Текст книги "Современные вопросы исламской мысли"

After Virtue

Книгой, вызвавшей первый шквал споров, была After Virtue, и чтобы понять подлинную значимость книги «Чья справедливость? Какая рациональность?», предварительно следует понять кое-что об этой более ранней работе.

Книга начинается с «тревожного предположения», что моральный дискурс на Западе утратил смысл, что он служит прикрытием выражения предпочтений, попыток добиться власти, эмоций и подходов, но утратил связь с тем, что действительно является благим и правильным. Макинтайр возлагает ответственность за коллапс западной этики на Просвещение. Большая часть книги посвящена критике различных аспектов мысли Просвещения: идей Юма, Канта, утилитаристов, эмотивистов, и современной либеральной политической философии, в особенности – ее разновидности, развитой Джоном Роулсом⁶. Макинтайр видит только два пути ухода от ошибок модернизма и либерализма: либо мы примем ницшеанский нигилизм, либо должны вернуться к аристотелевской этике. Однако, аристотелевская альтернатива – это не просто возврат к греческой или средневековой системе мышления. Для того, чтобы успешно ответить на критику схоластики со стороны Просвещения, мы должны вернуться к реформированному аристотелизму, созвучному современной науке. Это означает, что теос, или цель человеческой жизни не должны пониматься как определяемые биологией, скорее они измеряются размышлением об истории и человеческими практиками и традициями, развившимися на протяжении хода истории. Вторая половина книги After Virtue состоит из разбора этого исторически обоснованного аристотелизма и его развития как теории добродетели.

Релятивизм

Подобно Ницше, критиковавшему самонадеянность Просвещения, Макинтайр признает, что не существует абсолютной точки зрения, становлясь на которую, можно достичь абсолютных моральных истин. Каждый из нас должен рассматривать мир с своей собственной позиции в истории и обществе. Именно такая позиция позволила многим критикам After Virtue обвинить его в релятивизме или историзме, и во многом в ответ на эту критику была написана книга Whose Justice? Which Rationality?

Не в пример ницшеанцам и генеалогистам, как Макинтайр называет⁷ тех, кого часто именуют постмодернистами, он не принимает утверждения, что, поскольку мы ограничены нашими видениями, обусловленными историей и общественным положением, нам недоступны полная уверенность или абсолютная истина. Скорее, он считает, что человек в состоянии понимать соперничающие перспективы даже если одна не может быть переведена на язык другой. На основе этого понимания можно рационально оценить сильные и слабые стороны конкурирующих мировоззрений или идеологий.

В книге «Чья справедливость?» Макинтайр выводит дискуссию за пределы этики, которой он уделил центральное место в своей предыдущей книге After Virtue, обращаясь к основополагающим принципам рациональности, тем самым распространяя ряд положений своей этической мысли на эпистемологию. В книге «Чья справедливость?» развиваются две главные темы: во-первых, продолжение критики либерализма, начатое в предыдущей книге After Virtue, в сочетании с утверждением религиозной перспективы, и, во-вторых, здесь присутствует опровержение релятивизма в сочетании с утверждением значимости исторических соображений для оценки диспутов между традициями.

Когда две традиции мысли настолько различаются, что то, что считается очевидным или само собой разумеющимся в одной, считается сомнительным или непонятным в другой, сами принципы разума ставятся под вопрос. В современной западной мысли то, что часто считается принципами разума, есть то, что является непреложным для естественных наук и математики. Если мы хотим рассудить, является ли этот или иной (например, тот, который можно обнаружить в трудах мусульманских философов) взгляд на рациональность корректным, мы не имеем права обойти молчанием этот вопрос, используя в своей оценке как раз те принципы, состоятельность которых ставится под сомнение. Релятивисты считали такого рода противоречия неразрешимыми. Они утверждают, что мы застряли внутри наших мировоззрений, не будучи в состоянии вынести суждение относительно них. Макинтайр различает две формы релятивизма, которые он определяет как релятивистскую и перспективистскую. Релятивисты утверждают, что не существует рациональности как таковой, но только рациональность, соотнесенная со стандартами определенной традиции. Перспективисты утверждают, что ключевые верования традиции не должны считаться правдивыми или ложными, но представляющими различные взаимодополняющие друг друга перспективы видения реальностей, о которых они нам повествуют. Макинтайр считает, что и те, и другие неправы. Они неправы потому, что не могут принять абсолютный безвременный характер истины, и стремятся заменить ее тем, что обычно называется дозволенной утверждаемостью (warranted assertibility)⁸. Они считают, что лучшим из того, чего мы в состоянии достичь, является не истина, а право или дозволение высказывать различные утверждения в различных обстоятельствах.

Решение проблемы, как достичь абсолютной истины с исторически ограниченного положения, по Макинтайру заключается в предположении, что сама история может засвидетельствовать преимущество одной традиции перед другой относительно данного вопроса.

«Успешное преодоление эпистемологического кризиса дает возможность приверженцам определенной традиции исследования переписать ее историю в более осмысленном виде. И такая история данной традиции предоставит не только способ идентификации преемственности добродетелей, в которых эта традиция исследования выжила и достигла процветания как одна и та же (целостная) традиция, но также способ более точной идентификации той структуры оправдания, которая обосновывает любые притязания на истину внутри ее, притязания, которые есть нечто большее и иное, чем претензии на дозволенную утверждаемость. Понятие дозволенной утверждаемости всегда имела применение только в определенном времени и месте, в соответствии со стандартами, превалирующими на определенной стадии развития традиции исследования, и притязание на то, что то-то и то-то является дозволенно утверждаемым, таким образом, всегда должно содержать эксплицитное или имплицитное указания на такие времена и места. Понятие истины, однако, вневременно»⁹.

Макинтайр утверждает, что, поскольку традиция может оказаться не в состоянии преодолеть эпистемологический кризис, опираясь на собственные стандарты, релятивист неправ, полагая, что любая традиция всегда должна отстоять себя. Макинтайр далее утверждает, что имеют место такие случаи культурного взаимодействия, в которых в определенном отношении приходится признать превосходство чужой культуры, поскольку такое превосходство объясняет причину возникновения кризиса и не подвержено тем недостаткам, которые присутствуют в собственной культуре. Именно таким образом римляне смогли принять христианство, а иранцы – ислам. Каждый из народов видел, что его собственная традиция достигла кризисной точки, за которой дальнейший прогресс мог быть достигнут только принятием новой религии. Релятивисты утверждают, что одна традиция никак не может вступить в спор с другой традицией, «Но если бы было так, то не было бы оправданной причины, по которой стоит придерживаться точки зрения одной традиции, нежели другой»¹⁰. Напротив, Макинтайр утверждает, что вопрос о том, какой традиции придерживаться – отнюдь не вопрос частных предпочтений, и что интеллектуальная борьба всех, изменивших свою точку зрения относительно истинности частной интеллектуальной или духовной традиции является более, чем достаточным свидетельством того, что вопрос «На чьей ты стороне?» требует рациональной оценки, однако, в игру могут включиться и многие другие факторы. Возможно, здесь нашло отражение недолгое членство Макинтайра в коммунистической партии и последующее отвержение им марксизма и обращение в католицизм. Тот, кто принимает некоторую интеллектуальную позицию, должен спросить себя, может ли она адекватно ответить на критику, критику, которая может в итоге породить эпистемологический кризис. «Именно в аспекте адекватности или неадекватности их ответов на эпистемологический кризис традиции отстаивают или не могут отстаивать свою позицию»¹¹.

Макинтайр также утверждает, что релятивисты сами себя обрекают на поражение. Релятивист якобы бросает свой вызов с нейтральной почвы, стоя на которой можно сравнить разные традиции и представить истину как нечто соотнесенное с той или иной из них. Но это – такая же претензия на абсолютную истину, как любая другая. Этот и другие подобные ему аргументы, содержащиеся в книге «Чья справедливость?», вызвали острую критику. Джон Халдейн высказался, что нет нужды в предположении существования нейтральной почвы, с которой могут высказываться релятивистские утверждения¹³. В рамках одной интеллектуальной традиции можно наблюдать, что есть и другие несоизмеримые с ней традиции, и предположить, что релятивизм объясняет это лучше всего. Макинтайр принимает точку зрения Халдейна, допуская, что обвинение против релятивизма в книге «Чья справедливость?» нуждается в поправках. В то же время, он отмечает, что в любой крупной интеллектуальной традиции присутствуют различные утверждения о морали и рациональности, представляемые как абсолютно истинные. Проблема в том, каким образом эта антирелятивистская преданность истине может сосуществовать с принятием конкурентных интеллектуальных традиций с их различными стандартами рациональности и морали.

Решение Макинтайра – в том, что следует искать общие стандарты, даже там, где они не существуют, посредством диалектического обмена между соперничающими точками зрения. Одна традиция вопрошания сможет подтвердить истинность своих притязаний перед лицом других, не признающих эти притязания, тогда, когда она разработает интеллектуальный аппарат для объяснения конкурентной точки зрения и того, почему имеет место несогласие, и почему конкуренты неправы. Другими словами, посредством интеллектуального конфликта между традициями, традиция может отстоять себя только тогда, когда она в достаточной мере обогатит свои концептуальные ресурсы, чтобы объяснить ошибки своих конкурентов. Такой вид конфликта и прогресса возможен лишь если имеется намерение отыскания истины. В случае релятивизма не может быть интеллектуального прогресса, поскольку не предпринимается попытки рассудить между различными теоретическими точками зрения, и без попытки достижения более универсальной позиции, с которой могут быть различены истина и ложь, традиции не могут развиваться рационально, равно как и не могут поддерживать свои прежние притязания на истину.

Макинтайр рассматривает релятивизм как искушение для тех, кто отчаялся в интеллектуальном развитии, и во имя интеллектуального прогресса он полагает, что такого искушения следует избегать.

Макинтайр отбрасывает перспективистскую позицию репликой: «это – не столько заключение об истине, сколько исключение из нее и тем самым – из рационального обсуждения». Перспективист, как и редуктивный религиозный плюралист, утверждает, что конкурирующие традиции представляют различные взгляды на одну и ту же реальность, и ни один не может считаться совешенно истинным или ложным. Макинтайр возражает, что традиции на самом деле конфликтуют друг с другом, и сам факт их конкуренции свидетельствует об их существенном несогласии в вопросе о том, что – истинно, а что – ложно. Утверждение отсутствия конечной истины есть просто попытка избежать работы, которая должна быть проделана для точного определения, где и в каком отношении в каждой из конкурентных традиций присутствует истина. Когда различия между конкурентами столь глубоки, что сами принципы рациональности ставятся под вопрос, конкуренция порождает эпистемологический кризис, – но даже здесь сохраняется необходимость и обязанность предоставить рациональную оценку конкурентов.

Макинтайр заключает, что эпистемологический кризис возникает, когда различные традиции, использующие разные языки, сталкиваются друг с другом. Те, кто научается думать на обоих языках, приходят к выводу, что в одном языке существуют явления, для выражения которых в другом нет достаточных средств, и тем самым они находят изъян в последней традиции. Таким образом, он демонстрирует возможность рациональной оценки различных традиций, хотя сама эта оценка должна начинаться из специфической традиции. Его акцент на факте, что начальная точка нашего поиска завязана на традиции, сопоставим с общим мотивом авторов герменевтической традиции, таких, как Гадамер.

Аллах Поддерживающий, Всезнающий, Он, Чьи предопределения и проявления есть мудрость, Любящий и Единственный, достойный любви, Могущественный, Славный и Великодушный.

Каллиграфия из Великой Мечети. Бурса, Турция. 1399 г.

Мечта об универсальных критериях разума, которым должны подчиняться все разумные существа в силу самой своей рациональности, должна быть отброшена. Это отличает Макинтайра от традиционных авторов, как заметил Томас Маккарти:

«Даже такие аргументы, как приводимые Аласдером Макинтайром в пользу до современных традиций, сами по себе не являются традиционными аргументами, но традиционалистскими аргументами гиперрефлективных современников».¹⁴

Что отличает Макинтайра от других, разделяющих его восприимчивость к контекстуальной зависимости – это его обостренное чувство истины. Несопоставимость конкуриующих традиций, согласно Макинтайру, не столь абсолютна, как некоторые себе представляют. Логика сохраняет свой авторитет, даже если ее принципы и оспариваются, и объектом поиска является истина, и хотя он отвергает теории соотнесенности истины, которые сочетают суждения с фактами (ибо он полагает концепцию факта изобретением европейской мысли семнадцатого столетия), теория истины, которой он придерживается, все же является теорией соотнесенности¹⁵. В ответ на благожелательное сравнение его позиций и взглядов, бытующих в философии науки, Макинтайр возражает:

«Я надеялся, что сказанное мною об истине в исследовании в 18 главе книги «Чья справедливость? Какая рациональность?» адекватно прояснит, что я считаю любую попытку удалить понятие истины из понятия исследования обреченной на провал. Отчасти по этой причине я считаю ницшеанскую традицию находящейся в постоянной опасности скатывания в фатальную несвязность»¹⁶.

Решение Макинтайром проблемы релятивизма является особенно важным для мусульман, поскольку оно дает возможность сломать барьер между теми мусульманскими интеллектуалами, которые, находясь под влиянием интеллектуальных традиций Запада, отрицают, что ислам утверждает какие-либо абсолютные истины, которые человек в состоянии постичь, и темы улемами, которые настаивают на самоочевидности фундаментальных истин их собственных традиций, не обращая внимания на то, что такие утверждения неэффективны для конкурентных систем мысли, в которых существуют фундаментальные разногласия относительно того, что именно, если вообще что-либо, может считаться самоочевидным. Решение, предлагаемое Макинтайром, дает надежду на то, что может быть найден способ рациональной защиты абсолютных истин ислама как несомненных от оппонентов, но только посредством развития исламских интеллектуальных традиций настолько, что они окажутся в состоянии объяснить успехи, равно как и промахи, своих конкурентов.

Либерализм

Разочарование Макинтайра в либерализме – более широкое и глубокое, чем у других западных критиков: более широкое, поскольку касается как левых, так и правых политических теорий, более глубокое – поскольку прослеживает неудачи либерализма вплоть до его истоков в Просвещении, и несправедливость современного национального государства – до самой его сути. Как пишет Рональд Байнер:

«Что делает Макинтайра уникальным…так это то, что для него проблема не просто в индивидуализме или либерализме, но в современности как таковой. Поэтому, в диапазон своей критики он включает даже марксизм»¹⁷.

В определенном смысле отвержение Макинтайром либерализма аналогично его отвержению релятивизма. Также как релятивизм противоречит самому себе, провозглашая абсолютно истиннным утверждение о том, что не существует абсолютных истин, либерал противоречит себе, провозглашая нейтралитет между всеми идеологиями, в то время как либерализм по факту сам является идеологией. Либерализм есть такая же идеологическая интеллектуальная традиция, как и любая другая, допуская академическое исследование только в принятых рамках, отрицающих состоятельность всякого серьезного вызова в отношении самого либерализма.

Также как Халдейн утверждал, что релятивист не нуждается в утверждении того, что релятивизм есть абсолютная истина, независимая от любой традиции, защитники либерализма ответили на критику Макинтайра признанием того, что либерализм – это идеология, которая не является абсолютно нейтральной¹⁸. В книге «Чья справедливость? Какая рациональность?» Макинтайр отвечает, что либерализм является ущербной и, в конечном итоге, несостоятельной идеологией. Недостатки либерализма были впервые рассмотрены Макинтайром в его первой книге «Марксизм: интерпретация», которая была написана, когда ему было только двадцать три года. В исправленной версии этой книги Макинтайр делает акцент на необходимости идеологии масштаба христианства или марксизма, которая могла бы предложить такую интерпретацию человеческого существования, посредством которой люди могли бы находить свое место в мире и направить свои усилия к целям, трансцендентным их собственному непосредственному состоянию. Он утверждает, что либерализм – это идеология, которая не может эффективно выполнять эту роль.

Неудача либерализма обоснована его положением о фундаментальном разрыве между фактом и ценностью¹⁹. Либерализм как идеология терпит фиаско потому, что он не позволяет нам открыть ни нашу собственную личность, ни должные цели посредством обретения знания природы и общества, или через понимание человеческого существования в отношении к Аль-Хакк, Всевышнему. В либерализме все ценности личные, кроме ценности уважения личных ценностей, и этого попросту недостаточно, чтобы дать ориентиры человеку в его жизни.

Модернизм препятствует ориентации, поскольку с точки зрения современного либерализма религиозные традиции представляются иррациональными. Критерии рациональности, к которым обращаются религиозные традиции исследования, столь отличны от критериев, доминирующих сегодня в естественных и общественных науках на Западе, что традиционные и модернистские способы мышления стали практически непонятными друг другу. Тем не менее, традиция может быть рационально принята теми, кто живет в рамках западной либеральной культуры, как только они придут к «признанию, что находятся в плену верований, лишенных [рационального] оправдания таким же образом и в той же степени, как и отвергаемые им позиции, а также поймут, что были до сих пор лишены того, что может дать традиция, и посмотрят на себя как на личностей, отчасти в силу лишенности традиции, являющихся нищими²⁰.

Нищета, о которой говорит здесь Макинтайр, ислам в состоянии искоренять лучше, чем другие традиции. Чего не достает индивидууму, придерживающемуся либеральной теории, так это эффективной идеологии для предоставления понимания и цели, на основе которых могут быть основаны общины. Современные либеральные мыслители воображают себя независимыми, находящимися далеко за рамками любой идеологии, но Макинтайр утверждает, что, с аристотелевской точки зрения, они отказались или были не в состоянии узнать, что «никто не может мыслить для себя, если кто-то мыслит полностью про себя» (т. е. в совершенном одиночестве. – прим. ред.), и только благодаря членству в рациональной и опирающейся на практику общине человек становится подлинно рациональным.

Макинтайр признает, что такое признание есть своего рода обращение. Личности на грани обращения «позволяют традиции исследования обогатить их самопознанием, которого у них раньше не было, сперва сообщая им знание об особом характере их собственной несостоятельности и затем объясняя и определяя эту несостоятельность согласно метафизической, моральной и политической схеме классификации и объяснения. Каталоги добродетелей и пороков, нормы соответствия и отклонения, отчеты об успехах и неудачах в образовании, рассказы о возможных видах человеческой жизни, которые каждая традиция разрабатывает в своих собственных терминах, – все это призывает человека, осведомленного о собственной несостоятельности, к познанию того, в какой из этих конкурирующих моделей нравственного понимания он или она находит свое положение наиболее адекватно объясненным»²¹.

Макинтайр не только объясняет, каким образом человек в либеральном обществе может достичь того состояния, в котором он сможет обратиться в некую религиозную традицию – его проницательные наблюдения о логике либерального мышления также помогают осветить неспособность Запада понять современное исламское движение и его враждебность к нему. Либеральный нравственный анализ начинается с вырывания обсуждаемых утверждений из их контекста в традиции, и затем продолжает оценкой рациональной обоснованности того, что – как предполагается – должно убедить любого рационального человека. Либеральная мечта о вселенском прогрессе предполагает, что самыми разумными критериями являются те, что доминируют в самых новейших направлениях его (либеральной) мысли. Постольку поскольку мусульмане не хотят принимать стандарты модернизма, их считают иррациональными. Исламские интеллектуальные традиции считаются чем-то более или менее похожим на то, что Запад оставил позади, отбросив средневековую схоластику. Карикатура ислама, рисуемая либеральным Западом, требует пренебрежения особенностями характера, истории и обстоятельств. Это делает невозможным разумный диалог, который мог бы продвинуться сквозь аргументированую оценку к рациональному принятию или отвержению традиции. Таким образом, разновидность дискуссии, принятая в общественных форумах исследования современной либеральной культуры, по большей части не позволяет услышать голоса традиции за пределами либерализма.

Материалистическое потребительство является прямым результатом притязания либералов на нейтралитет. Поскольку предполагается, что все граждане либерального государства свободны в поисках собственного счастья, и несмотря на различие взглядов о том, что есть высшее счастье, похоже, что подавляющее большинство согласно с тем, что этому поиску может способствовать все возрастающее потребление, под маской эвфемизма экономического развития и становится практически самоочевидным, что в национальных интересах либерального государства гнаться за экономическим развитием²². Макинтайр объясняет, что сторонники взглядов, доминирующих в подчеркнуто современных обществах, «признают, что потребительство есть неотъемлемая черта постоянного неограниченного экономического роста, и одним из их основных верований является то, что постоянный неограниченный экономический рост есть фундаментальное благо. Предпочтение систематически более низкого жизненного уровня систематически более высокому жизненному уровню считается несовместимым ни с экономикой, ни с политикой ультрасовременных обществ… Но община, руководящаяся аристотелевскими нормами, не только рассматривала бы потребительство как порок, но и устанавила бы жесткие пределы роста, покуда это необходимо для сохранения или роста распределения товаров по заслугам»²³.

С аристотелевской точки зрения, которую отстаивает Макинтайр, проблема с современным либеральным государством – отнюдь не только в ее секулярном характере. Макинтайр отмечает, что для управляющих современным государством невозможно избежать несправедливости.

«Современным национальным государствам, выдающим себя за воплощение общин, всегда будут сопротивляться. Современное национальное государство, в любом его виде, есть опасный и неуправляемый институт, представляющий себя с одной стороны как бюрократический поставщик товаров и услуг, который всегда собирается, но никогда в действительности не дает своим клиентам ценности в обмен на деньги, и, с другой стороны, как хранилище священных ценностей, которое время от времени требует от некоторых сложить свою голову во имя его, этого государства… Это как если бы вас попросили умереть за телефонную компанию… Если даже сделать либеральное государство носителем каких-либо ценностей, оно всегда их обесценит…²⁴

Его критика либерального государства столь острая, что ее можно было бы принять за разновидность анархизма, если бы он открыто не советовал своим читателям сотрудничать с государством в форме уплаты налогов. Какую же политику защищает Макинтайр? Макинтайр полагает, что фокусом политической жизни восхваляемого им аристотелианца должны быть «семья, соседи, работа, церковный приход, школа или клиника – сообщества, в которых могут быть удовлетворены нужды голодных и бездомных»²⁵. Стоит ли нам оставить государство на растерзание «варварам», как об этом говорится в заключении к After Virtue²⁶? И что нам надлежит делать с голодными и бездомными, которые живут за пределами нашего прихода? Не надлежит ли религиозной общине забрать бразды правления государством из рук тех, кто ведет его к разрушению, даже если курс национального государства, обладающего своей собственной инерцией, сменить не легко? Более реалистичный политический аристотелизм, нежели тот, что защищает Макинтайр, не станет избегать необходимости возложить на свои плечи ношу современного государства с полным признанием его недостатков и в надежде на то, что его можно превратить в нечто лучшее. Макинтайр не видит такой реальной возможности, поскольку он, похоже, имеет в виду Европу и США, где перспективы чего-либо лучшего, нежели либеральное государство, не являются многообещающими, поскольку главной альтернативой либерализму является национализм, а национализм легко деградирует в фашистскую ярость, которую мы наблюдали при попытке уничтожения боснийских мусульман. Внутри мусульманских сообществ, однако, есть альтернатива как национализму, так и либерализму, которая не рассматривается всерьез западными теоретиками²⁷.

Переход Макинтайра к локальному уровню занижает ценность его критики либерализма. Либералы не противостоят локальным образованиям посредством существенных идеологий, ценностей и целей. Либеральная политическая теория есть теория правления, а не локальных добровольных объединений. Если бы в начале своей книги Макинтайр объявил, что его борьба с либерализмом была вокруг того, как должны быть организованы местные объединения, а не вокруг вопроса о правлении, она не привлекла бы такого внимания. Несомненно, если прочитать «Чью справедливость?» исходя из предположения, что критика либерализма не распространится на либеральную теорию правления, многое из того, о чем говорит Макинтайр, утратит смысл. Возьмите вышеприведенную цитату, в которой отстаивается ограничение экономического роста. Существенным здесь является то, каким образом общество целиком управляет своими экономическими делами, и, независимо от того, насколько велик и процветает частный сектор, управляющая роль правительства в экономических делах общества является неоспоримой. Таким образом, Макинтайр возражает против того, что является недостатком либеральных правительств и либеральных теорий о том, как правительства должны управлять своими экономическими делами.

Здесь снова работа Макинтайра должна быть полезной для тех, кто занимается развитием исламской политической теории. Если мы принимаем критику Макинтайром современной формы национального государства, создание исламских республик не может быть высшей целью исламской политической деятельности, но только переходной стадией развития, ведущей к более совершенным исламским формам правления, кульминацией чего является правление Вали аль Аср (А)(да будет ускорено его появление!).