Текст книги "Таинственные превращения"

Глава XII. Рассказ Лефевров

На следующее утро из Парижа в Эперне поездом второго класса прибыл неприметный пассажир, в котором лишь опытный глаз смог бы определить сыщика. Он направился в центр городка и, взглянув на табличку с названием улицы и на номер дома, неспешно вошел в овощную лавку.

– Мадам Лефевр? – приподнимая соломенную шляпу, спросил он женщину за прилавком.

– Я, сударь, – ответила подвижная брюнетка, быстро обслужила нескольких покупательниц и повернулась к месье: – Что вам угодно?

– Я вас долго не задержу. Нам надо побеседовать.

Лавочница нахмурилась, предвидя неприятности, ведь не просто так сюда явился неизвестный господин. Мари знала в лицо всех своих клиентов, но этого человека никогда прежде не видела в городке.

– Эжен, – позвала она, – подойди на минутку.

Из заднего помещения высунулся мужчина лет сорока в синем переднике.

– Что стряслось? – недовольно проворчал он.

– Со мной хотят поговорить. Пусть пока Сюзанна поторгует.

– Поговорить? Насчет чего? – насупился лавочник, но Мари сделала ему знак помолчать.

– Мадам, – начал посетитель, – ваше имя Мари Лефевр, урожденная Симон, не так ли? Пять лет тому назад вы служили горничной у госпожи Гюи Лаваль.

– Верно, сударь.

– Зайдемте-ка сюда, – предложил Эжен, пропустил жену и гостя в маленькую подсобку и плотно затворил дверь.

– Что-то случилось? – с опаской спросила Мари.

– Ничего нового. Я выясняю подробности касательно смерти мадам Лаваль и прошу вас и вашего супруга помочь мне. Месье Эжен, – обратился он к мужчине, – вы состояли садовником в поместье Люверси как раз в тот год, когда случилось несчастье; я ничего не путаю?

Необщительный Лефевр угрюмо кивнул, а его словоохотливая жена пояснила:

– Мы покинули Люверси в считанные дни после смерти хозяйки, так как собирались обвенчаться. Я была привязана к мадам Лаваль, но не ладила с ее сестрой, графиней де Праз, потому что та совала свой длинный нос в каждую мелочь. Эжен в то время вдовствовал. В Люверси мы с ним и познакомились, понравились друг другу, а после свадьбы поселились здесь, на его родине. Купили лавку, торгуем, как видите, и живем своим хозяйством.

– Сюзанна! – крикнула она, постучав в перегородку. – Иди и отпускай товар, мы заняты.

Из смежного помещения выбежала растрепанная девица в фартуке, растолкала женщин, которые ощупывали и взвешивали в руках овощи и фрукты, и встала за прилавок.

– Мадам Лефевр, – продолжал сыщик, – за те несколько дней, которые предшествовали катастрофе, вам ничто не показалось странным? Может, вы заметили в усадьбе посторонних людей? Или подозрительные детали? Вы сами не предчувствовали беду?

– Нет, сударь. На предчувствия у меня не оставалось времени – столько было работы по дому! А про какие детали вы говорите?

– Про те, на которые сначала не обращаешь внимания, а потом в свете трагических событий они приобретают значимость. Вот, к примеру, одна из них: достаточно ли прочными были стенки и решетки серпентария?

– Об этом не беспокойтесь, – хмуро обронил Лефевр. – Я как садовник лично следил за змеями, и жалеть надо скорее меня, чем этих тварей.

– Жалеть? По какой причине?

– Сбежавшая змея запросто могла меня ужалить, ведь я целыми днями работал либо в оранжерее, либо в парке. Что касается стенок, они были надежными, а состояние решетки того отсека, где сидела черно-белая гадина, убившая хозяйку, я девятнадцатого августа проверял особо.

– Но змея все-таки выползла через щель между прутьями.

– Да, эта тварь ее проделала, иначе бы никак.

– Значит, в течение дня эта щель…

– …отсутствовала. Я с утра и в полдень осматривал отсек: решетка была в порядке, прутья не деформированы. Единственно, между двумя досками пола я заметил малюсенький промежуток – меньше полудюйма, – но через него змея не пролезла бы.

– Кто-нибудь мог незаметно подойти к отсеку и специально увеличить щель в решетке, раздвинув прутья?

– Практически это возможно, но кто? И зачем? Чтобы выпустить змею? Я понимаю, на что вы намекаете, но какой кретин способен на такое? Змея укусила бы кого угодно, и его в том числе. В Люверси все дорожили своей жизнью: и хозяева, и слуги.

– Послушай, Эжен, – прервала его жена, – помнишь, мы с тобой тогда обсуждали: дескать, тут что-то неладно?

– Не помню, – помрачнел Лефевр. – Все, что я знал, я выложил без утайки.

– В ту ночь, когда умерла мадам Лаваль, – понизила голос женщина, – змею убили и закопали в роще.

– Впервые слышу, – удивился сыщик.

– Мы с Эженом тогда еще встречались как жених и невеста. Свидания назначали поздно вечером в парке, чтобы хозяева ни о чем не догадались. В половине одиннадцатого Эжен заканчивал обход усадьбы, я прибегала в рощу, и до полуночи мы болтали наедине.

– А если бы вы срочно понадобились хозяйке?

– Мадам Лаваль стала вызывать меня по ночам, только когда заболела, а до этого она крайне редко нуждалась в моих услугах после десяти вечера.

– В котором часу вы приносили ей лекарство, когда она слегла с бронхитом?

– Около часа ночи, причем регулярно.

– Продолжайте, пожалуйста. Что конкретно произошло в роще?

– Мы услышали чьи-то шаги: по аллее осторожно крался человек. Мы умолкли и спрятались в раскидистых ветвях, а он остановился неподалеку и стал рыть яму. Мы не поняли, кто это, но лопату видели: лезвие поблескивало в темноте. Мне сделалось так страшно, что я вцепилась в Эжена, мы замерли и не двигались до тех пор, пока копатель не ушел. Дрожа всем телом, я вернулась в дом, поднялась по черной лестнице к себе в мансарду и всю ночь не сомкнула глаз. Если бы мадам позвонила, я сию же минуту спустилась бы к ней в спальню.

– Сколько было времени, когда неизвестный орудовал лопатой?

– Около полуночи, – ответил Лефевр.

– Если змея умерла в полночь, значит, мадам Лаваль скончалась раньше. Я запишу это и обдумаю. Откуда такая уверенность, что человек закопал именно змею?

– Рано утром, пока все спали, я собирался сходить на то место и посмотреть, что там схоронено. Но известие о смерти госпожи все перевернуло вверх дном. Когда улеглось первое потрясение, я проскользнул в рощу: возле дерева, где мы с Мари стояли накануне, была присыпана свежая земля. Инструмент я всегда носил с собой, я же садовник. Я копнул и нашел черно-белую змею. Кто-то размозжил ей голову. Не медля ни секунды, я снова зарыл ее.

– Почему вы промолчали? Весь дом метался в панике от того, что змея где-то укрывается, а потом выползет и расправится с остальными.

– Мы с Эженом посоветовались и заперли рты на замок. Сознаться в том, что у нас по вечерам свидания, мы не могли. Случись такое при мадам Лаваль, это еще полбеды. Но если бы об этом узнала графиня, то в один момент вышвырнула бы нас обоих на улицу. Мы готовились к свадьбе и не желали остаться без работы и с плохой рекомендацией.

– Тем не менее вы поступили неправильно, – сурово заметил приезжий. – Речь шла о человеческих жизнях.

– Мы никого даже пальцем не трогали, – отрезала Мари, – и никто не вправе нас упрекать.

– Ладно, это поздно обсуждать. У вас есть предположения относительно личности субъекта, зарывшего змею?

– Нет, сударь, – заверил Лефевр. – Я подумал, что ее убил кто-то из обитателей поместья – тот, у кого она случайно оказалась на пути, когда выползла из спальни мадам Лаваль. Но все помалкивали и повсюду искали злобную гадину, и я решил, что ошибся.

– Вас не осенило, что в Люверси совершено преступление?

– Нет, сударь, у нас и мысли такой не возникло. Мы с женой полагали, что смерть хозяйки – несчастный случай. Незачем держать в усадьбе опасных хищников; от змей всегда жди беды, это не кошки и не кролики.

– А если предположить, что преступник – укротитель змей – выманил черно-белую рептилию из отсека и увлек ее в дом с целью убить мадам Лаваль?

– Разве это возможно? – охнула Мари Лефевр, прижимая к губам край передника.

– Будь у нас такие сведения, – сурово произнес лавочник, – мы заявили бы в полицию. Это не любовные свидания, а уголовное дело.

– Как вы считаете, господин Лефевр, почему человек, закопавший змею, затаился?

– Вероятно, испугался. Допустим, это кто-то из прислуги. Змея попыталась напасть на него, а он, защищаясь, убил ее. Ведь и мы с Мари могли, не дай бог, оказаться на его месте. В чем он виноват? В том, что спасал свою жизнь? Мы тоже молчали бы, чтоб не навредить себе. Кто-то из прихоти заводит змей, а кому-то приходится отдуваться.

– Конкретизируем задачу. Некий субъект Х. неожиданно заметил змею, которая, убив мадам Лаваль (что, как нам известно, случилось раньше часа ночи, иначе хозяйка вызвала бы горничную), вылезла из ее спальни через «сердечко» в ставне, поскольку двери в смежный будуар и на галерею были закрыты. Кто наиболее соответствует образу Х.? Очевидно, во-первых, что это обитатель поместья, ибо посторонних в Люверси не было. Во-вторых, я с трудом представляю себе в этой роли женщину.

– Вы правы, – кивнул Лефевр, – змею наверняка зарывал мужчина. Мы с Мари определили это на слух: месье Х. орудовал лопатой довольно уверенно, сильными движениями отбрасывая землю. Но его лицо и фигуру мы не видели, прячась в листве. Если это не дворецкий и не кто-то из лакеев, во что я слабо верю, то в доме находились только двое мужчин: месье Гюи Лаваль и месье Лионель де Праз – муж и племянник мадам Лаваль. Но они не в счет.

– Почему? – удивился сыщик. – Господин Лаваль мог долго не ложиться и предаваться какому-нибудь интересному занятию, например мучить черно-белую «красавицу»: по некоторым данным, он любил ковыряться в змеиных зубах и ядовитых железах. Господин де Праз, в то время восемнадцатилетний юноша, мог разгуливать ночью под окнами первого этажа, увидеть, как из отверстия в ставне вылезает змея, и размозжить ей голову. Вы не допускаете такой вариант?

– Мадемуазель Лаваль рассказывала, что в ту ночь не спала, – сообщила Мари. – Ее комната тоже на первом этаже, недалеко от спальни матери, но девочка не слышала никаких звуков: ни ударов, ни криков, ни шорохов. Не слишком ли тихо месье де Праз убивал змею?

– Либо он умертвил ее в парке, где и закопал, – вставил Лефевр.

– Кстати, – спохватился сыщик, – в деле замешаны женщины: мадам де Праз и мадемуазель Лаваль.

– Что вы! – замахала руками Мари. – Не тратьте на них времени! Они муху боялись раздавить, визжали и звали меня на помощь, где им сражаться со змеей?

– Пожалуй, соглашусь, учитывая тот факт, что они всю ночь провели в комнате смежной со спальней мадам Лаваль, а именно – в будуаре. На этот счет имеются неоспоримые доказательства. Давайте вернемся к субъекту с лопатой. Что, если он – чужак, тайком проникший в поместье?

При этих словах Лефевр замялся, а его жена покраснела и прикрыла лицо передником.

– Ну, в общем, – неуверенно промямлила Мари, – хозяйка мне безгранично доверяла, я ведь умею хранить секреты. Был у нее один подопечный, что ли, которому она покровительствовала, в чьей судьбе старалась принять участие. Он писал ей на мое имя и по моему адресу. Они просто общались, ничего грешного. Мадам мне в этом поклялась, иначе я не стала бы ей содействовать и попросила расчет. Она симпатизировала юноше, который пошел по кривой дорожке, а мадам хотела наставить его на путь истинный.

– Кто такой? Имя? – оживился сыщик.

– Не знаю. Я никогда его не видела. От меня требовалось только получать письма и передавать их госпоже.

– Где эти послания?

– После прочтения мадам Лаваль тотчас сжигала их. Когда она слегла, письма жгла я в ее присутствии. Я не утверждаю, но мне кажется, что этот молодой человек приезжал в деревню Люверси, расположенную по соседству с поместьем Лавалей. На последних конвертах я видела почтовый штемпель Люверси.

– Интересная информация, – нахмурил брови сыщик, – но как она связана с бегством рептилии? Скажите, а этот «неправильный» юноша, подопечный вашей хозяйки, мог пробраться в серпентарий и раздвинуть прутья решетки, за которой сидела черно-белая змея?

Мари Лефевр покачала головой и промокнула глаза передником.

– Мадам жаловалась на безнравственность этого человека. «Тогда держитесь от него подальше», – убеждала я ее, но она и слушать не хотела и все твердила о какой-то священной миссии, о спасении и искуплении. Какой смысл она в это вкладывала, мне неведомо, я не священник.

– Госпожа Лаваль была красивой, не так ли? Наверное, также взбалмошной и капризной?

– Порой она вела себя, как избалованный ребенок, сударь. Увлекающаяся, темпераментная и очень славная натура. По-моему, ее сильно огорчало то, что господин Лаваль постоянно в разъездах. Мадам Жанна из тех женщин, которым поминутно требуется сильное плечо, а месье Гюи легко покидал ее ради своих экспедиций, и супруги не виделись по полгода. Разве такой брак назовешь счастливым? Моя хозяйка скучала по мужу, тем более что письма от него приходили нерегулярно. При этом госпожа была высоконравственной, честной и верной своему мужу женщиной. За это я ручаюсь.

– Я полностью согласен с женой, – кивнул Эжен, но сыщик, казалось, не слышал Лефевров, погрузившись в глубокую задумчивость, так что Мари пришлось тронуть его за рукав.

– Вот еще что, – прибавила она. – Когда я уходила в парк на свидания с Эженом, то всегда запирала дверь, а ключ уносила с собой.

– Это не суть важно. В доме много дверей и ключей. Самое главное – письма. Где их искать? – тяжело вздохнул приезжий.

– Какие письма? – удивился Лефевр. – Они давно сожжены.

– Имеются в виду те, которые мадам Лаваль посылала неизвестному. Бог весть, что он с ними сделал.

– Вы – сыщик, вам и разбираться, – ответил лавочник. – Кстати, совсем забыл: предъявите, пожалуйста, свой служебный документ. Вдруг нам понадобится еще раз связаться с вами?

– Какой документ?

– Удостоверяющий вашу личность. Вы ведь из префектуры?

– Нет, я частный сыщик и самостоятельно расследую дело об убийстве мадам Лаваль – для меня это очень важно.

– Что?! – вскипел Лефевр. – Да кто вы такой, чтобы учинять нам допросы? Может, вы мошенник с большой дороги? Немедленно назовите свое имя и предъявите бумаги, – потребовал лавочник, – иначе мы с женой обратимся в полицию.

Приезжий усмехнулся и вытащил из внутреннего кармана туго набитый купюрами кошелек.

– Бумаги? Вот, пожалуйста, получите, – протянул он две бумажки достоинством по пятьсот франков каждая.

Мари охнула и присела в глубоком реверансе, а лавочник удовлетворенно хмыкнул, и по его физиономии растеклась приторная улыбка.

– Что вам подать? – угодливо спросил он. – В подвале есть отличное белое вино пятилетней выдержки.

– Мерси, но мне пора, – откланялся гость и повернулся, чтобы выйти, как вдруг заметил на стене гвоздь, а на нем – старинный ключ. – Позвольте осмотреть его, – попросил частный детектив и подошел ближе.

– Ключ от погреба, – пробурчал Лефевр.

– Ого! Какой раритетный! – воскликнул сыщик. – Семнадцатый век, эпоха Людовика XIII.

– Вы знаток древностей? – учтиво произнесла Мари, сжимая в руке банкноты и все еще не веря, что они принадлежат им с мужем. – Если вам нравится этот ключ, сударь, возьмите его. Мы закажем новый.

– Может, когда-нибудь потом… – ответил гость таким странным голосом, что Лефевры не стали возражать. – Эта драма в Люверси, – добавил он напоследок, – чрезвычайно запутана. Похоже, мне не справиться с ней, я не сумею разгадать эту тайну.

– Какое у вас опасное ремесло! – всплеснула руками женщина. – Как вы им занимаетесь?

– Да, мадам, временами меня окутывает такой мрак, что не стыдно и струсить.

– А чего бояться? – ухмыльнулся Лефевр. – Змея-то давно сдохла.

– Правильно, – согласился посетитель, – но жив убийца, который воспользовался ей, и мы не знаем, кто он такой. Прощайте, будьте здоровы, – поклонился он, покинул лавку и медленно побрел по дороге.

– Погодите! – выскочила вслед за ним Мари. – А ключ вам не нужен? Сохранить его для вас?

Он обернулся, немного подумал и ответил:

– Нет, я не покупаю ключей, мадам.

Он сел в ближайший поезд на Париж, но вышел в Мо, где довольно далеко от станции его ждал кабриолет.

Глава XIII. Татуировка месье Жана

Лионель де Праз зашел к Жану Морейлю вскоре после того, как тот вернулся со станции в кабриолете. Отныне граф не сомневался в тождественности Жана Морейля и Фредди-Ужа и поставил перед собой цель: добраться до ночного Жана Морейля. Дневной – образованный и утонченный аристократ – больше не интересовал Лионеля. С мыслителем трудно было справиться, а тот, другой, в прошлом мошенник, а ныне заклинатель змей, представлялся легкой добычей.

Впустивший графа лакей сказал, что месье Морейль только что приехал на автомобиле и сейчас переодевается.

– Доложите ему, что я здесь, – попросил Лионель.

Гостя проводили в просторную библиотеку, окна которой выходили во двор, где шофер мыл машину. Жан Морейль появился в домашней пижаме, ловко сидевшей на его стройной фигуре.

– Извините за беспокойство, – поклонился граф. – Я мог бы подождать, пока вы немного отдохнете после путешествия.

– Что нового? – спросил Морейль, крепко пожимая руку будущего родственника.

– Ничего, я просто шел мимо вашего дома, решил зайти и забрать вас к нам. Вы ведь помните, какие у нас на сегодня планы?

– Разумеется. Вы не подождете меня здесь с четверть часа? Мне нужно привести себя в порядок.

– Пожалуйста, никаких проблем.

– Я ездил за город по делам.

– Копались в архивах? Как ваша работа над книгой? Продвигается?

– Понемногу.

Лионель тотчас заметил, что Морейль по обыкновению рассеян, то есть ему трудно сосредоточиться на чем-то определенном. С тех пор как граф начал штудировать статьи психиатров о переменном сознании, он убедил себя, что причина задумчивости Жана Морейля заключается в смутной мучительной тревоге, которую аристократу причиняет его другая, ночная, личность. Присутствуй Лионель в лавке Лефевров во время их беседы с сыщиком, он окончательно убедился бы в своей правоте.

– Невесело? – спросил он месье Жана. – Кошки скребут на душе?

– У кого же нет забот?

– Вы не нашли то, что искали?

– И да и нет, – уклончиво ответил Морейль. – Пожалуйста, вот сигареты. Хотите книгу? Очерки о верховой езде с эстампами.

– Давайте, – кивнул гость.

Жан Морейль подошел к книжному шкафу и потянулся на цыпочках, стараясь вытащить с самой верхней полки увесистый том. Широкий рукав его пижамы спустился до локтя, и в глаза графу бросилась татуированная змея на правом предплечье. Хозяин понял, что де Праз заметил ее, и не стал скрываться.

– Черт возьми, – побледнел он, – теперь вы знаете мою тайну…

– Какую тайну? – игриво осведомился Лионель. – Вот эту татуировку? Я ведь не барышня, чтоб испугаться.

– Во время моего кругосветного путешествия один японский художник захотел продемонстрировать свое искусство.

– Давно?

– Мне тогда исполнилось семнадцать. Татуировки только что вошли в моду, а я, глупый юнец, не отдавал себе отчета в своих поступках. Теперь я считаю себя тогдашнего идиотом, вдобавок я не предвидел, что моя невеста будет панически бояться змей. Окажите мне, пожалуйста, услугу.

– Согласен наперед.

– Не говорите Жильберте об этой татуировке. Я собираюсь ее вывести, этим займется хирург; подобные операции проводятся легко и быстро.

– Ладно, я ей не скажу, но вам обязательно нужно удалить это изображение. Кузина не выносит змей.

– Я надеюсь вылечить ее от этой фобии и приложу все усилия, чтобы в ближайший месяц прогнать страхи Жильберты.

– Каким образом?

– Я вбил себе в голову мысль, что найду змею Люверси живой или мертвой, а теперь…

– Что теперь? – напрягся граф.

– Чувствую, что не в силах осуществить это намерение. Не знаю, почему так. Она мне надоела, опротивела – в общем, я вполне уверен, что змея сдохла, но надо добыть доказательства, а это нелегко.

– Сдохла, конечно, что тут терзаться? – с апломбом заявил Лионель.

– Надо сделать так, чтобы Жильберта разделила со мной эту уверенность. Но посвящать вас в подробности я пока не стану.

– Весьма странно, – пожал плечами граф, стараясь не выдать внутреннее смятение. – Вы – человек ключей и ламп…

– Да, странно. Мне трудно объяснить. Это некая стихия, которой я подчинен. Впервые в жизни отвращение мешает мне удовлетворить желание. Но лучше не будем об этом.

– Если что, рассчитывайте на меня, я умею хранить секреты, – добавил Лионель. – Мне самому досадно, что трагедия в Люверси все еще мучает Жильберту. Все остальные «участники» давно уверовали в то, что змеи больше не существует, и успокоились. Я не думаю, чтоб этот инцидент имел какие-то таинственные последствия или осложнения. А каково ваше мнение?

– Я тоже спокоен на сей счет, – с напускным безразличием ответил Морейль.

– Жильберту взбудоражил ваш рассказ об укротителях змей. Зря вы затрагиваете при ней такие темы. Кузине тут же втемяшилось, что какой-то преступник, играя на дудочке, заманил змею в спальню ее матери.

– Да, я оплошал и постараюсь загладить свою вину, рассеять нелепые фантазии Жильберты и убедить ее, что никто в ту ночь не приближался к комнате мадам Лаваль, к тому же двери были герметично закрыты и лишь в ставнях имелись маленькие прорези-«сердечки». Я прав?

– Да, – кивнул Лионель, – или придется допустить наличие бесшумной особы, которая, не произведя ни малейшего шороха, направила змею в спальню. Сверхъестественная сила? – усмехнулся граф. – Привидение-факир?

– Что толку искать вчерашний день? Примем факты во всей их нагой простоте.

– Однако, – возразил де Праз, – эти факты при их простоте почему-то не дают вам покоя.

– Нет, вызывают отвращение и ничего больше.

– Скажите, месье Жан, – спохватился гость, – во время путешествия по Индии вы ведь, кажется, обучались ремеслу укротителя змей? Кузина при мне упоминала про ваши успехи.

– Это несложно, – махнул рукой Морейль, после чего повисло молчание, во время которого граф, окутывая себя благоуханным дымом английской сигары, делал вид, что рассматривает книги в шкафу.

– Вы никогда не посещали Люверси? – невзначай спросил он, но ответа не последовало, и де Праз, обернувшись к хозяину, воскликнул: – А, вы опять витаете в облаках! Летите в страну грез?

Он не стал переспрашивать про Люверси – повторение подчеркнуло бы особый интерес графа к этой теме. «Что толку допытываться? – подумал Лионель. – Морейль все равно ответит отрицательно. Если он и посетил долину Шеврёз под личиной Фредди-Ужа, то не помнит об этом. Та ночь могла оставить в его душе лишь неуловимый след подобный остаткам тех кошмаров, о которых не знаешь, снились они тебе или ты их сам вообразил».

– Пойдемте, иначе опоздаем, – вернулся на грешную землю Жан Морейль, – а эту тему обсудим позже. Я побегу одеваться. Извините.

– Пожалуйста, – вздохнул Лионель.