Текст книги "Остров для белых"

Евреи существуют благодаря антисемитизму – и до тех пор, до каких будет существовать антисемитизм (тогда, возможно, вечно).

Антисемитизм – создает фактор типа естественного отбора: чтобы выжить – ты должен постоянно противостоять этому социальному давлению. А оно обеспечивает еврея трудностями: угроза террора, постоянное ожидание любых неожиданных препятствий в связи с национальностью, возможность ежеминутного оскорбления и физического воздействия.

Еврей проводит всю жизнь в атмосфере психологического и социального давления, которое необходимо преодолевать. Его подсознание воспринимает неравенство, несправедливость, в которых он существует, как естественные условия среды обитания. То есть:

Всегда надо быть настороже. Всегда надо быть готовым решить неожиданные проблемы. Всегда надо быть готовым сделать больше других, чтобы встать с ними вровень. Всегда надо найти нестандартные пути и решения – потому что на стандартных путях тебя оттеснят и затенят в силу твоей национальности.

Действие рождает противодействие. Человек – наложение фенотипа на генотип – несколько эволюционирует в двух аспектах, по двум направлениям:

Во-первых, выживают и получают преимущество для продления рода, создания и обеспечения больших семей, люди более выносливые, живучие, гибкие, приспосабливающиеся, энергичные – а также умные, хитрые, изворотливые (и, увы, эгоистичные и подлые).

Во-вторых, постоянное давление способствует развитию энергии преодоления, развитию мощности центральной нервной системы, создающей как можно большее число информационных моделей и прогнозов – еврей вырастает и формируется более умным, понятливым, расчетливым, упорным, хитрым, работящим – нежели сформировался бы из ребенка взрослый человек без воздействия постоянного фактора антисемитизма.

Антисемитизм означает для еврея: справедливость не для тебя. Жизнь такова, что ты должен сделать ровно столько, сколько необходимо, чтобы у тебя получилось что нужно. Никакие непреодолимые обстоятельства в расчет не принимаются.

Причина антисемитизма глубинная и вечная – потребность группы иметь близкого внутренне-внешнего врага, наделяя его при этом всеми отрицательными чертами. Это – аспект самоструктуризации социума. Наличие врага необходимо не только для сплочения – но вообще для самоидентификации социума: через отграничение себя от других он себя и осознает. А с чего вы взяли, что можно вообще устранить жестокость из жизни и при этом не вымереть всем от слабости и собственной аморфности?..

В детской группе всегда есть изгой. Жирный, или рыжий, или слабый, или богатый, или бедный, или приехавший из другого места. Его дразнят, бьют, отнимают игрушку или кусок, не принимают в игры или принимают на последние или отрицательные роли. Тем самым – группа утверждает свою внутреннюю норму, утверждает ценность этой нормы (все остальные члены группы одинаковы по каким-то параметрам). И – группа сплачивается в противопоставлении чужому, иному, отличающемуся, пораженному в правах. Это – естественная, инстинктивная социальная потребность.

Взрослая группа может болеть в футбол против другой группы болельщиков за другую команду. Крупнейшая группа – народ – составляет себе самовозвеличивающую историю, противопоставляя себя реальным (либо же вымышленным!) врагам.

Враг – это социальный и психологический архетип!!!

Индивидуальное сознание обычно не имеет потребности во враге – ибо личность соответствует единому и единичному, целостному биологическому существу, организму. Индивидуальный человек автоматически противопоставлен и отделен от любого другого человека. Даже любимые члены одной семьи являют не только единство социально-генетического гнезда, но и единую модель противоречий: все они – отдельные люди, чем и противопоставлены друг другу. Индивидуум не нуждается во враге, в чужом другом человеке, чтобы осознать свое единство (оно же в ином смысле одиночество) как цельной личности. Тут природа как биология уже позаботилась обо всем.

Социум же состоит из монад, автономных как индивидуумы. И однако социум имманентно стремится структуризировать себя из аморфной людской массы. То есть: социуму нужны единые для всех взгляды, единые симпатии и антипатии, единые оценки, единые объекты (информационные либо материальные) притяжения и отталкивания. Только тогда масса превращается в организованную систему, обладающую качествами, не равными арифметической сумме качеств единиц толпы.

Социуму на уровне народа – потребно единство: языка, территории, власти, религии, ментальности, культуры, истории. А также – единство на уровне: мы – и они. Свои и чужие. Наши и не наши. Такие, как мы – и не такие.

Враг внешний всегда наличествует в явном либо латентном состоянии. Народы (страны, государства) «дружат» между собой до первого столкновения государственных и/или национальных интересов. Нейтральный или дружественный сосед превращается во врага мгновенно – в считаные дни после условного сигнала. Церковь, газеты, телевидение – любые СМИ быстро настраивают народ против любого внешнего соседа. Многие конфликты и войны прошлого и настоящего дают массу примеров.

С внутренним врагом сложнее.

Во-первых, внешний враг далек, абстрактен и иногда отсутствует в зоне враждебности вообще. А кого-то не любить, испытывать к кому-то неприязнь – социуму, группе, потребно в силу такого своего устройства.

Свой-чужой – это диалектическая пара. Одного нет без другого. Потребность во враге живет в социальном человеке, входит в структуру его сознания и подсознания.

Поэтому у любого народа есть анекдоты о малом народе – входящем в состав своей страны как часть ее либо иммигранты. О чукчах, поляках, шведах – у каждого свой объект юмора, свой иной народец, этническая группа. Эта группа отличается на самом деле – или же условно, как некий выдуманный трафарет. Малая группа внутри большой – отличается. Не важно чем. Это отличие может быть выдумано отчасти или вообще полностью.

А евреи веками действительно отличались. Религией, ритуальной одеждой, своими праздниками и традициями, языком или акцентом, внешностью. А также – поражением в правах, проживанием в своих гетто (кварталах), запретом для евреев на некоторые профессии – и вследствие этого сконцентрированность евреев на кратком перечне профессий разрешенных.

Того, что они – иные, было в принципе достаточно для назначения на роль внутреннего врага. Отклонение от нормы как чужеродность. Запрет на карьеры и землевладение, а также на цеховые профессии – собирал значительный процент умных энергичных людей в ростовщичество и торговлю, что увеличивало отделенность и неприязнь. Мало того, что иные – еще и богатые среди них, и очень богатые. Не сеют не пашут (а запрещено), чинов не имеют (а запрещено), молятся иному богу – а денег у них до хрена. Скверна же и противоположность таким, нищие, – вонючие чесночные неряхи, противные, еще хуже богатых.

По нехитрому закону психологии отрицательные черты во враге складываются вместе: чесночные неопрятные богачи и ростовщики. Силы нет, закон защищает их мало – значит, хитрые, подлые и очень жадные, коли при таких качествах и ограничениях сумели разбогатеть, не горбатясь в тяжком физическом труде.

А если еврей еще смеет быть умным, честным и полезным стране – так эта сволочь просто маскируется. Если он умнее и полезнее меня – это просто оскорбительно и унижает мое нееврейское достоинство!

И вот уже все видные личности, которые патриотами из народной гущи сочтены вредными для страны, объявляются евреями! Ибо еврей – это просто собирательное название внутренних врагов, пьющих соки страны и кровь народа.

То есть:

Евреи для антисемитизма необязательны.

Евреи – это бренд. Вывеска для внутренних врагов, расхитителей, узурпаторов, воров и казнокрадов, богачей и всех, кто высказывает вредное для народа (по мнению патриотов из гущи народа) мнение.

А также – все, кто слишком высоко высунулся, будь то в телевидении или культуре, науке или политике – коли эти люди не проповедуют открыто и последовательно исключительно патриотизм, народный по форме и православный по содержанию. (Так ведь и те – маскирующиеся враги и провокаторы.)

Поскольку евреями объявлены в ряде национально-патриотических течений кто ни попадя и без числа – евреев просят не беспокоиться. Их может не остаться в стране ни одного – но информационно-идеологический каркас останется! А архетип врага требует наполнить идею конкретным содержанием.

Но еще долго христианство и ислам посредством негативного давления будут заботиться о высокой выживаемости евреев, их повышенной энергетике, уме и предприимчивости. Хочешь жить – научишься добиваться своего не мытьем, так катаньем. (Извольте результат естественного отбора, обеспеченного еврейству антисемитизмом: средний IQ евреев-ашкеназов, по массе статистических обработок, систематизированных вполне англосаксами Ф. Раштоном и Р. Линном, шотландцем Ч. Мюрреем и прочими – 112–114, при среднеевропейском 100. Хорошо били? Недобитые стали умнее всех. Природа. Умные всходят наверх. Такое несчастье. И ужасно неполиткорректно звучит…)

Парень Наверху позаботился об избранном народе своем – хотя не так, как думают раввины, и не так, как считают антисемиты. А по своему: пусть живет в условиях, не позволяющих расслабиться и благодушествовать, пусть жесткий тренинг поддерживает его в форме. Девять забей – десятого представь! Евреи – это потомки каждого десятого: того, кто выжил и пробился. Прочие сгинули давно.

…Антисемитизм не мог бы существовать, если бы в нем не было имманентной потребности.

…………………………

запись на обороте:

ЕВРЕИ КАК ИДЕЯ И САМОСОХРАНЕНИЕ –

Евреи выжили как идея. А идея несравненно долговечнее и неистребимее, чем вещественный объект.

В течение двух тысяч лет рассеяния и гонений на огромных пространствах среди многочисленных и могучих народов – малочисленный, раздробленный, зависимый и слабый еврейский народ выжил отнюдь не только благодаря своему уму, энергии и естественному отбору как результату гонений. И даже не только благодаря компактным гетто и невозможностью ассимилировать во враждебной среде народа-хозяина. И не только благодаря нетерпимой и жестко требовательной религии.

Но еще и благодаря повторяемой клятве: «Да отсохнет моя правая рука, если я забуду тебя, Иерусалим».

У евреев отсутствовала государственность; не было своей политики, экономики, завоевательных и оборонительных войн, династической борьбы, объединений и распадов, международных союзов и социальных перспектив, дворянства и простолюдинов; не было социальных лифтов, карьер, военной службы; не было разрешений на большинство занятий и ремесел, на владение землей.

Национальность превратилась в секту, отторгаемую и гонимую по факту принадлежности к этой национальности.

И вот в отсутствие ОВЕЩЕСТВЛЕНИЯ всего того, что составляет жизнь народа как политического субъекта – тем большую силу набирала ИДЕЯ народа, у которого и нет ничего в жизни, кроме этой идеи. Идеи Богоизбранности и своего Высшего предназначения, великого прошлого, идеи верности своему Богу, идеи возращения на Родину, идеи соблюдения всех своих традиций – ибо кроме традиций, кроме своей культуры исключительно как традиции – ничего и не было.

Национальность стала идеей. За эту идею следовало держаться, не отступать, хранить даже ценой жизни. Лучше умереть, чем перестать быть евреем.

Евреи не могли бороться за свою землю, свою страну и свою независимость – ибо всего этого были лишены от рождения. Им оставалось лишь быть носителями идеи народа. Освобожденные исторической судьбой от прочих нагрузок – всю свою жизненную энергию они обратили на сохранение и укрепление идеи.

Их не спрашивали о социальном строе, о политике и экономике государства, о войнах и перемириях с соседями, о законах и налогах. Они обязаны были приспосабливаться к тому, что ставили перед ними владетельные народы как факт.

В результате еврейская культура свелась к изучению Священных Книг – Торы и Талмуда. Собственно интеллектуальна деятельность заключалась в заучивании, толковании и постижении мест из Книги. Уважаемые и мудрые равы знали их наизусть и до обмороков спорили о толкованиях, обсуждая в стотысячный раз те же фразы.

Две тысячи лет, пребывая преимущественно в нищете, зарабатывая на жизнь мелкими ремеслами, торговлей и ростовщичеством, всю свою интеллектуальную энергию, всю страсть угнетенных они вкладывали в то, чтобы быть евреями: жить мыслью в лоне еврейской традиции и еврейского самосознания.

Они придумывали нелепейшие запрет и обычаи, и следовали им с фанатизмом самоотверженных борцов. Их еврейство отгранивалось в массе установлений, которые требовали неукоснительного соблюдения. Питание и одежда, брак и супружеская жизнь, ритуал событий радостных и скорбных – с веками регламентировалось все подробнее.

И с точки зрения здравого смысла – часто все нелепее. Запрет на разжигание огня в шабат – чтобы избавить женщин от куховарения в посвященный Богу день отдыха – превратился в запрет пользоваться автомобилем или лифтом, хотя пешком можно топать до посинения…………………

…….но тупость запретов и приказов – зато помнить и объединять, что евреи. Вот и выжили.

Часть третья

– Они думали, блять, что если они Брауны, так никто не узнает, что они жиды. Не-ет, люди все знают! И так маскировались, суки, так прикидывались. И внешне-то не пойми кто, на евреев в общем не похожи. Жиды вообще мастера на притворство. И тихо все у них, и аккуратно, да вообще все как у всех. И на барбекю звали, и дети, значит, в школе нормальные, умничали только, учились хорошо, да кому какое дело. За BDS выступали, против Израиля: притворялись, что за права угнетенных палестинцев, ты понял?

Спрятаться хотели. Избежать депортации. Не выйдет, суки! Закон надо соблюдать, мы американцы. Народ все знает.

Так что письмо я лично написал, по всей форме, и свои данные все указал, и перечислил их имущество. Чтобы, значит, по закону мне мои 25 % выдали, а то знаем мы их дележки: Служба Социальной Безопасности все разворует сама, а информатору – соси хуй, спасибо если сто баксов оставят. И еще поют: это все в бюджет, для бедных, на нужды народа… а я что, не народ?

Письмо заверил и отправил, все зафиксировано, а потом уже позвонил: так и так. И сижу, жду.

Ну что, прикатили среди ночи, как у них водится. Фары в окна, рупор, ордер, дверь пинком. Личности удостоверили, как полагается, выводят – жалкие такие, трясутся, в соплях, щенки их воют. Наручники всем четверым, и мужу-жене, и детям, значит. По морде всем дали раз-другой для порядка, под жопу пинками – и в машину. Хватит, значит, народ обманывать. Довольно крови нашей попили. Разжирели тут на нашем-то горбу. Все. Убыли в места поселения согласно закону.

А дом опечатали, желто-черной лентой этой обтянули, а я смотрю – точно: сами туда полезли и начали выносить – что из одежды, компьютеры, коробки какие-то.

Но у меня список основных вещей был составлен. Я там еще предположительно драгоценности упомянул. И сразу указал, что на денежную компенсацию не претендую. С них все равно хуй получишь – оценят все как мусор, и не докажешь. Так что мне достался его новый совсем «лексус», кожаный диван с двумя креслами и из одежды нашей семье кое-что. В общем, разжились немного.

А что, разве это не нам все принадлежит? Разве евреи не паразиты, которые хитростью и обманом у нас все вытягивали и присваивали? Я выполнил свой гражданский долг, способствовал соблюдению закона. И получил свое по закону. И все так должны.

Нарратив, ребята – это такая херня, которую придумали постмодернисты, чтобы пиздеть без стеснения о чем угодно. Вот рассказ – это ты что-то видел, слышал, узнал – и рассказываешь. Честно рассказываешь, все как видел и слышал, как понял. А другой обдолбался и вместо драки двух пьяных увидел сражение дракона со слоном. Ты ему: не пизди! А он говорит: у тебя такой нарратив, а у меня такой, и ничем один нарратив другого не лучше и не хуже. Я ему: ты что несешь, я-то правду видел! А он: никакой объективной истины вообще не существует, так что тебе одно правда, а мне другое, и отвянь.

Короче: запись в вахтенном журнале авианосца от малайской народной сказки ничем принципиально не отличается. Просто разные нарративы. Ты понял?

Так что нарратив – слово уважаемое, и понятие важное и общепринятое. Ну так и получайте ваши на хрен нарративы:

РАССКАЗ ЕВРЕЯ

Слухи о погроме ходили по нашему городу уже несколько дней. Нужно было бы сбежать, но как? И куда? Все автомобили были уже конфискованы, а на выездах из города дежурили патрули социальной защиты. Герстайны, наши соседи, ушли ночью, не взяв с собой ничего. Больше мы о них не слышали, и когда назавтра их дом заняла семья латиносов, там страшно ругались, что не нашли никаких денег и драгоценностей.

А у нас Эмили исполнилось только пять месяцев, а бабушка Джудит, которая жила тогда с нами, она успела сбежать из Балтимора, про него рассказывали страшные ужасы, я потом ночью просто трясся от страха, так она еле ходила, куда ее возьмешь?.. Так что мама успокаивала, что у нас со всеми были хорошие отношения, и с черными тоже никогда не было конфликтов, так что все обойдется, за что нас обижать? Мы никому плохого не сделали.

В субботу утром мы все пошли в синагогу, и Эмили взяли, и Джудит в ее кресле покатили, обычно-то только папа с мамой ходили, но тут как-то не хотелось им нас одних дома оставлять. И только за угол Мэйпл Стрит завернули – видим из окна синагоги дым идет, черный такой, не очень много. А потом видим – толпа у входа, разные там, и белые, и черные, и мексиканцы, всякие. И один поднимает над головой факел, а это не факел, а свиток горит. И видим – евреи из синагоги пробиваются сквозь толпу, а их бьют, подножки ставят и пинают лежачих. Ну, мы побежали обратно домой, быстро как могли.

Еды у нас был запас, и водопровод работал, конечно, так что стали сидеть дома. А по телевизору показывали только шоу и новости про всякое хорошее, а Интернет давно отключили. И телефоны не работали, в смысле не соединяли.

Когда стало темнеть, папа достал пистолет. Он его достал прямо из задней стенки полки на кухне, я подсмотрел, да он и не особенно скрывал. Вот тогда мне стало страшно по-настоящему. Потому что за хранение оружия полагался расстрел. Ничего, сказал папа, обойдется.

Короче, к нашему дому они пришли уже ночью, много, человек наверно сто. На улице у ворот был фонарь, и напротив тоже, и над домом, так что их было хорошо видно.

Папа вышел на крыльцо с пистолетом и его сразу застрелили. Он даже сказать ничего не успел. И сразу стали бросать камни в окна, все разбили, и в комнате тоже, ворвались и стали все ломать. И кричали всякое… сами понимаете. Джудит битой по голове. Эмили… тоже ударили. И все. Мама… Ну… В общем.

Потом мама в меня вцепилась, не отпускает, нас так вместе и кинули в грузовик, отвезли прямо ночью на какую-то ферму, в загон для скота, а там уже много наших, евреев, все избитые, одежда рваная, даже боялись друг с другом разговаривать. Даже если кто-то кому платок дает перевязаться, или еще как помогает, так и то молча, почти шепотом несколько слов скажет, и все.

А мама стала рыть яму возле столба изгороди. Потом притащила обломок доски какой-то, банку смятую из-под кока-колы. И говорит: ложись, говорит, я тебя закопаю, не бойся, только присыплю немного, чтоб не видно было, а где лицо – доску эту и банку положу, чтоб ты в щелочку дышал. Ты уж потерпи этот день, а когда нас увезут всех – вылезай тихонько и иди от города подальше. Ты на еврея не похож, встретишь белых – скажи, что ты из Роквилла, там федералы весь ваш квартал уничтожили за поддержку партизан, ты один в гараже спрятался, а фамилия твоя Бишоп, и все тут. Держись, сынок, терпи. И поцеловала меня и поплакала.

Самое трудное было не чихать и не закашлять. И пить очень хотелось. Ну… Хочешь жить – потерпишь.

Днем их погрузили в трак и увезли. Кричали: быстро шевелитесь, путешествие, будет вам земля обетованная! В концлагерь, куда ж еще увозили.

А я до вечера пролежал так, там никого не осталось, заброшенная ферма. А потом вылез и пошел. Как машина на дороге – я ложусь в ложбинку какую-нибудь. А к вечеру речка была, напился там, выкупался, легче стало. А на следующий день вижу ферму, и лошадь с телегой едет, женщина правит. Ну, я вышел к дороге, встал. Хорошие люди были.

Мне восемь лет тогда было. Сам-то я не помнил, как Америка была великой страной, от океана до океана, самой сильной и богатой. Папа с мамой иногда рассказывали. Я мало помню, конечно. Но помню, говорили, чтобы я другим не говорил, а то нас всех в лагерь посадить могут.

Все равно посадили. Кто жив остался.

РАССКАЗ МУСУЛЬМАНИНА

Вот тогда наконец мы с ними поквитались! Оттянулись от души, сколько лет сдерживались! Они сеяли ненависть по всей земле, они хитростью захватили все деньги, они веками натравливали мусульман друг на друга, и наши братья убивали друг друга во имя их целей! Эти порождения Иблиса наводят порчу на людей самим своим вонючим дыханием, они всегда говорят сладко и ласково, а за словами скрывают змеиные мысли их черных сердец. Они высасывают все из людей, все силы, все деньги, все добро, и там, где они поселились, вскоре остается только пустая скорлупа жизни, как скорлупки выеденного яйца.

После пятничного намаза Асхаб сказал, чтоб мы не расходились и собрались в саду за мечетью. И он сказал, что завтра начнется, настала наша очередь присоединиться к джихаду. И напомнил хадис аль-Бухари:

«Пророк сказал: И не настанет тот час, пока вы не сразитесь с евреями, и камень, за которым укроется еврей, возопит: О правоверный, здесь скрывается еврей, приди и убей его!»

Мы не боялись закона неверных, и у некоторых было оружие, плевали мы на запреты. И когда кончилась пятница, мы собрались утром у их синагоги, и когда туда вошло побольше евреев, кинули в окна зажигательные бутылки, а потом ворвались внутрь и давай метелить их битами и арматурными прутьями! Касым так приноровился, что он кончиком биты старался попасть точно по этой их, на макушке, по кипе: шпок! – и готов.

Но охранник – вот же сука! – он еще у двери успел троих наших застрелить, и откуда пистолет запрещенный у гада, ну его просто в фарш размесили. И свитки эти их поганые сожгли, и синагогу потом всю обоссали. Хватит, достаточно выпросили у своего бога денег для себя и несчастий для всех остальных.

Полиции к тому времени в городе уже вообще не было, свиньи поганые, закрыли их расистское полицейское управление. Так что мы шли себе по улицам, как хозяева. А дома евреев у Асхаба уже отмечены были, так что он нас вел, человек уже двести нас было, наверно. Жители все попрятались, и правильно сделали, трусливые шакалы.

В первом же доме хозяина сразу отоварили, а две сучки молодые еще оказались, ну этих блядей ебли в очередь, пока они не сдохли. Может, потом отдышатся, так Рустам им на всякий случай глотки перерезал. Бусы там, браслет красивый, сережки всякие, ребята кое-чем поживились, а остальное все разломали. Столько зла на этих жидов накипело!

И тут на Восточной Аллее, только со Второй мы идти начали – нас встречают огнем! Обычный домишко, и со второго этажа пистолет хлопает, а из другого окна – штурмовая винтовка очередями! Ты понимаешь, гады жидовские?! Им законы не писаны, они оружие хранили, хотя за это сразу в лагерь положено. Салиха убили, раненых много, мы отбежали сразу. Потом наши вооруженные окружили жидовское гнездо, за другими домами пробрались, изрешетили все и бутылками сожгли. Еще стрелять смеют, суки!

Потом мы сразу как колонной идем, вроде мимо, с домом только поравняемся – и сразу сотня камней в окна, кричим: «Открывай!» А четверо со стволами стоят вдоль дома и страхуют нас: кто рыпнется – сразу в лоб. И так ловко дело пошло! Окна – дзень! Двери – тресь! Мебель трещит, посуда вдребезги, мужикам по яйцам, бабам по ебалу – и засаживай между ног. Вот это праздник так праздник!

К одному заходим так, семья наверху прячется, как принято, а он, значит, вперед выходит, мужество хочет показать. А какое мужество, сам сутулый, плечики узенькие, очки толстенные на горбатом носу, борода клочьями, и эти их завитые косички, пейсы перед ушами болтаются. Их этих, значит, сильно верующих. Консервативный иудей, или как их там. Рожа бледная, смех один.

Асхаб говорит:

– Вы, евреи, меня убедили. Суббота главнее пятницы. В пятницу мы только молились, а в субботу Аллах дал нам возрадовать души угодным ему делом. Благодаря вам мы этот день навсегда запомним и радоваться будем.

А этот, раввин он у них или кто, говорит:

– Этот день все запомнят, и Всевышний вас покарает.

– Зачем тебе Всевышний, – говорит Асхаб, – я сам тебя покараю.

Одной рукой поднял ему бороду, а другой – мгновенно так! – ножом махнул, и перерезал ему горло до позвоночника. И отошел сразу. А Таир не успел отойти, его кровью брызнувшей всего окатило.

Выродков их поменьше просто головой об пол. А побольше – ну, некоторые использовали, конечно. Это же враги, нелюди, с ними – это не грех. Чего их жопам зря пропадать.

…До конца, честно скажу, мы не дошли. Устали уже. Да и удовольствие как-то уменьшилось. Спать уже хочется. Так что потихоньку стали расходиться. Первыми те отвалили, которые много барахла набрали, с двумя сумками в руках не будешь же по домам бегать.

Да, а знали бы – может, и не разошлись бы. Потому что утром их, недобитых, всех собрала специальная служба, и началась эта, депортация.

РАССКАЗ ЛАТИНОСА

Когда я ушел из Монкловы и под Охинагой пересек границу по Рио-Гранде, мне еще девятнадцати не исполнилось. И кем я только в Штатах ни работал. Посуду мыл, фрукты собирал, парковщиком был, окномоем. Лет через пять обтерся, осел в Восточном Лос-Анджелесе и стал пушером. Меня наркоторговля не влекла, но что делать, если выгоднее драга ничего нет. Дали кредит, научили бодяжить, все как обычно. Главное что? – не подсесть самому и не влезть в долг.

Но я всегда был упрямый, и через два года поднакопил деньжат и соскочил. И свалил на Запад, с концами. Осел здесь. За те два года я присмотрелся, что к чему у людей, так что купил здесь магазинчик, лавочку такую, товара на первый оборот и стал заниматься бизнесом. Не скажу, чтоб резко подпрыгнул, но и не прогорел. Поднимался потихоньку. Женился на хорошей девушке, тоже из Мексики. Родилась у нас с Габриелой Агата, потом Энрике, купили дом, выплачивали кредит, все как у людей. Дети в школу пошли.

Ну, а потом была Катастрофа. И всему наступил конец.

Пришла повестка, потом федеральный чиновник, и мне установили минимальную заработную плату работнику, и страховку на него надо. Через два месяца я его уволил, слишком дорого; но это не помогло. Потому что мне установили максимальные цены на основные товары, и запретили повышать. А инфляция, все кругом дорожает. Потом пришла повестка за неправильную уплату налога, еле отделался штрафами, но все остальные деньги ушли на адвоката.

А потом мне сказали, что мой магазин теперь принадлежит народу. И от имени народа им будут управлять чиновники. И приказывать, что мне продавать и по какой цене.

Сбережений у меня не осталось, и за дом платить было нечем. Банк его забрал. А мы стали снимать квартиру с двумя спальнями в плохом районе.

А потом меня арестовали на шесть месяцев за то, что я ругал Вашингтон и социализм. Это оказался внутренний терроризм и преступление ненависти.

Пока я сидел, мою дочь изнасиловали, прямо днем, на улице. И никто не заступился, все боялись – сейчас ведь сажают за что угодно, за то, что гада ударил.

Политикой я никогда не интересовался, но в тюрьме мне объяснили, кто устроил такое в Америке, что невозможно жить и у тебя все отбирает правительство, а всякая мразь издевается. В молодости в Лос-Анджелесе я бы перестрелял гадов, прирезал бы тех, кто насиловал. А теперь – оружия нет, полиции нет, никого не найдешь.

И когда пошли разговоры, что евреи должны ответить за свой социализм и диктатуру правительства, у наших ни у кого не было сомнений: необходимо отомстить тем, кто уничтожил нашу жизнь.

Да, мы им устроили. Теперь нам некуда бежать. Из Америки бежать некуда – больше на земле хороших стран не осталось, нигде уже нельзя жить по-человечески.

Я уже немолод, как видите. Но две глотки я перерезал. Месть за всю мою жизнь, которая пошла прахом. В моем сердце не осталось жалости. Я поджигал их дома, я смотрел, как насилуют их дочерей, и думал: теперь вы почувствуете то же, что чувствовал я. Будьте вы все прокляты.

РАССКАЗ БЕЛОГО ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНОГО ПРОТЕСТАНТА МУЖЧИНЫ

Они, наверное, думали, что им все сойдет с рук. Что они придумали свой марксизм и социализм, захватили школы и университеты, скупили газеты и телевидение, интернет весь с фейсбуками и твиттерами, заебали всем мозги своей критической расовой теорией, расплодили гомосеков и всяких извращенцев, натравили весь народ друг на друга… блять, они уничтожили страну! Они растлили молодежь, обосрали нашу историю, надругались над верой, превратили негров в зверей, организовали террор в городах – и думали, что будут торжествовать! Хуй им!

Где они были, когда мы отвоевывали дикие земли у природы и индейцев? Где они были, когда мы воевали за независимость? Где они были, когда Север воевал с Югом и отменил рабство? Проклятые умники, торгаши, болтуны, банкиры, продюсеры ебаные! Всегда прибегают на готовенькое. Доктора, профессора, журналисты, режиссеры, кровососы-адвокаты – хер кто когда-нибудь занимался честной тяжелой работой!

Это они изобрели эту свою херню нам на погибель: что дебилы равны умным, инвалиды – здоровым, пидоры – нормальным, черные – белым, женщины – мужчинам, поэтому всех надо перемешать поровну на всех работах и всем платить одинаковую зарплату. И однажды я подумал – честно! вот так взял и подумал! – что тогда, раз все равны, мертвые равны живым. Понял, сука? Тогда мертвый жид равен живому жиду – и вот тогда будет полное равноправие.

Если вы с вашим ебаным учением уничтожили нашу страну – ну так и вас надо уничтожить. Это ведь справедливо, верно?

Так что когда мусульман стало делаться в Америке все больше, и в нашем городке они начали пиздить евреев прямо на улицах – мы мусульманам не мешали. Евреи же сами были против полиции и за въезд мусульман, верно? Вот и пусть огребают по ебалу.

И когда негры все больше пиздили жидов и поливали их, мы не мешали. Наоборот. Втихаря поддерживали. А нехуй было пихать в их тупые черные головы мысли про равенство результатов. Что можно валять хуи, но требовать себе хорошей жизни. И обвинять белых вообще во всем. Блять, дикари слезли с пальмы, им потом дали все права цивилизации, так они еще кусают кормящую руку. А эти пидоры со своими синагогами только подзуживают.