Текст книги "Бытовая химия"

– Понимаю… Поступил сигнал, что здесь были беспорядки.

– Правда?

– Да, правда.

– Понятно… ну, я ничего не видел.

– Потому что вы стояли на коленях на тротуаре, приложив руки к лицу, сэр?

Ничто так не сокрушает чванливость, как ироничный тон полицейского-шотландца.

– Пойдем, Джим, – сказал он утомленно своему коллеге. – Пойдем внутрь и проверим, что там происходит.

Сначала я подумал, что остался совсем один, но потом разглядел Джордж. Актриса стояла на дороге чуть подальше, на таком расстоянии, что можно было подумать, что она не имеет к происшествию никакого отношения. Она поспешила ко мне.

– Господи, все нормально?

– Да, – ответил я, – ничего страшного.

– Я вызвала такси. Мы можем отвезти тебя в больницу.

– Нет, правда, все нормально. Бывало и похуже.

– Правда?

– Конечно… Как-то упал с ледяной горки в семь лет.

– Понятно.

– Зашивали.

– Понимаю… Этот идиот ушел?

Я посмотрел через плечо: Каштана и его дружков не было и в помине.

– Думаю, да. Повезло, что приехала полиция… в смысле, ему повезло.

– Я вызвала полицию, я уже говорила по мобильному до того, как ты вышел за дверь.

– А, понятно. Ну, ты спасла эту тварь от самой мощной молотилки в его жизни.

– В смысле – это его бы молотили или он сам тебя молотил? – Она улыбнулась и положила руку на то место на моем лице, что не было уже занято моими собственными руками.

– Я бы его уделал.

– Это неважно. Даже если он избил бы тебя тысячу раз, ты все равно бы остался мужественнее его, он может только мечтать об этом… он дерется, потому что это все, что он умеет делать.

– Я люблю тебя.

Я не мог не сказать этого в тот момент, даже если бы мое молчание решало судьбу всего человечества. Слова поднялись откуда-то изнутри, причем с такой скоростью, что если бы я не позволил фразе вырваться наружу, она бы застряла у меня в горле, сдавливая его, пока бы я ее не выдавил.

Джорджи наклонилась и поцеловала мою оставшуюся целой бровь.

– Эти слова привлекают любую девушку намного больше, чем уличная драка, – прошептала она.

– Хорошо… – Я улыбнулся и отнял одну руку от лица, чтобы провести ею по лицу Джордж. – …Но даже если так, я бы уделал его, ты, надеюсь, не сомневаешься?

– Эй, а вот и наше такси.

Она подошла к такси, а когда оно развернулось, сказала что-то быстро водителю, потом кивнула мне и уселась внутрь. Я последовал за ней. В такси она положила голову мне на плечо, и мы помчались обратно в гостиницу.

– Я бы его уделал.

– Я знаю.

– Честное слово!

Спать с женщиной – нечто особенное. С одной стороны, это настолько очевидно, что не стоит даже говорить. В том смысле, что если в жизни мужчины преобладает вечный поиск секса, то просыпаться утром и чувствовать, что женская попка прижимается к вашей промежности, а руки уже мнут женскую грудь, должно быть верхом совершенства, верно? Это словно скачок от ничего ко всему в ноль секунд. Но я не об этом говорю. Во-первых, в моей жизни далеко не преобладает охота за попками: я, спасибо большое, намного более изощренный и многосторонний. Я говорю о том, как трогательно это восприятие. Может быть, потому что вы беззащитны, когда вы спите? Так что, если женщина спит рядом с вами, она показывает, что она вам доверяет, и вы в ответ показываете то же самое. Вот в чем дело. По какой-то причине это все-таки удивительное открытие, что спать рядом с женщиной, даже без секса, намного более романтично и интимно, чем впопыхах трахать ее на аллее за парковкой у паба. Вместе в кровати можно ощутить вдохновляющую близость, которая вне секса. Но я не хочу сказать, что мы с Джорджи не занимались сексом, когда вернулись в гостиницу – о нет! Мы трахались так, словно нас обоих только что выпустили из тюрьмы, если бы ее язык был еще чуть более быстрым, я бы, наверное, пострадал от ожогов и силы трения. Я всего лишь хочу сказать, что было великолепно: у нас была человеческая близость и при этом такой потрясающий секс. Просто совершенство. Я был более чем счастлив, когда проснулся рядом с Джорджи следующим утром. Я чувствовал себя на миллион долларов. Но взгляд в зеркало нарушил спокойствие: увидев свое отражение в ванной, я понял, что выгляжу доллара на два.

Мой правый глаз заплыл кровью и был окружен радужной припухлостью с кровоподтеками, выглядело это настолько соблазнительно, что даже я, зная, что мне будет больно, все-таки решился ткнуть пальцем для проверки. Не очень-то привлекательно. Совсем не привлекательно. Я надел вчерашние трусы, зажег выкуренную на треть сигарету, которую нашел в пепельнице, и уставился в зеркало, размышляя, как я могу улучшить свой внешний вид. Зевая, в ванну вошла Джордж, закутанная в плед. Ее волосы, и так выглядящие дикими при любых обстоятельствах, теперь напоминали ужасающую бурю с востока. В середине были извивающиеся потоки, двигающиеся в неизвестном направлении, неугомонные узлы и что-то напоминающее облака горящего клубящегося газа, изгибающиеся на фоне черного солнца. Такие волосы заставляют тебя сразу же хотеть их владелицу, и если она входит в ванную утром, просто необходимо неистово оттрахать ее, пока она, наклонившись, опирается на раковину, а ее стоны перемешиваются с хриплыми выкриками из-за захватывающих обоих толчков. Я думал о том, как бы лучше сформулировать это предложение, но Джорджи заговорила сама, и первое, что она сказала, было: «У-у-у-у…» Она посмотрела на мой глаз и вздрогнула от сострадания и боли. Она подошла ближе и дотронулась до него пальцем.

– Больно?

Я втянул воздух сквозь зубы, почувствовав обжигающую боль, и попятился.

– Нет! Все в порядке. Выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Она попробовала дотронуться еще раз, я отпрянул чуть дальше.

– Наверное, я могу немного скрыть кровоподтек, у меня есть тональный крем в сумочке, – предложила она.

– Это неважно. У меня же нет сегодня фото-сессии или чего-нибудь в этом роде.

– А что ты скажешь людям?

Под людьми, как мы оба понимали, подразумевалась Сара.

– Ну, не знаю… Наверное, скажу, что меня избили. Можно не врать о том, о чем врать не обязательно, верно? Вполне возможно, что меня ударили по лицу и тебя при этом не было, можешь спросить кого хочешь.

– Верно, – кивнула Джорджи. – Ну, я пойду в душ… – Она сняла плед и выкинула его из ванной. Господи, какая она красавица. И не просто красавица, но еще и голая. Она наклонилась, чтобы включить душ, а я подошел к ней сзади и поцеловал в шею.

– О, Том… не надо, – сказал она, хихикая, – я только что из постели, от меня пахнет.

– Мне неважно, как от тебя пахнет, – прошептал я и медленно провел языком по ее позвоночнику. Я остановился на середине спины и снова выпрямился. – Я имел в виду, что от тебя вовсе не пахнет, понятно?

– Да, так и я подумала. Но спасибо, что ты все-таки произнес это вслух.

Я дотрагивался губами до ее плеч.

– Ты… совсем… не пахнешь.

– Ммм… как же девушкам нравится, когда им такое говорят, знаешь…

Джоржди вытянула руки за спину и дотронулась до меня.

VI

Знаете, о чем я тут подумал? Когда у Тома были разборки с этим недоноском у бара? Ну, мне нужно снова прояснить ситуацию и рассказать вам, что я обошел кое-какие вопросы, с точки зрения психологии. Понимаете, я забыл отделить друг от друга сигналы любви и сигналы страха. Я просто подумал, что это будет ясно само по себе. А потом я вдруг узнаю, что ученые провели эксперимент и выяснили, что из-за облака гормонов люди, испытывающие страх на первом свидании, часто неверно принимают его за любовь. Смутился ли я, когда услышал это? Словами не передать.

Такая вот мысль пришла мне в голову. Но это к слову.

Но есть еще кое-что. Думаю, мне стоит упомянуть об этом раньше, когда я вылил на вас все эти научные штуковины с их названиями. Но, знаете, просто я не решился, понимаете? И одна из причин тому – слово это не так уж легко выговорить, уж поверьте мне. Вот оно… фенилетиламин. Ну что я вам говорил, а? Даже ваши ученые сократили название до ФЕА, чтобы самим не запинаться каждый раз, когда им нужно произносить название, и не выставлять себя на посмешище во время, скажем, семинара. Но должен признаться, чтоменя остановила не только длина слова. Дело в том, что я чувствую себя чуть виноватым. ФЕА – это грязная штука. Конечно, как я уже говорил, я беспокоился, что вы не будете объединяться в пары и что дело прогорит из-за этого, а ФЕА… Хорошо, я просто скажу все открытым текстом: ФЕА начинает работать, когда вас кто-нибудь привлекает, и вот что он делает – он заставляет вас не замечать чужие недостатки. ФЕА, короче, как розовые очки. Ужасно, да? Только потом… прости-прощай, любимая! Хорошо. Сроки бывают разными, могут пройти годы, но через какое-то время… ФЕА перестает действовать.

Да, это уже проверено.

Я не уверен, что решился бы сказать вам об этом, если бы ваши ученые сами не обнародовали эти улики. Грязный трюк, как я уже говорил. Но еще хуже – нечестное дельце.

Давайте остановимся на моих долгах вам.

Глава 10

Я заплатил за вторую ночь, чтобы нам не пришлось освобождать номер в одиннадцать утра и мы могли спокойно отдохнуть вместе в гостиничном номере. Чуть позже я вышел на улицу и вернулся с парой чистых трусов, парой зубных щеток, большой упаковкой пончиков, чипсов и еще сигарет. Жареная пища, сигареты и Джордж: если я и желал чего-либо еще, так только еще несколько рук и дополнительный рот. Днем, когда мы наконец-то начали собираться, чтобы отправиться в Эдинбург, я ощутил грусть, которая бывает, когда вы пакуете вещи в последний день прекрасного отпуска. Я обнаружил, что запоминаю вещи вокруг: вид из окна, занавеска в душе, гостиничный чайник, просто пытаясь зафиксировать их и спрятать под стеклянным колпаком памяти. Джорджи и я теперь говорили меньше и не упускали возможности обменяться печальными улыбками. Когда мы сели в поезд на Эдинбург, мы держались за руки под сиденьем. Словно наши души сплелись в одну и болели оттого, что не могут раствориться друг в друге полностью.

Я вздохнул с расслабленной радостью в голосе и захлопнул задвижку.

– А ты до этого когда-нибудь трахалась в туалете поезда? – спросил я.

Джорджи внесла предложение, игриво прошептав его мне на ухо, и я был всем сердцем за то, чтобы попробовать – было бы не по-джентльменски поступить иначе. Но меня беспокоило, что не будет той магии: обычно вы находитесь в туалете в поезде ровно столько, сколько вы можете задерживать дыхание, верно? Все искусство, музыка и литература, произведенные гуманитарным знанием за все века, с трудом перевешивают один взгляд на туалет в поезде. Если вы выходите из туалета и за вами входит другой человек, то всегда хочется впасть в безумие, приходится бороться с диким желанием схватить его за плечо и выкрикнуть: «Видите вот это? Это не я сделал, понятно?» Но когда мы проникли в этот туалет, он оказался тем единственным туалетом в поезде во всем Соединенном Королевстве, который не вонял, как открытая жарким летом сточная труба, не было в нем и жутких мерзостей, размазанных по всем поверхностям. Так что я воспринял это как очередной знак того, что Джорджи и меня несет чудотворное окутывающее течение Судьбы.

– Нет, никогда, – ответила Джорджи. – А ты?

– Никогда.

– О, – проворковала она, – первый раз в первый класс.

Но у меня была тревога по поводу позы. Дело в том, что за последние двадцать четыре часа я занимался сексом огромное количество раз. И честно говоря, у меня возникли легкие болезненные ощущения, но еще более важным было то… Послушайте, давайте говорить начистоту: ничто не бездонно, верно? В смысле, можно перезарядиться, но на это уходит время. Я не был так уверен, что у меня хоть что-то осталось. А что происходит, когда у вас ничего не осталось? Я не имел ни малейшего представления. Может, такое же ощущение, как когда у вас сухой кашель? Вы кончаете, но из вас выходит лишь воздух? «Паф-ф-ф-ф»… Заметит ли Джордж? Я бы, конечно, мог сфальсифицировать оргазм (несмотря на то что женщины думают, что это секретное оружие принадлежит исключительно им, все мужчины делали это хоть раз в жизни), но не думаю, что у меня бы вышло очень убедительно. Мне было бы слишком неловко перед Джордж. Это бы выглядело, словно я считываю оргазм с бегущей на экране строки. С другой стороны, если я все-таки собирался представить товар, соответствующий спросу, не повлияет ли это на мою физиологию? Ведь если часто мыть волосы, то кожа головы становится жирной. Ожидает ли теперь мое тело, что каждый день будущей жизни будет столь же насыщенным? Представляю, какое перепроизводство меня ждет… Я представил телевизионный экран с выпуском новостей, где сообщается, что, когда я ходил по магазинам, мои гениталии взорвались и разрушили два квартала.

Хорошо! Возможно, я мыслил слишком пессимистично или слишком оптимистично, но я все равно был обеспокоен.

Джорджи сняла трусики и подняла юбку на бедра. Я принял внезапное решение просто заняться с ней сексом и надеяться, что все, что ни делается, – все к лучшему. Иногда стоит просто следовать своим инстинктам, верно ведь?

Мы натыкались на все подряд. Тот, кто оборудовал туалеты в поездах, явно не думал о том, как в них можно потрахаться. С каждым движением одна из частей моего тела ударялась о нечто твердое – прямо позади меня, ровно на уровне задницы, была острая металлическая труба с горячей водой, и я боялся ее больше смерти.

– Так – ты – никогда – не делал – такого – с Сарой? – спросила Джордж, делая паузы между словами, ударяясь затылком об стенку. Я на секунду утратил равновесие и завалился набок, случайно нажав на кнопку слива унитаза. Отверстие в унитазе открылось, и были видны рельсы, бегущие всего в нескольких сантиметрах под нами, помещение наполнилось шумящим: «У-у-у-ш-ш-ш», пока я не оторвал свое тело от нажатой кнопки.

– Сара! – я то ли засмеялся, то ли прокричал, когда ко мне вернулось дыхание. – Нет! Но забудь о Саре. Когда я с тобой, Джордж, я могу думать только о тебе. Я не думаю сейчас о том, как не трахаю Сару, я думаю о том, как я трахаю тебя.

– Тогда трахай меня сильнее.

– Трахать тебя?

– Да, трахни меня.

Вы никогда не замечали, что женщины чаще всего говорят: «Трахни меня», когда ты именно это и делаешь? Они не просят тебя трахнуть их, например, на вечеринке, просто так, когда ты так сильно этого желаешь, но когда ты их действительно трахаешь на всех скоростях, они делают вид, что они и не заметили, что процесс уже пошел. Быть мужчиной – сплошное унижение, правда-правда.

Мы до упора выполнили поставленную задачу, и после некоторого времени Джорджи кончила, приятно постанывая. Что впечатляет еще больше, я тоже кончил. Я и не думал, что у меня есть на то ресурсы, причем в буквальном смысле.

Выдохшиеся, мы начали медленно натягивать и застегивать одежду: счастливые, удовлетворенные и, честно говоря, не на шутку гордые собой.

– Было хорошо, – просияла Джордж.

– Да… так и должно было быть, хотя – сколько это может еще продолжаться? Когда я смогу тебя снова увидеть?

– Хмм… не знаю. Когда тебе удобно? Когда ты снова можешь сбежать от Сары?

– О господи, я могу сбежать от Сары в любой момент. Ты просто скажи, когда ты свободна в следующий раз, как можно скорее, и я конечно же буду тут как тут.

– Ну, мне нужно съездить… Что это было?

– О чем ты?

– Ш-ш-ш… – она прислушалась. – Писк. У тебя только что что-то пропищало.

– У меня пропищало? Что ты имеешь в виду? – засмеялся я. – Я не… – я разом прекратил смеяться. С диким рвением я схватился за чехол с моим мобильным и вытащил его рывком. Он как раз звонил кому-то. Я настроил его так, что, когда он работал, он периодически подавал сигнал и показывал, сколько минут я проговорил за последний звонок. Он был включен, он звонил, и на экране была надпись «Сара». В качестве эксперимента я поднес его к уху, так можно слушать, как тикает бомба. На другом конце не было звука, но звонок был сделан.

Я ударил пальцем по кнопке, чтобы повесить трубку, и посмотрел на часы.

– Что там? – спросила Джорджи нетерпеливо.

– Сара.

– Сара была у телефона? – выдохнула она. – Что? Она тебе звонила или…

– Нет-нет, я ей звонил…

– Как это? Быстрый набор?

– Наверное. Или голосовой набор: я запрограммировал телефон так, что он звонит некоторым людям, если назвать их имя. Нужно нажать всего одну кнопку. Если она была случайно нажата, пока мы… сама понимаешь и потом один из нас назвал ее имя достаточно громко, чтобы телефон воспринял это как команду, то ее номер был набран автоматически.

– Господи.

– Чертовы телефоны, – сплюнул я. – Чертовы идиотские мать твою мобильные блин телефоны.

– Значит, Сара слышала…

– Нет, звонок был на ее мобильный. А она всегда выключает его, когда на работе.

– Фу-у-у, – Джорджи откинулась назад, с облегчением облокотившись о стену.

– Никакое не «фу-у-у», черт возьми. Звонок просто перевелся на ящик голосовой почты. Сразу после работы она включит телефон, а там написано «новое сообщение», и в качестве угощения ей предложат запись нашего траха.

– А она будет знать, что это мы? Разве мы что-нибудь говорили?

– Я не помню. Но она знает, что это с моего телефона, и я уверен, она поймет, что это трах. Знаешь, трах легко различить, как думаешь?

– Да… к тому же, мне кажется, мы все-таки что-то говорили.

– Да… мне кажется, говорили… – Меня прошиб холодный пот. Мои конечности заныли, и тысячи мыслей зароились в голове. Я не мог задержаться ни на одной из них, потому что до того, как я мог довести одну до логического конца, другая, еще ужаснее, уже занимала ее место.

Джорджи кусала губу.

– Когда Сара заканчивает работу? – спросила она.

– В половине шестого. У нас есть… – я снова глянул на часы… – сорок девять минут до того, как она включит телефон.

VII

Итак, сейчас я хотел бы поведать вам… Что? Нет, послушайте, тут не имеют значения детали: Том, Джорджи и Сара, сколько раз мне напоминать вам об этом? Они всего лишь слепок с общего фона, верно? Сара – просто женщина, жившая в Шотландии в наше время: не так важно, услышит она запись на мобильном телефоне или нет. Нет, я бы хотел вам рассказать вот что… Что? Эй, не надо на меня так смотреть… Что? А, ну… хорошо, хорошо, тогда я вернусь чуть позже. Эпохальные картины кажутся вам менее интересными, люди, верно я говорю?

Глава 11

– Когда мы будем в Эдинбурге? – спросила Джордж.

– По расписанию поезд приходит в 16.52, но он опоздает.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что это чертов поезд, – ответил я. По выражению лица Джорджи было понятно, что можно было бы сказать это и с меньшим раздражением. – Извини… Извини меня. Просто я… – Я поцеловал ее в щеку и обнял. Я обнял Джорджи очень крепко. Как будто, если бы я прижимал ее к себе так сильно и мы были совсем близко друг к другу, я был бы спасен. Мы оказались бы друг в друге: наше единство стало бы неразрушимо и существовало бы параллельно всему миру. Изолированное. Защищенное.

– Я не могу дышать, – сказала Джорджи.

– Я знаю, – отметил я, – я тоже. Весь словно сжатый кулак…

– Нет, я не могу дышать – ты душишь меня.

– А, понятно… – Я отпустил ее и отступил назад на полшага. – Извини.

– А что, если поезд придет вовремя? Ты сможешь добраться до ее магазина до того, как Сара закончит работу?

– Ну… я не знаю. Да. От станции пешком тридцать восемь минут. А если бы я поймал такси, у меня была бы в запасе куча времени… но видишь ли, все зависит от поезда, да и смогу ли я поймать такси в это время дня, во время фестиваля?

– Тогда все будет в порядке.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что лучше всего думать именно так. Позитивная визуализация, как говорят терапевты. Ну, или это скорее имеет отношение к личным отношениям…

– Может быть, позвонить твоему терапевту и узнать, какая визуализация работает в поездах?

– Эта как раз и сработает. Она едина, так сказать. Наша личная энергия влияет на внешний мир. Если ты веришь, что все будет в порядке, то все будет в порядке.

– Сомневаюсь.

– Будет… а даже если и нет, ты все равно будешь лучше себя чувствовать, по крайней мере, внутренне.

– Я думаю, что нужно всегда настраиваться на самое худшее. Потому что именно оно и случится, хотя бы будешь готов к тому, что так оно и будет.

– Слишком негативное мышление, Том.

– Просто реалистичное.

– Хм-м… Может, выйдем из туалета?

– Подожди.

– Что?

– Подожди секунду. Это серьезный шаг для меня.

– Что?

– Выход наружу. За дверью нас ждет реальный мир. Психологически выход из этого туалета – серьезный шаг.

– Хорошо.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Готов? – спросила Джордж.

– Я… нет, еще секунду. – Я снова вдохнул и медленно выдохнул. – Хорошо, давай попробуем.

Мы вернулись на свои места, и начался истинный ад. Я посмотрел на часы – 16.43. У меня оставалось сорок шесть минут, чтобы добраться до Сары. Каждые двадцать секунд я гипнотизировал часы и извергал ругательства. Меня поглотило чувство полной беспомощности, словно я ехал в «тюремной клетке». Я стучал костяшками по столику, просто чтобы занять себя любой физической деятельностью, найти какой-то выход. Сорок две минуты. Господи, время струилось медленно, словно кровь из порезанной артерии. Я расплющил лицо по оконному стеклу, стараясь разглядеть, не приближается ли вокзал? Нет, конечно, нет. Я пытался выявить хоть какие-то признаки, которые подсказали бы мне, что мы совсем близко к «близко». Я искал именно надежду. Но видел только железнодорожные шпалы. Затем мое отчаяние перескочило в новую стадию – осталось тридцать восемь минут: уже пора быть на вокзале. Если до этого мы отчаянно молились о том, чтобы поезд поторопился, дав мне как можно больше времени, то теперь я констатировал, как на глазах с каждой секундой угасают шансы осуществить задуманное. Каждое тиканье часов ножом распарывало мне грудь. Тридцать семь минут. О боже!

Потом просвет: вокзальный гудок, и машинист объявил, что мы подъезжаем к Эдинбургу. Я вскочил на ноги и заорал в ближайший громкоговоритель:

– Как раз вовремя, сволочь!

Учитывая, что дело было в Великобритании и в поезде, все пассажиры сделали вид, что ничего не слышали.

Я ринулся к двери. За мной следовала весьма озабоченная Джордж. Ну, честно говоря, она могла бы кричать как свинья резаная, и все равно выглядела бы сдержанно в сравнении со мной. Дымящийся от нетерпения, я кипел в ожидании у двери, но прошло еще около минуты до того, как мы въехали в Эдинбург. А потом последовало объявление: «Двери останутся закрытыми, пока поезд полностью не остановится», если я когда-нибудь узнаю, какой урод из комитета по безопасности на железнодорожном транспорте придумал это правило, я врежу этой твари по полной программе.

Наконец-то поезд остановился, и я вылетел на платформу. Я помчался к остановке такси, глядя на часы: тридцать четыре минуты. Люди! У меня на пути! Пошли вы на…

Такси нет!!! Вы можете в это поверить?! Эдинбург, столица Шотландии, мать твою, и нет ни одного хренова такси?! Зачем иметь парламент в городе, где не могут даже разобраться с такси, мать вашу?! А?!

Я повернулся к Джорджи и указал на площадку без единой машины. Я скрючил пальцы и потряс ими. «Че-е-е-е-рт!» – просипел я. Все в этом мире против меня! Все. Пластиковая упаковка от чипсов, летящая на ветру вдоль тротуара, эта дорога, этот вокзал, Эдинбург, Великобритания, Земля, все дрянная вселенная, все было создано исключительно для того, чтобы отыметь меня.

– Такси может подойти в любую секунду, – сказала Джордж.

– Да. Или не прийти в ближайшие десять минут, и смотри… – я указал на дорогу. – Транспорт просто застыл там, никто никуда не двигается. Даже если бы такси подъехало прямо сейчас, я никогда не доберусь вовремя на другой конец города.

Джорджи отчаянно грызла ноготь, засунув его между зубов. Она взглянула на дорогу, потом назад на платформу… и убежала.

Я не почувствовал ни малейшей горечи, когда она проскочила мимо меня. То есть, я не мог не понимать, почему она так поступила. Она промчалась мимо со свистом, и я подумал: «Да, вполне справедливо».

Я посмотрел через плечо, как Джорджи уносится вдаль: господи, как она быстро бегает! Я вспомнил тот первый раз, когда только познакомился с ней: в первый же день она с ее запрограммированными на фитнес ножками заставила поработать мои ноги, которые всего-то иногда спускались по ступенькам, чтобы выглядеть по-мужски, тогда от полного распада меня спасло исключительно сильное желание получить деньги за книгу. Сейчас у меня не было сил бежать за Джорджи, не было воли делать хоть что-либо. Я наблюдал, как она спринтирует прочь, так же как люди, имевшие опыт выхода из тела, по их рассказам, без интереса наблюдают, как врачи стараются вернуть их к жизни.

Но потом она остановилась. То есть она бежала не просто так, но целенаправленно к конкретному человеку. Он явно тоже недавно сошел с поезда и, что неудивительно, толкал впереди велосипед (Эдинбург привлекателен для таких персонажей). Джорджи что-то тараторила ему на ухо, активно жестикулируя. Он искал… честно говоря, он искал ближайший выход. Я подбежал к ним.

– Пожалуйста! Честно, – говорила Джордж, и слова вылетали у нее изо рта паническими толчками. – В два раза больше, чем вы за него заплатили. В городе есть магазин велосипедов. Вы можете купить себе новый велосипед прямо сейчас, и у вас еще останутся деньги.

– Ну… хмм… – ответил мужчина, ища глазами вокзального служащего, который помог бы ему.

Я посмотрел на часы. Тридцать одна минута.

– Послушайте, – начал я.

– Вы двое вместе работаете? – перебил мужчина, нервничая: Фраза «Вместе работаете» прекрасно обозначила его понимание ситуации.

– Нет, что вы… неважно. Я тоже заплачу тебе в два раза больше того, что ты заплатил за велосипед, понятно? Что означает, что ты получишь в четыре раза больше его стоимости. Давай мне велосипед, я оставлю тебе свою карточку, банк за углом, и вы оба сможете…

– Так… – кивнул мужчина, – у вас нет наличных? Вы хотите, чтобы я отдал вам велосипед и потом, когда вы уедете…

– Ну, конечно, у меня нет наличных. Я не ношу с собой такие деньги наличными. Кто же так делает? Вот вы носите?

– Я… нет: у меня нет ни копейки вообще. Нисколько, – голос его слегка дрожал.

– Это срочно, – умоляла его Джорджи. – Просто поверьте нам.

– Простите… – Незнакомец начал сдвигаться в сторону. – Я…

Джорджи преградила ему дорогу. Она сняла шляпу и солнечные очки – аккуратно, чтобы перемена не была столь разительной, включила шотландский акцент и сменила тембр голоса, приблизив ее к тому, как она говорит в «Устье».

Мужчина остолбенел, словно наткнулся на невидимый столб. В то же время он изменился чисто физически: его поза стала мягче, твердость испарилась, плечи расслабились, а пораженные глаза и широкая улыбка смыли страх и напряжение с его лица.

– Привет, – сказал он, указывая на нее. – Вы прямо из телика, да?

Джорджи потупила взгляд и скромно пожала плечами, соглашаясь, что было довольно сложным трюком, когда вы практически меняетесь на чьих-то глазах и потом: «Та-ра! Вот и я!», но ей удалось это.

– Да, – сказал я. Я сделал шаг вперед и положил руку мужчине на плечо. Я огляделся вокруг с преувеличенной секретностью и заговорил заговорщическим шепотом: «Джорджина Най остановилась в Эдинбурге, а я ее личный ассистент. Для меня жизненно важно встретиться по делам кое с кем, и встреча эта должна состояться через… Господи!., простите… двадцать девять минут.

– А что за дело? – спросил мужчина. Также шепотом. Также оглядываясь кругом в поисках подслушивающих.

Я уставился ему прямо в глаза и после секундной паузы ответил:

– По телевизионным делам.

Велосипедист посмотрел на меня и без слов кивнул, давая понять, что все понял.

– Хорошо, – сказал я, – если мне можно взять ваш велосипед, Джорджи пойдет с вами в банк прямо сейчас и отдаст вам деньги.

Он замахал руками и выглядел почти оскорбленным таким напором:

– О, спешить некуда. Вам не обязательно отдавать мне деньги прямо сейчас. То есть, если у вас есть дела поважнее, то сначала…

Джорджи спрятала волосы под шляпу и надела солнцезащитные очки. Она подвинула меня, чтобы оказаться ближе к мужчине, и взяла его под руку.

– Нет. Я настаиваю, чтобы мы вместе отправились в банк прямо сейчас, – сказала она, улыбаясь.

– Хорошо, – ответил мужчина, улыбаясь так активно, что глаза его превратились в крохотные щелки. Он начал снимать сумки с багажника велосипеда, что было довольно сложным делом, потому что, вместо того чтобы смотреть на крепления, он предпочитал не отрывать глаз от Джордж. – Моя сестра просто обожает вас, – сказал велосипедист, – она никогда не поверит, что вы купили мой велосипед.

Я вынул кредитную карточку из кошелька и протянул ее Джордж, но она махнула рукой.

– Я за все заплачу, Гэвин, – сказала она громко. А потом, хихикнув, добавила мужчине: – Я все равно вычту из его зарплаты.

Мужчина разразился хохотом, наверное, это было самое смешное, что он слышал в жизни.

Я придвинулся и начал помогать ему снимать тюки с велосипеда. К счастью для велосипедиста, у меня не было с собой ножа, иначе все бы они оказались на земле в три счета. Прошла вечность после того, как велосипед был наконец освобожден от хлама, и я запрыгнул на него. Я мельком глянул на часы, «тридцать семь минут», словно меня ударили по лицу. Я посмотрел на Джорджи. Она смотрела на меня, мы оба чувствовали напряжение под маской внешней любезности. Я открыл рот, чтобы сказать нечто навсегда остающееся в памяти, – я чувствовал себя Брюсом Уиллисом, – но я ничего не мог придумать, так что я просто сидел пару секунд с раззявленным ртом, а потом принялся крутить педали на полной скорости.

У меня было три врага. Первый, ясное дело, – время. Второй, что тоже вполне понятно, – расстояние: я не сомневался, что можно спокойно добраться на велосипеде до Сариной работы, но вопрос был в том, смогу ли я добраться на велосипеде до Сариной работы? Мои ноги уже начали ощущать тяжесть, а я все еще был на дороге, ведущей к зданию вокзала. И последним врагом было отчаяние, и он был невидимым и самым опасным из всех. Одна часть мозга увещевала меня, что я никогда не успею, так зачем испытывать дополнительные физические пытки? Эта часть мозга отвечала за сердце и симпатизировала моим бедным, уже изнывающим от растущего напряжения ногам и просто желала мне всего самого лучшего. Мне нравилась эта часть мозга. Ее аргументы были не только убедительными, но я чувствовал, что она меня по-настоящему любит. С другой стороны был визжащий безжалостный внутренний голос, сволочь, которая убеждала мне, что я могу успеть вовремя, если быстрее крутить педали. Я старался не слушать его. Он был напряженным, садистским и к тому же антиинтеллектуальным. Практически фашистским: мне действительно нужно было просто игнорировать его из чувства самосохранения. Но мне нужно было отложить симпатии и антипатии в сторону и просто продолжать двигаться. Просто поразительно, как иногда привлекательно отчаяние: как оно почти заставляет вас плакать, и вы сопротивляетесь из последних сил, не желая сдаваться и падать в его расслабляющие объятия.