Текст книги "Дар Степаниды"

Прихватив толстый кошелек, растерявшийся толстяк как-то по– шутовски поклонился, вышел из купе и засеменил в вагон-ресторан.

– Тихо, тихо, тихо! – приговаривала Зинаида, увидев, что дочь открыла глаза. – Не надо нам сейчас твоих видений. Я уж думала -прошло все, а ты опять. Ну что? Лучше тебе? Как ты меня напугала! Кого увидела? Говори!

Надька постепенно стала приходить в себя.

– Дядька этот… Губошлеп… Помрет он… Щас и помрет… В ресторане!

– Черт, как же некстати-то, а! Такой шанс был… У-у, ведьма! Все из-за тебя, – отпихнула от себя дочь Зинаида.

***

На станции «Бологое» с поезда вынесли на носилках труп Николая Петровича, полностью закрытого простыней. В купе испуганная Зинаида прижимала к себе дочь. Следователь дописал протокол и протянул Зинаиде паспорт.

– Все, гражданочка, можете ехать дальше. Если гражданин Нерыгайло умер своей смертью, то вас вызывать не станут. Да, да, да-а… А вы думали? Вместе выпива-а-али… А коньяк и еду я забираю… На экспертизу! Может, они были отравлены?!

– Адамчук! – кивнул следователь милиционеру. -Вещи его взяли? Еду всю забирайте! Уходим! И так поезд задержали!

Проводник закрыл двери вагона за работниками правопорядка и, проходя мимо купе, где случилось происшествие, с нескрываемой злобой посмотрел на Зинаиду.

Тарам – парам. Тарам – парам. Тарам – парам… Совсем не весело стучали колеса поезда.

– Ну до чего ж я невезучая, -сокрушалась Зинаида, – В кои-то веки такой мужик богатый попался! Раскрутила бы его по полной. Так нет же – сердечный приступ! Все из-за тебя! —крикнула Зина в сторону верхней полки, где лежала Надюха, и демонстративно отвернулась к окну.

– Не надо было ему пить давать! От водки он сдохнул! —слабо защищалась Надюха.

– И не от водки – от коньяка, – поправила ее мать, – да ты-то хоть помолчи!

– А я и молчу!

– Вот и молчи, без тебя тошно! Ну почему мне так не везет? Да… на себя надо надеяться, на себя! Давай спать укладываться.

Но тут дверь резко открылась, и в купе, громко смеясь, ввалились две женщины в синих, хлопчатобумажных, тренировочных штанах и в бесформенных шерстяных кофтах. С собой они тянули набитые под завязку мешки и стойкий запах пота. Женщины, как эквилибристы, ловко хватали тюки и закидывали их на верхние полки. Надюха кубарем слетела с верхней полки к матери. Затем тетки бесцеремонно согнали Надюху с Зиаидой с сиденья, открыли нижние ящики и полностью забили их мешками и коробками. Все, что не поместилось, поставили в проход между сиденьями. Мать с дочерью поджали ноги.

– Э-эээ, гражданочки, здесь вообще-то мы едем… – пристраивая свой чемодан, пыталась обуздать произвол Зинаида, – и купе у нас оплачено!

– Ничего, дамочка, чай, в тесноте да не в обиде! Нам, чай, тоже ехать надо! – примирительно сказала одна из теток.

Тут же, как из-под земли, появился проводник и поставил на столик четыре стакана с чаем:

– Пейте, пейте, дорогие мои, – обратился он к новым пассажиркам, – устраивайтесь поудобнее, лапулюшки, – лебезил кондуктор, а если некоторым актрисам не нравится, – многозначительно поглядел он на Зину, – то они пойдут сейчас в свой вагон, на свое законное место. Мне и так из-за них попало! И спать будете, актрисульки, на верхних полках! А гражданочки уставшись, им, с ихним весом, трудно по полкам скакать.

Гражданочки закивали головами и, оккупировав столик, принялись выкладывать на него вареные яйца, картошку и соленые огурцы.

***

У большого, двухэтажного, каменного дома, заросшего диким виноградом, такси остановилось. Надька, расстроенная тем, что их не встретил «извозчик», недовольно вылезла из машины и села на чемодан. Отпустив и вдогонку отругав наглого таксиста за то, что много содрал, Зина подошла к воротам частного дома. Подергав калитку, она громко закричала:

– Хозяева! Эй! Хозяева, есть кто?

С глубины сада раздался зычный властный голос хозяйки, которая кричала громче Зинаиды.

– Ну, вот хозяева, я —хозяева! Чего орешь, чай, я не глухая! Заложку не отодвинуть? Ходют тут тудым – сюдым, тудым – сюдым!

Наконец-то появилась и сама хозяйка. Этакая гренадерша в резиновых галошах, в платке, поверх которого надета видавшая виды шляпа. Хозяйка вытерла руки о подол ситцевого, широченного, выгоревшего халата.

– Я тут в одном лице! Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик! Аха-ха! Ну, че? Вас Хизматик привез? Молодец, не забывает тетку Параску.

– Какой фисматик?

– Вам комнату надоть? Так есть комната! Айдате смотреть!

Хозяйка повела Зинаиду с дочерью по лестнице на второй этаж. Открыла каморку, обставленную скромно и без фантазии: узкая железная кровать, тумбочка, стол и два стула. Бледная, уставшая Надюха тут же прилегла на кровать. Утреннее солнце весело заглядывало через криво повешенные ситцевые занавески. Зинаида подошла к единственному окну, из которого открывался великолепный вид на покрытые зеленью склоны, которые плавно встречались с безбрежным синим морем. Ошеломленная этой неземной красотой Зинаида тут же вообразила себя античной Богиней, взирающей с вершины Олимпа на свои владения.

– Вот. Красота! И все это за три рубля! – гордо сказала хозяйка, увидев, как загорелись глаза приезжей девушки.

– Что?! – присела на кровать очумевшая от такой цены Зинаида. – Три рубля??? В сутки?! За эту комнатушку? Да это грабеж! Это ж что же… сорок два рубля за две недели??? Так ведь еще и есть нам на что-то надо!

– Хошь – бери, хошь – не бери! Квартирантам нравится! Соседи за пять сдают!

Возмущенная Зинаида уже было собралась схватить чемодан и искать другое пристанище, как снизу послышался низкий мужской голос: «Что, тетка Параска, еще одну дурочку нашла?» В проеме двери незамедлительно появился красивый мужчина, похожий на Василия Ланового. Зинаида сделала стойку. Эффектно облокотилась о спинку кровати, заметив, что на Лановом, кроме полотенца и узеньких плавок, ничего нет.

– Не знаю, как вас это устраивает, а я так сразу сказала– дорого! Три рубля – дорого, – машинально расстегнула верхние пуговички блузки Зинаида, и замахала рукой, словно веером.

– А вы поторгуйтесь! – предложил Лановой и подмигнул ей.

– Думаете, поможет? – кокетливо спросила Зина.

– А вы попробуйте…

Хозяйка, выжидая, наблюдала за постояльцами и посмеивалась. Ей, прожившей долгую, трудную жизнь, уже было ясно, что между молодыми людьми возникло влечение. Но вот чем оно закончится? А молодуха эта уже никуда не уйдет. И, скорее всего, на два пятьдесят согласится. «Но, ведь и мы не изверги какие, – подумала Параскева, глядя на лежащего с закрытыми глазами ребенка.

Зинаида ласково обратилась к хозяйке:

– Уважаемая Параскева! Не знаю Вашего отчества… Нельзя ли плату за комнату сбавить? Ну хотя бы за два рубля. А то кровать одна. Как нам с… сестрой спать?

Параскева вздохнула:

– Как же с вами, интеллигентами, скушно! Торговаться и то не умеете! Сколько Вам скажешь, столько и даете! А ведь это целая игра! А вот ты, к примеру… Помогать бы мне смогла? Белье постельное постирать, погладить. Комнаты подместь? Я бы с тебя за сутки рубь пяйсят брала!

– Да, я согласна! Я работы не боюсь, – обрадовалась Зинаида и глаза ее снова засверкали.

– Вот и по рукам! А столоваться где будете? В грязном общепите или у меня, на домашнем питании? Рубь в день! С ребятенка – семьдесят копеек, – сообщила свои расценки Параскева.

– У вас, у вас, – быстро согласилась Зинаида и многозначительно посмотрела на Ланового. А тот подхватил хозяйку пол локоток и повел вниз, уважительно приговаривая:

– А для девочки давайте я кровать соберу! В сарайке у вас, дорогая Параскева, старые стоят…

***

– Здравствуй, море! Вот ты какое! – прошептала Надюха, протянув руки к бескрайнему морю, как будто пыталась его обнять. Такого простора, такого ослепительного сияния, девочка не видела никогда. Она зажмурилась на секунду, и всей грудью вдохнула струю чистого, пропитанного запахом водорослей воздуха. Затем осторожно вошла в море, и вода ласково подхватила ее. Не умея плавать, девочка нежилась в ней, барахталась, кружилась на месте. Довольная Зинаида плескалась у бережка, так как тоже не умела плавать.

– Мама, какое счастье! – кричала Надя, то окунаясь с головой, то выныривая. – Мы на море! И не надо нам никаких козлов! Жаль только, что извозчика нет…

– Какого извозчика?

– Да так. Одного моего знакомого… Наконец сбылась наша мечта!

– Эту мечту, Надька, мне еще долго отрабатывать придется, – грустно заметила мать.

Надюха, отфыркивая соленую воду, попавшую в нос, затараторила:

– А я тебе все – пре все помогу. Я у Фрумы… и пыль… и посуду помою… Я еще и дома помою…

– Молчи ты уж, мойщица!

– А я и молчу!

– Вот и молчи, – закончила разговор Зинаида, и, встав в воде на полусогнутые ноги, стала разводить руки в стороны и делать вид, что плывет.

***

Ближе к вечеру Зинаида потащила дочь на концерт в дом культуры. Это был даже не дом, а дворец! Парадный вход расположен на южном фасаде здания. Ступеньки из розоватой мраморной крошки сияли чистотой, а изумительную резную дверь украшала металлическая решетка в виде стилизованной ветви. В лепном убранстве дома много восточных мотивов и растительных орнаментов. Сколько же гостей принимали эти двери! А нынче заходят они – Надюха и Зинаида… На стенах просторного светлого фойе были развешаны фотографии актеров советского и зарубежного кино. Доедая мороженое, чинно, на небольшом расстоянии друг от друга они прогуливались вдоль стен, высматривая фотографию Софи Лорен. Наконец Зинаида увидела ее. У нее такой фотографии не было.

Доев мороженое, Зинаида с дочерью тихо прошли в зал, где уже шел концерт, и сели на свободные места. На сцене группа парней в матросских костюмах задорно танцевала «Яблочко». Затем дуэт молодых людей исполнил песню из кинофильма «Человек амфибия». Надьке немного надоело, и она начала вертеться и смотреть по сторонам, а потом толкать мать локтем и громко просить ее:

– Мамк, спой!

– Сдурела, что ли? Тихо! – очумела Зинаида.

– Ну спой, ты лучше поешь!

– Отстань, дура, здесь артисты поют! – зашипела на дочь Зина.

Зрители, кто с укоризной, а кто с любопытством, стали поворачивать головы на странный шум. А Надюха вдруг встала и заорала на весь зал:

– А моя мамка лучше поет! Пусть лучше мамка моя споет!

Зрители засмеялись, зашушукались и стали выкрикивать: «А пусть споет! Спойте же нам!» Конферансье оказался в некотором замешательстве, но быстро взял себя в руки и с доброжелательной улыбкой на лице спустился к ним и предложил Зинаиде подняться на сцену, чтобы в зале все успокоились. Зинаида готова была провалиться сквозь землю, она покраснела и неловко стала выбираться со своего места. Конферансье за руку вывел ее на сцену, немного с ней пошептался и представил:

– Зинаида Сенина, наша гостья из города Ленинграда! Прошу Вас!

Зинаида попыталась объяснить, что она не из Ленинграда, а из области, но ее никто не слушал. Зрители переговаривались и посмеивались в ожидании фиаско этой молодой и красивой женщины. Зинаида наконец-то взяла себя в руки, подняла голову и посмотрела в зал.

– Я, конечно, не певица, и не смогу спеть так, как пели эти симпатичные ребята, но раз уж так получилось… я спою свою любимую… «Соловей мой, соловей» Алябьева.

 
– «Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?»
 

Зинаида пела без аккомпанемента. Зал слушал ее чистые, звонкие трели, затаив дыхание. Песня закончилась… и наступила тишина. У Зинаиды от страха перехватило дыхание… И тут зал взорвался аплодисментами. Надюха огляделась по сторонам и гордо, взмахнув рукой в сторону сцены и задрав нос, сказала:

– Это мамка моя!!!

Но мамкин взгляд со сцены не предвещал для Надьки ничего хорошего.

***

Договор с хозяйкой вступил в силу, и теперь каждое утро для Зинаиды начиналось с уборки комнат отдыхающих. Зина протерла пыль с подоконника в комнате Ланового. Напевая, она подняла с пола голубую рубашку, что так подходила к глазам постояльца, и поднесла к лицу. Закрыв глаза, она вдохнула его запах и не заметила, как мужчина вошел в свою комнату. Лановой широко улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, и спросил:

– Ну, Зиночка, как пахнет… мой одеколон?

Зинаида вздрогнула, смутилась и залепетала в свое оправдание:

– Да я посмотрела только… грязный ли воротничок… и манжеты…

– Вот и я… Посмотрел… и пропал…

Лановой подошел к Зинаиде и крепко поцеловал ее.

***

Надюха лежала на раскладушке, которую вместо кровати выпросил веселый сосед у хозяйки, и, оголив спину, стонала:

– Ой-оё-ёй, чего ж так больно-то?!

Зинаида не обращала внимания на ее причитания и мазала ей сгоревшие плечи и спину сметаной.

– Завтра будешь в тенечке сидеть. А купаться в кофточке. Поняла?

– Фу-у, в кофточке…

– Не фукай! Смотри, шов от операции сгорит! А теперь – спать!

Надюха аккуратно легла на живот и стала наблюдать за матерью. А Зинаида собиралась на свидание. Надела купленное вчера на рынке ситцевое платье в морском стиле – с воротником темно-синего цвета и белыми полосками по краям. К платью она еще прикупила кокетливую фуражечку, которую тоже решила надеть. Она сняла бигуди-тряпочки, расчесала волосы, ниспадающие волной на плечи, и подкрасила губы. Надюха, волком глядевшая на сборы матери, не выдержала и, простонав для порядку, спросила у матери:

– Ну, и куда это ты навьючилась?

– Тебе-то что! Спи, давай. Кому сказала! Сейчас посижу немного с соседями и домой приду.

– Я с тобой!

– Еще чего. Уже поздно. Ремня захотела?

Перед тем, как уйти, Зинаида посмотрелась в зеркало и, не удержавшись, спросила дочь:

– Ну как я тебе? На кого сейчас похожа?

– Ты сейчас похожа на мачеху! – выпалила Надюха и отвернула голову к стене.

***

Зинаида и Лановой, взявшись за руки, медленно брели по берегу моря. На девушке прекрасно сидел морской наряд. Белая блузка и синяя юбка-клеш выгодно подчеркивали ее стройную фигурку и грудь четвертого размера. Она, вытянув шею, кокетливо поглядела на своего кавалера из-под козырька фуражки и кончиком языка облизала пересохшие губы. Переходя через мокрый и склизкий от водорослей настил, девушка с притворным испугом завизжала:

– Держите, держите! Упаду!

Лановой крепко обхватил горячее, извивающееся под его рукой тело Зинаиды и впился в нее жадными губами.

«Самые божественные поцелуи бывают только с закрытыми глазами», – подумала Зина и ответила на его поцелуй.

Шумно плескались и грохотали галькой волны, разбивались о берег и откатывались назад.

– Почему море черное, когда оно синее? – спросила Зина, вырвавшись из объятий мужчины.

– Оно в ясную погоду синее, а в шторм становится совсем черным, – ответил Лановой.

Зинаида сняла босоножки, подбросила их вверх и побежала по кромке воды. Смеясь, она закружилась в танце, и Лановой залюбовался ее стройной фигуркой:

– Девчонка, сущая девчонка… – с восхищением отметил он, подбирая ее босоножки.

– Эй, сосед, не стойте истуканом! Догоняйте! Радуйтесь жизни!

Зинаида забежала по колено в море, зачерпнула в ладони воды и обрызгала Ланового. Тот звонко засмеялся, сбросил с себя футболку, шорты и с громким криком: «Ааааа!» побежал в море. Уже в воде он снял свои сандалии и выбросил их на берег.

Он плавал и фыркал, как тюлень, и махал ей рукой, приглашая к себе.

Зинаида сняла с себя платье, поежилась.

– А, была не была! – подошла к морю, по щиколотку зашла в воду, показавшуюся ей сначала очень холодной, потом терпимой, а еще через минуту – приятной.

Он подхватил ее, мокрый, холодный, сильный. Зина невольно залюбовалась им, его крепкими загорелыми руками, широкими плечами. Сама не понимая, что делает, она прижалась к нему всем телом и приблизила свои губы к его мокрым солоноватым губам. Он нежно поцеловал ее. Импульсивно она вырвалась из его рук и побежала по берегу.

Он быстро догнал ее. Ощутив его жаркое прикосновение, девушка замерла. Голос его прерывался от волнения:

– Ты играешь с огнем, Зинаида! – глухо сказал Лановой и вновь нежно и бережно обнял ее, словно боялся, что от его прикосновения она может исчезнуть. Зина, не глядя ему в глаза и спрятав лицо у него на груди, прошептала:

– Я люблю тебя! Давным-давно… Я видела тебя в своих снах. Ты тот, кого я ждала!

– Я не могу в это поверить…

Лановой поднял ее голову, их взгляды, их губы встретились. Объятия становились все теснее, обоих словно охватило пламенем, в котором радость и страсть, счастье и желание запылали с огромной силой. Поцелуи становились все более жаркими…

Наблюдая за влюбленной парой, Надюха горестно вздохнула и, понуро опустив голову, побрела домой.

***

Ночью Надюха проснулась от плача матери. Она долго не могла понять, где она.

– Мамк, ты чего?

– Ничего, спи давай, – раздраженно сказала Зинаида.

Надюха прошлепала босыми ногами к кровати матери и, проскользнув под одеяло, обняла ее, прижимаясь к ней всем своим худеньким тельцем.

– Мамочка, все будет хорошо! Ты самая лучшая на свете! Я для тебя все сделаю!

Зина не отреагировала на прикосновения дочери. Помолчав, Надюха попросила:

– Мам!

– Ну че тебе?

– Мам, приголубь меня…

– ??? – очумела Зинаида, – слова – то какие – «приголубь»… Совсем, что ли?

– Мам, а ты меня любишь?

– Отстань, спи уже!

– А я так тебя люблю… Больше всех на свете! Хочешь, я исправлюсь? Я стану такой, какой ты хочешь. Послушной. Уроки буду хорошо делать. Драться не буду, – с пылом обещала дочка.

– Замолкни уже! И иди на свою раскладушку. И так тесно.

Надюха вылезла из кровати матери, легла на раскладушку и всхлипнула.

– Спи, я сказала! – со злостью сказала Зина.

– А я и сплю!

– Вот и спи!

– Вот и сплю!

***

Рано утром Надюху разбудил звук шаркающей метлы. Это беспокойная Параскева подметала двор. А двор у нее был ухоженный, красивый. От дневной жары и палящего солнца можно было укрыться под тенистыми деревьями и навесами, заросшими ветками виноградника. Большой деревянный стол и лавки были изготовлены ее давно умершим мужем с большой выдумкой и любовью.

Надя, набросив на себя розовый выгоревший халатик, осторожно прокралась к комнате Ланового и заглянула в комнату. Мужчина собирал чемодан. И даже не собирал, а просто сбрасывал туда все свои вещи, словно спасался бегством. Он обернулся на скрип двери и, увидев ребенка, с досадой спросил:

– Тебе чего, Надюха?

– У меня к Вам разговор. Мужской! – серьезно ответила девочка.

– Мужской? Серьезный, значит. Ну, садись, – Лановой посмотрел на часы, вздохнул, снял чемодан и освободил стул. Надюха спокойно, с достоинством присела на краешек стула.

– Женитесь на моей мамке, – строго сказала Надя. И тут же, боясь заплакать, быстро проговорила:

– Пожалуйста! Я вас очень прошу! Позарез надо!

– Что? Все так плохо? – сочувственно глядя на девочку, спросил постоялец.

– Плохо… Мамка плакала ночью. Она хорошая!

– Эх, Надюха, Надюха! Если бы я встретил твою мамку лет восемь назад… Все могло бы у нас получиться… Но сейчас… У меня семья. Жена, сын и дочь – двойняшки!

– Так зачем же… Вы… вы… целовались с моей мамкой? – вскочила со стула, сжав кулачки, Надя.

– Вот вырастешь – поймешь! – пытался погладить ее по голове Лановой.

– Я и так все понимаю, не маленькая, – резко откинула его руку Надюха, – Вы ведь и жену свою не любите, раз целуетесь с другими тетеньками.

– Ну, малыш! Ну как бы тебе это объяснить…

– Никакой я вам не малыш! Я думала, что вы… А вы! Козел!

Надя выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью, а Лановой вдруг вспомнил свою некрасивую нелюбимую жену, дочку прокурора города, забеременевшую по чистой случайности, и уже не в первый раз подумал: «Ну почему одни женщины трогают сердце, а другие застревают в печенке?»

***

К дому подъехал на машине веселый Хизматик, и Лановой уехал, ни с кем не простившись. У Зинаиды весь день было плохое настроение, и смурная Надька не отходила от нее ни на минуту.

С пляжа они вернулись в шестом часу. Зинаида стала готовить на ужин яичницу и салат из помидоров и огурцов. У Надьки сильно болели сожженные солнцем плечи и голова, и она, сняв футболку, улеглась прямо на траве, чтобы все видеть, все слышать и не пропустить ничего интересного. Остальные постояльцы Параскевы тоже готовили незатейливую еду с огромным количеством специй, то и дело с любопытством бросая взгляды на соседний двор, где необычно было очень шумно. Рыдали женщины, кричали и ругались мужчины. Тетка Параска не выдержала, скинула фартук и пошла узнать, что случилось у соседей. Через четверть часа она вернулась и вполголоса стала рассказывать, что к хозяину дома, Арсену Шевкетовичу, из Москвы приехала погостить невестка с двумя детьми. Занятые своими делами взрослые не заметили исчезновения трехлетнего малыша, ведь он все время крутился рядом, под ногами. Осмотрели весь дом, сад, близлежащие улицы. Дед обратился в милицию. И теперь страшные, почти звериные вопли матери можно было услышать даже в Крыму. На новые поиски малыша стали собираться и Параскевины постояльцы. Надька лежала притихшая и безучастная, как будто глядела внутрь себя. Зинаида решила пойти на розыски малыша со всеми, но Надя окликнула ее:

– Мама, как мальчика зовут?

– Тебе-то что? – на ходу засовывая в рот кусок колбасы и не ожидая ответа, спросила мать.

– Это важно! Спроси! – настаивала девочка.

– Лукас! Его зовут Лукас, – крикнула тетка Параскева, услышав Надькину просьбу.

– Лукас… Ну да… Лукас! «Любит Лукас лук крошить в суп», – прошептала Надька непонятные ей слова. И вдруг резко вскочила на ноги, побежала к матери, но неожиданно закатила глаза и брякнулась на каменный пол двора. Зинаида и Параскева бросились к ней и перенесли на траву. Как всегда, во время приступа у девочки пошла из носа кровь.

– Не трогайте ее, это сейчас пройдет, – не позволяла Зинаида никому подходить к дочери. Через некоторое время Надя очнулась. Взгляд приобрел осмысленность. Она встала и тихо, но уверенно сказала:

– Я мальчика нашла.

Рядом прозвучал тоненький, ехидный, старушечий смех. Надька сердито поглядела на заросли винограда у забора.

– Где, где же он? Где Лукас? – занервничала Параскева, держа трясущимися руками стакан с водой.

Зинаида стала делать Надьке знаки: «Молчи! Лучше молчи!», но Надька уже выпалила:

– В уборной он, котика достать хотел, да и свалился.

– Божечки! Да откуда ж ты это знаешь? Видала ты его, что ли? – хватаясь за сердце, спрашивала Параскева.

– Бегите уж, тетя Параска. Скажите деду, – обреченно сказала Зинаида и сбросила туфли на высоком каблуке, которые надела, чтобы идти искать мальчика.

Параскева, держась то за сердце, то за поясницу, громко охая, поспешила к соседям. А Зинаида со злостью схватила дочь за волосы, сильно дернула их и прошипела:

– Вот что мне делать? Я-то тебе верю, а как людям сказать? Ты представляешь, что сейчас начнется? – Зинаида отпустила дочь, села на лавку, прикрыла лицо руками и задумалась.

– Так, ты сейчас иди в комнату и ложись спать. А я никого к тебе не пущу, – приняла решение мать.

Со стороны соседнего дома раздались крики, плач, приехала вызванная кем-то карета «Скорой помощи» и милицейская машина.

Постояльцы, не зная, что мальчик нашелся, уже прочесали слободку, вернулись, но не расходились, а ждали новых указаний. Наконец им сказали, что мальчика нашли, но уже мертвого. Деда Арсена и мать Лукаса увезли на скорой помощи, а тело мальчика забрали в морг. Люди стали расходиться. Через час, как и предполагала Зинаида, во двор пришел следователь.

– Мне бы девочку допросить! – сказал он.

– Девочка спит, а я ее мать! – подскочила к нему Зина.

– Ну так разбудите!

– А зачем?

– Что зачем? Пусть расскажет, как он упал, и где она в это время была, почему не позвала на помощь? А может, это она его в дырку и толкнула?!

– Да как вам не стыдно, нас до ужина и в доме-то не было. А к соседям мы вообще никогда не ходили. А ребенка я будить не буду! Она и так перенервничала… Завтра приходите, завтра, – строго сказала Зина и закрыла дверь.

***

Надьку всегда после видений мучали головные боли, а после прихода визитеров, у нее начиналась страшная мигрень с рвотой. Зинаида, зная это, берегла ее сон. Напряженный день и беспокойная ночь дали о себе знать и Зинаиде. У нее повысилось давление, и она, наглотавшись таблеток, прилегла возле дочери.

К обеду их навестил дед мальчика и кланялся Надьке в ноги. Благодарил за то, что нашли тело, а то бы искали еще очень долго. Никто не мог предположить, что ребенок рядом был. Опять приходил следователь, затем инспектор детской комнаты милиции. И всем Надя рассказывала байку, которую для нее сочинила Зинаида. Мол, что слышала, как в поезде тетенька кому-то рассказывала о похожем случае, а она вдруг это вспомнила.

Тетка Параскева ходила кругами вокруг Зинаиды и Надюхи и бросала на них недоверчивые, испуганные взгляды:

– Зина, а ведь твоя Надька вчерась правду сказала. Видела она, как мальчик – то погиб. И про котика сказала. Их вдвоем и вытащили… Так как она это сделала? Ведь с моря вы позже всех пришли?!

Зинаида ничего не ответила, но к вечеру собрала чемодан, рассчиталась с хозяйкой, подхватила Надьку, поймала попутку и переехала в другой конец города. Осталось семь дней отдыха…

***

Устроились они дешевле, а условия для проживания были намного лучше, да и к морю ближе.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло… – сказала Зинаида и тут же заснула на удобном мягком диване.

Надя улеглась в постель и долго—долго перебирала в памяти все события вчерашнего дня. Началось все с утра. Надю постоянно сопровождал бледно-голубоватый призрак. Четкого образа девочка не видела. Возможно, ей просто примерещилось невесть что… Несколько раз рядом с ней кто-то тихонько вздыхал и хихикал, и от этого волосы у нее на затылке вставали дыбом. Надька пыталась спрятаться за мать, но кто-то невидимый дергал ее за шортики, и ее дыхание перехватывало так, что она была не в силах промолвить слово. Сказать бы матери… Но Зинаида не поверила бы россказням дочери.

– Мам, тут кто-то есть, ты видишь?

– Тьфу! Чего ты все за меня цепляешься? Блаженная ты какая-то!

– Чего?

– Чокнутая, говорю! – с долей отвращения крикнула мать, – купаться иди! Зря, что ли, на море приехали?

Надька отодвинулась от нее, прижимая руку к позорно колотящемуся сердцу, и пошла в море.

***

По возвращению в дом Параскевы, как только Надя оставалась одна, призрак становился ярче и четче. Это была женщина. Сначала она показалась Наде страшной, но потом, разглядев ее, Надя поняла, что это просто пожилая женщина, одетая в длинную рубаху, фартук и платок. Но платок какой-то странный, больше похожий на полотенце. Надюха старалась не бояться своих странных визитеров. Она знала, что они не причинят ей зла.

Сначала женщина проходила мимо Надьки и бормотала: «Любит Лука лук крошить в суп…», потом, глядя на Надю, громко выкрикнула: «Лукашка с кошкой поиграй, да и нам отдай!» Что это, считалка?

Не иначе кто-то умрет… Но кто? Обычно это близкие люди…

А уже к вечеру она узнала, что в соседнем дворе потерялся мальчик. Но что она могла сделать? Призрак женщины стоял в зарослях дикого винограда и пристально смотрел на девочку. Вот тут Надька и потеряла сознание. В тот момент она увидела все, как в кино: маленький мальчик крутится рядом со взрослыми, и они все говорят ему: «Лукас, не мешай! Лукас, иди поиграй». Мальчик увидел кошечку и пошел за ней. Затем они скрылись в деревянном туалете. В таком же, какой был и у них во дворе.

Теплая струйка крови пошла из носа. Надя очнулась, встала и тихо, но уверенно сказала:

– Я мальчика нашла.

Женщина в тот день больше не появлялась. Но сегодня, уже в новом жилище, куда перебрались они с матерью, она весь вечер торчала в их комнатке и не исчезала, даже когда входила Зинаида.

Надюха с надеждой спрашивала у матери:

– Мам, ты что-нибудь видишь?

– Где?

– Вот, прямо перед тобой, у окна? – показывала Надя рукой на качающийся в воздухе зыбкий призрак. Но услышать от своей матери она могла только такие слова: «Да ложись ты спать, чокнутая!»

Зинаида предполагала, что дочь и в самом деле кого-то видит, но сама так боялась, что ей легче было сделать вид, что ее это совсем не касается.

Надя дождалась, пока мать уснет, и вышла на улицу. Уходить далеко она побоялась и просто отошла к забору. Ветер был теплый, упругий, весь пропитанный запахом моря. Наде было холодно и страшно. Она сняла с шеи нанизанное на шерстяную веревочку бабкино кольцо со змеем и надела его на палец. Надюха посмотрела в сторону, туда, где ничего не было, кроме яркой, темно багровой листвы винограда. И тут возникло очертание призрака. Он становился более четким, и девочка могла хорошо рассмотреть его. Надька крепко вцепилась в колечко и с вызовом, не показывая своего страха, выкрикнула: «Что тебе?!»

Говорили они недолго. Как только Надя вернулась в свою комнату, ей вдруг так сильно захотелось спать… Глаза стали слипаться, голова сделалась тяжелая, и она ничком упала на подушку.

***

Зинаида любила загорать до одиннадцати часов, чтобы не сгореть на южном солнце. Поэтому и вставала рано. Сварила на завтрак яйца, вскипятила чайник, наломала мягкий лаваш и пошла будить дочь. Нерешительно остановилась у постели девочки и стала ее разглядывать. Надька хорошо загорела, правда, нос облупился и плечи были покрыты пятнами новой, розовой кожи. Спала она тревожно. Влажные от пота белокурые волосы дочери разметались по подушке. Не успела Зинаида окликнуть дочь, как та села и выпалила:

– Мама, мы должны сходить к деду мальчика.

– Чего? Еще чего? Делать мне больше нечего…

– Мама, если мы к нему сейчас не сходим, ты даже представить себе не можешь, кого мы с собой привезем…

– Да?! Тогда собирайся! Чего сидишь? – быстро отреагировала Зинаида и попросила хозяйку вызвать такси.

Подъехав к знакомому дому, Зинаида первая выскочила из машины и закричала: Арсен, Арсен!

Сгорбленный, погасший старик, удивленный приходу гостей, открыл калитку и молча провел в свой дом. Усадил Зинаиду и Надьку за стол и с достоинством сообщил:

– Похороны мальчика – завтра. Правильнее надо было бы сегодня, но милиция не разрешила. Приходите на поминки.

Надюха поерзала на стуле и сказала:

– Мама, выйди! Мне надо послание передать!

– Ну, вот те на! Я бросила все дела, в такую даль приперлась… – запротестовала было Зинаида, но быстро опомнилась и вышла во двор.

– Дядя Арсен! Мне нужна Кафие, – сообщила Надя.

Удивленный и испуганный дед встал и почти выскочил из комнаты. Через несколько минут он привел в комнату, свою постаревшую и почерневшую от горя дочь.

Надюша помялась, не зная с чего начинать, и тихо начала:

– Ко мне приходила Зулейха.

– Чушь! Какая чушь! Папа, что она несет… Мы похоронили тетушку месяц назад! – истерично закричала Кафие, с ненавистью глядя на девочку.