру в 1937 году на посту советского полпреда в Эстонии.

Последний царский посланник Бибиков вручает в марте 1917 года бернскому политическому департаменту ноту Милюкова – нового русского министра иностранных дел – об отречении Николая и удаляется в отставку. В конце марта Бибикова сменяет на посту Ону, однако посла Временного правительства Швейцария официально не признает – швейцарцы выжидают, как будут развиваться события в России, которые не заставляют себя ждать.

Первым советским представителем новый наркоминдел Троцкий назначает находившегося тогда в Швейцарии Вячеслава Карпинского. В газетах начинается кампания против посла-большевика. Пишут о его связях с террористами-экспроприаторами, а также о его боевой подруге Равич, арестованной при попытке разменять «экспроприированные» банкноты. Однако у Карпинского свои планы. Так и не вступив в контакты с официальным Берном, он покидает 5 января 1918 года через Шафхаузен пределы Швейцарии и в конце января прибывает в Петроград, поставив Наркомат иностранных дел перед необходимостью назначить нового представителя.

Со вторым советским послом тоже все выходит нескладно. Полномочным представителем большевистского правительства теперь назначается И.А. Залкинд. 30 января 1918 года он выезжает из Петрограда, но до места назначения не доезжает. Связь с ним обрывается, и до Швейцарии он добирается после долгих приключений только в мае, когда в Берн уже прибыла новая советская миссия. Поскольку в Москве ничего не знали о судьбе пропавшего посланника, то постановлением от 5 апреля 1918 года послом в Швейцарию назначили Яна Берзина.

Два слова о первом советском посланнике в Берне: участник революции 1905 года, секретарь Петербургского комитета РСДРП, после многочисленных арестов эмигрировал в 1908-м на Запад, в 1916–1917 годах – в Америку. После октябрьского переворота – дипломат, глава советской дипломатической миссии в Швейцарии, потом директор Центрального архива в Москве (не путать с Яном Берзиным – главой советской разведки). Вопрос двоевластия в мае 1918 года решается в советской миссии просто – Берзин объявляет Залкинда генеральным консулом.

Не признавая новое правительство в Москве, швейцарские власти тем не менее признают его представительство в Берне. Берзина принимает президент Конфедерации Калондер (Calonder), который, как пишет в отчете в Москву глава советской миссии, «выразил даже благодарность советскому правительству за то, что оно до сих пор не ставило круто перед Швейцарией вопроса об официальном признании».

Заместителем руководителя советского представительства в Швейцарии назначен уже известный нам Георгий Шкловский. Секретарь бернской группы большевиков, Шкловский живет в Швейцарии с 1909 года. В Россию он возвращается с третьим эмигрантским транспортом в июле 1917 года, но ненадолго – Троцкий посылает его, как хорошо знакомого со швейцарской спецификой, заместителем Берзина.

Поскольку своего помещения у большевиков нет, они претендуют на здание бывшего русского посольства, в котором еще находится миссия Временного правительства. «Вчера швейцарское правительство заявило мне, – пишет русский посланник Ону послу Временного правительства в Париже Маклакову из Берна 31 мая 1918 года, – что оно решило вычеркнуть российскую миссию из дипломатического списка, оставив вместо нее на списке пометку: “вакант”. На мой вопрос, признает ли федеральное правительство экстерриториальность помещения миссии, мне ответили, что помещение миссии считается отныне частной квартирой. Вчера в миссию пришли большевики и в наглой форме передали мне требование о сдаче ключей, печатей и дел миссии. Я ответил отказом и предложением удалиться. Подчинение, однако, последовало лишь при появлении вызванной миссией полиции».

В развернувшейся борьбе между двумя миссиями из России швейцарские федеральные власти принимают радикальное решение. Поскольку обе претендуют на архивы посольства Российской империи, то 30 мая 1918 года швейцарское правительство издает постановление об их секвестре, несмотря на протест Ону. Архивы и мебель российского посольства 10 июня перевозятся в административное здание Главного управления таможен в Берне, где всё имущество и будет храниться вплоть до восстановления дипломатических отношений между СССР и Швейцарией в 1946 году.

«После опечатания архивов и имущества старой миссии, – читаем теперь продолжение этой истории уже в изложении Берзина, – гражданин Ону с К⁰ уехали на дачу. Мы вступили в переговоры с домохозяином и наняли у него помещение старой миссии… Таким образом, мы поселились в том же доме, где раньше помещались Бибиковы, Ону и прочие слуги старого режима. По договору до ноября с.г. мы ничего не будем платить, так как до этого времени квартира оплачена прежней миссией. Контракт заключен на два года, плата – 18 000 франков в год». Платить за следующий год большевикам, однако, не придется.

Посланцы революционного русского пролетариата разворачивают в Швейцарии активную деятельность, но не на дипломатическом поприще. Кроме швейцарского Политического департамента и старого знакомца немецкого посла Ромберга, никто из дипломатического корпуса в Берне не захотел иметь с ними дело. «…Я вначале завез визитные карточки дипломатическим представителям всех стран, – сообщает в Москву 27 июля 1918 года Берзин, – но в ответ на это свои карточки мне завезли только представители германской коалиции. Правда, прислал свою карточку также посланник Соединенных Штатов, но когда я захотел повидаться с ним лично, то нарвался на отказ». Потраченные же Германией на русскую революцию деньги большевики отработали сполна: «С здешними представителями Германии – с посланником бароном Ромбергом, с советником графом Монжеласом, с первым секретарем посольства фон Губертом – отношения у нас хорошие».

Основное внимание уделяется коммунистической пропаганде всеми возможными средствами, прежде всего через левую швейцарскую прессу. 2 октября 1918 года Берзин пишет из Берна Чичерину: «Теперь больше, чем когда бы то ни было, нужно работать на мировую революцию. Сговор империалистов мы должны предупредить – мы должны вызывать немедленно революцию где только возможно».

Отметим, что среди сотрудников посольства – Софья Дзержинская, жена основателя «карающего меча революции». Софья Сигизмундовна Мушкат – вторая супруга Дзержинского. Учительница музыки выходит замуж за революционера в 1910 году, живет с сыном в эмиграции, в Швейцарии – с 1914 года. В ее воспоминаниях «В годы великих боев» находим интересный рассказ о приезде главного чекиста в 1918 году в Швейцарию.

Ф.Э. Дзержинский с женой и сыном

Дзержинский уже был в Швейцарии – в 1910 году в марте по нескольку дней в Берне и Цюрихе. Разлученные тюрьмой, войной и границами супруги поддерживали связь по переписке. Дзержинского освободила Февральская революция, но рвавшейся в Россию жене он писал, что не стоит торопиться с возвращением. Софья Дзержинская во время войны жила тем, что преподавала богатым семьям музыку в Цюрихе, по многу месяцев в год проводила с часто болевшим сыном Ясиком в местечке Унтерэгери (Unterägeri) за Цугом, в Кларане, потом снова в Цюрихе. С приездом советской миссии она переезжает в Берн и устраивается работать в секретариат. Письма идут теперь через границы с дипкурьерами, и переписка между супругами становится оживленней. 24 сентября 1918 года Дзержинский пишет из своего кабинета на Лубянке: «Тихо сегодня как-то у нас в здании, на душе какой-то осадок, печаль, воспоминания о прошлом, тоска… Мечтаю. Хотелось бы стать поэтом, чтобы пропеть вам гимн жизни и любви… Может, мне удастся приехать к вам на несколько дней, мне необходимо немного передохнуть, дать телу и мыслям отдых и вас увидеть и обнять. Итак, может быть, мы встретимся скоро, вдали от водоворота жизни после стольких лет, после стольких переживаний… А здесь танец жизни и смерти – момент поистине кровавой борьбы, титанических усилий…» Действительно, проходит совсем немного времени, и овеянный недоброй славой «Фукье-Тенвиль русской революции» появляется на ночной улице Берна. «Однажды, в начале октября, – вспоминает Софья Дзержинская, – меня вызвал к себе в кабинет советский посол Берзин и под большим секретом сообщил, что Феликс уже находится в пути к нам. А на следующий день или через день после десяти часов вечера, когда двери подъезда были уже заперты, а мы сидели за ужином, вдруг под нашими окнами мы услышали насвистывание нескольких тактов мелодии из оперы Гуно “Фауст”. Это был наш условный эмигрантский сигнал, которым мы давали знать о себе друг другу, когда приходили вечером после закрытия ворот. Феликс знал этот сигнал еще со времен своего пребывания в Швейцарии – в Цюрихе и Берне в 1910 году. <…> Мы сразу догадались, что это Феликс, и бегом помчались, чтобы пустить его в дом. Мы бросились друг другу в объятия, я не могла удержаться от радостных слез…»

Дзержинский приезжает в Швейцарию с поддельными документами на имя Феликса Доманского в сопровождении Варлама Аванесова, члена коллегии ЧК. Оба останавливаются в гостинице «Швейцерхоф» (“Schweizerhof”) напротив вокзала, в которой ночуют советские дипкурьеры. Изменил Дзержинский для поездки инкогнито и свою внешность. «Он, чтобы не быть узнанным, перед отъездом из Москвы сбрил волосы, усы и бороду. Но я его, разумеется, узнала сразу, хотя был он страшно худой и выглядел очень плохо».

Первые дни супруги проводят в Берне, много гуляют, ходят с ребенком смотреть на медведей. Дзержинский заболевает гриппом, бушевавшим в Швейцарии в 1918 году, но через несколько дней чувствует себя лучше, и втроем они уезжают отдыхать в Тессин, сделав по дороге остановку в Люцерне. В Лугано Дзержинские проводят две недели, ведя жизнь обычных курортников. 25 октября 1918 года Дзержинский и Аванесов покидают Швейцарию и отправляются в Берлин. Тайная цель поездки – рекогносцировка на местности. В Европе назревают революционные события.

После этого тайного визита активность советской миссии увеличивается. Особенно усиливается большевистская пропаганда с приездом в Швейцарию из Москвы Ангелики Балабановой в октябре 1918 года. Политический департамент требует от советской миссии отъезда за пределы страны Балабановой и Залкинда. Драматического накала события достигают к годовщине большевистского переворота.

5 ноября швейцарские власти объявляют призыв в целях борьбы с ожидающимися рабочими выступлениями, что только подливает масла в огонь. 6 ноября газеты сообщают о высылке накануне из Германии советской миссии под руководством Адольфа Иоффе – кстати, бывшего цюрихского студента-юриста, известного в будущем троцкиста, покончившего с собой. 9 ноября кайзер Вильгельм отрекается от престола. В Германии вспыхивает революция. 11 ноября рушится монархия Габсбургов в Австро-Венгрии. В Швейцарии начинается всеобщая стачка. Цюрихские коммунисты готовятся к баррикадным боям. В этой обстановке швейцарское правительство принимает на следующий день после начала генеральной забастовки решение о высылке советской миссии в 24 часа. В здании посольства советские дипломаты спешно жгут документы. «По поручению своего начальника Шкловского, – пишет Софья Дзержинская, – я отобрала все секретные документы и сожгла их в печке в комнате, где работала».

Во время обыска у нее были отобраны, в частности, письма главного чекиста. «Швейцарская полиция, по-видимому, не имела такого опыта в политической борьбе, как русская охранка, и не разобралась в том, чьи письма изъяла у меня при обыске, и через несколько месяцев по моему требованию вернула все взятые у меня письма Феликса».

Отношение к «генеральной забастовке» пролетариата, однако, в широких массах населения весьма «швейцарское» – добропорядочные бюргеры организуют вооруженные дружины для поддержки армии в ее борьбе против зачинщиков беспорядков. Даже студенты, которые уже по причине своего возраста должны были бы быть среди строителей баррикад в Цюрихе, выступают в роли «штрейкбрехеров», причем знаменательно, что именно студенты из России – с их новым опытом реальной революции – выступают теперь добровольными защитниками порядка. Упоминание об этом находим в воспоминаниях Фрица Брупбахера: «Даже иностранные, и особенно русские, студенты предложили свои услуги почтовому ведомству в качестве почтальонов-штрейкбрехеров, и бюллетени буржуазной прессы распространялись по всему городу студентами всех наций».

Железная дорога остановилась. Высылка большевистской миссии происходит на автомобилях до Кройцлингена (Kreuzlingen). От бернского вокзала на восьми автомобилях колонна под свист и улюлюканье собравшейся толпы отправляется из Берна. Не обходится и без эксцессов – пока дипломаты из Советской России добирались до здания вокзала, Балабановой, как она заявит позже, поранили руку. Высылка происходит по официальному обвинению в проведении планомерной революционной пропаганды насилия и террора. 12 ноября 1918 года большевиков выдворяют за границу Швейцарии в немецкий Констанц.

Приехав в Москву, в своей речи на заседании ВЦИК «О деятельности швейцарской миссии» Берзин скажет о поставленном швейцарской стороной условии не вести революционную пропаганду: «Пришлось принять эти условия, поехать туда и начать работу. Создалось ненормальное положение: мы, представители рабоче-крестьянской России, должны были вступить в сношение не с рабочим классом Швейцарии, а с буржуазным правительством. Но, несмотря на это, мы продолжали свое дело революционной пропаганды…» Отчет о заседании завершается словами: «Тов. Берзин заканчивает свой доклад уверенностью, что Швейцарии не миновать революции…»

Высылка затронула только дипломатов, Софья Дзержинская остается в Швейцарии еще до зимы и уезжает только в январе 1919 года с эшелоном, с которым возвращались в Россию интернированные здесь военнопленные. Фритц Платтен провожает ее до Базеля.

Правительство Колчака в Омске, видя себя в качестве легитимного преемника правительства Керенского, также посылает в Швейцарию свою дипломатическую миссию. Послом Верховного правителя России в Берн отправляется бывший член Государственной думы Иван Николаевич Ефремов, короткое время министр юстиции Временного правительства, затем министр государственного призрения. Он был назначен послом в Швейцарию еще в сентябре 1917 года. Полномочия его были подтверждены сначала Уфимской директорией, затем правительством Колчака. Ефремов прибывает в Берн в январе 1920 года. Его миссия тоже не признается официально, как и миссия Берзина. Когда в Женеве устраивается панихида по погибшему Колчаку, официальные власти отвергают приглашение миссии Ефремова. До 1925 года Ефремов живет в Швейцарии, участвует в первом собрании Лиги Наций в Женеве в конце 1920 года, является одним из учредителей Русской (эмигрантской) ассоциации Лиги Наций. Позже Ефремов переезжает в столицу русской послереволюционной эмиграции – Париж.

После убийства Воровского дипломатические отношения между Советской Россией и Швейцарией на многие годы замирают. Единственным официальным лицом в Швейцарии становится Сергей Багоцкий. Врач-большевик, живший во время войны в эмиграции в Цюрихе, является с 1918 по 1937 год представителем советского Красного Креста. Разумеется, старания Багоцкого направлены на пропаганду в Швейцарии коммунистических идей. Он пишет Литвинову 5 марта 1926 года о своей работе со швейцарской прессой по признанию СССР, в частности, в бернской газете «Бернер Тагвахт» (“Berner Tagwacht”): «…Я уже несколько месяцев тому назад устроил там в качестве сотрудника по русскому вопросу одного товарища, которому даю материал и темы, а иногда прямо статьи. (В целях конспирации я сам никаких отношений с редакцией не поддерживаю, хотя она знает, что он получает от меня русские газеты и материалы.)» В Берне стараниями Багоцкого в январе 1924 года создается «Ассоциация друзей новой России».

После февраля 1917 года основная масса эмигрантов покидает Швейцарию, здесь остаются в основном «неполитические» лица, престарелые, находившиеся на лечении и т. д. С началом смуты в России положение их становится критическим. Лишившись доходов, они начинают осыпать кантональные власти просьбами о помощи.

В конце 1917 года временный поверенный в делах России в Швейцарии Ону, представлявший по-прежнему интересы «несоветских» русских, пишет послу России во Франции В.А. Маклакову из Берна: «В настоящее время положение русских здесь критическое. Если же прекратится денежная помощь миссии, то оно станет невыносимым. Русская колония в Швейцарии насчитывает несколько тысяч человек: из них около двух тысяч пятисот – больные, старые, не имеющие заработка. За последние 3–4 месяца денежные переводы из России почти прекратились, и в критическом положении очутились даже лица, имеющие состояния в России. После максималистского бунта швейцарцы начали прекращать тот кредит, который в весьма ограниченном размере они открывали русским в прежнее время. Теперь русских выселяют из гостиниц, пансионов и частных квартир. Русским отказывают в продуктах первой необходимости».

Этими вопросами занималась Русская церковь и различные организации, организовывавшие помощь русским. Так, до марта 1920 года только американский Красный Крест выделял на помощь русским в Швейцарии по 100 000 франков ежемесячно. Большинство русских эмигрантов в Швейцарии не могли себя обеспечить и существовали на всевозможные пособия, как, например, художница Марианна Веревкина, получавшая долгие годы пособие от Красного Креста.

Волна послереволюционной русской эмиграции не обходит Берн стороной, но большинство выбирают все же соседние страны: Германию или Францию. В 1922 году в Швейцарии зарегистрировано всего около трех тысяч беженцев из России, в то время как в Германии, для сравнения, в том же году было около двухсот пятидесяти тысяч русских.

Заканчивая эту главу, упомянем лишь одно эмигрантское имя, связанное с городом на Ааре.

В Берне, где его предок был некогда последним шультхейсом, изгнанным французской революционной армией, живет поэт Анатолий Штейгер. Происхождение из известной бернской семьи, переселившейся в XIX веке в Россию, дает возможность ему и его сестре, писательнице и поэтессе Алле Головиной, «вернуться» в Швейцарию. Этой возможностью не хочет воспользоваться их брат Борис Сергеевич Штейгер. Он остается в России и, прекрасно зная языки, служит при дипломатических миссиях в Москве, одновременно работая и на НКВД, и на американскую разведку. Будучи расстрелян в 1937 году, он, в отличие от тысяч репрессированных, так и не был реабилитирован.

Анатолий Штейгер болеет туберкулезом и много времени проводит в санаториях. В книге «Одиночество и свобода» Георгий Адамович напишет о поэте, умершем в тридцать семь лет: «В своем долгом швейцарском одиночестве, больной, беспомощный, мало-помалу от всего отказавшийся, одно за другим, даже в надеждах теряющий, Штейгер дотянулся, дописался до настоящих слов, горьких и чистых… У него, “подстреленной птицы”, хватило настойчивости и воли. Хватило мужества отбросить все обольщения и уйти от смерти тем единственным путем, на котором она не могла его настигнуть».