Текст книги "Остров для белых"

Глава 23. Социализм в США

Социализм – это силовое внедрение утопии в жизнь.

Социализм – это силовое приведение жизни в соответствие с утопией.

Трагедия социализма – это невозможность совместить несовершенную реальность с совершенным идеалом.

Социализм возможен, если изменить людей в нужном направлении.

Беда социализма в том, что ему нужны одни люди, а Природа создала других.

Ошибка социализма в том, что он противопоставляет реальному настоящему – гипотетическое будущее.

Социализм – это мир фантастики, где за ошибки авторов расплачиваются персонажи.

Философская невозможность социализма в том, что мораль как психологический закон существования социума – он подменяет благими пожеланиями как вымышленной моралью гипотетического социума.

Бредовость социализма в том, что он отрицает разницу в возможности существования реального социума – и социума гипотетического.

Беспощадность социализма в том, что он любыми способами отрицает разницу между реальностью и гипотезой.

Будучи беспомощен и лжив как наука – социализм может торжествовать только как вера и религия.

Социализм как вера и религия необходим людям в отсутствие иной веры и религии, восходящей к Богу. Психологически людям для успешного сосуществования в социуме необходима Высшая Надличностная Ценность, которая придаст смысл всем их помыслам и поступкам, не сводимым к эгоистическому самообеспечению.

Сегодня, в 2021 году н. э., в мире наличествуют только две веры: Коммунизм и Ислам. Обе удовлетворяют высшим потребностям человека: дают Категорический Императив системообразующих ценностей – и Высший Смысл поступков человека и направленности его жизни.

…………………………

Сытость, безопасность, комфорт и изобилие – порождают благодушие, лень, слабость и разврат духа и тела. Не желая тратить силы на переделывание окружающего мира по своему вкусу – пост-цивилизованный человек изыскивает причины и предлоги мириться со всем происходящим, строя спекулятивные теории о нравственности и пользе принимать все происходящее. Так возникает суицидальная идеология саморазрушающейся цивилизации.

Саморазрушающаяся цивилизация раздваивается внутри себя, порождая два противоположных течения.

Одно можно назвать толерантным пацифизмом: терпеть все происходящие изменения, мириться со всеми разрушительными тенденциями, формировать поддерживающую эту историческую пассивность идеологию. Все, кто мешают этому сладкому тлению и гибели цивилизации, кто будоражат ее покой и душевный комфорт – вызывают сильнейшее раздражение. Таких диссидентов клеймят позором, изгоняют из общества, лишают права голоса, сажают по надуманным обвинениям в тюрьмы и позиционируют как людей жестоких, порочных и невежественных.

Другое течение можно назвать съедением заживо. Вся внутренняя агрессия общества направляется на себя само. Жаждущие реализовать свои силы и возможности люди обретают смысл жизни в уничтожении своей цивилизации, вскормившей их и давшей высочайший уровень жизни и круг перспектив. Они, в свою очередь, изобретают теории, доказывающие необходимость и благотворность уничтожения этой своей цивилизации, объявляя ее скопищем всех пороков. При исторической невозможности бороться за дальнейшее развитие цивилизации – они становятся убежденными и активными бойцами за ее уничтожение.

И в том же направлении действуют внешние факторы, превращаясь во враждебные силы. Осознавая и чувствуя беспомощность гибнущей цивилизации против их напора – жестокого, фанатичного, отчаянного и беспощадного – варвары презирают сытых, благополучных и трусливых (в их понимании) граждан цивилизации – и, пользуясь их стремлением терпеть и оправдывать все, лишь бы не напрягаться – цинично и расчетливо завладевают их землями, страной и имуществом.

…Вот поэтому к концу I четверти XXI века Соединенные Штаты Америки, охваченные лихорадкой всех видов социализма-коммунизма, в который грянула их молодежь и образованный мыслящий класса, оказались беспомощны также перед Исламом, поднимавшимся в полный рост над гниющим отцветшим садом Великой Западной Цивилизации.

Вот поэтому Катастрофа не могла не произойти.

P. S. Надпись зеленым фламастером на задней сторонке обложки брошюры гласила:

Обычно сначала в капиталистической стране побеждает социалистическая революция (или переворот) – а потом довольно быстро наступает нищета и государственное распределение продуктов и одежды по карточкам.

Богатая и прочно организованная Америка пошла по другому – парадоксальному и обратному – пути: сначала разрушители цивилизации уничтожили экономику и ввергли народ в нищету – а уже потом объяснили голодным массам, что заботливое центральное правительство будет заботиться о них: раздавать всем пособия, продукты и товары первой необходимости. Так социализм пришел к власти в США.

Глава 24. Рынок не переплюнешь

В рынке – всегда и обязательно присутствует элемент случайности. Учитывается и работает. Кто-то самый сообразительный вынюхал конъюнктуру завтрашнего дня и поставил товар за день до появления и взлета спроса. Кто-то вдруг открыл золотые россыпи, обвалил цены на золото и обусловил экономический подъем региона. У лидера молодежной группировки брат пришел из армии и подарил ему армейскую куртку со значками – завтра ему стали подражать крутые парни и кумиры улиц.

Предприимчивый безработный механик придумал делать только одну какую-то запчасть к автомобилю – но очень качественно, быстро и дешево: он мгновенно завоевал сегментик рынка, и ему стали подражать с другими деталями. У женщины обнаружился тонкий вкус в одежде и чувство стиля – она заняла денег в банке под залог чего угодно и открыла свою линию: толпы клиенток и новые линии.

Холодная зима! И кто-то сегодня же скупил запас синтетического меха и начал бешено строчить теплые куртки и шубки: завтра они в магазинах, а он миллионер. Уродилось несметно яблок: и кто-то мгновенно строит склады, арендует винокурню для изготовления кальвадоса и консервную фабрику, производящую повидло.

Случайность нельзя предусмотреть. То есть можно – одним-единственным образом: быть максимально готовым в кратчайшие сроки адекватно отреагировать на любую случайность. Раз – и отреагировал: мгновенно и правильно.

Экономический план принципиально исключает случайность. А случай в природе всегда имеет место. Запасы на случай голода сделать можно. Но держать пустые склады и производственные мощности на случай непредсказуемо большого урожая уже невозможно. А спланировать и наладить производство в считаные дни и недели нереально.

Свободное предпринимательство отличается от планового производства тем, что решает задачу наипростейшим способом и в кратчайшее время, сведя объем согласований к совершеннейшему минимуму. Свободное предпринимательство исключает из себя множество затрат и операций, органически присущих плановой экономике.

Свободное предпринимательство – то есть рынок – это: производитель всегда и необходимо связан обратной связью с потребителем – связью прямой и мгновенной. Исключаются все посредники, кого только можно исключить. «План» определяется и корректируется ежечасно, без инерции.

Рынок – это миллион щупалец, миллион глаз и миллион голов, постоянно тестирующих обстановку на всех участках одновременно – и мгновенно принимающих адекватное решение на всех участках и всех этапах всеобщего производственного процесса одновременно. Плановый же социализм исключает ум и адекватное действие подавляющего большинства участников, превращая их в бездумные винтики производства, координируемого ничтожным меньшинством, у которого отсутствует прямая информация и прямая связь с производством.

То есть: социализм в действии – намного глупее, медлительнее и раскоординированнее рынка.

Посему социализм принципиально проигрывает свободному рынку, причем проигрыш этот всегда и быстро превращается в разорение.

Ну, и о ценах. При свободной конкуренции цена устанавливается на минимально приемлемом уровне – чтоб не разориться, но обеспечить себе спрос. (Вот за честностью конкуренции и обязано следить государство, пресекая как сговор производителей, так и монополии с их произволом монопольных цен.) При плановом социализме цена устанавливается произвольно – как «государство» решит. Что делает одни производства убыточно-дотационными, а для дотаций цены на товары других, прибыльных производителей задираются до небес. Получите черный рынок, бедность и дефицит.

Поэтому – спокойно, ребята! Они могут собрать конструкцию социализма – свод политических и экономических институтов и законов. Но эта выдуманная конструкция все равно завалится. Хотя лучше пересажать социалистов заранее, а самых рьяных – перестрелять. Дешевле обойдется.

…………………………

(простая иллюстрация): Представьте себе поворот поезда, идущего по железной дороге. Рельсы плавно поворачивают, кривизна поворота мала, вагоны пологой дугой следуют за локомотивом, через километр-другой состав может повернуть на 90 %. Теперь – идет длинная вереница автомобилей: при необходимости резко повернуть – радиус поворота 5 метров – через секунду шеренга автомобилей уже повернула, развернувшись в нужном направлении. Поворот поезда последователен, все вагоны сцеплены – автомобили же поворачивают «все вдруг», на ходу выстраиваясь в нужный порядок. Это и есть разницы между плановой экономикой и рыночной, когда надо реагировать на повороты дороги, на изменения курса.

Глава 25. Власть

Без этого не понять, без этого не понять…

Благонамеренные идиоты рассматривали власть как насилие. А насилие порождает сопротивление. И сокрушить власть – задача и долг возлюбивших свободу. То есть сокрушить государство, являющееся источником такой власти. И устроить счастливое общежитие, где никто никому не приказывает и никто никому не подчинен. Все общее, все вместе, мирным договором между собой, если необходимо.

В силу природы человека такие замыслы, будучи претворяемы в практику все полнее, в результате неизбежно доводятся до тоталитаризма. Всегда и без исключений. Но это левых мыслителей не интересует и исключается из рассмотрения как раздражающая и не принципиальная мелочь.

Вопреки глубоко нами уважаемым Гоббсу, Локку и Руссо, мы не можем принять всерьез ни гипотезу «войны всех против всех», предшествовавшей появлению государства, ни теорию «общественного договора». Потому что безвластного периода в истории человечества не было. Вообще. Никогда. От появления человека на свет. И ранее того – когда он был еще обезьяной.

Обезьянья стая – это структурированный социум со своей системой власти и подчинения. Первобытная человеческая стая – родовая группа численностью в 20–50 человек – для успешного выживания в суровой природе и столкновениях с чужаками – также должна была структурироваться оптимальным образом. Что необходимо для предельно эффективной защиты каждого члена, добывания пищи и защиты от хищников.

Система – это организация элементов в такую взаимосвязь, когда совокупно они обладают большей энергией, способны на более значительные действия, нежели порознь. Собранные в систему элементы обладают новым качеством по сравнению с простой суммой тех же элементов.

Власть – это имманентный аспект любой социальной системы.

Власть – это имманентный аспект любой координации общей деятельности.

А поскольку человек – существо социальное, то с равным правом можно сказать: человек – существо властное. Внутри социума он всегда связан отношениями повелевания и подчинения.

В некоторых пределах, разумных ли, малых ли, но необходимость власти не только понятна подчиненным, но само подчинение признается разумным, нужным и воспринимается с удовлетворением.

Власть капитана на корабле, где у каждого члена экипажа своя судовая роль. Власть командующего македонской фалангой. Власть бригадира в бригаде, капитана в роте, учителя в классе. При условии, разумеется, что властвующий компетентен и справедлив.

Подчиненный испытывает удовлетворения от сознания и ощущения того, что его личность и деятельность – необходимы, уважаемы и действует он на своем месте наилучшим образом. Он – полноправный член достойной группы.

Социальный инстинкт присущ природе человека. Социальный инстинкт заставляет его собираться в группы и занимать как можно более высокое место в этой группе.

А где группа – там и власть.

Власть – это не только координация. Власть – это не только цементирующий раствор. Власть – это усилитель группы. Власть (в некоторых пределах!) усиливает, увеличивает возможности группы до уровня, которого люди никогда не достигли бы совершенно добровольно. Не стали бы строить пирамиды.

Но. Конечно. Власть обязана подавлять сопротивление и навязывать свою волю – иначе она не власть. Скандалисты всегда найдутся, без конфликтов не бывает. Каждую печаль не утешишь – лидеру надо рулить всей группой, руководствоваться общим благом. И вот здесь – чем больше группа, тем больше отчуждение власти от людей внизу. В бригаде или партизанском отряде ты диктатором не будешь – сместят или пристрелят: ты свой братан, не борзей. Но по мере создания и роста государства с его бюрократической пирамидой и полицейским аппаратом – чиновник опасается лишь своих начальников и подчиненных, лишь от них зависит: и злоупотребления власти могут приобретать характер безнаказанности.

А если отменить власть? Пробовали. Тогда властью станут бандиты. Или новые выборные лица, вкусив неограниченных возможностей, проявят диктаторские черты сами. И установится такой тоталитаризм, что «буржуазная власть капиталистов» покажется визитом благотворителей в детский сад.

Отмена упорядоченной власти – означает установление неупорядоченной власти. Самопровозглашенной, бандитской, которая ограничена только собственной силой.

Отмена власти – означает господство произвола. То есть господство голой силы. Не сдерживаемой никаким законом и не смягченной никакой моралью.

Что делать? Давно известно. Гражданское представительство, разумные и справедливые законы, аппарат контроля за их соблюдением. Разделение ветвей власти. Уравновешивать. Переизбирать. Пресса, суды, законодатели.

Да, абсолютной гарантии от злоупотреблений не существует. Главное: такой общественный и государственный механизм, который постоянно, в режиме коррекции курса, замечает и исправляет злоупотребления. В режиме поворотов руля при движении по дороге адекватно реагирует на изменения, происходящие в мире.

А если коррупция всех сожрала? Увы. Не впервые в истории. Остается право на восстание. Где Дерево Свободы, которое нужно поливать кровью тиранов и патриотов?

Но. Если вы сломаете все. Чтобы на обломках создать счастье и равенство. То. Поскольку все ограничительные и уравновешивающие структуры будут разрушены. Настанет такая первобытная жестокость. Что хана вам всем. Друг друга сожрете. Как всегда бывало в истории.

Так что понимайте про власть немного внимательнее.

ЛЕВЫЙ МАРШ

Да здравствует ЛСДАП! Дело Либерал-Социалистической Демократической Американской Партии живет и торжествует!

Боевые отряды юных бойцов смело вышли на улицы и сломали хребет капиталистическому зверю. И в страхе бежали от них полицейские убийцы и продажная национальная гвардия.

Миллиардеры и олигархи, воротилы американского бизнеса и магнаты СМИ, цинично думали, что используют революционную молодежь как безмозглых леваков и шпану – для уличных погромов и запугивания обывателя. Нашими руками они хотели посеять хаос и совершить государственный переворот в своих целях. Левые активисты казались им глупцами – слушали провокаторов, брали для Движения и борьбы деньги магнатов и разрушали старый порядок по их планам.

Но левые борцы разгадали эти планы. Они использовали магнатов как дойную корову. И после победы Славной Революции, сокрушив Старый Мир, революционеры твердой рукой взяли власть – не собираясь отдавать ее богачам и эксплуататорам.

Короче, ребята: хватит тут доклад делать, к черту эти буржуазные предрассудки! Давайте я по-простому, по-нашему:

После победы переворота мы решили прирезать богачей, вообразивших себя кукловодами, а всю власть забрать себе. Сила была на нашей стороне! Толстосумы тщетно спасались от наших беспощадных отрядов красных мстителей. Да, и убивать случалось, и награбленное отбирали! – а вы как думали?! Армия не стала защищать эксплуататоров, идеологически армия стала нашей, солдаты и генералы – все уже были левыми.

Вот так мы установили коммунистическую диктатуру!

И теперь памятники Солу Алински, Берни Сандерсу, Че Геваре и Лео Троцкому стоят на всех площадях обновленной страны! И живые цветы не вянут у их подножий!..

И наша Партия, поэтапно подчинив и включив в себя прочие партии (а неподчинившиеся запретив и уничтожив), теперь обладает полной монополией на государственную власть! И вместе с вами мы строим светлое будущее для всего человечества! А временные трудности, нехватку продовольствия и дефицит квалифицированных кадров, мы преодолеем.

Книга V

Глава 26. Рождение духа и далее

Знаете, а ведь это страшно заезженный сюжет. Бродячий. Классический миф о Великой Американской Мечте. Самый народный, самый массовый его вариант. От земли и хлеба, если хотите; от основ.

И ведь мы сейчас легко и быстро проследим генезис этого архетипа. Ничего, что я такими словами? Больше не буду. Я имел в виду, что это не просто расхожий сюжет американских романов «в стиле кантри», если допустимо так выразиться, и даже не просто голливудский штамп: рядовой человек обретает смысл жизни в созидательной деятельности, преобразуя дикую природу. Куда-то едет и с нуля на голом месте что-то создает, хорошее и значительное.

О нет: смотри глубже. Это восходит к традициям племенного строя, когда каждый народ отчасти жил в изоляции, отчасти был окружен врагами, и свежая кровь очень ценилась в мире родственных браков. И образ заезжего бойца, сильного дружественного чужака, альфа-самца в гостях, который женился на дочери вождя и становился вождем сам, ведя свой новый народ к величию – этот образ переходил из былей в песни, из песен в сказания, из сказаний в поэмы, драмы, эпосы; а потом люди научились писать романы.

Был другой вариант: герой с любимой женщиной, с ними могли быть дети, могла группа друзей, уходили от своего народа в неизведанные дали, осваивали новые земли и становились патриархами, отцами-основателями нового города и державы.

Это даже штамп. Он вам наверняка знаком. Видели вы такие фильмы, в них играли знаменитые актеры (сюжет, музыка, пейзаж, ружья). И читали книги – те из вас, кто читал книги, и в те времена, когда люди еще читали книги вообще.

Таким образом, вам все это будет очень легко себе представить.

Где-то середина XIX века. Сельская округа и небольшой городок – на северо-востоке, недалеко от побережья. Живут люди трудно, небогато, хотя усердно работают. И приходят слухи, что далеко на Западе есть много свободной земли, она плодородна, но путь туда далек и опасен. Но у кого-то знакомый знакомого туда уже отправился, а кто-то читал в газете, что земля там плодородна, а чиновников нет и еще долго не будет; а кого-то ввергает в задумчивость известие, что рука закона туда не дотягивается.

Так собирается караван. Это мелкие фермеры, которые не могут расплатиться по закладным, со своими семьями. Наемные рабочие, сезонники без кола и двора. Пара клерков, мечтающих стать свободными хозяевами. Разорившийся торговец, строящий планы стать монополистом округи и разбогатеть. Мужчины без профессий, бродячий священник, безработный школьный учитель, уставший от бесприютной жизни ганфайтер.

У кого-то есть лошади и фургон, у кого-то быки, мулы, запасы муки, мешки с зерном; люди знакомятся, договариваются, составляют списки, продают ненужное имущество. Покупают провизию и снаряжение, готовят палатки, веревки, у многих оружие.

И вот они трогаются: четыре десятка фургонов, сотни полторы человек. Пара вооруженных всадников шагом едут впереди каравана, проверяют путь. Еще двое замыкают колонну: пыль и колесный скрип, погромыхивание утвари под парусиновыми тентами, мычание быков и лошадиное ржание. Иногда дети выскакивают на землю и идут, бегут рядом – размять ноги, поиграть.

К вечеру разбивается лагерь, готовят пищу на кострах, пасется распряженный скот, если есть трава, – или задается корм в торбы или ясли. Разговоры, планы, подсчет расстояний. Запах дыма, навоза, пота, колесной мази. Утром – снова в путь. Быстрый завтрак, запрягаются в фургоны лошади и быки. Иногда двенадцать миль в день, а случается и больше двадцати – в хорошую погоду, по ровному месту.

Караван спускается с зеленых холмов, на берегу реки мужчины валят деревья и вяжут, сбивают большие плоты. Начинается долгий сплав по большой реке – каждый плот держит и несет фургон с припасами и распряженными лошадьми. Один плот разбивается на камнях, кто-то тонет, чья-то лошадь пугается и прыгает в воду, обычные происшествия. Вечером пристают к берегу, утром сворачивают лагерь – день за днем.

Наконец в небольшом городке они продают свои плоты на бревна, докупают припасов; и там же нескольку переселенцев в баре поссорились с местными: драка, раненый, лечение побоев, угрозы, все как полагается.

И караван начинает путь через прерии. Высокие травы сменяются низкими; неделя за неделей, покачиваясь и скрипя, фургоны плывут к горизонту, за который спускается солнце… Держи на Запад!

В караване оказывается вор – украл у одного деньги. Обнаружили, били, хотели повесить. Потом выгнали.

Здесь на лагерь ночью нападают бандиты, пытаясь угнать лошадей. Крики, скачущие кони, стрельба, кто-то ранен, кто-то умирает; нападение отбито. Утром хоронят своего мертвого, пастор читает молитву, и могила остается все дальше позади каравана.

Огромное стадо бизонов снесло пару фургонов на своем пути, тучи пыли, топот, пару бизонов удается подстрелить, много мяса, его вялят в запас на дорогу.

Ну, конечно, нападение индейцев, переселенцы срочно распрягают фургоны и выстраивают в круг, отстреливаясь из этой крепости: оперенные стрелы, улюлюканье, всадники с томагавками, двое убитых. Еще две могилы оставляет утром караван: не все дойдут до цели…

Так месяц за месяцем идут фургоны через Великие Равнины. Почва становится каменистее, ночи холоднее.

Люди давно сроднились. Уже определились лидеры и молчуны, шутники и скептики. Дружат и дерутся мальчишки, ссоры в одной семье, подозрение на измену в другой. Среди налаженной лагерной жизни по вечерам – складываются отношения одной пары, со временем перерастающие во влюбленность. Иногда – прогулка под звездами, разговоры о будущем на новом месте.

Там, где Равнины превращаются в пустыню, караван застала страшная жара, воды не хватало. А позднее, когда стали подниматься в горы, сильный ливень смывал фургоны с тропы, их держали и толкали руками, один все же рухнул с обрыва, но люди уцелели.

Возможно, читателю недостаточно этих сцен, хорошо ему знакомых и потому явственно встающих перед глазами, но автор готов подтвердить драматическую сагу реальной историей и географией, с цифрами и названиями.

Если из Пенсильвании, традиционно фермерских округов Йорк или Ланкастер, отправиться на Запад, перейти Аппалачи, добраться до верхнего течения Огайо, спуститься по ней до Миссисипи, переправиться на ее правый (западный) берег и направиться на северо-запад, то караван приходил в Индепенденс, превратившийся из поселка на фронтире в город. Он стал началом Великой Орегонской Тропы. Но можно было предпочесть и северный маршрут, Восточный Путь к Тропе начинался вообще от Олбани. Двигаясь на запад южнее Великих Озер вдоль северного края Огайо и Индианы, пересекая Иллинойс на юго-запад, пионеры переправлялись через Миссисипи и Миссури и достигали того же Индепенденса.

Из Индепенденса, что близ Канзас-Сити, пришедшие из разных мест караваны отправлялись дальше, на Запад. Через Форт Керни, Форт Лэрэми, оставив позади Великие Равнины, преодолев перевалы Скалистых Гор, спускались они в долины Орегона. Здесь заканчивалось великое переселение.

Полторы тысячи миль нужно было преодолеть с Востока только до Индепенденса, и еще две тысячи по Тропе – от него до орегонских долин. Не менее трех с половиной тысяч миль проходил караван. Полгода – полгода! – продолжалось путешествие через весь континент – пешком, верхом и в фургоне.

На Запад приходила спаянная команда, выносливые, закаленные, упорные люди, надежные в работе и опасности, доверяющие друг другу имущество и жизнь в трудную минуту.

Кстати о городках той эпохи. В вестерне обычно – это полдюжины деревянных построек по одной улочке, вдоль которой скачут и стреляют. Обязательны бар, отель, парикмахерская и пара жилых домов.

Городок – это: магазин с продуктами, одеждой и обувью, бакалеей и предметами конской упряжи, инструментами плотницкими и для полевых работ, плюс оружейная лавка; то есть магазинов становилось несколько. Это кузница, где могли перековать коней. Ветеринар был ценным специалистом: кони дороги, скот – это главный капитал. Аптека, где аптекарь был и доктором. Это почта, где продавали и посильной свежести газеты. Банные номера, парикмахерская – это уже мелочи. Ну да, бар обязателен – прибыльный бизнес. Его можно совместить с дешевым рестораном: заезжий люд стосковался по цивилизованной пище. А вот бордель при нем – это в основном художественный вымысел.

…Но – возвращаемся к нашему художественному вымыслу, который и есть правда:

Фургоны вытягиваются вереницей из леса на равнину у реки. И тот, кто вел караван все эти месяцы, спрыгивает с коня и стреляет в воздух: мы пришли!

Люди обнимаются, плачут, смотрят вдаль, вспоминают потери и строят планы: они хозяева своей новой жизни. Упрямые, суровые, трудолюбивые и храбрые пионеры. Родоначальники цивилизаций. Позже их назовут отцами-основателями.

И вот уже валятся под звон топоров огромные сосны, из белых ошкуренных бревен ставятся дома, крест водружается на скромную деревянную церковь, одна из женщин оказывается учительницей и составляет список будущих учеников, и земледелец, оставив у края поля винчестер, налегает на рукояти плуга за парой быков, ведя первую борозду по целине.

Из косточек они проращивают саженцы персиков и яблонь, вручную жнут урожай, и в новой церкви состоится первая свадьба:

Наш герой и его любимая, юные и смущенные, с натруженными руками, он в неловко сидящем костюме, она в белом платье, стоят перед священником:

«Согласны ли вы быть с ней в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?»

Они надевают кольца друг другу, целуются, и юные муж и жена выходят из церкви, забрасываемые то ли горстями риса, то ли лепестками.

И туман, и месяцы, и в своем доме, маленьком, бедном и чистом, они рядом склонились над колыбелью с ребенком…

…А теперь – то главное, ради чего было все, что описано выше:

Прошло пятьдесят лет.

В просторной комнате на постели умирает старик.

Вокруг сидит его большая семья – зрелые мужчины с женами, его сыновья, немолодые женщины с мужьями – его дочери. Внуки, юноши (один очень похож на него), девушки, совсем еще маленькие дети.

Седая жена сидит в изголовье, держа его за руку и вглядываясь в родное лицо.

Его зовут Джо Баррет.

Окна открыты на три стороны. Лето, солнце, ветерок шуршит листвой за окном.

За одним окном – его поле, большое, возделанное, там зреет хороший урожай. За другим – его сад, тенистый, ухоженный, яблоки скоро будут наливаться. А за третьим – его город: каменная церковь, школа, банк, почта, магазины и дома под железом и черепицей.

Это – его жизнь.

Это он оставляет после себя на земле. Его след, его вклад, труд его жизни, воплощенный в этом городе, этих полях и садах. Вот – его жизнь.

Это большое счастье.

…А теперь помянем его, позавидуем ему. И промотаем еще сто лет вперед:

Обычный захолустный городок: асфальтовое шоссе, супермаркет, банк-почта-аптека, несколько ресторанов и МакДональдс. Здесь живет двадцатилетний Итан Баррет, оставшийся в родном городке и умирающий от скуки. Он не хочет работать клерком в банке или на почте, продавцом в магазине или механиком на бензоколонке, не знает, как завести свой бизнес, какая-нибудь ученая карьера для него слишком сложна. Хороший мотоцикл дорог, да и драться он не любит, так что податься в байкеры тоже не для него.

Этот мир готов. Он сформировался и завершен. Итану Баррету нечего в нем делать. Для него нет фургона, нет каравана, нет Орегонской Тропы, бизонов и бандитов тоже нет, и нет индейцев, ставших коренными американцами. Нет неосвоенных земель, нет риска и тяжелого труда. Нет кайфа в жизни.

Все, что он может сделать – это перевернуть этот мир, сломать, изменить, разрушить – и на его обломках построить новый. Счастливый, справедливый, мир равенства и счастья. Ибо нужна же причина для разгрома опостылевшего старого мира?

Итан Баррет пристал к своему каравану друзей из Интернета и вместе с ними двинулся в обетованную, неизведанную землю Социалистической Революции.

…………………………

И караван пошел в обратную сторону, но в ту же реку нельзя войти дважды, нельзя воскресить юного Джо Баррета, но можно уничтожить дело его жизни, разрушить семьи его правнуков, надругаться над его религией и пустить по ветру плоды его труда. Уже нет тех суровых богобоязненных пионеров, трудолюбивых и бесстрашных, их добродетели осмеяны, их представления о добре и зле заклеймены порочными и преступными. Но дух – дух рассеивается в воздухе и времени, становится атмосферой, которую мы вдыхаем в себя – и вдруг оказывается, что дух людей, на чьем поте и крови взошла страна, дух жив.

Вот такой наивный архаичный пафос, эхо романов XVIII века, вдруг оказывается единственно верными словами, а они, лучше бы не надо, но уже ничего не исправишь – слова оказываются правдой.