Текст книги "Дар Степаниды"

– Две шубы, Женечка. Надька мне свою обещала.

– Хорошо, две шубы. Свадьбу я оплачу. Все продукты. Ящик водки.

– Водка, зятек, это не камильфо! Нужно еще вино! Для женщин! Не жадничай, зятек! Ты ж у нас биз-нес-мен!

– Ну как же! Ящик вина, – записал на салфетке зятек.

– Ну, это все хорошо, но как-то так сразу, так неожиданно… – внезапно испугался Степан Николаевич.

Незаметно от зятя, под столом, Зинаида положила руку на колено старичка и стала поглаживать его.

– Так, когда, вы говорите, свадьба? – решительно уточнил Степан Николаевич.

***

2000 год

– Ее доставили позавчера без сознания, – рассказывал кардиолог Надежде в коридоре городской больницы, – инфаркт. Мы только сегодня нашли ваш телефон. У нее давно гипертония?

– Да. Я еще маленькая была, ей уже ставили этот диагноз. Я чувствовала. Я это чувствовала…

– Скажите, она пьет?

– Да…

– Поняяятно… Она сейчас в реанимации, и я не думаю, что она выкарабкается. Возраст, дурные привычки…

– Я могу пройти к ней?

– Нет, в реанимацию у нас никого не пускают…

– Пожалуйста! – умоляюще глядя в глаза доктору, попросила Надя, – на минуточку.

– Ладно! Вы сейчас подойдите к медсестре, надо разобраться с документами, а потом пройдете к матери, скажите, что я разрешил. Ну и халат!

– Спасибо, доктор!

***

Надежда вошла в палату реанимации, где лежала ее мать. Зинаида повернула голову в ее сторону, как будто только ее и ждала. Надежда робко подошла и села на краешек кровати. Из глаз матери потекли слезы, и она прошептала:

– Стра-а-ашно!

Надя поцеловала и погладила ее руку. Глядя на мать, она подумала: «Эта женщина меня родила. Хорошо или плохо, она меня растила, но ведь я стала хорошим человеком… Работаю директором детского учреждения и люблю свою работу. У меня хорошая семья. Я всего добилась в жизни. Я не стала такой, как моя мать. Но что хорошего я сама сделала для матери? Что сейчас я могу сделать для нее? Я даже не знаю, как использовать свой дар во благо… Я ничего не умею! Да… но попробовать-то можно…

– Все хорошо! Все будет хорошо! – пообещала матери Надежда. Она положила свои руки на грудь матери так, чтобы правая рука находилась ниже левой. Сконцентрировалась и… провалилась в темноту.

«Надежда вдруг ощутила пронзительный колючий холод. Снег валил огромными хлопьями и залеплял лицо, нос. Трудно было дышать и при дыхании изо рта вылетали кристаллики льда. Но отчего так задеревенели ноги? Надя опустила взгляд вниз и поняла, что она босиком, и одета на ней только фланелевая ночная сорочка, та самая, из детства, с божьими коровками. «Все, точно заболею!» – решила она, но где-то в подсознании пульсировала мысль: «Это сон, это только сон! Не бойся!» Надежда, кутаясь в сорочку, пошла навстречу снежному ветру. Мир вокруг нее был погружен в безмолвие. Стояла оглушающая тишина. Ее волосы были сплошь засыпаны снегом, и она то и дело убирала ладонью жесткие снежинки с лица. Она спотыкалась об обледеневшие камни и разбивала ничего уже не чувствующие ноги в кровь. Приходилось обходить препятствия в виде поваленных деревьев, огромных сугробов и ям. «Куда я иду? Может, мне надо было идти в другую сторону? Господи, помоги! Помоги мне выбраться отсюда!» – просила она. И вдруг впереди, метрах в трех от нее, мелькнуло что-то белое. Надя замерла в ожидании и дождалась: прыжок, еще прыжок! Кролик! А может, заяц!?

– Знак! – обрадовалась Надежда и поспешила за животным, оставляя за собой ярко-красные капли крови.

Снегопад прекратился. Тучи развеялись. Неожиданный звук, как сквозь вату, заставил ее прислушаться и оживил ее страхи. Ей почудился звон стаканов. Кролик исчез. Надежда обошла небольшой заснеженный ельничек, и перед ней открылся чудесный вид на замерзшее озеро. На нем совершенно не было снега, и, как в зеркале, в нем отражались и сосны, и ели. У берега было видно, как подо льдом лениво передвигались огромные серые тени. Много теней. Посередине озера стоял стол с едой, а вокруг него сидели мужчины. «Как же я хочу есть! Надо подойти и попросить…» – просочилась в ее сознание мысль. Подойдя ближе, она увидела отца, Бонифация, Эйнштейна, полковника, дядю Толю – татарина, Власова и Рябого. Они махали ей руками и кричали: «Ленин! Наш маленький Ленин пришел! Мамку, мамку сюда веди, Зинушку! Скажи, что все на столе, и мы ждем ее!»

– Нет, нет, не отдам я вам ее! Моя мамка! Моя! Она будет жить! Она не умрет! – закричала Надежда».

– Умерла, умерла! Посетительница умерла, доктор, – верещала на все отделение медсестра, вошедшая в палату.

***

Надежда очнулась, лежа на кровати в той же реанимационной палате. Рядом суетился доктор. Молоденькая, в коротком халатике медсестра делала ей электрокардиограмму.

Увидев, что Надежда открыла глаза, кардиолог подошел к ней, вытер мокрым полотенцем кровь на лице и с облегчением сказал:

– Ну и перепугали вы всех! Нет, не надо пускать посторонних в реанимацию…

Тут же с кровати скатилась Зинаида и бросилась к дочери:

– Надька, Надька, зачем ты? Себя не пожалела…

– В кровать! Быстро в кровать! – закричал доктор Зинаиде, а медсестра стала хватать ее за руки и тянуть к койке.

Через полчаса все угомонились. Зинаиде сделали кардиограмму, но в показаниях работы сердца инфаркта не обнаружили.

Обескураженный доктор держал в руках показания двух электрокардиограмм, и тихо, больше уговаривая самого себя, говорил:

– Да, да! Бывает такое, когда люди обладают таким даром, который приближает нас к Богу настолько, что уже никакие сущности не могут подступиться к нам. Человек же, которого лечат таким образом, исцеляется навсегда и полностью, если не будет совершать повторно ошибок, которые привели бы его к заболеванию.

Полуголая Зинаида опять слезла с кровати и грозно сказала:

– Так, что там с моей дочерью?

– Гипертонический криз, – ответил доктор, – это тяжелое, угрожающее жизни и здоровью состояние. Ее давление двести на сто. Ваша дочь находится в опасности и требует немедленного медицинского вмешательства. Последствия гипертонического криза могут быть очень неблагоприятными, включая поражения самых разнообразных внутренних органов. Кстати, и вам необходимо еще полежать. Сейчас мы переведем вас в палату, а за дочкой еще понаблюдаем.

– Ну, про меня Вы просто ошиблись! Так, чуток сердце сдавило, но видите же, все хорошо!

– Да, да, я где-то уже читал, – говорил вслух еще не пришедший в себя от увиденного чуда доктор, -каждый живой организм имеет развитую биоэнергетическую систему, способную поглощать и аккумулировать энергию, распределять ее между органами и отдельными клетками. Восстановить энергетику – это значит – излечить заболевание. Ведь так? Ведь вы так излечили свою мать? – обратился врач к ослабевшей Надежде.

– Простите, я не знаю. Я и правда не знаю, – ответила Надежда и отвернулась к стене, не желая вступать в разговор с доктором.

– Некоторые люди при приближении рук к телу человека ощущают биополе в виде различных, очень слабых проявлений: тепла, холода, покалывания… Сделайте еще одну кардиограмму и матери, и дочери, – попросил он медсестру.

Через час Зинаиде сделали процедуру еще раз. Инфаркта не было. Зинаиду, рвущуюся на свободу, отпустили под расписку дочери. Но Надежде пришлось полежать в больнице.

***

На выходных Надежда рванула на квартиру Степана Николаевича.

Нужно было присматривать за матерью. Двухкомнатная квартира мужа Зинаиды находилась на маленькой железнодорожной станции, где стояло всего несколько двухэтажных каменных домиков. В квартире стояла старая, добротная мебель. Здесь было все, что нужно для жизни двух пожилых людей. На кухне Надежда разбирала сумку с продуктами, а рядом суетился Степан Николаевич и грузил ее своими обидами.

– Спасибо, спасибо, душа моя! А-то сидим здесь голодом, – жаловался он.

– Степан Николаевич, у вас с матерью две пенсии, как же можно голодать?

– Да, да, да. Но это такая малость…. Если бы вы не привозили нам продукты, мы бы с Софьюшкой…

Степан Николаевич по-стариковски заплакал, сморкаясь в большой, не первой свежести носовой платок. Услышав причитания своего мужа, в кухню вошла Зинаида и, подбоченившись, накинулась на него:

– Конечно, денег не хватает, ты же, старый пердун, свою пенсию на книжку ложишь! А пожрать-то любишь…

– Так это на смерть, на смерть. Кто ж похоронит? Ты меня, Софьюшка, не любишь. Дома почти не бываешь…

Степан Николаевич опять захныкал и скрылся в комнате.

– Мама! Ты опять подшофе? Тебе пить нельзя нисколько! Врачи сказали…

– Слушай ты больше этих врачей! У меня свой врач есть. Вылечишь же меня?

– Я ведь могу и не успеть… Так что ты лучше не пей.

– Да я пью только для дезинфекции. Ну, чтоб микробов не было в организме. А старикашку этого я просто ненавижу! Жа-а-адный… За копейку удавится. Сядет вот так вот и каждую крошечку со стола подберет. Ням, ням, ням. Буржуй недорезанный.

– Мама! Если тебе здесь плохо, поехали домой!

– До-мо-ой?! Куда, к тебе?! Чтобы вам мою пенсию отдавать? Чтобы сидеть в четырех стенах? Не-е-е. Я свободная, творческая личность!

Степан Николаевич выглянул из-за двери и запричитал:

– Наденька, не забирай Софьюшку! Я без нее жить не смогу. Одна у меня только радость в жизни осталась. Красавица моя, Зинушка, Софьюшка…

– Ладно, разбирайтесь сами… Мама, Степан Николаевич! Идите… на улицу, погуляйте. Я полы буду мыть.

***

Недавно Надежда получила повышение. Ее пригласили работать в администрацию города. Дел было много, и она очень уставала. Вот и сегодня, придя домой и раздевая светло-серый костюмчик из тонкого кашемира, она подошла к зеркалу, стала прибирать слегка растрепавшиеся волосы и вдруг побледнела… Неужто? Она приподняла на виске прядку волос… и, Боже мой, один, два, три… И, как когда-то ее мать, оглянулась, словно боясь, что за нею кто-то подсматривает, начала выдергивать один за другим седые волосы. Потом раздумала, покачала головой.

– Нет, голубушка, – сказала она вслух, – видно, пришла твоя пора.

Переодевшись в милый домашний халатик, она пошла на кухню и принялась чистить картошку. Евгений тут же присоединился к жене, стал проворачивать мясо через мясорубку и весело рассказывать о молодом стажере, который стал объектом для шуток старших товарищей на его работе.

Надежда вдруг вскрикнула, пошатнулась и схватилась за край раковины. Ее лицо приняло бледно-зеленый оттенок, из носа потекла тонкая бордовая ниточка. Надя не удержалась и упала, стукнувшись об угол плиты. Испуганный Евгений подхватил ее и понес на диван.

Глаза Надежды приобрели ярко-фиолетовый оттенок, и ее забило мелкой дрожью.

– Надя? Тебе плохо? – испугался Евгений, боясь отойти от жены.

Постепенно Надежда пришла в себя.

– У тебя опять… это? Ты что-то видишь? Я думал, все прошло… Уже давно как– то… – пытался привести жену в чувство Евгений.

Надежда молча сидела на диване и смотрела в никуда. В пустоту.

– Моя мать умерла, – выдавила она из себя.

– Да ладно! Нет, не может быть! Мы еще ничего не знаем… Это ж еще не точно, – пытался как-то приободрить жену Евгений, но сам знал уже наверняка – Надя никогда не ошибается.

– Это точно, Женя! И как это страшно… У меня в сердце совсем не осталось жалости. Пустота… Моя мать умерла.

***

По раздолбанной дороге от станции, по глубоким ямам, наполненным мартовской водой, полз автобус ритуальной службы. Недалеко от водителя, на потертых сиденьях устроились мужики в фуфайках. Они лениво переговаривались, а их густой запах пота смешивался с сильным перегаром. Надежда примостилась с мужем на задней площадке. Рядом, на полу, завернутое в покрывало, лежало скрюченное тело мертвой Зинаиды. Пазик подпрыгнул на ухабе, покрывало съехало и открылось ее страшное лицо, искаженное от боли.

***

Надежда редко ходила в церковь, но сегодня ей очень хотелось поехать туда, постоять у икон, да и просто побыть одной, наедине с Богом.

Надежда открыла массивные дубовые двери и зашла в церковь. У порога неумело, стеснительно перекрестилась. Затем подошла к лавке, купила свечи и спросила у немолодой свечницы:

– Скажите, куда мне за мать свечи поставить?

– За здравие или за упокой?

– За упокой…

– Да вот сюда, сюда, милая!

От резкого, тягучего, острого запаха ладана у Надежды закружилась голова, и она опустилась на лавку.

– Ой, извините. Что-то голова закружилась…

– А ты сядь, сядь милая. Вот так. С непривычки видать. В церковь-то не ходишь? Не ходишь. Ладно, посиди тут, – промолвила служительница церкви и скрылась в маленькой комнатке у дверей. Почти сразу вернулась со стаканом воды и дала Наде попить.

Надежда поблагодарила свечницу, расстегнула красивый, модный кардиган и почувствовала себя лучше.

В двух шагах от нее остановились только что пришедшие в церковь две женщины преклонного возраста. По их разговору Надя поняла, что это мать и дочь. При этом, дочь, женщина лет семидесяти, с трудом передвигалась, а мать, дожившая лет до девяноста или ста, помогала дочери и всячески опекала ее.

– Доча, осторожнее. Давай левее. Ты хотела Пантелеймону поставить…

– Сама знаю, мама! Мозги еще есть, слава Богу! Будто я не знаю, где Пантелеймон висит. А где он? Перевесили, что ли? Сейчас болеть нельзя! Это ж сколько денег надо! Легче сдохнуть, чем лекарство в аптеке купить. Не дай Бог, в больницу попадешь! Да где же этот твой Пантелеймон?

У Надежды было ощущение, что она как будто бы вернулась туда, где не была очень долгое время в силу каких-то причин. Может быть, это было на уровне генетической памяти или что-то другое, но состояние дежавю не покидало ее. Надежда улыбнулась, встала со скамейки и подошла к иконам поставить свечи. Проходящая мимо высокая старуха, с седыми, почти белыми волосами, прикрытыми черным ветхим платком, с глазами стального цвета, в длинной шерстяной кофте и развевающейся широкой юбке, так делавшей ее похожей на черного ворона, строго спросила:

– Ну что, полегчало?

– Да. Наверное, – удивилась участливости старухи Надя.

– Свечку-то за мать ставила?

Надежда кивнула головой.

– Да-а-а, дочка, пока мать жива, она от всех бед своих детей охраняет и от вечности она же и огораживает. А теперь, без матери… все открыто… А ты молись, дочка. Молись, милая!

– Я не умею молиться, – призналась Надежда, приглядываясь к женщине, напоминающей ей что-то забытое, что-то очень далекое…

– А ты душой молись, детка, душой! Говори с Богом, как сердце велит.

Надежда подошла к иконе с изображением распятия Иисуса Христа и тихо прошептала:

– Мамочка, милая, прости меня! Мне так не хватает тебя! Я так безумно любила тебя и так же сильно ненавидела. Прости! Мне надо было бороться за тебя! Не давать тебе пить! Как я хочу вернуть тебя, такую красивую, любимую мою мамочку… Прости! Господи, прости…

– Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой дает тебе, – проговорил кто-то рядом. Надя подняла глаза, но рядом никого не было. Лишь две старушки – мать и дочь – молились у иконы Святого Пантелеймона, да свечница колготилась в лавке. Надя закрутила головой и даже обошла небольшое помещение церкви, но странной старухи нигде не было.

Конец.

«Дар Степаниды»

Надежда Сайгина

[email protected]

тел. 8 (962) 72 686 27

2007 год