Текст книги "Жены Натана"

– 51 —

Ухожу рано спать. После напряженного периода возни с ребенком следует и вправду отдохнуть. Может, завтра пойду проведать малышку. Рахель, Хаггай и Ярон продолжает вести разговор, кажется мне, шепчутся. Стараются меня не разбудить. Наконец засыпаю, и снится мне разговор с Даной. Она советуется со мной, какую новую одежку купить Маор. Не понимаю, зачем ребенку нужно покупать новую одежду, и если да, какое имеет значение тот или этот магазин. Я сержусь, Дана улыбается мне.

Во втором часу ночи просыпаюсь. Какой-то здесь незнакомый запах. По каким-то отголоскам представляется, что Хаггай совсем недавно покинул дом. Интересно, Ярон тоже не спит и погружен в эти дела. Рахель приближается. Может, от нее этот приятный запах. Сидит около меня. Когда в последний раз она сидела с моей стороны кровати? Может, она хочет сменить одежду, и здесь ей удобней. Вот, даже гладит мою руку. «Давай, Меир, будем друг к другу близко-близко». Я не отвечаю, но и она не встает. Целует меня в лоб, может, намеревается в нос или в рот. Теперь рука ее на моей спине. Встает и запирает дверь.

Ложится со своей стороны, прижимается ко мне. Нет сомнения, что лежим в обнимку, и от нее идет приятный запах. Проводит своей головой по моему лицу. Кажется, даже сняла с себя все. Это ведь моя жена. И вот явилась ко мне. Могла сидеть и работать с Хаггаем всю ночь. Могла заснуть на расстоянии от меня. Но она пришла сюда, взяла мою руку, пригладить мои мысли. Не знал, что и Рахель может выглядеть красивой. Почему она не всегда следит за собой? Почему она выглядит красивой только сейчас? Должна привлекать к себе в любые обычные часы, чтобы хотелось с ней спать. В эти минуты мы и так вместе, и не важно, как она выглядит, но именно теперь она красива в моих глазах. Но хватит рассуждать. У меня есть обязанность, роль. И я буду ее целовать. Пытаюсь приникнуть к ее рту, но он раскрыт. Удивительно, что она может меня поцеловать, а я не могу ей ответить. Но тело ее раскрыто навстречу мне. Мне нравится, что я слишком занят всем этим. Натан со всей своей камарильей меня не интересуют. Есть у меня в постели женщина, моя жена, она родила мне сына, Ярона. Я знаю, что я здесь делаю. Первый раз после нескольких лет я сплю с женщиной.

– 52 —

Дана беседует со мной по телефону. Рахель сидит рядом, наливает мне сок, хочет знать каждое слово, изрекаемое Даной. Так тяжело разговаривать, даже слушать. «Слышала, Меир, о твоей важной встрече с Хаггаем, – говорит Дана сладким своим голосом. Была бы у меня дочь, маленькая сестра Ярона, вполне возможно говорила бы она голосом Даны. Я почти уверен в этом, но она продолжает, и нет у меня времени обдумать эту мысль. – Не удивлюсь, если Натан даст тебе центральную роль в новой партии. Я предпочитаю не вдаваться в детали больше, чем надо, но ты можешь претендовать на большое дело». Слово «дело» особенно подчеркивается ею, и, кажется мне, это уже предполагаемой название партии, выбранное Натаном и Хаггаем. «Нет у меня большой охоты быть претендентом», – говорю я при явном удовольствии Рахели. «Дорогой наш Меир, еще ничего не определено. Не торопись возражать против того, что тебе еще не предложили», – подводит итог нашей беседе Дана.

«Ну, что скажешь? – спрашивает меня Рахель. – Они действительно намереваются это делать всерьез. Кажется мне, что на этот раз они в тебе по-настоящему нуждаются, сможешь потребовать хорошие условия». Рахель садится мне на колени, немного тяжела, но радость и стыд не дают возможности жаловаться. Она поворачивает голову ко мне. Не знаю, что в ней осталось от прежней и что изменилось. «Ты хоть знаешь, чего ты хочешь? Можно подумать, что речь идет о наборе новых кастрюль, в которых варится и разогревается пища». – «Ты должна понять, что Натан затевает партию, как еще один бизнес. Не удивлюсь, если он попросит превратить его бизнес в партию». – «А это можно?» Сегодня она только спрашивает, но я законов не знаю, а Натан привычен преодолевать все препоны.

Люди начинают прибывать в наш дом. Несколько сотрудников-ветеранов из фирмы Натана. Ярон, как обычно, приходит довольно рано. За ним появляется Узи и несколько женщин-водителей. «Они будут привозить материалы, – объясняет мне Узи, – есть уйма материала для распространения». Приходит несколько секретарш, которые мне не знакомы. Приходит Шахар, говорит: «Шломо пока еще остается в офисе». После обеда приходит Дана с посудой для кухни, за ней Генри с большими мешками картошки и пакетами чая. Под вечер является Хаггай с компьютером, несколькими экранами и человеком, который не отстает от него, шепча советы и данные. Кажется, человек этот ни на миг не прекращает речь, но Хаггай научен, да и может внимать лишь раз в час. В одиннадцатом часу ночи возникает Натан, выглядит неплохо, более усталый, чем спокойный, более молчаливый, чем уравновешенный, более улыбающийся, чем проявляющий радость. Дана буквально прыгает ему на руки, снова отдаляется и опять прыгает, словно хочет установить рекорд по таким прыжкам. Натан подходит ко мне: «Привет хозяину дома. Мы объявляем об открытии здесь предвыборного штаба. Нет более подходящего места, чем дом талантливого и давнего моего друга». Быть может, он хочет поцеловать меня в щеку или в обе, но странен и непонятен мне мужской поцелуй.

Хаггай извлекает чертеж, и все помалкивают. По сути, это чертеж моего дома, где каждому углу дано название: «Угол реагирования», «Уголок отдыха», «Угол встреч», «Угол данных», «Угол выработки общего мнения». В соответствии с этим вносятся вещи и пакеты, люди едят яблоки и весьма довольны. Для тех, кто захочет пить, также отведен угол, где можно найти воду или сок. И Ярон появляется в коротких шортах, что для него необычно, и начинает с удвоенной энергией таскать вещи. Никогда в моем доме не собиралось столько людей, даже во время бар-мицвы Ярона. Вдруг появляется Дана и приносит мне подушку. «Садись. Тебе предстоит еще много дел. Ты должен отдохнуть. Может, попросить Рахель принести тебе интересное книгу?» Я стою, прокладываю подушку между стеной и моей спиной. Спустя некоторое время сажусь на нее. «Наконец-то отдыхаем, – говорит мне Натан. – Неплохо, когда все вокруг работают на тебя». Он доволен и весел, и все вокруг смотрят на меня с явным удовольствием. «Большое спасибо тебе за дом. Весьма логично им воспользоваться. Ты ведь наш кандидат».

Хаггай и Рахель подходят ко мне. Кажется, она взволнована присутствием Натана. Ведь до сегодняшнего дня он ни разу не был в нашем доме. Хаггай смотрит на меня, шепчет что-то Рахель, а она записывает. Он просит меня встать, проводит карандашом воображаемую линию вокруг моих туфель, брюк, рубахи, носа, волос, ничего не отмечает, но внимательно прислушивается к шепоту незнакомого мне советника, который словно прилип к его уху, и не перестает диктовать Рахели. «Мы тебя подготовим, как истинного первосвященника, – говорит мне Хаггай, весьма довольный найденным образом. – Ты думал, что я ничего не знаю?» Не могу понять, что он от меня хочет. Слышны жидкие аплодисменты, и большинство людей исчезает из кухни, рассаживаются вокруг обеденного стола, группами сменяя друг друга, издают какие-то взволнованные восклицания. Различные посыльные без конца что-то приносят. Не могу поверить, что все это предназначено мне, Рахель и Ярону. Но все, несомненно, знают, что предвыборный штаб Натана переходит сюда, вот и шлют еду и бумаги.

Снова входят отдохнувшие секретарши. Натан смотрит на них с удовольствием и усталостью. Дана прикрывает ладонями ему глаза, как бы пытаясь скрыть от его взгляда других женщин. Он целует ей руку, проводит ею по своим волосам и собирает всех на первый инструктаж. Он сообщает о том, что дела фирмы нормальны, крепнут с каждым днем, но сейчас он хочет добиться широкого всеобъемлющего влияния. Хаггай разработал реальный план действий, и все собрались здесь, чтобы победить. Наш кандидат – Меир. Нет более подходящего кандидата (он имеет в виду меня, и, к собственному удивлению, я не испытываю неловкости), но он нуждается в помощи нас всех. Если провалимся, вина будет лишь на нас, ибо такого кандидата, как Меир, нет ни в одной другой партии. Достаточно рассказать всем, что он всегда с одной и той же женщиной, никогда не крутил любовь с другой, да и с женой неизвестно имел ли дело с момента рождения их сына. Натан завершает речь, и Дана смотрит на него взглядом, который кажется мне странным. Не знаю, может, для других здесь все обычно.

Хаггай показывает мне детали на чертеже нашего дома, «хотя нет нужды вводить тебя во все мелкие детали. Просто жалко, чтобы ты уставал. Оставь усталость мне». Он переворачивает страницу. На ней написано «Районы движения». Я должен искать зеленую линию. «Красная линия относится ко всем активистам, и она проходит по всему дому, – он показывает мне эту линию, которую его люди нанесли на плитки пола, – цвет этот одинаков на карте и в доме. Есть еще желтая линия. Это линия посыльных. Видишь, линия ведет от входной двери в кухню. А черная линия – для Натана и меня». Эта линия быстро приводит в любой угол дома. Я и не знал, что можно прийти в любую точку моего дома с такой скоростью и легкостью. «Теперь мы подошли к твоей зеленой линии, – продолжает Хаггай, – тебе удобней называть его зеленым районом». Хаггай объясняет мне, что мое присутствие и движения ограничены частью дома, куда входит спальная комната, туалет и переход в угол «выработки общего мнения». «Этого достаточно. Больше тебе ничего не понадобится. И нет смысла в том, чтобы ты уставал и сталкивался со всеми. Сиди на своем месте, и мы будем являться к тебе по необходимости». Честно говоря, я не понимаю, шутит ли он, или мне действительно предстоит в собственном доме довольствоваться лишь спальней. Он показывает мне, насколько знаки на карте соответствуют знакам на полу, и сам восхищается ярким цветом красок. Ищу Рахель, чтобы спросить ее, знает ли она, что мне запрещают передвигаться по собственному дому и я должен все время оставаться лишь в нашей спальне?

– 53 —

Дана посещает меня в моей комнате. «Это прекрасно, что мы наконец делаем что-то вместе, Натан, ты и я». Она, как всегда, красива и бодра. Говорит, насколько она рада, что я являюсь кандидатом, приемлемым для Натана и для всех остальных, напоминает действия в пользу партии. Я немного удивлен. Ведь она должна знать, что Натан не относится к политической деятельности с той же серьезностью, что Хаггай. Потому не спрашиваю, что она имеет в виду. Если решили, что я должен сохранять свои силы, оставаться главным образом в своей комнате и отдыхать, к чему мне напрягаться в решении сложных проблем? Лучше мне довольствоваться просьбами к Дане или Рахель готовить мне вкусные блюда и доставлять интересные книги для чтения. Спрашиваю Дану, насколько ограничивают мои движения по дому. Отвечает, что не знает всех деталей, но понимает, что лучше мне быть, в основном, в моей комнате.

Я прошу ее позвать Рахель и объявляю обеим, что отныне они должны меня баловать. Если я признанный всеми кандидат, если мне следует сидеть в комнате, чтобы набирать силу и готовиться к будущим схваткам, их долг беспокоиться обо мне и развлекать меня. Я требую от них проявить усилие и приносить мне самые интересные книжные новинки и самую впечатляющую музыку. С этого дня они готовят мне еду вдвоем. Спустя короткий срок я солидно прибавляю в весе, чему искренне радуюсь. Теперь я ем пять раз в день, потому что часы активной деятельности около моей комнаты все более увеличиваются и весьма меня волнуют. Хаггай тем временем готовит различные варианты моих речей, а дети, главным образом Ярон и Шахар, приносят мне одежду для примерки. Довольно быстро я привыкаю к их помощи. Ведь это удивительно приятно, когда сын одевает отца с осторожностью и тщательностью. Рахель и Дана просят меня определить, кто из них должна приготовить мне яичницу или иное блюдо. Мне легко это определить: у Даны все порезано аккуратно, и ничего не течет. Иногда приводят ко мне Хаггая для «морально поддерживающих бесед», как он это называет. Он объясняет мне насколько важно, чтобы я находился в этой моей комнате: «Только человек, который не суетится, сидит в одной комнате, может накопить большую силу и оказать на всех магнетическое влияние».

По сути, во всех партийных обсуждениях я не участвую. Натан приходит, и тогда дискуссии беспрерывно длятся с вечера до утра. Иногда я подсматриваю из своей комнаты и вижу чертежи, расчеты и диапозитивы, демонстрируемые заседающим. Голоса слышны издалека. Приходят Рахель или Дана и объясняют мне, насколько я ничего значительного не теряю, не участвуя в этих сходках. И хотя я принимаю тезис, что должен уделять значительную часть времени отдыху и внутреннему сосредоточению, меня унижает тот факт, что сам Натан почти не заходит ко мне, чтобы обсудить дела с глазу на глаз.

Сегодня мне хочется рано пойти спать. Хотя Дана купила мне новый детективный роман, но я все же усну, и начну читать его завтра с утра. Вдруг меня будят. Около меня стоит Натан, и я не сразу включаюсь в ситуацию. Он шепчет мне что-то непонятное, как бормотание. «Что ты вдруг вспомнил обо мне?» – спрашиваю его. «Меир, сейчас нет времени для твоих дискуссий, немедленно берись вместе со мой за работу».

Выясняется, что в эту ночь у меня есть возможность выйти из моей комнаты. Не стоит спорить с Натаном, а просто использовать его предложение. Присоединюсь к нему, а пользу и удовольствие извлеку из того, что сам выберу. Нет никакой необходимости рассказывать ему мои сны или высказывать мои мысли, надоело мне до такой степени обнажать свою душу. Встаю и решаю на этот раз одеться собственными силами. Приятно, когда тебя облачают, но следует показать Натану, что я вполне самостоятелен в своих действиях. Натан сидит в стороне, ждет, встает, расхаживает, разглядывает книги, даже начинает читать одну из них. Одет он в спортивную форму, включая обувь. Никогда я еще не видел его в такой одежде. «Дана тоже ждет нас внизу».

Выходим из моего заточения. Мой дом изменился. Закрепили полки – от пола до половины высоты стен. Рабочие папки высятся на полках. Несколько заброшенных вазонов разбросано по дому. Свет слабый. Они тщательно следят за тем, чтобы ночью квартира не был ярко освещена, если в этом нет насущной необходимости. Все эти изменения странны для меня, ведь я даже не слышал шума от разбивания стен или строительства, голосов рабочих. И, тем не менее, дом изменил свой облик.

Натан торопит меня, тянет за руку и, кажется мне, он значительно окреп. Всегда он тяжело дышал даже при небольшом усилии. «Быстрее, Меир, – переходит он от шепота к громкому голосу. – Нет времени для всех твоих проверок». – «Где Ярон?» – неожиданно спрашиваю его. И Натан, опять перейдя на шепот, говорит, что нечего мне вообще беспокоиться о сыне. «Но я по нему соскучился и хочу его сейчас видеть», – проявляю упрямство неожиданно для себя самого. Натан останавливается, багровеет, неожиданно смягчается и целует меня в лоб. Я чувствую волнение и пугаюсь.

Мы выходим из дому. Кто-то молчаливо приближается к нам. Это Дана. «Я же тебе сказал – ждать в машине», – упрекает ее Натан. «Но я боялась. Прошло много времени, и у меня кончились все приятные мысли». Дана смотрит на меня, и, кажется, чуть вздыхает. «Может, лучше пойти пешком», – предлагаю. Всегда предпочитал ходьбу. Так можно успокоиться. «Почему бы нет?» – поддерживает меня Дана. Натан, опершись спиной о столб уличного фонаря, отдыхает. «Ты отлично одет, Меир, – говорит Дана. – И так быстро встал в поздний час. Когда меня будят посреди ночи, я с трудом соображаю и реагирую. Даже снова заснуть нет у меня сил. А ты мгновенно бодр, как проголодавшийся ребенок». Она негромко смеется. Натан окидывает ее несколько другим взглядом: «Я помню случаи, когда будил тебя, и ты бодро вскакивала, и мгновенно соображала, что делать». Дана поворачивает голову, Натан замолкает, а я себя чувствую чужим в этой беседе Даны и Натана, жены и мужа.

Подъезжает Генри на небольшой машине, и мы все садимся в нее. Тут же замечаю, насколько улучшился иврит Генри. «Как здоровье нашего старого друга? – спрашивает он. Выглядит весьма довольным собой. В машине пахнет духами, а он сосет конфетку. – Отлично, что у нас есть возможность встретиться, – смеется Генри. – Именно ты, Меир, сумеешь оценить все мои усилия». Спрашиваю Дану, что он имеет в виду. Она сообщает мне шепотом, что Генри собирается принять еврейство, и много времени уделяет изучению иудаизма. Дана просит меня повернуть голову, чтобы продолжить шептать мне в другое ухо. Может, это ее новая игра, которая мне еще незнакома. Натан не обращает внимания на нас, спрашивает, что с Маор. «Не беспокойся. Я оставил ее сухой и веселой полчаса назад», – отвечает ему Генри.

Теперь мы в новом квартале. Дома красивы, но слишком высоки на мой вкус. Есть люди, которые любят жить в таких вот городских башнях, словно бы улицу поставили на попа. Генри останавливает машину у одного из таких зданий. Мы выходим. «Никогда еще не ездил на такой маленькой машине», – говорит Натан и достает из багажника одну из трех больших сумок. Вторую и третью берут Дана и Генри. «Может, я понесу вместо тебя?» – говорю Дане. Но она отстраняет меня, улыбается со странным удовлетворением. Такой человек, как Дана, способен получать удовольствие даже от голода.

Входим в здание, поднимаемся лифтом на высокий, но не последний этаж. Дана открывает ключом дверь одной из квартир. Она совершенно новая, даже неустроенна и почти не меблирована.

«Добро пожаловать, Меир», – гласит повешенный над столом плакат. Эти же слова торжественно повторяет Натан. «С чем связана такая большая радость? – спрашиваю. – Мы что, уже победили на выборах без моего ведома?» Дана просто ликует от этого моего вопроса. «До чего ты смешон в полночь». Генри приносит из кухни напитки. «Причем тут выборы? – сердится Натан. – Оставь меня с эмоциями Хаггая. Теперь я научился быть с ним осторожным. Не для того отец мой создал инвестиционную фирму, чтобы я рисковал ею во имя политической борьбы. Слишком много людей, слабых, как ты, Меир, и странных, как Хаггай, окружают меня». – «Но теперь мы празднуем, – напоминает Дана. – Мы же согласились, что ты будешь более сдержан». Генри смотрит на нее с изумлением, несомненно, думая, что когда-нибудь удостоится такой жены, как Дана.

«Все в порядке, – говорит Натан. – Партийные дела Хаггай может продолжать. Я еще решу, до каких пор он может этим заниматься. Пока же я обязан занять его и следить за тем, чтобы не было серьезных нарушений с его стороны. А теперь, Меир, идем. Сейчас ты увидишь свою комнату». – «Не одну, а несколько комнат», – поправляет его Дана. «Точнее, даже не несколько комнат, а тут для тебя приготовлена целая квартира», – подытоживает Натан. Меня же сейчас квартира не очень интересует, тем более, что она видна мне целиком. Но они упрямо заставляют меня обойти квартиру, буквально вынюхать ее, поковырять краску, чтобы оценить качество работы. Еще немного, и я выберу себе стену (когда узнаю, где будет моя кровать), которую пробуравлю небольшими отверстиями, чтобы повесить что-нибудь, приемлемое моей душе. Помню до мелочей кусок стены в доме родителей, на которой выстроил все мои размышления, по сути, на всю длящуюся жизнь.

«Все, что тебе необходимо, здесь у тебя под рукой», – успокаивает меня Натан. «Но это же не мой дом», – пытаюсь я внести ясность в ситуацию. «Верно, твой дом остается твоим, здесь же, по сути, мой дом», – говорит Натан. «Наш», – поправляет его Дана. Натан приглаживает свои совсем редкие волосы и говорит: «Да, наш, наш». – «Но если это ваш, что я тут делаю, сторожу его от воров?» – удивляюсь я. «Это тоже идея», – неожиданно встревает в разговор Генри. Натан просит его выйти из комнаты (я тут же вспоминаю тигра, разгуливающего по квартире, но мне становится стыдно от этой мысли).

«Меир, нет в данном случае никакой великой революции. Мы просто нуждаемся в тебе», – говорит Дана. «И что я могу еще сделать, чего не сделал до сих пор?» – «Делай все, что хочешь. Живи своей жизнью. Мы хотим дать тебе возможность жить так, как ты это понимаешь, ничего особенного для нас не делая». – «Но почему здесь?» – неприятно спрашивать, но я все же решаюсь. Быть может, последний отдых дома все же вселил в меня смелость. «Иди сюда, Меир, сядь между нами, – просит Дана, и я ей, естественно, подчиняюсь. – Чувствуешь, как нам приятно быть втроем?» – «Но что будет с моим домом?» – снова спрашиваю я и удивляюсь себе. «Дом твой стоит на своем месте, никто его у тебя не отбирает. Рахель сможет прийти сюда, когда она захочет». – Успокаивает меня Дана. Натан продолжает (и трудно мне определить, кто из них обращается ко мне): «Теперь наконец-то ты можешь успокоиться и заняться тем, что ты любишь. Мы хотим, чтобы ты был только наш. Никаких усилий и траты сил на других. Ты, конечно же, человек свободный, но ты и любимое мое достояние. Ты, Меир, – и пойми это в положительном смысле – представляешь некую форму моего имущества. Я хочу, чтобы у меня было что-то постоянное и приемлемое, и ты избран. Я долгое время колебался и сомневался, ибо в последние годы ты ослабел. Но Дана заупрямилась: “Только наш Меир подходит”, – как она любит говорить мне».

Теперь Дана вдохновенно объясняет мне, насколько мое положение чудесно. «Ты еще не увидел все, но эту квартиру мы выбрали как одну из самых новых, современных и удобных. Здесь ты можешь жить, вообще не выходя наружу, и получить все, что тебе необходимо. Абсолютно все». – «Сможешь заказывать кошерные обеды и даже красивых девиц», – смеется Натан. Дана, несомненно, сильно щипает его за ногу, боясь, что он меня оскорбил. «Но не думай, что всегда у тебя здесь будет тишина и покой, – говорит Натан. – Дана и я хотим совершить поездку по разным странам в течение нескольких месяцев, и эта квартира будет постоянным местом, куда наши сыновья смогут приходить, чтобы отдохнуть. И мы, конечно же, вместе с Маор будем приходить сюда время от времени. Это наше место, и ты будешь его хранителем». – «Даже растить его, как ребенка», – перебивает его Дана. Но Натан, не обращая на нее внимания, продолжает: «Мы должны знать, что хотя бы одно наше место в мире остается неизменным. На это место мы всегда можем вернуться, видеть лишь твое лицо и слушать лишь то, что ты можешь нам сообщить».

Натан находит нужным ввести меня в другие дела. Говорит, что колеблется в вопросе, кого назначить директором фирмы. Шломо слишком эмоционален и потому не подходит: «У него чересчур много посторонних мыслей, как это было у его матери». Быть может, через несколько лет он назначит Шахара, который имеет более сильный характер и острый ум. Он продолжает мне рассказывать (и я удивляюсь тому, что он в деталях раскрывает мне дела его бизнеса) о финансовом положении фирмы. «Большинство коллекций мебели я продал. Использовал конъюнктуру рынков. Я также продал несколько расписанных художником зеркал, которые ты видел у меня в доме, и оставил самое дорогое зеркало. Я оставляю ограниченную сумму для продолжения политической авантюры Хаггая для того, чтобы он был чем-то занят и нам не мешал. Главное же я храню для британского проекта, о котором ты еще услышишь».

«Натан, любимый мой, – неожиданно говорит Дана, да так, что задевает и во мне чувствительные струны. – Ты достаточно сказал и даже нечто лишнее насчет Шломо и Рины. Теперь я сажусь тебе на колени, и буду следить за твоим ртом до того, как ты произнесешь слово. Если ты приблизишься к глупому слову, я успею развеять его по комнате до того, как ты его произнесешь. Натан недостаточно подчеркнул тот факт, что Рахель может находиться здесь с тобой. Натану важно, чтоб в этой квартире жила почтенная и нормальная семья без всяческих переворотов и революций». Натан просит меня приблизиться к ним, кладет руки мне на плечи и говорит: «Ты теперь действительно знаешь все и понимаешь, насколько ты важен Дане и мне». Я слушаю, удивляюсь про себя. Все это сбивает меня с толку.

«Ребята, пора что-то выпить», – Дана соскакивает с колен мужа, и что-то наливает в стаканы. Ночь уже на исходе. Я надеюсь, что утром явится Рахель и будет весьма довольна. Я буду лежать на этом диване, на котором сидим, и никто ни в чем не будет меня упрекать. Дана шепчет что-то Натану, он подходит ко мне и снимает у меня туфли. То ли заботится обо мне, то ли о диване. Я начинаю дремать, иногда поглядывая на Дану, иногда вспоминаю молодого и худого Натана, небольшое и бледное его тело, смутно мелькающее в заглазном пространстве, на грани бодрствования и сна. Тяжело мне по-настоящему уснуть в их присутствии, и очень хотелось бы, чтобы Ярон и Рахель уже пришли и высказали обо всем свое мнение.