Текст книги "Жены Натана"

– 47 —

Утром Дана должна вернуться домой вместе с Маор, и мы, естественно, ее ожидаем. Узи должен привезти ее из больницы. Рахель пришла вместе со мной, тут же Шломо и Шахар, Генри сидит в кухне и читает, Натан отдыхает в какой-то из комнат. Мне приятно, что и Рахель пришла помочь мне, снять с меня часть нагрузки. Мы хорошо подготовили все в доме, и я еще раз обошел его, проверяя все углы, как проверяют, не залежалось ли в каком-либо углу квасное накануне праздника Песах. На этот раз я не искал забытый хлеб, а лишь хотел убедиться, что все в порядке. Нельзя привозить роженицу и ребенка в дом, где не все функционирует, как надо.

Приезжает Дана. Узи первый появляется с чемоданами, Генри бежит к машине помочь. Хорошо, что никто не спрашивает меня каждую минуту, что делать. Каждый знает свои обязанности. Дана выходит из машины с Маор, закутанной в одеяльце. Я бегу будить Натана. Неприятно будет, если он пропустит эти важные минуты, да и Дана будет огорчена. Натан с трудом просыпается, но, поняв, в чем дело, вскакивает и бежит к входу, обнимает жену и ребенка. Дана задает странный вопрос, можно ли ей всех поцеловать. Не знаю, ждет ли она моей реакции, но начинает с меня, и я разрешаю поцеловать себя в лоб. Шломо и Шахар почти одновременно жмут ей руку, она притягивает их к себе, и они почти неслышно плачут. Надеюсь, что от радости, а не только от печали, ибо вспомнили мать. Более симпатичной женщины, чем Дана, они не могли ожидать в их доме.

Рахель до сих пор сидела на диване и не встала навстречу входящим. Дана подходит к ней, Рахель встает, и они обнимаются как сестры. «С сегодняшнего дня ты мой руководитель. У тебя есть и здравый ум и опыт. Я ведь еще не знаю вообще, что делать, но ты, несомненно, помнишь все, что было после рождения Ярона. Это было не так уж давно. Восемнадцать лет назад. И я уверена, что у тебя с Меиром будут еще дети. Погляди на Маор и скажи, разве тут же не хочется иметь еще детей».

Мы приготовили бланки, в которых расписано по часам все, что каждый должен делать. Ярон при помощи наиболее совершенного компьютера Натана помог четко разделить обязанности. Ночевать я остаюсь у Даны и Натана. Рахель спит дома, и Ярон находится с ней. Так и не успели мы с ним еще поговорить о его воинской службе. Девочка ведет себя спокойно. Ей вовсе не трудно поменять пеленки. С кормежкой тоже нет проблем. Только при ее купании мне нужна помощь. Жаль, что Дана не кормит ее грудью, но это, как говорится, не мое дело. Естественно, что не только я занимаюсь ею. Но вся ответственность на мне. Приготовлением еды занимается Генри, и к нему приставлена помощница.

Рахель спрашивает, когда я вернусь домой. Она должна понять, что пока во мне здесь нуждаются, я остаюсь. Тем более, что Натан даже не намекнул, чем я буду заниматься в дальнейшем. Неожиданно становится мне ясно, насколько это удачно, что никогда в фирме не было у меня постоянной должности, и я, по сути, менял их в соответствии с необходимостью. Быть может, Натан таким образом готовит меня к чему-то более важному.

Сегодня вечером все могут развлечься или отдохнуть. Натан просит Дану немного развеяться с подругами. Остаемся в доме втроем – Натан, Маор и я. Он пристает ко мне с просьбой сыграть партию в шахматы. Когда-то я неплохо играл, но теперь не хочется мне проиграть ему в несколько ходов. Тогда он предлагает заказать что-нибудь вкусненькое, или просто радоваться жизни. «С тобой я люблю разговаривать, Меир. В любом случае ты правдивее всех, кого я знаю».

Я взвешиваю про себя, как использовать нашу беседу. Рассказать ли ему, что Рахель хочет еще одного ребенка. Посоветоваться насчет будущего Ярона или попросить у него какую-либо помощь. Можно поговорить о его сыновьях или об одной из областей знаний, особенно любимых Натаном. Тем временем Маор начинает издавать звуки, и Натан подходит к ней. Возвращается с нею на руках. Тело его, как всегда, огромно и кажется более окрепшим в последнее время. Лысина одолела почти всю его голову и является постоянной темой его размышлений. Говорит, что иудаизм видится ему сейчас несколько по-иному, и, быть может, я порекомендую ему что-то важное прочесть по этому поводу. Спрашиваю, не жалеет ли он о всех годах учебы сыновей заграницей, но он говорит, что все можно легко дополнить.

Ребенок засыпает у него на плече. Впервые в жизни я вижу Натана, на теле которого спит ребенок. Вдруг я способен открыть рот и сказать Натану, что тяжко мне. «Работа у вас в доме прекрасна, но я чувствую, что нечто нехорошее случилось со мной, какой-то внутренний разлад, можно сказать». Он смотрит на меня, чуть улыбается, и как бы из улыбки возникают в уголках его глаз слезы. «Я знаю, Меир, и важно мне и Дане вам помочь. Ты действительно выглядел немного странным, но работа с ребенком принесет тебе внутреннее освобождение». Я хочу сказать ему, что не желаю ничего необычного, но голос мой пресекается.

Натан встает с места и просит меня подержать ребенка. Кладет руки мне на плечи. Говорит, что я очень ему близок. «По сути, ближе братьев, которых у меня нет». Чувствую, что он необычно взволнован, но мы должны сосредоточиться на ребенке. Но Натан продолжает: «У отца моего никогда не было такого друга, как твой отец, только ему он доверял все финансовые дела, а это для меня самое важное и решающее».

Но я хочу слышать от него нечто новое, о его здоровье, о Дане. «Ну, что ты хочешь знать о Дане, ей не хватает только птичьего молока. Хорошо ей со мной. Вижу, Меир, ты сильно изменился. Невероятно сузил свои интересы. Кроме пеленок Маор тебя сейчас ничего не интересует». – «Может быть, – отвечаю. – Но это меня успокаивает. Ну, а ты, Натан, вообще помнишь о своих сыновьях, о Рине?» – «О чем ты говоришь, – он почти сердится на меня. – Сыновья готовятся управлять фирмой. И Рину, конечно же, помню. Она была мне неплохой женой».

Натан снова спрашивает, не голоден ли я. «Но не думай, что я заставляю тебя готовить мне ужин. Это уже слишком. Во что мы тебя превратили, Меир? Дана и я начали беспокоиться». – «О чем беспокоиться?» – «Дана боится, что ты сам себе можешь навредить». – «Не преувеличивайте». – «Даже Узи спрашивает, подходит ли тебе продолжать писать эти твои отчеты?» – «Что ты имеешь в виду, Натан?» – «Все отчеты, которые ты пишешь для себя о всех нас. Мы знаем, что все тобой фиксируется. Но с твоим настроением не предпочтительней ли, чтобы кто-то другой писал вместо тебя?» – «Натан, ты просто оскорбляешь и унижаешь меня». – «Но, Меир, мы обязаны отнестись к тебе соответственно. Дана очень боится за тебя. Я слышал, что иногда ты просто теряешь буквы при написании». – «Натан, ты что, подсылал кого-то копаться в моих бумагах?» – я кричу. Давно не слышал сам таких звуков, исходящих из моего горла, и они меня пугают. «Не кричи, Меир. Нас здесь только двое, и нет причин для крика. Я заранее спланировал, чтобы мы остались вдвоем с Маор. Иногда мне кажется, что ты слишком ее любишь. Не удалось тебе с Даной, так теперь ты прилип к ее ребенку». – «Натан, слова твои от злого сердца. Если бы на тебя можно было положиться, я бы оставил ребенка на тебя и ушел бы домой». – «Хватит, довольно, Меир. Я только сказал, что иногда ты теряешь буквы или делаешь грамматические ошибки. Ты должен отдохнуть. Твои отчеты мне кажутся странными. Обо всем ты пишешь в одном стиле, в одном настроении. Нет у тебя различия между дракой и объятиями, между глупостями и серьезными, даже трудными вещами. Вероятно, мы слишком тебя измучили. Сначала твоя болезнь, затем красавица, как Дана, и ко всему этому еще и ответственность за ремонт здания. Скажи мне, куда бы ты хотел полететь. Назови какое-либо красивое место, нечто новое, Узи для тебя все приготовит». – «Может, ты оставишь меня в покое, Натан? Лучше бы уделял больше внимания сыновьям. Посмотри, как выглядит Шломо. Шахар, быть может, доволен. Но Шломо на тебя сердится». – «Ты ничего не понимаешь в моих сыновьях. С ними расчет иной. Они проходят все этапы, чтобы работать со мной. Лишь это для них важно. Ты же, Меир слабеешь с каждым днем. Но мне ты нужен для важного дела в Лондоне. Такого рода делом мы еще не занимались до сих пор».

Я почти падаю с ног от усталости. А ведь если проснется Маор, кто-то должен будет ею заняться. Еще немного, и Натан займется своими коллекциями и планами. Он может позволить себе развлекаться этим. Но я должен заботиться о ребенке. Дана полагается на меня. Они знают, что без меня весь этот дом развалится.

Дана возвращается домой в хорошем настроении. «Соскучилась по вашей компании. Как чувствовали себя двое взрослых мужчин и младенец, моя дочь?» – «Почему ты так рано вернулась, Дана?» – говорит Натан, не глядя на меня. «Что случилось, я тебе уже не нужна? И вообще вы кажетесь мне странными, особенно Меир. Намного хуже, чем ты выглядишь в середине ночи». – «Меир планировал немного отдохнуть. Поговорили немного, и пришел мой черед следить за Маор. Но если ты уже здесь, пойдем поужинаем, ты и я. Некоторые вещи я объясню Меиру в другой раз».

Ухожу в свою комнату. Слышу, как Дана и Натан радуются. Она даже может его заставить бросить свои дела и сидеть с ней в кухне, пока она готовит ужин. Несомненно, следит за тем, как она разогревает еду, по ходу дела глотая орехи и шоколад. Или только пьет. Сохраняет аппетит для особого, приготовляемого ею для него блюда, при этом планируя для них двоих отпуск. Трудно поверить, что они возьмут Маор с собой. Еще попросят меня следить за нею. В таком случае потребуется помощь Рахели. Без нее я не управлюсь.

– 49 —

Ярон приходит ко мне рано утром. Будит меня. Немного взволнован. Может, это связано с его воинской службой. Принес мне горячее питье. Кто когда-либо будил меня с такой любовью? «Отец, позвонил мне Шломо. Предлагает работать вместе». По-моему, сын мой загорелся этим делом. Вероятно, планирует, чем займется после завершения воинской службы.

«Сказал мне, – продолжает Ярон, – что могу начать частично работу по ночам. У него по этому поводу разные идеи». Я удивлен тому, насколько сын сильно взволнован. Он ведь знает, какая на мне нагрузка, и все же разбудил меня. Но я ведь всегда могу прилечь. Уверен, что предстоят мне дни, где будет много времени для сна. «И что говорит мама?» – спрашиваю. «Я пришел прямо к тебе. Всего лишь час назад Шломо позвонил мне. Говорит, что, по мнению его отца, линия должна продолжаться». – «Какая линия, Ярон?» – «Сначала дед, потом ты с Натаном, а затем Шломо и Шахар со мной». – «Речь идет о дружбе?» – «Думаю, отец, намного больше этого. Они хотят, чтобы мы работали вместе». – «Создадите новый бизнес?» – «Нет, получу высокую должность у них». – «Но у тебя же нет опыта?» – «Начну с самого простого. Продвинусь. Буду, как ты».

Плохо мне. Следовало бы мне уйти отсюда. С чего это и Ярон будет у них работать. Что вообще осталось от их бизнеса. Нет у меня понятия, что там происходит. Я ведь нынче занят одним важным делом – быть с Маор дома. Офис отошел на второй план. Пусть оставят в покое Ярона. Рахели это тоже не понравится. Буквы прыгают в моем сознании, и я воюю с ними. Натан был прав. Что-то во мне перевернулось, нет во мне нормального порядка.

Встаю с постели, умываю руки, выпиваю три стакана воды. Беру конфету, гляжу на Ярона. Он явно напуган. Выхожу из комнаты, он – за мной, окликает меня. Что он еще хочет мне сказать. Ничего спешного. Я падаю, забыл, что здесь ступени, никогда не помню, две или три. Встаю. Удар несильный. Не думаю, что Маор проснется от этого легкого шума. Когда ночью я укладывал ее спать, она вела себя спокойно, тут же уснула глубоким и по-младенчески сладким сном. Надо дать себе возможность вспомнить, где комната Натана и Даны. Обычно в эти часы они вместе. Почему мне не ясно направление, куда следует двигаться? Может, недостаточно света. Я двигаюсь по коридору. Счастье, что вышвырнули отсюда тигра. Был бы он здесь, я вообще не мог бы нормально функционировать. Даже дрессированный тигр не дал бы мне покоя. Надо успокоиться. Чего мне волноваться, Ярон здесь, со мной. Добираюсь до их комнаты. Дверь касается меня. Может, она меня ударила. Пытаюсь услышать голоса. Может, они сейчас говорят обо мне. Или о Маор. Сегодня ее надо отвезти в детскую поликлинику на обычную проверку. Нет нужды задерживаться. Почему я должен задерживаться? Ярона нет рядом. Может, решил отдохнуть по пути. Я уверен, что он может зайти в любую комнату, в какую захочет. Такой сын, как Ярон, ориентируется в любом доме. Даже в таком огромном. Я открываю дверь и вхожу. Темно здесь. Они спят в полной темноте. Как это можно? Натан тяжело дышит. Я вижу огромное, шумное тело. Может, он не принял лекарств перед сном, иногда он забывает.

Кажется, он спит в халате. Трудно увидеть. Он бос. Я люблю носки. Ношу их почти всегда. Дана спит в обнимку с подушкой. Только нечто малое от нее касается Натана. Я совсем близок и все вижу. Теперь я могу закричать и разбудить их, или даже после крика они будут продолжать спать? Не всегда от крика пробуждаются, есть сны, с которыми крики хорошо уживаются. Что им нужно от моего сына? Натан, я не хочу, чтобы мой сын работал у тебя и у твоих сыновей. Что это? Мы обслуживаем весь мир? Оставь нас в покое. Я делаю все, что необходимо, но отныне хватит. Пока я, очевидно, не кричу. Кажется, лишь шепчу. Может, они слышат. Так легче. Поймут, что я не хотел мешать им, даже не будить, только сказать несколько слов. Возникает Ярон. С шумом открывает дверь. Все, что он в последнее время делает, вызывает резкий шум. Громко чихает, громко жует. У него большое тело. Он не только выше меня, но, несомненно, сильнее. Вошел в комнату, что-то жуя. Я встревожен. Комната слишком переполнена. Что сейчас будет. Я стою у постели и гляжу на них. Ярон спрашивает меня о чем-то шепотом. Кажется, спрашивает, не сержусь ли я на Натана, или просто решил их разбудить. Дана может проснуться и даже устыдиться нашего присутствия. Что же сейчас? Обращаюсь взглядом к Ярону. Даю ему руку, ладонь в ладонь. Берем какой-то сосуд, находящийся в комнате, поднимаем высоко и вместе швыряем в стену рядом с кроватью. Сосуд разлетается вдребезги. Натан смотрит широко раскрытыми глазами, Дана что-то шепчет, быть может, со сна. «Просто что-то разбилось», – говорит Ярон и уводит меня оттуда.

– 50 —

Мы покидаем дом Натана. Ярон предлагает мне вернуться домой и отдохнуть. Думаю, он прав. Мы с Даной прошли трудный период первых недель ребенка, теперь нет мне смысла оставаться. Есть у них постоянная помощь в доме, Генри при них. А если понадобятся продукты, я могу быстро явиться к ним. Ярон звонит с улицы матери и сообщает: «Отец устал. Он сейчас придет домой отдохнуть. Тебе стоит его подождать. Он чувствует слабость. – Обращается ко мне: – Мама очень рада. Много времени я не слышал у нее такой ясный голос».

Рахель нас ждет, обнимает Ярона, целует меня в щеку. Давно мы не целовались, как муж и жена, но, может, приближаемся к этому забытому состоянию. Она собирается делать покупки, и предлагает нам составить список. «Ты, Меир, стал специалистом в этом деле не хуже меня. Нелегкая работа у Даны дала тебе хорошую подготовку в любом деле. Не верила я, что мой Меир способен отличиться в домашних делах и в смене пеленок». Ярон смотрит на меня, подозревая, что сейчас рассержусь на Рахель. Мне-то кажется, что она хочет меня похвалить. И вообще насколько она может унизить такого осторожного человека, как я, который все время заботится о других.

Ярон заказывает матери много сладостей, которые едят «в армейском карауле», я же прошу какой-нибудь сюрприз: «вспомни, что я любил когда-то». Рахель просит меня отдохнуть и говорит, что позже расскажет нам новости о Хаггае. Я уже надеялся, что мы избавились от этого странного человека, от его разорительных идей. Ярон вмешивается в беседу и говорит, что вовсе не стосковался по «интересным» походам Хаггая. Я получаю удовольствие от слов Ярона, но, к удивлению моему, Рахель на его слова не реагирует. До ее выхода из дома есть у меня возможность вглядеться в нее более детально. Думаю, женственность в ней явно уменьшилась. Не ясно мне, речь ли идет о ее груди или всем теле.

Хорошо растянуться на собственной своей постели. В ней ведь и длинным ногам моим есть отдых. Изменила, что ли, Рахель обстановку в нашей комнате? Кажется, лишь поменяла фотографии на стенах. Неожиданно на многих снимках в рамочках появился почти младенцем Ярон. Лишь рядом с зеркалом осталась фотография с нашей свадьбы, но и ей она сменила рамку. Я пытаюсь вспомнить, какие снимки висели раньше. Трудно прийти к определенным выводам, но я и не стараюсь напрягаться, можно вернуться к этому попозже. Не все вопросы, которые мой мозг посылает мне, я обязан тотчас же решить.

Я вернулся домой. Отдыхаю в одиночку. В последнее время я различаю запахи, которые должны лишь возникнуть. Запахи, идущие от Рахель, различимы мной, хотя ее нет в доме. Сейчас следует постараться вздремнуть. Пришло время дать отдых голове и даже всему телу.

Вероятнее всего, я задремал. Ярон заглядывает время от времени, любит присматривать за мной. Трудно поверить в то, что он по-настоящему беспокоится обо мне, просто ему приятно поглядывать на своего отца. Я тоже любил в молодости поглядывать на отца в постели. Пробуждаюсь с чувством голода. Рахель говорит, что они тоже голодны, но ждали, пока я проснусь, чтобы всем вместе сесть за стол, который не очень чист. Рахель никогда не доводит дело до конца. Надо посоветоваться с Даной. Может, Рахель научится у нее порядку. Теперь она готовит мне яичницу с ломтиками сыра. Кажется, мне эта еда когда-то нравилась. «Есть еще маслины», – подает мне их Ярон. Я надеюсь, им понятно, что здоровье мое значительно улучшилось, и нечего обо мне до такой степени беспокоиться.

«Хаггай хочет нас посетить сегодня вечером, – говорит Рахель. – По его словам, он весьма нуждается в нас, и все это согласовано с Натаном». Ярон говорит, что Хаггай даже написал нам письмо, и он может его сейчас принести, если я хочу. «Оно на тумбочке у мамы». В данный момент я не хочу показывать заинтересованность этим письмом, да и Рахель, кажется, не очень довольна инициативой Ярона.

Звонит Натан. Рахель говорит, что я отдыхаю, но он требует, чтобы она дала мне трубку. «Куда ты исчез?» – «Мне кажется, – отвечаю, – что я сделал для вас все, что мог, даже больше этого». Натан говорит, что если будет во мне необходимость, мне сообщат. «Но сейчас постарайся сосредоточиться в течение нескольких дней на проекте Хаггая. Я даю тебе возможность организовать нечто общественное, быть может, даже политическое. Главное, чтобы это не помешало моим планам в Лондоне. Помоги Хаггаю во всем что он просит, естественно, в твое свободное время, оно-то, по сути, у тебя всегда такое, и продолжай читать рекомендованные мной книги по истории». Решаю не выражать ему свою обиду. Только с горечью спрашиваю, есть ли у него новые планы и в отношении Ярона, и он с полной серьезностью (так мне кажется) говорит, что есть.

Ладно, не возражаю: пусть Хаггай приходит. Он как-то даже немного развлекает меня. Несомненно, будет удивлен, застав нас втроем с Яроном, который вырос и окреп. Я все еще голоден. Рахель говорит, что рада этому, и приносит мне большой бутерброд. Никогда не ел такую порцию хлеба. Быть может, это не очень подходит ко времени прихода Хаггая, но пусть это будет определенной слабостью с моей стороны. Я по-настоящему голоден. Тут Ярон приносит книгу Священного Писания, чтобы мы продолжили изучение Книги пророка Самуила. Предлагаю ему, чтобы мы, а не только Натан, составили список интересных тем. Например, список имен и кличек некоторых героев Священного Писания, их смысл и происхождение – «Мордехай-иудей», «Натан-пророк», «Раб Мой Моисей», «Любящий меня Авраам». Предлагаю Ярону составить таблицу, в которой будут колонки имен, кличек, объяснений. Когда у героя есть кличка, уже нельзя к нему обращаться по-иному. Рахель тоже вносит свой вклад в список – «Иосиф-праведник». Натан ждет моей реакции, но я продолжаю есть бутерброд и записывать имена и клички.

Хаггай поднимается по лестничному пролету. Узнаю его шаги. Знаю, что при виде его покраснею, как бывает, когда встречаешь врача после того, как выздоровел от тяжелой болезни. Может, пойду в свою комнату, но Ярон хватает меня за руку, задерживая. Хаггай сам открывает дверь. Удивляюсь, что Рахель ее не закрыла.

Он входит, смотрит на меня, приближается к Ярону. Ярон, к сожалению, встает ему навстречу. Хаггай изучает его лицо и фигуру. Что он хочет от моего сына? Затем обращается к Рахели. Понятно, что он пришел, чтобы поговорить с ней, и удивлен моему присутствию. Что он себе думает. Что я никогда не вернусь домой? Полагал, что я всегда буду вне этого места. Нет, нет, я сейчас у себя домой с моей женой, и не соглашусь, чтобы он сердил меня. Не может такого быть, чтобы чужой человек вошел ко мне в дом и взирал на меня странным взглядом, не говоря ни слова.

Хаггай садится, но тут же встает, чтобы пожать мне руку. Вероятно, понял, что ко мне надо относиться с должным уважением. «Хорошо, что и ты здесь, Меир». Ярон отвечает вместо меня: «Оставь в покое отца. Не будем иметь с тобой никаких дел, если отец не согласится. Ну, а что с тобой? Решил проблему больших долгов, в которые ты ввел Натана?» – «Можешь успокоиться, Ярон. В отношении долгов Натан решил помочь, и эту проблему мы одолеем. Не забывай, что всю деятельность в Галилее я инициировал в пользу Натана, как специалист». – «А я по наивности своей думала, что это просто экскурсия», – говорит Рахель. «Не более, чем просто шагать по нашей земле», – добавляю, явно довольный собой. «Еще немного, и я начну думать, что нахожусь в кружке по изучению природы», – пошучивает Хаггай. Только сейчас я вижу изменения в его одежде, которая достаточно элегантна по сравнению с тем, что он носил раньше. Одет он в костюм, без галстука, и сверкающие чистотой черные туфли.

«Я вижу, сегодня здесь будет трудно шутить, – продолжает Хаггай. – Хотел немного разыграть Рахель, спросить, подходят ли в ее случае понятия «муж» и «жена», доказать, что она больше похожа на меня, чем ей кажется. Но я опускаю все это, ибо нашел дружную семью. Выпьем что-нибудь, и я сообщу вам, зачем пришел». Все это он говорит, смеясь.

Я потрясен, но предпочитаю сидеть и помалкивать. Рахель приносит легкую закуску. Хаггай с удовольствием пьет и почти набрасывается на еду. Предлагает мне присоединиться, сам не переставая глотать. Пытается заставить есть хотя бы Ярона, чтобы «тело парня продолжало крепнуть». Но Ярон встает, потягивается и говорит, что нет у него аппетита, да и желания.

«А теперь к делу, – говорит Хаггай. – Запомните это слово – “дело” – это решающее для нас понятие. Идея моя и Натана – создание новой партии. Мы хотим влиять на всех, почему же нам ограничиваться лишь местными и частичными успехами. Пришло время, чтобы дела Натана с моей помощью превратились в центр деятельности всей страны». – «Что говорит Натан по этому поводу?» – спрашиваю. «Он сейчас занят разными семейными делами. Кажется, у него напряженность с сыновьями в отношении годовщины смерти Рины». – «До сегодняшнего утра я жил у них и не чувствовал никакой напряженности, связанной с тем, что ты упоминаешь». – «Но напряженность чувствуется, и в телефонных разговорах с Шахаром, и при встречах в офисе с Шломо. Они ожидали, что отец построит нечто впечатляющее в память о матери, даже новое здание. Натан же говорит, что у фирмы сейчас нет таких возможностей, а надо сосредоточиться на том, что действительно необходимо. Детей это сильно задело, и Шломо даже кричал: “Для твоих разрисованных зеркал деньги есть, а для моей мамы нет”. Все это я слышал собственными ушами, ибо был в это время в офисе». – «Ну, а что с Даной?» – «Даны там не было. Думаю, Натан не разрешает ей вмешиваться». – «Только бы не кричал рядом с Маор. Этот ребенок должен расти в тишине и покое», – говорю, сердясь на весь рассказ Хаггая.

«Давайте вернемся к нашим баранам, – говорит Рахель спокойным голосом. – Слишком много людей заботятся о Маор, кто-то здесь должен заботиться и о нас». – «Вижу, что Рахель, наконец, становится крепка духом», – говорит Хаггай, и я снова ощущаю внутреннее напряжение. Рахель же светится от удовольствия. Она полна энергии, потирает руки и старается подлить масла в огонь.

Хаггай просит нас перейти к обеденному столу. Только пришел, а уже решает, где нам в собственном доме сидеть. Расстилает на столе карту страны, отмечает ручкой место, где мы находимся, мельком вспоминает нашу экскурсию в Галилею, затем разъясняет, как будет создана новая партия. Она полагает, что следует базироваться на поселках средней величины, «не больших, но и не совсем малых». Хаггай достает тетрадь с наклейками и лозунгами, говорит, что бюджет уже достаточно продвинут финансовым директором Натана. Ярон вдохновляется, приносит несколько книг из своей комнаты, пытается доказать, что есть у него патент, как быстро рассчитывать население и расстояния. Рахель торопится принести еще еду. Все здесь вдруг испытывают голод. Ярон потрясает меня своими выкладками, жаль, что нет здесь Натана, вот бы удивился.

Кто-то с улицы громко зовет Хаггая. Он испуганно выбегает и спустя несколько минут возвращается с конвертом. Осторожно его открывает, извлекает отпечатанный лист. «Все в порядке, мы – в деле, – кричит он, и я пугаюсь. – Натан здесь подтверждает мне, что его фирма берет на себя избирательную кампанию. Может, сама фирма превратится в партию. По его мнению, уже можно создать избирательный штаб и победить».

Теперь мне вовсе не понятно, что ожидают от меня. Можно предположить, что я должен как-то влиться в партию, даже в ее центр. Из объяснений Хаггая Рахели и Ярону я понимаю, что Хаггай уже выработал широкомасштабный проект, охватывающий всю страну: разные населенные пункты обменяются между собой жителями, каждодневная гимнастика обязательна, движение транспорта будет ограничено. Я начинаю бояться. Но Ярон слушает с все более возрастающим интересом, просит у Хаггая еще объяснения, даже звонит нескольким своим друзьям, ожидающим, как и он, ухода в армию. Не удивлюсь, если они решат организовать отделение партии в нашем доме.