Текст книги "Дар Степаниды"

– Ты чего, Шутов, совсем охренел? Ты на фига бабу бьешь? Тебя в том месяце за алкаша чуть с работы не турнули, а ты опять за свое. Да и Жуйков-то, выходит, еще тот кобель…

– А ты не знаешь ничего, так и молчи! Жуйков, который застрелился, был мужем моей родной сестры – Гальки. И он, сволочь, путался с этой Зинкой. А Галька на него в партком телегу написала. Аморалку ему пришили. Да еще там, на работе кое-какие дела вскрылись…

– Ладно. Бабу не трогай!

– А что, понравилась? Хочешь– твоей будет?

– Даааа бляха. Ты точно больной!

***

После занятий в школе Надюха решила проводить Цилю домой. И роль защитницы униженных и угнетенных ей очень понравилась. Она уже представляла, как интересно и красочно она расскажет эту историю Вильке. Вот уж кто оценит ее поступок…

– Тебе теперь попадет! У тебя мать во какая… строгая! – робко завязала разговор Циля.

– Да, нет. Мамки и дома-то почти никогда нет.

– А у тебя куклы есть?

– У меня только одна. Но она – Буратино! И пупсик еще.

– Ну-у! Буратино – это и не кукла… – поморщила носик Циля, -а пойдем ко мне! У меня куколки заграничные есть и сервиз маленький-маленький. Вот такусенький… И одежка для пупсика, – перечисляла новая подружка.

– Ты только не подумай, что я тебя из-за твоих куколок защищала, – поставила все на свои места Надька, -а только потому, что ты – человек!

***

Вчера девочки чудесно поиграли у Цили. Ах, сколько же у нее игрушек… А какие куколки… Надюха о таких и мечтать не могла. Но самое главное – это не игрушки, а то, что у Надьки появилась подруга! Девочка! Это тебе не Вилька и не парни из Надькиной «банды». И мама у Цильки – такая добрая… Наденькой меня называла. И братик у нее такой хорошенький, а уж папа… Смешной… Цилькину маму называет «милая моя». Да, вот такая и должна быть счастливая, дружная семья. Наверно, и ее мамка ищет такую. Но что же сегодня происходит с Цилей? Почему она упорно не смотрит в ее сторону? Глаза отводит, на перемене не подошла. Может, обидел кто?

Прозвенел звонок с урока. Марьванна вышла из класса, и Надя подошла к Циле. Подруга опустила голову и попыталась выскочить из класса, но Надя преградила ей дорогу.

– Циля, что случилось, ты почему ко мне не подходишь?

– Да так…

– Нет, ты скажи. Ты что, на меня обиделась? – допытывалась Надюха.

– Мне моя мама не разрешает с тобой играть. Сказала, что твоя мамка гулящая, и ты такая же будешь. Еще грязь какую к нам в дом занесешь! И кашляешь ты! Может, у тебя туберкулез…

– Я думала, ты мне подруга, а ты… ты… – со слезами на глазах прошептала Надька.

– А что? Неправда, что ли, что яблочко от яблоньки недалеко катится?

Надька подошла к учительскому столу и постучала по нему линейкой, чтобы привлечь внимание одноклассников. Затем села на учительский стол и громко, на весь класс сказала:

– Эй, Фарин! Ты меня извини!

Фарин от неожиданности разинул рот и присел за парту.

– Я за Земенскую заступалась, потому что думала, что она– еврейка. А оказывается, евреи и жиды – это разные люди! А наша Циля как раз-таки, оказывается, жидовка! А жидовок надо гнать! Поганой метлой! С нашей Советской родины!!!

Надька подбежала к Цилиной парте и скинула на пол портфель и учебники Цили на пол. Циля покраснела и с ревом выбежала из класса.

– К Марьванне побежала! – посочувствовал Дробышев.

– Ну ты, Сенина, даешь! Ну ты– молоток! – с восхищением воскликнул Фарин.

– Дура! Вот дура-то! – закончила разговор Храпова. – Цилька же жаловаться побежала!

И тут в класс ворвалась злющая Мария Ивановна. За ее спиной пряталась Циля и показывала Надьке язык. Мариванна схватила пресловутую линейку и стала дубасить ею по столу, что есть силы, подкрепляя стуком каждое свое слово.

– Ох уж эта мне Надя! Ох уж эта мне мама! В угол, мерзавка! На весь день! А из школы будем гнать тебя! Не место таким ублюдкам в советской школе! – и саданула линейкой об стол так сильно, что та сломалась пополам и отскочила Мариванне в лицо.

Надька, увидев царапину на ее лице, подумала: «Правильно, зло должно быть наказано! – и побрела в свой родной угол, – а мамка моя все равно – самая лучшая на земле женщина!»

***

А самая лучшая на земле женщина, изрядно выпившая, сидела за столом со своим любовником в маленьком гостиничном номере. На столе стояла початая бутылка красного вина, полбуханки хлеба и большой кусок вареной колбасы. На полу валялась пустая бутылка из-под водки. Зинаида плакала, размазывая слезы по щекам.

– Какой человек был, ка-а-кой челове-ек! А ты знаешь, Гриша, он же жениться на мне хотел, с матерью познакомить… Ты знаешь, я ведь не столько замуж хотела, а тоска меня мучила. Ждала я человека, который бы уберег меня от всех невзгод, заслонил бы меня от этой поганой жизни. И я бы никогда ему не изменяла!

– Да, ладно, ладно. Выпьем давай! – пытался уйти от неприятного разговора Рябой и разлил красное вино по стаканам.

– Юлий, Юлий… Ну как же так-то? Как же ты так? Давай, Гриш, помянем, – не унималась Зина.

Рябой разлил вино по граненым стаканам, залпом выпил и подошел к Зинаиде. Провел рукой по ее плечам и стал наглаживать ее грудь, расстегивая пуговички на ее блузке.

– Как же ты прекрасна… Ну иди ко мне, иди, София, я соскучился.

– Ты чего, хватит лапать! – возмутилась Зина. – Сдурел, что ли? Человек погиб, мой близкий человек. Година же. Помянуть…

Зинаида оттолкнула его. Но Рябой не сдался. Он бросил ее на кровать и силой сорвал с нее одежду.

– Мразь, скотина, животное! – отбивалась Зинаида. Вырвалась, вскочила с кровати и ударила Григория в пах.

– А-а-а! Сука! – закричал взбешенный Рябой, – да так ему и надо! Нечего на чужое добро зариться. «И только смерть разлучит нас… Уходи, не проклиная… Нате вам пластиночки…» – передразнивал Рябой Эйнштейна.

Зинаида резко взмахнула рукой и опрокинула стакан. Темное красное вино, как кровь, стало быстро впитываться в застиранную старую скатерку на столе. Зинаида вмиг отрезвела. В ее голове появились мысли…

– Ты это… Откуда про пластинки… – пролепетала Зинаида, наступая на Рябого. – Ты слышал! И песню ненавидишь… Ты… Ты! Ты убил его! Сволочь! Убийца! – закричала Зина.

– Замолчи! Заткнись! Вякнешь кому-убью-ю! Надьку твою….

– Тварь! Хочешь меня? Да? Хочешь? Во тебе! Фиг тебе! Пошел прочь!

– Прочь… на ночь глядя… из комнаты, которую я снял?

– Тогда я уйду, убийца!

Зинаида стала собирать одежду, но Рябой схватил ее за руку и бросил на кровать. Она вырывалась, плакала, но все было напрасно.

***

Она лежала на кровати в разорванной сорочке, уставив глаза в потолок. Разбитая губа сильно болела. Руки тряслись. Рядом с громким храпом спал Рябой. Зинаида брезгливо отодвинулась от него и, глядя в потолок, тихо сказала:

– Я опускаюсь все ниже и ниже, и предел наступит очень скоро. Я – тварь! Я – шалава! Сама себя не уважаю. Лежу в постели с убийцей… Господи! Сдохнуть хочу. Сдохнуть…

Рябой улыбнулся, повернулся к Зинаиде и, крепко обняв ее, сказал:

– Моя женщина… Моя…

***

1969год

Вот уже час носился Геннадий с топором по всей квартире. С яростью крошил круглый обеденный стол в щепки. Затем вдребезги разбил дверь на кухне. Зинаида ловко уворачивалась от летящих в нее предметов, но выскочить из квартиры ей не удавалось. Они оба были сильно пьяны.

– Ненавижу! Ненавижу, тварина! – с пеной у рта кричал Геннадий.

– Господи, за что мне все это? – театрально заломив руки, вопрошала, глядя в зеркало, Зинаида.

Надюха забилась в угол под кроватью и тряслась от страха. Милиция так и не приехала. А может, никто и не вызывал. Кому охота идти среди ночи к Дворцу культуры. Постепенно скандал затих. И через час муж с женой уже спали в обнимку на полу. Надюха вылезла из убежища и, осмотревшись по сторонам, вздохнула. Затем привычно взяла веник и собрала осколки и щепки в большой плотный мешок. Эх, жаль было стола… В этот раз его уже не починишь… Надюха притащила тазик с теплой водой и полотенце и стала осторожно обмывать от крови лицо и руки матери. Подложила ей под голову подушку, стянула с кровати одеяло и укрыла им мать. Прибрав в комнате, она легла на пол, рядом с матерью, и обняла ее.

– Мамочка моя. Родная, любимая моя!

Мать вздрогнула, оттолкнула девочку и что-то невнятно пробурчала во сне. Дочка прислушалась к ее прерывистому дыханию и довольная заснула. Будильник показывал два часа ночи.

***

Труднее всего Надюхе было не заснуть на уроке после бессонной ночи. На уроке математики она клевала носом и изо всех сил пялила глаза на доску, но ничего не понимала. Уж очень плохо давался ей этот предмет. Слава Богу, что теперь, в пятом классе, у них новый классный руководитель – Раиса Васильевна. Стук мела по доске и мерный голос учителя сделали свое дело, и Надюша уснула. Дробышев незаметно придвинулся к ней и стал толкать ее локтем.

– Надь, Надя, проснись. Раиса уже на тебя поглядывает.

Надя подняла голову и стала щипать себя за щеки.

– Это твои вчера буянили? – спросил Вовчик.

– Мои… – устало ответила Надя.

– Жаль, в подъезде ни у кого телефона нет. А к автомату бежать далеко, а так бы твоего отца забрали…

– Тогда и мать бы тоже забрали. А ей в вытрезвитель нельзя! Сердце у нее! И с работы турнут!

– Ничего, может, они еще помирятся! И все будет хорошо! – обнадежил Надюху Вовка.

– Да нет, Вовка, если семья ругается и не пытается измениться, то и не будет никакого прогресса.

– А-аа! Ну да. Это так! А классная у нас вроде нормальная…, – перевел разговор одноклассник.

– Да, даже очень

***

Тяжелый класс пришлось взять Раисе Васильевне. Дети не дружили между собой, ссорились, ябедничали, обзывались. И постоянно надо было говорить с ними на повышенных тонах. Не слышали они спокойного голоса. «Ладно, будем воспитывать», – думала классный руководитель, подходя к подъезду своей ученицы – Надежды Сениной. Эта девочка ее очень беспокоила. Часто болеет, подруг нет, но все парни, даже хулиганы, вроде Фарина, ее слушают беспрекословно. И почему она так часто спит на уроках? Раиса Васильевна подошла к нужной ей квартире. За дверью было шумно. Что-то глухо упало, и послышались ругательства. Нестройный хор пьяных голосов затянул про калину, что в поле у ручья, и учительница, поколебавшись, нажала на звонок. За дверью наступила тишина, и через некоторое время дверь открыла пьяненькая, икающая мать девочки.

– Вы кто? И-ик! – строго спросила она.

– Я – классный руководитель Вашей дочери, – представилась учительница.

– Иии? Что опять натворила… И-ик! Эта мерзавка?

– Да ничего она не натворила. Вот только к первым урокам опаздывает и спит на занятиях, – стала рассказывать Раиса Васильевна.

Зинаида силилась сделать серьезное лицо, но пьяная ухмылка то и дело вылезала наружу. В голосе ее послышались истеричные нотки.

– Ладно, я ее выпорю! – пообещала Зинаида.

– Нет, нет! Не надо ребенка бить! – испугалась учительница.

– И-ик! А вы, пе-да-го-оги… Куда ж смотрите? Да никуда вы не смотрите! Куда вам смотреть-то? И-ик! А вот ты, замужем?

– Замужем, – ничтоже сумняшеся соврала Раиса Васильвна.

– И хорошо живете? И-ик!

– Не жалуюсь!

– А я жалуюсь! И-ик! Вот ты морду свою от меня кривишь, а пожила бы ты с моим… и-ик… с инвалидом… недельку. Да посмотрела бы на его припадки. Ладно, заходи, и-ик, выпьем и посидим по-человечески!

– Да нет, спасибо! Мне еще восемь квартир надо обойти.

– Брезгуешь, значит. Ладно, иди уж! Поди, такая же злая, как Марьванна? Будешь мою Надьку обижать, я на тебя Генку спущу! Он за своего Ленина всех поубивает! Поняла?

– Поняла! – пробормотала Раиса Васильевна и решила побыстрее уйти, пока пьяная родительница не спустила собаку. И на первом этаже учительница еще долго слышала песню всех времен и народов в исполнении своей родительницы:

– «И Ленин… и-ик… такой молодой,

И юный Октябрь впереди!»

***

Нет, не в лучший день решила Зинаида проведать свою родную сестру Аннушку. На улице беспрерывно шел дождь. Несмотря на надетые дождевики, Надька и Зина вымокли насквозь, пока добрались до Аннушкиного барака. Сестра Анна достирывала в тазике детское белье. Кухня у нее была большая, просторная, с большой русской печкой. Здесь стояли и круглый обеденный стол, и старый, огромный, видавший виды диван. Здесь же была и прихожая. А вот комнатка была небольшая, метров семь-восемь. Очень чистая. Вышитые салфетки, на кроватях – подзорники. В красном углу висели иконы. Дети, трехгодовалый Лешенька и шестилетняя Танюшка, прыгали на оттоманке и горланили популярную песню «Замечательный сосед». Зинаида переоделась во фланелевый халат сестры, завернула Надьку в простыню и стала сушить ей волосы у печки.

– Аннушка, у тебя водка есть? Замерзла, как черт. И Надьку натереть надо, как бы не заболела… – спросила Зинаида.

Зинаида поняла, что Аннушка спиртного не даст, и вынула из сумки небольшую бутылку с самогонкой. Поставила ее на стол и достала из буфета стакан. Налила в стакан мутной жидкости из бутылки и выпила половину.

– Ох, хорошо пошла! Надька, зараза! Иди, натирать буду!!

– Это что у тебя, самогон? Зина, ты зачем пьешь? Спиться хочешь? – всполошилась Аннушка.

– А чего это я пью? Ну… Выпью стопку… И что? – возмутилась Зинаида.

– Женщины с моей работы про тебя говорят…

– А ты не слушай никого, Аннушка… Плохо мне. Душа болит… Да ты присядь со мной, поговори…

Анна принесла табуретку и села рядом с сестрой, приобняв ее за плечи. Потом, вспомнив, она вскочила, открыла дверцы буфета и выставила на стол масло и хлеб. Открыла банку с солеными огурцами и достала из печи чугунок с тушеной картошкой. Наложив еду себе и сестре, она присела.

– Аннушка, а ты знаешь, что такое «черная вдова?» – выпив еще несколько глотков, спросила у Аннушки Зинаида.

– Какая ты вдова при живом-то муже? Тьфу! – воскликнула младшая сестра.

– Все мужики рядом со мной мрут, как мухи, – продолжала Зинаида таинственным приглушенным голосом, – помнишь, я тебе про Власова рассказывала? Его ведь отпустили тогда. Думали, что он приведет их в то место, где деньги спрятал… А он сразу поехал ко мне на квартиру. А мы с Надькой тогда уже на юге были.

– Так что, деньги-то не нашли?

– Нет. Решили, что деньги у меня. Затаскали, пока я доказала, у кого и сколько в долг взяла.

– И что Власов?

– Власов? Да лучше тебе и не знать! Все думаю, и как только Надька этого не увидела? Может, далеко была? Что это? Я проклята? Что во мне не так?

Аннушка обняла сестру и окинула быстрым взглядом игравших в комнатке детей.

– Все в тебе так! Вон ты у нас какая красивая, и все-то ты можешь… Все у тебя в руках горит, не то, что я– неумеха. И мужа своего я удержать не смогла… – заплакала Аннушка, – гуляет он, Зина!

Зинаида встрепенулась. Отодвинулась от сестры и внимательно посмотрела ей в лицо.

– И давно ты это узнала?

– Да уж с неделю как. Витина мать все рассказала.

– Твоя свекровь? Эта старая ведьма?

– Я даже не знала, что она такая гадина. Всю кровушку у меня выпила. Придет и жизни учит. А про Виктора такие гадости рассказывает…

– Как может мать о своем сыне плохо говорить? А с ним ты разговаривала? Он-то что тебе говорит? Ты в последнее время сама не своя. И бледная вся… или зеленая?

– Желудок болит ужасно, – пожаловалась Анна.

– А что обследование показало?

– Язву желудка.

– Аннушка! Да это все сейчас лечится. Сделают операцию, зашьют дырку…

– Зина, замолчи. Не хотела я тебе говорить. Витю вызывал доктор, а я подслушала… Рак у меня. Он, видно, женщину себе уже подыскивает…

Дверь в комнату резко открылась, и в кухню ворвалась сумасшедшего вида старуха с растрепанными седыми волосами, горящими глазами. Сущая ведьма. Зина знала, что Аннушкиной свекрови лет пятьдесят, не более, но выглядела она на все восемьдесят. Дети испугались и высыпали в кухню. Леша и Танюшка уцепились за мать.

– Эха, ты… Сидишь, невароха! А он сейчас с бабой шуримурит. Улица Званковская, дом два. Палисадник синим покрашон. Беги туда, хватай за вихры, у вас дитятки малые… об их подумай…

Аннушка еще крепче прижала к себе детей. Но тут в бой вступила Зинаида. Она встала, поставила руки в боки и стала грозно наступать на свекровь своей сестры:

– Ой, а идите-ка вы отсюда… Куда подальше! Свекровушка вы наша добрая! И никуда она не пойдет! А ну, пошла отсюда, ведьма!

«Ведьма» сбросила пыл и попятилась к двери:

– А-а-а-а! Шлюх понавела полный дом… Щас сестренка тебя живо научит под мужиков стелиться. Она на это дело – мастак!

Зинаида разозлилась не на шутку и схватила табурет.

– Что, что, дым глаза ест? – кричала Зинаиде, пятясь к двери, Аннушкина свекровушка.

– А что, вы у нас пожарный? Прибежали тушить? – ехидно парировала Зинаида.

– Да ну тя к чертям собачим… Живи, как хошь! Слухай, слухай свою сестрицу. Она дык тебя всему научит.

Свекровушка хлопнула дверью и ушла. Аннушка долго смотрела ей вслед и вдруг встрепенулась, машинально развязала фартук и вытерла руки.

– Аня, неужели пойдешь? Да где твоя гордость? Лучше сделай вид, что ничего не знаешь, – посоветовала Зина.

– Не могу. Я должна точно знать. Увидеть все своими глазами. За детьми присмотри!

Анна быстро натянула на себя плащ и ушла.

– Аннушка, зонтик! Зонтик! – закричала ей вслед Зинаида, но сестры уже и след простыл.

***

Прошло уже несколько часов, а Аннушки все не было. Зинаида прополоскала и развесила в кухне белье, почитала детям книжку, посмотрела в очередной раз на часы и подошла к окну. Она внимательно вглядывалась в темноту. Сверкнула молния, и следом раздался сильный удар грома. Лешенька прижался к тетке.

– Ладно… Так, ребятки, сейчас кушать будем… Надька, На-а-дька, ты это что? Это ты зачем… – закричала Зина и отдала ребенка Танюшке. Она подхватила дочь, заваливающуюся на пол. У девочки начался приступ. Зинаида положила ее голову к себе на колени и стала качать ее, успокаивать и гладить по голове. Постепенно дочка пришла в себя.

– Мамка… Там… в туалете… Я видела…

Зинаида положила дочь на диванчик и бросилась к двери. Ее крики из общего коридора были слышны во всех комнатах барака.

– Анька, Анька! Помогите! Это ты что ж удумала! Что сотворила?

Надя крепко прижимала к себе двоюродных брата и сестру и приговаривала:

– С вашей мамой все будет хорошо. Все хорошо! Я знаю!

***

В доме отключилось электричество. Зинаида не нашла свечей и зажгла лампадку. На оттоманке валетом спали дети, а на кровати лежала бледная Аннушка. Растрепанная Зинаида неудобно притулилась рядом на стуле и гладила ее руку.

– Зачем? Зачем сняла? Все равно подыхать, – прохрипела Аннушка.

– Еще чего! Детей без матери оставлять… А этому кобелю я устрою! Отрежу все его хозяйство под корень! Все будет хорошо… Все обошлось. Вовремя Надька кувырнулась. У-у-у! Ведьма! – Погрозила Зина не то Надьке, не то Аннушкиной свекрови.

– Сестренка ты моя милая, одна ты у меня… как бы я жила без тебя…

Сестры обнялись и заплакали. А Надьке снился чудесный добрый сон. За столом сидит большая и дружная семья. Мать, отец, тетя Аня, Танюшка и Лешенька, Фрума с Ароном и даже «кобель» дядя Витя. Мамка угощает всех сырниками, и все говорят друг другу: «Милая моя! Мой дорогой!»

***

Зинаида открыла квартиру и шепотом пригласила войти молодого мужчину. Парень лет двадцати снял с плеча рюкзак, разул ботинки и, войдя в комнату, спросил:

– А почему шепотом? Где, говоришь, муж-то?

– В дурке. В Лодейном поле. Какое счастье! Целый месяц спокойной жизни! Ну чем тебе не гостиница?

Парень заметил спящего ребенка и удивленно спросил:

– А это кто?

Зинаида шикнула и приложила палец к губам:

– Да дочка моя, не бойся, она крепко спит.

– Ты мне ничего про дочку не говорила…

– А чего про нее говорить-то? Ладно, пошли на кухню, поедим чего– нибудь.

***

В окно светило яркое солнце. Оно и разбудило Надюху. На душе было так радостно и весело. Это от солнца! Его так давно не было! «Все дожди да дожди», – подумала девочка. Она вскочила со своего диванчика и побежала в туалет. Вернувшись, она обнаружила, что в комнате она не одна. На кровати матери лежал парень. Одеяло сползло. Боже, она впервые видела голого мужчину. Он был очень красив. Парень проснулся, рассмеялся и натянул на себя одеяло.

– Ты ведь Надя? Надя, Наденька, Надюшка, Найденка… Красивое имя. Как тебя мать то называет?

– Надька… – пролепетала она и натянула на себя розовый, застиранный домашний халатик.

– Да, как это похоже на твою мать.

– Она, вообще-то, меня хотела Нелькой назвать, а я родилась 30 сентября…

– И что с того? – спросил он, надевая брюки.

– Ну, 30 сентября – Вера, Надежда, Любовь. Большой праздник. Бабушка, отцова мать, ей не разрешила.

– Надежда… Да у тебя, оказывается, двойной праздник. Счастливая…

Он посмотрел на часы и быстро стал одеваться.

– Ну, Надежда, на тебя вся надежда… Покормишь чем-нибудь? А то у меня поезд через полтора часа.

Надька побежала на кухню, и, порывшись в холодильнике крикнула:

– Есть хлеб, морковка и две луковицы! Еще горчица есть. Свежая… Будете?

– Ладно, может успею на вокзале поесть… – улыбнулся парень и вышел в прихожую. Быстро надел ботинки и, подняв с пола рюкзак, подошел к двери. Подумав, остановился, достал из рюкзака две банки сгущенки и протянул их Наде.

– Это мне?

– Тебе.

Глаза его заискрились весельем.

– Пока, Надюшка! Матери скажи… А, впрочем, ничего не говори…

Он вышел из квартиры и бегом спустился по лестнице. А Надюха еще долго стояла в темной прихожей, прижимая к себе банки со сгущенкой.

***

И вот наступил желанный день. День рождения. Надюха с утра была в приподнятом настроении. Ей нравилось все: и дождливая погода, и пронизывающий ветер, и то, что ремонтники приехали латать дыры на дороге в их дворе. Около пяти часов домой пришла мать. Она уже была навеселе. В одежде плюхнулась на кровать. Надька расстроилась, ведь она рассчитывала хотя бы на семейный ужин. Да и картошка, селедка и овощи были уже начищены.

– Надька, а чего это ты от меня морду воротишь? – увидев недовольное лицо дочери, спросила мать. – Живешь на моем иждивении, этого черта хромоногого тащу на себе… Где он, кстати? А, нажрался уже! Где деньги взял? Я тебе что говорила, денег ему не давать, в магазин не отправлять!

– Я и не давала! Он бутылки сдал.

– Че-е?

– Бутылки сдал и денежки зажилил.

– Придурок хромоногий, а и черт с ним, сдохнет, может, скорей.

Сдыхать «хромоногий придурок» не хотел, а поднял голову и, угрожающе глядя на жену, произнес:

– Ну что, пришла, гулена?

– Сука Зойка, – не среагировала жена, – мои бутылки сперла. Я спрятала их за бочку. Нет, нашла, зараза. Ну, не было сетки, чтобы сложить… Прихожу – нету!

– Да и правда. Зачем она чужое берет? Уже не в первый раз, – поддержала мать Надька.

– Надька! Чего ты ходишь, как шишига растрепанная? Нее! Не в меня ты красотой, не в меня! Не наша порода! Раздень-ка меня, устала, как собака. Надо б помыться. Воняет этой пивнушкой…

Надька обрадовалась, что мать никуда не уйдет, и кинулась снимать с матери обувь, плащ.

– Надька! Я платье тебе купила у Клавдии. Дочка ее, Римка, его совсем мало поносила.

Надя метнулась к сумке. Достала сверток и вынула из него шелковое летнее платье с коротким рукавчиком. Натянула его на себя и закружилась перед зеркалом.

– Ой, какое красивое, с галстучком. Мамочка, спасибо! Это на день рождения? – Надюха попыталась поцеловать мать, но та резко отвернула лицо, и Надька клюнула ее в нос.

– Да отстань ты! Не люблю я эти муслюканья. Мать тебе платье купила… А вот ты бы у меня хоть раз спросила: «Мамка, а ты хочешь новое платье? А-а?». А тебе глубоко плевать на мать! А мать-то еще молодая! И-и-эх! Сумку мою с деньгами спрячь! А на день рожденья у нас денег нет! Обойдешься!

Зинаида почти сразу заснула. А дочери для счастья много ль надо – чтобы мама дома была. А она еще и платье купила. А мамка проснется – картошки наварим и посидим все вместе.

***

Надюшкино сердце не вынесло радости, и пошла она на улицу. Пусть все люди видят, как мамка ее любит! Такие подарки дарит! Пальто, правда, пришлось расстегнуть, а то, кто ж платье-то увидит? Любуясь своим отражением, Надя важно прошлась мимо магазина «Силуэт» с огромными стеклянными витринами. Радость переполняла ее, и она стала напевать:

 
– «По переулкам бродит лето.
Солнце льется прямо с крыш.
В потоке солнечного света
у киоска ты стоишь…»
 

Прохожие оборачивались на красивую девочку, улыбались. Навстречу Наде бежала запыхавшаяся одноклассница Храпова. Она резко притормозила и выпалила новость:

– Надька, слыхала? Марьванна в лесу заблудилась. Три дня уже ищут.

– Три дня? А ты откуда знаешь?

– Так она в моем подъезде живет.

– А что она в лесу-то делала?

– Ответ для тупых – грибы собирала. Ау, а-у! Все вернулись к машине, а ее нет! Вот такая смерть. А ты-то, конечно, рада!?

– Не знаю… наверно, не рада…

Надька обошла занявшую половину тротуара Храпову, и направилась к своему дому. Настроение было испорчено.

Придя домой, она быстро почистила и поставила варить картошку. И пока резала на салат помидоры и огурцы, все время думала про Мариванну. Надю переполняло какое-то непонятное чувство, не сформировавшееся видение или томление. Когда-то она хотела, чтобы учительница умерла, даже кричала ей в лицо: «Сдохни, зараза!» Но хотела ли она этого на самом деле? Нет!

В девять часов вечера встала Зинаида, поела и опять легла. Надька подошла к матери:

– Мам, а ты не могла бы со мной сходить на квартиру к Мариванне.

– Чее? Сбрендила?

– Понимаешь, она сейчас в лесу, одна. Скорей всего умрет до утра.

– Туда ей и дорога, твари! Сколько ж она у меня крови попила…

– Ладно, все понятно. Спи!

Вэту ночь она не могла заснуть, прислушивалась к шуму дождя за окном, к вздрагивающим от ветра стеклам в окне. Встал Геннадий. Побренчал кастрюлями, долго чавкал и, видимо, остался доволен едой. Сходил в туалет и угомонился.

Надюха легла, закрыла глаза и стала вспоминать лицо своей первой учительницы. Вот она кричит, стучит линейкой, трясет Надьку за грудки. Бьет указкой по рукам.

Вдруг в памяти девочки возникла сцена, когда Мариванна нашла у своей ученицы знаменитый роман Анн и Серж Голон «Анжелика» и била им Надьку по голове. Потом ей снилась или не снилась учительница, протягивающая к ней свои руки с ярко-красным маникюром. Ярко-красная рябина, трактор, яма с водой и кости. Много костей… И все сложилось. Надька увидела целую картинку, но было ли это правдой? А вдруг она все придумала? Ее же потом будут называть психованной…

«Ну и что, пойду», – приняла решение Надя. Она быстро накинула на себя пальтецо и шапочку и подошла к матери.

– Мама, мам, сходи со мной, – потрясла она мать за плечо.

Зинаида открыла глаза, посмотрела на будильник и покрутила пальцем у виска.

– Чокнутая, в самом деле, чокнутая! Мне к восьми на работу, а я должна в дождь к какой-то твари ходить. Я о ней и слушать не желаю! Тебе надо, ты и иди!

Погода выдалась мерзостная, дождь моросил, словно мелкая пыль. Непроглядная темень, грязь, невидимые лужи на каждом шагу. Одна —одинешенька брела среди ночи вся промокшая, озябшая Надюха. Почему мать отпустила ее одну? Почему не пошла с ней? Надя вдруг разом вспомнила все обиды, которые причинила ей мать за последнее время, и горькие мысли сдавили ее сердечко.

В квартире Оксанки Храповой ей долго не открывали. А открыв, ее мать долго слушала бред мокрой и грязной одноклассницы своей дочки, которая, не зная приличий, пришла посреди ночи к чужим людям…. Наконец, проснулся глава семьи, чуть постоял, почесывая живот, и просто назвал номер квартиры Мариванны.

Жалея потерянного времени, Надька спустилась на первый этаж и позвонила в квартиру. Открыла ей молодая заплаканная женщина.

– Что тебе, девочка? – устало спросила она.

– Я знаю, где Мариванна! – выпалила Надька.

– Что? Откуда? Миша, Игорь, пришла девочка, она знает, где мама, – закричала женщина и втолкнула Надюху в комнату. В комнате, в клубах папиросного дыма, на диване, на стульях сидело много народу. Они вполголоса разговаривали, о чем-то спорили. У Нади сразу разболелась голова.

– Дайте мне бумагу и карандаш! – попросила Надя.

Тут же на стол перед девочкой положили тетрадь и ручку. Двое мужчин, видимо, Миша и Игорь, заинтересованно встали с дивана и подошли к столу. Надюха сосредоточилась и стала рисовать:

– Здесь, на шоссейной дороге, стоит сломанный трактор. Долго ли он будет стоять – не знаю.

– Есть трактор! Есть там трактор! Мы не так далеко от него машину и поставили, – обрадованно закричал один из мужчин.

– Лес там смешанный – березы, рябины… Много рябин, все от ягод красно, маленькие елочки и большой муравейник. Обязательно найдите муравейник. Дальше – поляна. И почти в центре – яма. Глубокая яма. С водой… Когда она туда упала, сломала ногу и была без сознания. Поэтому и не отозвалась. Люди мимо прошли. Еще где-то рядом большое поваленное дерево лежит. Вот и все! Впрочем, нет… В этой яме, на дне, есть еще кое-что. Что-то важное. Это нужно обязательно достать, – закончила Надька и достала носовой платок вытереть кровь из носа.

В комнате воцарилась тишина, и чей-то голос спокойно произнес:

– Да врет она все.

– Да это, наверное, они сами, ее ученички, в лес затащили и бросили!

– Игорь, не мели чепухи, откуда они там взялись?

– Да она сама рассказывала, что они ее смерти хотят!

Молодая женщина, дочь учительницы, достала из секретера фотоальбом. На фото последнего выпуска Мариванны нашла Надькину фотографию и ткнула в нее пальцем:

– Вот, глядите! Надежда Сенина! Это она!

– А ну, рассказывай, откуда ты это все знаешь? Или придумала? – настаивал мужик с бородой и больно дергал Надюху за руку.

– Да она же вся промокла! Миша, да отстань же ты от нее, – воскликнула женщина, и тут же принесла и укутала Надю большим и мягким пуховым платком. От платка пахло запахом Мариванны, и у Надюхи еще сильнее заболела голова.

Надя вспомнила, какмать и тетя Фрума предупреждали ее, чтобы не рассказывала людям свои видения. Нет, не сдержалась. Надя вырвала свою руку, которую крепко ухватил бородатый дядька и с угрозой в голосе заявила:

– Если вы ее сегодня не вытащите, до утра она не доживет! Вы слышите меня?

В одно мгновение шум прекратился. Народ задвигался, стал одеваться, искать фонари, женщины наполняли горячим чаем термосы и резали бутерброды.

– Так откуда ж ты все это знаешь? – не унимался бородатый.

***

В этот прекрасный и такой тяжелый день, день Надиного рождения, Надюха все же промокла и простыла. Недовольная мать вставала ночью и давала ей аспирин. Температура спала только к утру, и девочке заметно полегчало. Родителей дома не было, и Надя, попив чаю, побежала к массивному трехстворчатому шкафу с зеркалом, и, открыв его, достала свое новое платье. Еще лучше платье смотрелось с мамкиными лакированными туфельками и сумочкой бордового цвета. Затем она стала примерять материны платья и бусы. Накрасила губы помадой цвета спелой вишни и громко запела: