Текст книги "Таинственные превращения"

Глава XX. Западня

Никогда еще Жан не казался Жильберте столь достойным ее любви, как в этот вечер. Супруги Пойяк, на балу у которых мадемуазель Лаваль и месье Морейль впервые увидели друг друга, давали на своей вилле комедийный спектакль. В антрактах Жан и Жильберта, упоенные молодостью, красотой и счастьем, приводили в восторг своих друзей и испытывали те блаженные минуты, воспоминания о которых до конца жизни согревают душу радостью и теплом. Театральное действо закончилось в половине первого ночи, и гости стали разъезжаться. Морейль вышел проводить разнаряженных в вечерние платья Жильберту и мадам де Праз и подождал, пока дамы усядутся в лимузин, а сам вернулся домой в собственном кабриолете. Лионель де Праз не присутствовал, хотя чета Пойяк высылала ему приглашение.

В Нёйи, выйдя из лимузина, графиня заявила, что теперь уж точно не заснет, и, усевшись в кресло в комнате племянницы, принялась делиться впечатлениями от спектакля и апартаментов виллы. Горничных отпустили, а мадам де Праз, удивительно разговорчивая в ту ночь, казалось, не собиралась уходить от Жильберты, хотя та позевывала и не могла дождаться, когда тетя Элизабет устанет и отправится к себе. В доме все спали, одна лишь пожилая графиня все продолжала копаться в своих воспоминаниях и рассказывать истории из своей далекой молодости.

Жильберте начало казаться странным такое поведение, как вдруг на улице у ворот послышался глухой шум автомобиля. Раздались три коротких звука сирены, машина немного отъехала и остановилась на некотором расстоянии от дома.

Изумленная девушка взглянула на тетку, которая, вроде бы, должна была испугаться, но лицо мадам де Праз внезапно приняло торжественно-взволнованное выражение. Она встала и выпрямилась в своем черном бархатном с серебристыми вставками платье, будто готовилась сообщить племяннице о большом несчастье.

– Жильберта, деточка, прости, что причиняю тебе боль, но приготовься к огорчению, маленькая моя.

– Тетя! Что случилось? – всполошилась девушка. – Я вас не узнаю: вы держитесь неестественно.

– Скоро узнаешь, – погасила свет графиня.

– Боже! Зачем? Что вы делаете?

Мадам де Праз раздвинула шторы. Сквозь прорези в ставнях пробивался лунный свет. Сердце Жильберты так сильно заколотилось, что она едва не потеряла сознание. Но тетка обняла ее и с нежностью проговорила:

– Дорогая моя девочка, тебе потребуется мужество. Тот, кого ты любишь, недостоин тебя.

– Вы несете вздор, – возмутилась девушка. – По какому праву вы меня мучаете?

– Жильберта, Жан Морейль совсем не тот, за кого ты его принимаешь.

– Тетя, вы, наверное, устали. Вам пора отдыхать.

– Ты сама все увидишь, пойдем со мной.

Жильберта вздрогнула, словно ее осенило, что тетка не шутит, и, растерянная, двинулась вслед за ней, повторяя:

– Куда мы? Зачем? Что вы вытворяете?

– Успокойся и доверься мне, если ты меня хоть немного любишь.

– Я слышала, как скрипнули ворота, – сказала Жильберта. – Кто пришел?

Мадам де Праз приблизилась к окну и поглядела сквозь ставню.

– Лионель вернулся. Пошли со мной, Жильберта. И, что бы ни случилось, помалкивай, поняла?

– Боже мой! – дрожа как в лихорадке, взмолилась бедняжка. – Что-то с Жаном? Он сегодня и вправду показался мне подавленным. Неужели он попал в беду? Жан! Милый Жан!

Они сошли вниз по лестнице. Тетка вела Жильберту под руку и упорно хранила молчание. Лунный свет заливал вестибюль. Дверь в кабинет была открыта. В глубине комнаты виднелось окно с откинутыми ставнями и раздвинутыми шторами. Перед входной стеклянной дверью вырисовывалась тень Лионеля. Все остальное тонуло во мраке. Граф де Праз повернул голову и сделал знак:

– Приготовьтесь.

Жильберта ни жива ни мертва безвольно шла, куда ее тащила тетка, крепко сжимавшая пальцы девушки. На пути почему-то оказались ширмы. Откуда они тут взялись? Лионель придвинул их к стеклянной двери и поставил кузину перед створкой, через маленькое отверстие в которой можно было наблюдать, что делается в комнате. Девушка, словно в кошмарном сне, увидела залитый луной двор, мостовую, темный забор. Мадам де Праз не выпускала ледяные пальцы племянницы из своих горячих рук.

– Тетя, что вы от меня хотите? Сжальтесь, что вам нужно?

– Тсс, Жильберта. Потерпи, дорогая, и, главное, ни малейшего шума. Смотри туда! – шепотом скомандовала графиня.

Через забор перелезала человеческая тень. Жильберта затаила дыхание. Лионель с матерью разом замолчали, будто онемели. Живая тень соскочила на землю: это был ловкий, точный в движениях, гибкий мужчина, ступавший бесшумно, как кошка, и тащивший на спине какую-то ношу. Он метнулся вдоль погруженной в тень стены и заскользил по ней, словно призрак.

Жильберта почувствовала, что кто-то тянет ее назад, и послушно отступила. Ширмы странным и ловким маневром подвинулись вслед за ней.

Внезапно неизвестный очутился перед стеклянной дверью, с необычайной легкостью открыл ее и не затворил за собой – заторопился дальше. Его стройная фигура возникла в четырехугольнике света. Луна обвела профиль грабителя серебряным контуром. Жильберта задрожала, но властная рука зажала ей рот. Она поняла, что Лионель следит за ее реакцией.

Вспыхнул глазок электрического фонаря и выхватил из тьмы мебель, стены, портьеры, ширмы. Сноп света упал на дверь кабинета и моментально погас: человек прокрался внутрь. Жильберта, уступая давлению сильной руки, двинулась вслед за ним. Ее поддерживали, направляли справа и слева, почти волокли вперед. Все трое очутились на пороге кабинета. Ковер заглушал их шаги.

Вдруг еще одна ночная тень проникла в вестибюль. Испуганная девушка узнала грузное тело и длинные обезьяньи руки бывшего лакея Обри, который когда-то наводил на нее ужас. Жильберта не издала ни звука, но почувствовала за спиной зловещее присутствие врага. Ее снова подтолкнули вперед, и все застыли в амбразуре двери. Грабитель уже находился в кабинете. Жильберта чуть не испустила судорожный вопль, но Лионель успел прикрыть ей рот ладонью.

Луч карманного фонарика вырвал из темноты сейф. Вор больше не стал выключать свет и поставил на ковер у своих ног нечто вроде объемистого чемодана. Блеснуло множество инструментов: ножовки, резаки, пилки, трубки, цилиндры. Лицо грабителя наконец-то выступило из мрака. Это был Жан Морейль, но не импозантный красавец с лицом мыслителя-аристократа, а апаш с противной рожей, звериным взглядом и напряженной складкой на переносице.

Злоумышленник чиркнул спичкой, и по его наклоненной вниз физиономии заплясали всполохи света. Тишину прорезал свистящий звук, и помещение озарилось сине-зеленым огнем. Жан Морейль не спеша, как добросовестный рабочий, отрегулировал пламя.

Жильберта чувствовала себя, словно на эшафоте. Нет, еще хуже: смерть «лечит» от всех страданий, а бедняжка испытывала муки, от которых не предвиделось избавления. Осужденная стать свидетельницей гибели своего счастья, несчастная жертва не спускала воспаленных глаз с омерзительного действа; в эту минуту она готова была умереть хоть десять раз – только бы прекратилась бесконечная пытка.

Быстрая и сильная ладонь снова прикрыла ей рот. Однако Жильберта, сорвав со своих губ невыносимую печать, судорожно рванулась вперед и издала горестный, отчаянный, душераздирающий вопль, брызнувший наружу, точно фонтан крови из раненого сердца:

– Жан!

Грабитель мгновенно обернулся, но кто-то в вестибюле ответил на зов девушки:

– Я здесь!

Звонкий радостный голос! Победный, чудесный, любимый. Голос, прогнавший все прятавшиеся по углам тени. Мрак мгновенно исчез. Щелкнул выключатель, и все узрели того, кто только что появился, словно по мановению волшебной палочки. Это был Жан Морейль в бальном фраке с белой гвоздикой в петлице, красивый, утонченный, нежный, излучающий любовь, – как всегда. Присутствующие застыли, будто в столбняке. Секунд десять царили такая тишина и неподвижность, словно время остановилось. Кинематограф жизни вдруг оборвался на этой шокирующей сцене. Вскипевшие от напряжения мозги прекратили работу. Эмоции атрофировались. Наконец Жильберта, мадам де Праз, Лионель и Обри взглянули на грабителя.

– Приветствую вас, дамы и господа, – прикоснулся он к фуражке.

– Боже мой! – простонала графиня.

Кто это? Загримированный и переодетый Жан Морейль? Откуда мешки под глазами? Неужели они растушеваны карандашом? Все четыре свидетеля этой дикой очной ставки поочередно взирали то на Морейля, то на грабителя и никак не могли понять, в чем заключается сходство, которое, несомненно, имело место.

Жильберта бросилась в объятия жениха и уткнула мокрое лицо в его белый галстук с жемчужной булавкой, а граф де Праз, указывая пальцем на вора-взломщика, спросил у Морейля:

– Кто этот человек?

– Альбер Леон Баскар по прозвищу Фредди-Уж, – насмешливо ответил месье Жан. – Фредди похож на меня, как брат, особенно в темноте и когда нас не видят рядом. Вот и все.

Он ласково отстранил Жильберту и вошел в кабинет. Благодушие исчезло с его лица, которое приобрело новое, прежде никому не знакомое властное выражение.

– Что ж ты, Фредди, не распиливаешь сейф? Мы тебе помешали? Продолжай, не стесняйся.

Паяльник горел непрерывным жадным пламенем. Фредди, не издав ни звука, опустился на колени и взялся за сварочный аппарат. Мадам де Праз схватилась за грудь и вскрикнула не своим голосом:

– Нет! Месье Жан, не надо! Остановите его!

Она пошатнулась и упала бы, не подхвати ее Лионель.

– Тогда дайте мне ключ, с которым вы никогда не расстаетесь.

– Для чего он вам? Мы вас обманули. В этом шкафу бумаги не на предъявителя. Я раскаиваюсь в своей лжи. Там именные ценности.

– Я и не сомневался: вы никогда не допустили бы такую беспечность. Но откройте сейф, мадам, – так будет проще. Меня интересуют вовсе не бумаги.

– Не стану открывать! – побледнела мадам де Праз и снова прижала руку к груди, выдавая этим жестом местонахождение ключа. – В сейфе лежат письма, которыми я не имею права распоряжаться, потому что они не мои.

– Компрометирующие письма, адресованные…

– Мне! – выкрикнул Лионель. – И я убежден: вы знаете, кем они написаны.

– Отоприте сейф, мадам, – сурово потребовал Жан Морейль.

– Нет, – отрезала графиня, к которой постепенно возвращались хладнокровие и бесстрашие.

– Фредди! Начинай!

Кривя губы в усмешке и словно восхищаясь всем увиденным и услышанным в этом доме, Фредди сжал в руке аппарат и угрожающе приблизился к сейфу.

Лионель черкнул на страничке, вырванной из блокнота, несколько строк и протянул ее Жану, не выпуская, однако, из рук. Морейль прочел следующее:

«Эти письма компрометируют память мадам Лаваль, поэтому Жильберте лучше не читать их. Тетя Жанна пыталась наставить меня на путь истины, когда я с него сошел. Однако тайна, которой она окутала свое доброе дело, придает ему некоторую двусмысленность. Зачем же ее раздувать? Оставьте в покое сейф, иначе ваша невеста сейчас узнает, что ее мать тайком писала мне. Вы ведь этого не хотите, потому и пытаетесь завладеть письмами. Если поступите по-своему, то пожалеете. Тем хуже для Жильберты! Я заставлю вас показать ей письма и по-своему истолкую их».

Прочитав записку, которую автор по-прежнему сжимал в пальцах, Жан Морейль на минуту задумался и поочередно взглянул на Лионеля, мадам де Праз, Жильберту и Обри, который стоял позади.

– Подожди, Фредди! – велел он. – Вы откроете сейф, графиня?

– Увидим.

– Откроете, вам некуда деваться. А вы, сударь, не выдадите тайну, которая скрывается в этих письмах. Мне достаточно пяти, самое большее десяти минут, чтобы рассказать вам кое-что, о чем вы понятия не имеете, а меньше всего об этом знает вот эта обезьяна, которая скромно держится в резерве, – указал он на привратника дома номер сорок семь по улице Турнон. – Кажется, ее кличка – Обри. Да, я не ошибся. Послушайте меня. Речь идет о чем-то чрезвычайно важном…

Глава XXI. Потрясение

– Всему Парижу известно, что нотариус Фейяр – мой друг, и однажды мне пришло в голову с его помощью включить тайну Люверси в коллекцию уже решенных мною задач. Смерть вашей матери, Жильберта, изначально показалась мне странной и непонятной. Мой разум с трудом воспринимал обстоятельства этой трагедии – во всяком случае, те, в которые меня посвятили. Я счел невероятным, что змея вела себя подобным образом без вмешательства человеческой воли. Предстояло ответить на главный вопрос: как именно эта воля воздействовала на рептилию. Я взялся за дело с жаром, ибо верил, что мой успех избавит вас, дорогая Жильберта, от всех ваших страхов. Никогда еще я не вкладывал в разгадку тайны столько душевной энергии. Мой мозг немедленно приступил к напряженной работе, и вскоре я сделал первые выводы.

– Любопытно, – усмехнулся Лионель. – Какие именно?

– Я сразу исключил из списка подозреваемых Жильберту, которая всю ночь бодрствовала в комнате смежной со спальней матери, и мадам де Праз, чье присутствие в будуаре так или иначе контролировала ее племянница. Оставались покойный Гюи Лаваль, вы, месье Лионель, все слуги и некий господин Х., то есть неизвестный. И еще кое-что насторожило меня. Понимаете, разгадывая загадки, я придаю большое значение всяким аномалиям. У змеи наличествовал только один ядовитый зуб – особенность, которая не оставила бы сомнений в ее участии в преступлении, если бы несколько рептилий выползли из своих клеток и если бы молниеносное действие яда не свидетельствовало о причине смерти мадам Лаваль. Я решил сделать этот единственный зуб отправной точкой для поисков, опросить разных людей и наведаться на место происшествия. Все это оказалось не так-то просто. Мне активно препятствовали те, кто сейчас находится здесь.

– Давайте без намеков, – перебил граф де Праз. – Говорите прямо.

– Да, разумеется. Ваша тетя и кузен, Жильберта, заботясь о вашем счастье, приставили ко мне надсмотрщика – вот этого привратника, прежде служившего дворецким в Люверси, а затем лакеем здесь, в Нёйи. Сам граф де Праз тоже не считал зазорным за мной шпионить. При обычных обстоятельствах я на такие вещи не реагирую, но в тех особых условиях, в которых я очутился, меня это стесняло. Мне по многим причинам требовались свобода действий, независимость и скрытность. Сверх того, инстинкт подсказывал мне, что надо действовать быстро, и вскоре я понял, что от этой стремительности зависит не только мое благополучие, но и жизнь моей невесты.

– Сударь! – угрожающе повысил голос Лионель. – Я не позволю оскорблений в адрес своей семьи.

– Еще как позволите, у вас нет выбора. Иначе… – указал Морейль на сейф и Фредди с резаком, после чего метнул красноречивый взгляд в сторону мадам де Праз.

– Не мешай ему, – махнула рукой бледная от злости графиня.

– А вы чего притихли, Обри? – вдруг спохватился месье Жан. – Не отставайте от компании. Куда вы? Эй, Фредди, насторожись!

Одним прыжком Фредди-Уж метнулся в вестибюль, куда, пятясь бочком, старался проскользнуть Обри, и через пару секунд вернулся, толкая перед собой жалкого соглядатая, пригнувшего голову к земле.

– Кто этот апаш, черт возьми?! – вне себя закричал Лионель, сжимая кулаки.

– Я собирался вам объяснить, а вы меня прервали, – спокойно ответил Жан Морейль. – Фредди – тот человек, о котором я моментально вспомнил, как только мне понадобилось освободиться от вашего назойливого наблюдения, граф.

– Вы знакомы? – тихо спросила Жильберта.

– Я случайно встретил Фредди на пустынной улице. Он, как водится, попросил у меня закурить, чтобы ловко вытащить мой бумажник. Я посветил ему в лицо фонариком и был ошеломлен: поразительное внешнее сходство со мной! «Выходит, у меня есть двойник среди бродяг?» – удивился я. В ту ночь Фредди сбежал, тоже испугавшись нашего сходства, – не исключаю, что он предположил полицейскую уловку. Но спустя какое-то время я сам разыскал его, ибо не хотел, чтобы с моим лицом разгуливал мошенник. Я занялся судьбой Фредди и подыскал ему занятие. Задача нелегкая, так как Фредди – очень независимая натура. Мне помогло одно удачное обстоятельство. Живя в Индии, я приобрел опыт по части укрощения змей. Я обучил этому ремеслу своего нового знакомого, он превратился в Фредди-Ужа и честно зарабатывал свой хлеб, демонстрируя фокусы. Однако Фредди от природы ленив, так ведь, приятель? Теперь трюки показывает его ученица Ява, а наш красавец, ее владыка и господин, наслаждается праздностью. Но не это главное: Фредди больше не ворует, а я, точно добрый гений, наблюдаю за тем, чтобы он не вернулся к прежней жизни. Надеюсь, теперь все встало на свои места. Вы, граф, приняли его за меня и вообразили, что напали на след моей второй личности.

– Но он выходил из вашего дома! Как вор, пусть и бывший, там оказался?

– Я поселил его у себя. Он покидал дом только по ночам, после того как я возвращался, а приходил Фредди лишь на рассвете. Недурно придумано, да? Я прекрасно понимал: вы обрадуетесь тому, что нашли Морейля-апаша, не отвяжетесь от него и прекратите надоедать своей слежкой настоящему Жану Морейлю. Теперь я был спокоен, мог, сколько мне вздумается, копаться в прошлом, без вашего ведома ездить куда угодно и спокойно предаваться расследованиям и опросам.

– Префекта полиции вы склонили на свою сторону?

– Я рассказал ему о своих розысках, их цели и средствах, которые пустил в ход, чтобы довести дело до удачного конца. Именно поэтому, господин де Праз, чиновник не разуверил вас ни насчет меня, ни насчет Фредди. Мы заранее обо всем условились.

– Ваша мистификация сродни аферизму, – прошипел Лионель.

– Ничуть. Я очень доволен ею. Она была тщательно продумана. Фредди переменил квартиру, преданная ему Ява ничего не заподозрила, а господин Фейяр каждую ночь посылал своего служащего наблюдать за Фредди и отчитываться передо мной о тех его выходках, которые угрожали провалить нашу операцию. Я не зря об этом позаботился: однажды утром Фейяр сообщил, что Фредди по неосторожности показал зрителям свою татуировку, – вот почему я немедленно изобразил на правом предплечье ту самую змею, которую вам, сударь, продемонстрировал на днях. Она не настоящая – это смываемый водой рисунок. Я знал, что вам известно о татуировке на руке Фредди, и рисковал, ведь Жильберту наверняка оттолкнула бы от меня эта злополучная змея. Я опасался какого-нибудь вашего маневра, который вынудил бы меня засучить рукав на глазах у невесты. Как отреагировала бы Жильберта, увидев змею у меня на руке? Но если бы ее не обнаружили вы, все дело пошло бы насмарку.

Итак, в спокойной обстановке, которую вы, граф, неведомо для себя мне обеспечили, я взялся за работу, для начала изучив трагедию в Люверси по газетам пятилетней давности и беседам с людьми. Мне удалось выявить немало интересных подробностей. Между ними и такую: мадам Лаваль неслучайно была ужалена в левую руку.

– Разве это имеет значение? – насторожился де Праз.

– Да, имеет. Госпожа Лаваль чаще пользовалась левой рукой, чем правой. Я убедился в этом, когда перед прогулкой с Жильбертой рано утром приехал в ваш дом. Меня усадили в гостиной, и я рассмотрел в лежавшем на столе альбоме фотографии этой очаровательной женщины, жизнь которой страстно занимала меня, поскольку я искал причину ее смерти.

– А что, на снимках показано, в какую руку змея укусила тетю Жанну? – усмехнулся де Праз.

– На них отображено, что мадам Лаваль – левша. Держит ли она веер, или зонтик, или цветок, гладит ли животное, она делает это преимущественно левой рукой, в которую была смертельно ужалена черно-белой змеей с единственным ядовитым зубом. Сопоставив кое-какие факты и поразмыслив, я смутно догадался, что сделал значительное открытие, но первоначально его смысл от меня ускользнул. Вероятно, я гораздо быстрее оценил бы важность этих нюансов, если бы знал тогда, что кровать мадам стояла посередине комнаты, обращенная правой, а не левой стороной к окну, через которое, как говорили, вползла змея. Следовательно, рептилия, чтоб ужалить жертву, должна была обогнуть кровать слева. Конечно, передо мной маячила и другая гипотеза: что больная, повернувшись на правый бок на правом краю постели, свесила левую руку или воспользовалась ею, чтобы схватить в воздухе то, что двигалось и шипело.

Тогда-то я и разыскал бывшую горничную мадам Жанны по имени Мари и ее мужа Эжена, в прошлом садовника поместья Лавалей. От супругов Лефевров, месье де Праз, я узнал об адресованных Мари Симон письмах с почтовым штемпелем Люверси, относящихся к тому времени, когда вы, провалив экзамен бакалавра, жили у тетки в усадьбе. Или я ошибаюсь? Может, эти письма – выдумка?

Лионель поочередно посмотрел на Жильберту, на мать и на Морейля и внятно произнес:

– Нет, не выдумка.

– Лефевры заверили меня, что в полночь с девятнадцатого на двадцатое августа убитую змею закопал в роще какой-то человек.

– Господи! – вырвалось у Жильберты. – Если бы я знала!

– Тогда, – продолжал Морейль, – я задался целью проверить, действительно ли змея, точнее, ее скелет, находится у дерева. Для этого три дня назад я съездил в Люверси, перемахнул через стену и, перебегая от ствола к стволу, осмотрел все пятнадцать акров запущенного парка. По ходу я неплохо изучил местность, поэтому без труда нашел грот, когда Жильберта, уколов палец, упала в обморок.

– Вы и в дом влезали? – вздрогнул Лионель. – Через окно?

– В тот день не успел; к тому же я счел, что для таких исследований благоприятнее ночь. Но то, что произошло во время нашего совместного посещения усадьбы, заставило меня ускорить ход событий и, не откладывая, осмотреть спальню мадам Лаваль.

– А между тем, – презрительно фыркнула графиня, – у вас был такой вид, будто эта комната вас нисколько не интересует.

– Такова моя роль – внушить всем, что я оставил всякую надежду раскрыть эту тайну. Но у меня имелась и другая причина притворяться, будто я боюсь визита в Люверси, – требовалось убедить графа в своей причастности к преступлению, совершенному девятнадцатого августа. Неужели вы полагаете, месье, будто я не догадывался о ваших подозрениях? Я сразу понял, куда вы клоните, – ваши назойливые вопросы выдали вас с головой. Мне хотелось ускорить развязку, побыстрее прийти к тому моменту, который мы переживаем сейчас и к которому вы так стремились меня подтолкнуть, провоцируя Фредди напасть на вашу виллу с целью ограбления.

– Вы и это заранее раскусили, Морейль?

– Более того, я обрадовался. Ваша дьявольская выдумка чудесным образом благоприятствовала моим намерениям. Вчера ночью я опять отправился в Люверси. Фредди по моему приказанию безотлучно сидел дома, и я смог свободно уехать в автомобиле, благо графу де Празу надоело играть роль моего часового. К тому времени, что лестно для моего самолюбия сыщика, в моей голове сложилась ясная картина трагедии. Я искал лишь вещественные доказательства и нашел их в комнате мадам Лаваль. Я почти завершил свою работу, когда появился управляющий Эртбуа. Случайно, вы полагаете? Ничуть! Я нарочно с шумом опрокинул стул и разбудил старика. Но раньше, чем он прибежал, я успел стащить картину, которая, кстати, не принадлежит кисти Мане.

– Как? – опешила мадам де Праз. – Зачем вы это сделали?

– Надо было завести вас в ловушку и заставить подумать, что к воровству произведения искусства, которым накануне восхищался аристократ Жан Морейль, причастна его темная вторая личность – Фредди-Уж. Иначе все сложилось бы иначе. Мы не стояли бы сейчас перед сейфом, который вот-вот откроется.

– Сударь, – высокомерно произнес Лионель, – во всем, что вы нам изложили, нет ничего касающегося меня и моей матери. Я не вижу причин менять наше решение. Моя мать, как вы правильно сказали, не впускала змею в комнату своей сестры. Что касается меня…

– Вас, господин де Праз? Придется вас немного смутить, напомнив о тех путаных и таинственных переменных сознаниях, в которые я, как вам известно, верю лишь отчасти. Однако когда потребовалось найти лопату в Люверси, вы быстро сориентировались. Стану ли я обвинять вас в том, что вы зарыли змею или размозжили ей голову в припадке сомнамбулизма, который, между прочим, есть частный случай раздвоения личности?

– Бред! Я ничего такого не…

– Погодите. Вы не впускали змею. В ночь с девятнадцатого на двадцатое августа никто не руководил убийством и ни вблизи, ни издали не наблюдал, как погибла мадам Лаваль. Это первое.

– А что второе? – пролепетал граф де Праз.

– Змею закопал…

Внезапно Обри взмахнул своими обезьяньими конечностями и завопил:

– Довольно этой пытки! Смилуйтесь! Я все скажу.

– Вы выдали себя, – ухмыльнулся Жан Морейль. – У меня не было твердых доказательств, но теперь все понятно.

– Я не виноват, сударь! Вы должны это учитывать! Не виноват! Я во всем сознаюсь. Я пошел на это для графа…

Жильберта чуть держалась на ногах, а ее лицо и руки от нервного потрясения приобрели восковой оттенок. Лионель окончательно растерялся, что-то мучительно припоминая. Мадам де Праз не сводила с сына влюбленных глаз, затем внезапно бросилась к нему, сжала в объятиях и принялась жадно целовать в лоб и щеки. Потом она не спеша подошла к сейфу и привычным движением вставила ключ в скважину. Повисла такая тишина, что слышалось жужжание мухи. Щелкнул замок, графиня вынула и швырнула на ковер несколько рассыпавшихся пачек и, сунув руку в темную глубину, обернулась к сыну:

– Лионель, мальчик мой, все ради тебя. Обри узнал правду лишь наутро. Единственная виновница всего… я! Простите, простите меня!

Едва успев договорить, она, как подкошенная, повалилась на пол. Все бросились к ней. Лицо, шея и руки женщины прямо на глазах покрывались синеватыми пятнами. Жан Морейль грустно покачал головой.

– Она умерла, – тихо сказал он. – Такое не проходит даром.

Он взял правую руку графини и, поднеся к свету, увидел на внутренней стороне большого пальца капельку крови – всего одну.

– Боже, смилуйся над нами! – в ужасе закричала Жильберта. – Тетя погибла так же, как и мама! Там сидит змея!

– Не может быть, – отшатнулся Лионель. – В сейфе змея?

Жильберта отскочила к двери. Все издали уставились вглубь сейфа, в темный прогал между пачками бумаг. Неужели сейчас оттуда высунется ужасная змеиная голова? Откроется ядовитая пасть с единственным зубом? Тело свернется черно-белыми кольцами? Разве африканская убийца еще жива? Или чудовищ было несколько? Выходит, все эти годы змея провела в стальном убежище, сохраняя свою смертоносную силу!

Как ни бесстрашен и опытен был заклинатель Фредди-Уж, а все-таки предпочел отойти в сторонку. Один лишь Жан Морейль, несмотря на безмолвные мольбы невесты, сунул в сейф руку.