Текст книги "Дар Степаниды"

– Да будет тебе, отец, земля пухом и царствие тебе небесное! – залпом выпил водку и сжал под столом Надину руку.

Гости разошлись только тогда, когда стол совсем опустел. Наконец-то они остались одни. Вместе убрали со стола и вымыли посуду. Решили погулять на улице, но, проходя мимо дивана, забыли свои намерения.

Завтра у них оставался последний день. На вечерней электричке, Вильке нужно было уезжать, чтобы успеть в аэропорт Пулково. Самолет на Алма-Ату вылетал в шесть утра. Они не ели, почти не вставали с постели и никому не открывали дверь. Но время прощания неминуемо наступило. Вилька оделся, собрал документы, побросал немного вещей в рюкзак и оставил Наде ключи от квартиры с пожеланием, чтобы она жила здесь, пока он не вернется.

– Мне так не хочется уезжать от тебя… Но в другой раз мы с тобой обязательно полетим на самолете вдвоем, – сказал Вилька, выходя из квартиры и целуя Надюшу.

– Да хранит тебя господь, – мысленно перекрестила его Надежда и, глядя ему в след, веселому, с шутливо сдвинутой набок кепкой, она вдруг остро поняла – он уходит из ее жизни, и никакого «другого раза» уже не будет.

Она прислонилась к стене, и ее словно окатили ледяной водой, заставляя трезво взглянуть на ситуацию со стороны. Надю бил озноб. Ее зубы стучали так сильно, что их было слышно в подъезде. Она вернулась в еще теплую постель и плотно завернулась в одеяло. Вокруг нее закружились бледные, почти прозрачные лица незнакомых ей молодых солдат, они протягивали к ней руки и о чем – то просили…

– Убирайтесь! Все уходите!!!

Внезапно сорвавшись на визг, Надежда заметалась, забилась, пытаясь вырваться из кольца их рук, и чувствовала, как панический ужас берет верх над разумом.

Утром она проснулась разбитой. Импульсивно положив руку на низ живота, она с радостью поняла, что Вилька будет с ней всегда, ведь в ее лоне уже зарождается новая жизнь.

***

Узнав о ее беременности, Вилька захлебнулся от счастья. Три месяца, через друзей, он посылал ей детскую одежду и небольшие деньги. Но вскоре прекратили приходить письма. В январе в Алма-Ате его уже не было. Надя знала, что он жив, но и чувствовала, что он постоянно находится в большой опасности.

В конце апреля восьмидесятого Надежда родила чудесного крошечного мальчика. От стафилококка в кишечнике он постоянно плакал, и только наложение на животик рук матери приносило ему облегчение. Мальчика она зарегистрировала на Вилькину фамилию, но в графе отец – стоял прочерк. В постоянных заботах о ребенке и в борьбе с безденежьем Надя не почувствовала звоночка в своем сердце. Да и было ли уже то сердце? Пусто, пусто, пусто…. А в голове – спать, спать, спать…

В июне на имя отца Вильки пришло извещение из военного комиссариата. Надежда с трудом распечатала его и заставила себя прочитать:

«Уважаемый Николай Александрович! С прискорбием извещаю Вас, что Ваш сын, сержант Михайлов Вильям Николаевич, выполняя боевое задание, верный боевой присяге, проявив стойкость и мужество, 5 июля 1980 года погиб на территории Демократической республики Афганистан. Примите искреннее соболезнование и сочувствие по поводу постигшего Вас горя. Военный комиссар, подполковник…»

***

В течение месяца Надя никуда не выходила из Вилькиной квартиры. Плохо ухаживала за ребенком, а тот, будто понимая, не требовал к себе внимания и почти не плакал. Все больше она лежала, уставившись в потолок, не говорила, почти не ела. Хотела, чтобы все ушли и оставили ее одну. Родные подружки сидели с ребенком и дежурили возле нее, надеясь залечить раны ее сердца. Причем, Маринка уговаривала: «Да ты не плачь, не плачь, а то еще хуже будет!», а Наташка, гладя ее по плечу с другой стороны приговаривала: «Да ты поплачь, поплачь, легче станет».

С неделю назад, ночью, Наде вдруг показалось, что на кухне звякнула посуда. Отодвинулся стул…

– Как не кстати эти визитеры… Ведь и не избавишься теперь…, – подумала Надежда, вспомнив несчастных солдатиков, и поплелась на кухню.

Вилька стоял за окном, за стеклом своей кухни. Точно такой же кухни, на которой находилась она сама. На нем была белая, обтягивающая тело майка, и пил он из своей любимой чашки, которую она подарила ему на День Советской Армии, с картинкой, где смешной пузатый солдатик отдает честь. Надя открыла шкафчик с сушилкой для посуды. Чашка стояла на месте. Она подошла к окну и протянула к нему руку. Он тоже протянул руку. Они соприкоснулись ладонями, и сотни ледяных иголок пронзили ее. Боль быстро прошла. Надька вдруг решила, что сходит с ума. Она попробовала помолиться, но не смогла вспомнить ни одной молитвы. Вилька грустно посмотрел на нее и исчез. Исчезла и квартира за стеклом. Стало хорошо видно, что на улице идет дождь, и мелкие капли попадают на окно и, словно слезы, льются на подоконник. И за шуршанием дождя она услышала его голос: «Любимая…»

Утром она проснулась на кухне, сидя за столом, но внутри стало меньше жечь, и даже захотелось выпить чашку чая из Вилькиной кружки с солдатиком.

Марина, выслушав историю с Вилькой, списала все на Надину усталость и нервное напряжение. Но сама была очень обеспокоена психическим здоровьем подруги.

На следующую ночь он опять пришел. Стоял у окна на своей кухне и ждал ее. Что-то говорил, но она не поняла. Почему-то подумала, что вот опять она не причесалась и не привела себя в порядок, а он – такой красивый, такой родной… Надя разрыдалась, а он водил по стеклу рукой, и в глазах его было столько боли и тоски… Надя прижалась лбом к стеклу и попыталась привести в порядок разбегающиеся мысли: «Может быть, я медленно схожу с ума? Да, с этими призраками точно чокнешься. Но как же я не хочу, чтобы он уходил…»

– Вилька, родной, я отдала тебе свое сердце и не хочу, чтобы ты мне его возвращал, – плакала Надя.

Утром Надежда приняла душ, надела его любимую белую футболку и джинсы. Пока Марина кормила Антошку, она сходила в магазин и купила пряников к чаю. Вернувшись, вымыла до блеска его квартиру, постирала занавески.

Надо что-то делать, чтобы быстрее прошло время и наступила ночь.

Ночь пришла. Он сидел на подоконнике, прижавшись к окну щекой. Надюша нежно гладила его, и ей казалось, что она чувствует тонкий запах его одеколона «Саша». Ей было все равно, откуда он приходит, куда уходит… Ей было важно, что он есть! Она была уверена, нет, точно знала, что где-то, в другом измерении, в каком-то другом мире – он жив!

В эту ночь она нежно целовала его руки, лицо, губы, и сердце ее начинало биться сильнее. Стекло запотело, и он что-то написал ей. Она быстро принесла зеркальце и подставила его к стеклу: «Живи ради сына. А я всегда буду рядом с тобой».

Утром она приняла решение – жить! Заботиться о сыне. И как ни ждала поздними вечерами Надька у окна своего любимого, он больше не появился.

Через две недели Вилькину квартиру опечатали. Надежда не имела на нее никаких прав. Она вернулась в квартиру своих родителей, в которой ничего не изменилось, но стало еще хуже. Пили мать с отцом уже серьезно.

***

В шесть часов утра Надя проснулась от громкого плача сына. После полученной похоронки молоко у нее перегорело, и кормить ребенка пришлось смесями, что не способствовало его здоровью. Надежда похудела до сорока пяти килограммов, осунулась, под глазами появились темные круги. Надя осторожно прошла через проходную комнату, где на тахте спали Зинаида и Бонифаций, а на диване громко храпел Геннадий. На столе, как всегда, стояла гора грязной посуды. Мать в оправдание своей лени говорила: «Нельзя на ночь подметать и мыть посуду, а то денег не будет!» На кухне Надя открыла пустой холодильник и в ужасе закричала:

– А где молоко? Бутылка молока в холодильнике стояла! Где она?

Надя в бешенстве вбежала в комнату и стала трясти мать за плечо.

– Молоко в бутылке… где? – в панике спрашивала она ничего не понимающую мать.

– Молоко??? Ну-у-у?!!!

– Что, ну? Молоко стояло в холодильнике, где оно?

– И что? Родной матери говенную бутылку молока пожалела? А у меня ночью ж-желудок болел… Сходи в магазин…. Там много… Да, Юр?

– Какой магазин? Время шесть часов! Он откроется только в девять! Мне ребенка кормить нечем, – пыталась достучаться до нее Надя.

– Да что хоть он так орет? – подняв голову с подушки, с возмущением спросил Бонифаций.

– Да! Орет день и ночь! Мы тоже детей рожали! И они у нас так не орали! Правда, Генка? – повысила голос Зинаида.

Геннадий, как обычно, заплакал:

– Но так нельзя… Зин, у дочки горе… Муж умер… Погиб – Вилька… Ребенок больной…

– Да ты-то еще заткнись! Распустил нюни… А не фиг ей было спать с ним. Надо было сначала замуж выходить! Дурында бестолковая!

– Ну, мать тут права, – вставил ее сожитель.

– Ах, Вилечка, Вилечка! Любовь всей моей жизни! И вообще… Мне твой ребенок на фиг не нужен! И никакой бабушкой я быть не собираюсь! Какая я бабушка… И денег никаких от меня не жди!

– А то ты мне денег когда-то давала. Алкоголичка ты несчастная! Как тебя только земля держит, забулдыга.

– Я не алкоголичка! Слышишь? Не ал-ко-го-лич-ка! И не пьяница! И не забулдыга никакая! В любой момент захочу-брошу! И вообще, я дома пью! На свои, кровные, – зашлась в крике мать.

– Хи-хи-хи! А знаете, друзья мои… Если в доме пьет муж, то он алкоголик. Если с ним пьет жена, то это уже счастливая дружная семья! Хи-хи-хи! – разрядил обстановку Бонифаций и чихнул.

– Да и правда, Юра. Ах-ха-ха! – засмеялась Зинаида.

А ребенок в комнате заливался плачем….

***

Надежда катала коляску со спящим сыном и поджидала Людочку. Наконец-то! Из подъезда на высоких каблучках, с ярким макияжем вышла Людочка с малышом. Следом, задыхаясь, тетя Нина с трудом вытащила на улицу навороченную коляску для внука.

– Ну, гуляйте, мои лампомпулюськи! Гуляйте, мои родные! Бабуська щас кашки сварит, пеленочки постирает! Солнышко мое-е, агугушечки!

– Ну хватит, мама! Ну сколько же можно, – осадила ее дочь.

После развода Людочка вернулась к матери, и подруги вновь сблизились, вместе гуляли с детьми и разговаривали лишь о своих мальчиках. Молодые матери отошли от подъезда. Тетя Нина мелкими движениями перекрестила их и скрылась в подъезде.

– Блин, зараза, так башка болит. Вчера весь вечер у подруги гуляли. Нажралась в драбадан. Еле домой приперлась. Хорошо, мать спала, – рассказывала Людочка, – ну что, показывай, что принесла?

Надежда суетливо стала доставать из коляски пакет. Развернула и вынула из него детские вещи и свое самое любимое новое платье – Вилькин подарок.

– Вот. Платье, кофта вязаная и ребенку махровые ползунки. Все новое. Ой, сумочка еще есть…

– Да…. Вилька твой… Царствие ему… и земля… тебя одевал, как игрушечку. Не то, что мой урод! Свинья! Вечно у него денег нет! Мне, что ли, работать идти? Пристал – почему ты еду не готовишь? Я что ему, повар, что ли? Слава Богу, хватило мозгов, чтоб от него уйти, – жаловалась на свою судьбу Людочка, прикладывая к себе чудесное бордовое платье с пайетками, – ну, и сколько ты за это хочешь?

– Люд, ну хоть за полцены… Ты же знаешь, у меня молоко пропало. Кормлю смесями. А они так дорого стоят. А еще лекарства…

– А сама-то хоть что-нибудь жрешь? Погляди, на кого похожа… Ни кожи – ни рожи!

– А где деньги взять? Мать сейчас не работает. Живут на Генкину пенсию и то, что Бонифаций нахалтурит своей газосваркой. Да и не хочу я у них брать. На работу устраиваться буду, а ребенка – в ясли!

– На работу? В ясли? Совсем сбрендила? Он же еще ходить не умеет?

– Ну так что? Возьмешь вещи?

– Слушай, подруга, ты такое красивое платье продаешь, а сама одета в фабрику «Большевичку» серо-буро-малинового цвета, и колготки у тебя заштопаны! А у меня твоими вещами уже шкаф забит! Ты, может, думаешь – я миллионерша? Ладно, платье и кофту возьму, а ползунки… У Сереги вроде всего полно. Ладно, за ползунки – картошки вечером принесу! Слушай, у меня маман сегодня в ночь работает! Приходи, у меня и винишко есть, и водочка! Аркашку позовем, Натаху!

– Нет, Люда. Пить я не пью, сама знаешь… Да и сыночка своего с кем я оставлю?

– Да-а-а, – протянула Людочка, перебирая вещи, -жалко Вильку… И все равно… Счастливая ты, Надька. Ты хоть знаешь, что такое настоящее счастье! А я? Я так и не узнала… Что это-счастье? Что-о? Это-о? Такое?

– Счастье – это отсутствие несчастья.

– Это ты сказала?

– Нет, Лев Толстой! Людка, чего ты дурью маешься? У тебя здоровый красивый ребенок. Ласковая добрая мама. У тебя есть квартира. А мужики… Все еще впереди… и впредь, когда вздумаешь себя жалеть, вспомни, как я живу, и тебе сразу станет легче.

– Правда?

– Правда, правда. Я тебя знаю…. А что, Людк, сильно видно, что колготки зашитые?

***

В комнате за большим столом сидели Зинаида, Геннадий и Бонифаций. Они отмечали очередной православный праздник.

Пили и закусывали обедом, принесенным из фабрики-кухни. Зинаида, большая любительница попеть, завела песню, стараясь не глядеть на снующую из кухни в комнату дочь:

– А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все твои печали под тонкою водой.

– Дядя Юра, не курите, я вас прошу, – Надя явно что-то искала, -мама, где коричневый пакет с картошкой?

– Какой еще пакет? Не знаю я никакого пакета! Юра, как там дальше слова? Ну, про айсберг в океане? – увидев, что дочь нависла над ней, как коршун, чуть отодвинулась и закричала:

– Че ты стоишь-то надо мной? Я свою картошку варила. Свою, кровную! Потом и кровью заработанную, – возмущенно заорала Зинаида и снова запела, – А ты такой холодный, как айсберг в океане…

– Зинка, не обижай дите! Ей и так несладко. А ты хлебца возьми, вона – луковица, соль… картошки возьми! Мой маленький Ленин! Она, Юрка, у меня башковитая! В институте учится!

– Какой ей теперь институт… ё-ё моё! Ну че ты, Надька, все морду-то от нас воротишь? Сядь ты по-человечески и выпей водочки! Поплачь – и легче станет. Не воротишь уже Вильку– то! – пошла на мировую мать.

– Зинуля, спой, чтобы душа развернулась, а потом… опять завернулась! Я обожаю, как наша Зинка поет, да, Гена? – вклинился в разговор Бонифаций.

– Да. Уж что есть, то есть. Одна она у нас такая…

Довольная похвалой Зинаида, промочив горло, заголосила: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов».

Пустой пакет из-под картошки, который принесла Людочка за болгарские ползунки, нашелся в мусорном ведре.

***

Надежда сидела на кровати, а рядом на подушке лежал ее маленький сын. Она теребила его светлые кудряшки. Мальчик потягивался, высунув из-под одеяла пухлые ручки, и показывал матери два маленьких розовых кулачка. Надя уже хорошо знала его милые повадки: и это потягивание после сна, и гортанные звуки, похожие на воркование, и быстрые движения ножек, как будто он куда-то бежал. Любуясь этим чудесным веселым мальчиком, она наклонялась к нему низко-низко и щекотала его своими волосами, а он смеялся заливчатым смехом, показывая два нижних зубика. Он был для Нади самой большой радостью.

Уложив ребенка спать, голодная Надежда подошла к книжному шкафу, где стояла единственная фотография Вильки. Она прижала ее к сердцу и тихо заплакала:

– Виля, Виленька! Милый мой. Ты изменил мою жизнь. Ты открыл мне, что такое любовь. Но я опять здесь. В этой ненавистной квартире. Рядом с беспробудно пьяными родителями, которым я совсем не нужна….

Пустота кругом. Тоска давит.

– Я понимаю, ты бы сейчас сказал: «Горе-это тоже часть жизни. И оно не смертельно…» Но я потеряла почву под ногами. Мне нужен свет! Нужна надежда! Но ради нашего сына, я клянусь тебе… Я выкарабкаюсь. Я добьюсь успеха. Я не яблочко! Я сама яблоня!

***

На удивление быстро Надежду приняла на работу чудесная женщина, заведующая детского сада. Она сразу разглядела высокий потенциал девушки, и, не смотря на то, что Надежда еще училась в педагогическом институте и часто уезжала на сессии в Ленинград, поставила ее работать воспитателем на старшую группу. Антошку взяли в ясли. В их маленькой семье появился доход – восемьдесят рублей! Однажды, во время сессии, возвращаясь на электричке с занятий, она встретила Раису Васильевну, своего бывшего классного руководителя. Надежда была очень рада встрече. Она показала ей фотографию сына, которую всегда носила с собой, и рассказала ей о том, как сложилась ее судьба. Раиса Васильевна всплакнула и дала бывшей ученице совет:

– Все перемелется, Наденька! Самое главное – это когда есть цель в жизни и люди, с которых надо брать пример. А ты читай Крупскую. Читай про семью Ленина. Вот пример для жизни! Вот на кого равняться надо!

***

Ночью к ней «приходил» Вилька. Ей снилась весна и степь, которая в это время года была подобна яркому цветущему ковру. Миллионы дикорастущих тюльпанов распускались одновременно с лилиями и гиацинтами. Взявшись за руки, они шагали по высокой полынной траве, и Надюшу так разморило от жары, что не было моченьки ни рукой, ни ногой пошевелить. Сильные нежные Вилькины руки с длинными пальцами обнимали ее… Ладони гладили ее кожу, ласкали ее, заставляя стонать и изгибаться от наслаждения.

– Слышишь взрывы? – спросил Вилька.

– Нет, это не взрывы, это стучат в дверь! Пусть, пусть стучат, а мы не откроем, – отговаривала его Надя.

Тут она проснулась. За окном утро. А в дверь стучался отец:

– Надька, просыпайся, и пусть ребенок замолчит, – раздраженно кричал Геннадий. Надежда поспешила на кухню, чтобы приготовить сыну поесть.

Оставленный один в комнате, малыш надрывался от плача. Надежда нервничала и старалась как можно быстрее приготовить ребенку молочную смесь. У Геннадия всю неделю сильно болела голова и, не выдержав жуткого крика ребенка, он в бешенстве открыл дверь в Надину комнату и швырнул в малыша увесистой книгой. Испуганный ребенок еще пуще заплакал.

– Заткнись, сволочь! Заткнись! Сейчас разорвется голова! Голова! – кричал он.

Геннадий обхватил голову двумя руками и прислонился к стене. Подбежавшая Надежда оттолкнула его в сторону, схватила ребенка на руки, прижала к себе. У сына была рассечена бровь. А отец не унимался:

– Заткни его! Я за себя не ручаюсь! Заткни, слышишь, заткни!

***

Надежда и Людмила бродили по осеннему парку, толкая перед собой коляски со спящими детьми.

– Знаешь, Людка, с момента рождения Антошки у меня появилось множество новых чувств: ответственность, страх за его здоровье и безопасность. Ребенок всегда на первом плане! И о себе я как-то совсем не думаю… А ты говоришь, что я неухоженная. Тебе, наверно, стыдно со мной ходить. И на ногах у меня – кожаные тапки… Ну не воровать же мне! Господи, был бы жив Вилька… Война эта проклятая! Как же мне его не хватает… – смахнув слезу, проговорила Надя.

– Да зачем, на хрен, вообще эта война? Для блага народа?! Какого блага? Ничего вразумительного сказать не могут! Уууух! – погрозив кому-то в небо кулаком, гневно сказала Людмила. – Какой там долг у наших молодых ребят? Столько их загубили… Нинка с соседнего двора уехала в Афган, чтобы замуж выйти. А то здесь такую страшилу не брал никто… Устроилась поварихой. Недавно приезжала в отпуск, шмоток заграничных навезла… Говорит, там только успевают цинковые закрытые гробы в самолеты паковать. А самолеты эти называются – «Черный тюльпан». Даааа. Зачем эта бессмысленная война?

– Нет, Людка, я и сама так раньше думала, но в институте один преподаватель все нам доступно объяснил, что афганская война не бессмысленна. Что необходимо было защитить свои границы от афганцев, религиозных фанатиков. Они ведь ничего не умеют, кроме как овец пасти и наркотики делать. Так, что это политическая необходимость.

– Аааа! Ну тогда понятно… Надька, да что с тобой?

– Не могу! Я больше не выдержу, – Надежда со слезами на глазах стала рассказывать подруге о своих домашних неприятностях.

– Нет смысла, никакого нет смысла… Ни в чем. А жить с разбитым сердцем – все равно, что жить полумертвой. Меня в этой жизни держит только сын. Кому он будет нужен, без меня…

– Сдурела, что ли? Хорэ сопли распускать! Ты оптимистка по жизни. С тобой всегда интересно и весело. Сама говорила: «Все плохое пройдет, и начнется хорошее». Давай, очнись уже. Э-э-э, мать, тебя чего шатает – то? Спишь на ходу? – выговаривала ей Людочка.

– А-а, да. Я постоянно хочу спать. Сон для меня – это недосягаемая роскошь… А ребенок все орет, орет, орет… И успокаивается только на руках. Привязываю его к себе простынею, чтобы не уронить. Отношения с родителями ужасные. Еще Бонифаций этот… Все исподтишка подвякивает. И жить дома становится опасно! У отца участились припадки. Надо что-то делать… Искала частную, но очень дорого просят. Хочу квартиру разделить… Им однокомнатную, мне комнату на общей кухне.

– Квартиру разделить? О блин! Так тебе тетя Зина и даст! – удивилась подруга.

– Даааа. Как только начинаю заводить разговор о квартире – показывает мне большую фигу! Знаешь, мне ее надо как-то заставить… припугнуть, что ее на принудительное лечение от пьянства отправят. Ты не в курсе, случайно, кто у нас участковый?

– Я не знаю, кто у нас, но на Авиационной – Витька Фарин, между прочим, с нами в одной школе учился.

– Витька? Фарин? А ну-ка, разворачиваем коляски!

***

В одной из квартир жилого дома, с торца, расположилось отделение милиции. Двадцатидвухлетний Витька Фарин, в звании сержанта милиции, заматеревший и отрастивший кругленькое пивное пузико, сразу узнал одноклассницу и радостно стал обнимать ее.

– Ну ты даешь, Сенина! Какая ты… Да как же я тебя столько времени не видел? Да-а! Я же в Ленинград после восьмого класса намылился. В училище на токаря учился. Потом армия… Ох, Надька, Надька! А ты-то как? Какими судьбами ко мне?

– Виктор! Мне нужна твоя помощь!

***

Зинаида и Бонифаций принимали гостей – двух молодых парней, которые пришли познакомиться с дочерью Зинаиды, и к тому же принесли и выпить, и закусить. Геннадий спал на диване, а много ли ему теперь надо, главное, что жена Зинка дома… Надька закрылась в маленькой комнате на задвижку и не выходила. Зинаида рассказывала молодым людям о своих печалях:

– Надька, стерва! Хочет меня в ЛТП отправить! Мать родную! Ну не сука ли? Надька, дрянь, выходи! Люди специально пришли с тобой познакомиться! Вот тут Слава! А ты кто? А-а-а! Виктор! У меня зятя, мужа моей сестры, царствие ей небесное, Виктором звали! Ну, мужа моей сестры-покойницы! Вот они, может, и замуж тебя возьмут! Не хочет она! Прынцесса.

– Это да…. Замуж ей надо! – поддержал Зинаиду Юрий.

– Ты, Витек, пустую-то бутылку на пол поставь! А то денег не будет! А ты, забыла, как тебя, давай наливай! А я вам, парни, сейчас альбом с фотографиями покажу! А парней за ней бегало… Ух! Она, конечно, красивая девка, но… до меня-то ей… прыгать и прыгать… дрыгать и дрыгать…

– Надь, ну выйди, посиди с нами, уважь, – крикнул в сторону Надькиной двери Вячеслав.

– Гульчатай, открой личико! Давай познакомимся, – поддержал его Виктор.

– Ну, доча, уважь людей! Иди к нам, посидим, выпьем наконец-то по-человечески! Не-не-не! Никакого уважения! Плохо ты ее, Зинуля, воспитала. Плохо! – потрепал Зинаиду по плечу Бонифаций.

В дверь раздался звонок, и Бонифаций пошаркал открывать дверь, но почти бегом вернулся с бледным лицом. В комнату, в форме, с черной папкой под мышкой важно вплыл участковый Фарин.

– Так! Здравия желаю! Участковый Фарин Виктор Леонидович! Поступил сигнал, пятый по счету! Я уже который раз прихожу и никак не могу застать хозяйку! Так! Документики готовим!

– А что такое? А что это вообще? Чо-о происходит-то? А мы милицию не звали… Юр, ты не звал? – залепетала Зинаида.

– Нееет.

– Сидим себе, разговариваем. О политике, вообще-то… О внешней. А Слава вот с этим…. Со… другом со своим, так они друзья моей дочери Надежды… – стала объяснять Зина.

– Политическая и социальная обстановка в стране и в мире… Она, я вам прямо скажу… требует глубокого переосмысления… А молодые люди в политике ни-бэ, ни – мэ! – расставил все по местам Бонифаций.

Парни потихоньку встали из-за стола и попятились к двери, бормоча себе под нос:

– А нам… это… уже на работу пора! Правда, Витек?

Парни быстро ретировались, а Фарин важно уселся на освободившееся от жениха место, очистил на столе место для бумаг и стал писать, проговаривая вслух каждое слово:

– Итак! Сенина Зинаида Александровна, 1934 года рождения….

– А в чем Вы меня, гражданин-начальник, подозреваете? – решила прояснить ситуацию Зинаида.

Участковый невозмутимо продолжал составлять протокол, читая все написанное вслух:

– На момент посещения квартиры по адресу, так, это потом запишу…. На ногах стояла неровно, находилась в очередной раз в состоянии алкогольного опьянения. Так, считаем бутылки. Раз, два, три… А, вот еще в углу…

– А не, не, не! Мы пьем только по праздничкам. А у этих парней сегодня было день рождения!

– Ясно, алкогольная зависимость крайней стадии потребления, – заявил Фарин и взял в руки паспорт Геннадия.

– Та-ак! А это что за гражданин? Это Геннадий Владимирович?

– Н-у-у-у, не совсем! Это нечто большее. Это… скажу я вам, любовь всей моей жизни! А вы, что вы вообще-то в любви понимаете? А я могла бы вам все объяснить… на пальцах… научить, понимаете ли…

– Разберемся, гражданочка! Разберемся! Ваше место работы?

***

Еще много ссор и скандалов вытерпела Надежда, пока меняла двухкомнатную квартиру матери на однокомнатную для нее и отца, и маленькую комнатку на общей кухне для себя и сына. Наконец-то Зинаида выбрала подходящий вариант размена и подписала Надьке документы. Злая, с красным лицом, она вышла из подъезда пятиэтажного дома и закричала на дочь:

– Тьфу! Квартира! Это разве квартира? Добилась, зараза, своего! Ну, и как ты себе представляешь, как мы будем в однокомнатной квартирке втроем жить?

– Как раньше жили, так и сейчас будете. Квартира хорошая, теплая, чистая.

– Я тебе этого в жизнь не прощу! Ты хоть мне телевизор оставь…

И тумбочку.

– Я все тебе оставлю, возьму только свою тахту и Антошкину кроватку.

– Еще бы! Я годами наживала имущество, и на тебе… Себе-то, поди, хоромы оттяпала?

– Ну да! У меня в коммуналке комната 9 метров и четверо соседей!

– Ну-у! Счастлива теперь, поганка?

– Да. Я счастлива даже тем, что больше не увижу ваших пьяных рож!

– Ну ничего, ничего. Еще к матери-то на коленях приползешь! Близок локоть – да не укусишь!

***

1984 год

С тяжелым пластиковым пакетом Надежда вышла из магазина. Привязанная к поручням крыльца огромная собака породы бультерьер вдруг дернулась на девушку, оскалив зубы, и громко залаяла. Надя не боялась собак, но это было так неожиданно, что она выронила из рук пакет и прижалась к стене. Проходивший мимо молодой высокий парень бросился ей помогать. Он увел ее из опасного места и подобрал продукты с асфальта. Когда все было собрано в пакет, он поднялся и стал рассматривать девушку. Она стояла перед ним в розовой кофточке с серыми цветами, и ее улыбающееся лицо, залитое стыдливым румянцем, сияло какой-то неудержимой молодостью и счастьем. Это было так необычно, что ему захотелось вот так стоять и смотреть на нее.

– Я провожу вас? – наконец предложил он.

– Да нет, не надо, -слабо возразила Надежда.

Он подал ей пакет и дотронулся до ее руки. И Надежду словно пронзило током. Она потеряла сознание, и молодой человек едва успел подхватить ее.

Она очнулась в объятиях незнакомца и растерянно посмотрела по сторонам. Пакет с продуктами опять валялся на земле, а рядом с ними стали останавливаться сердобольные, а может, просто любопытные прохожие. Надежда отстранилась от него, одернула юбку, суетливо поправила волосы и, испуганно глядя ему в глаза, быстро забормотала:

– Вам нельзя! Вам нельзя сегодня спать в своей комнате.

– Нельзя? Почему? – опешил не ожидавший такого поворота молодой человек и протянул ей носовой платок, – у вас кровь!

– Я не знаю, как вам объяснить, но знаю точно, что спать вам сегодня в своей комнате —нельзя! И в соседней, где большая кровать… Кто там спит?

– Родители спят… – неуверенно произнес молодой человек.

– Пусть тоже уйдут! Просто сделайте, что я прошу!

Надежда засуетилась, подхватила пакет с продуктами и, не оглядываясь, поспешила домой, оставив у крыльца магазина озадаченного парня.

Бывает, когда внезапно жизнь дарит вам встречу, на которую вы уже и не надеялись. Встречу со своей второй половинкой. И Надежда знала, что это тот самый случай…

***

Евгений маялся весь вечер, думал, как рассказать родителям о странной девушке и ее просьбе. За ужином он все же поведал свою историю. Отец звонко засмеялся:

– Ага! Мы за дверь, а в квартиру– грабители! Благо у нас есть что украсть…

– А вот я– верю! А вдруг она из этих? – заинтересовалась мать.

– Из каких – этих? – не унимался отец…

– Из таких, с необычными способностями. Недавно у нас на работе журнал приносили, так там огромная статья про Джуну. Ее за целительские способности в Кремле поселили, и Брежнева лечить заставили.

– Так ясен пень! У нее целительские способности, а здесь? Не спите, говорит…

– Ну ты, Юра, и солдафон! А спать мы сегодня с тобой будем в зале, а Женя у братьев, на раскладушке.

А Евгений уже и сам стал сомневаться. Странная какая-то эта девушка. Может, она того?

Вся семья долго не могла уснуть, но в пятом часу утра, когда сон особенно сладкий, семья соскочила с постелей от грохота и всплеска воды в соседней комнате.

Оказывается, соседи сверху затеяли ремонт. Содрали старые деревянные полы и уехали на дачу. Ночью прорвало трубу с горячей водой, и затопило всю квартиру. Потом вода стала протекать вниз и разбухший толстый слой штукатурки, размером на полтора метра, рухнул ровнехонько на кровать, где спал Евгений. Родительская комната сильно не пострадала, но шикарной, двухспальной, гэдээровской кровати очень досталось.

К утру семья Стрельцовых практически не стояла на ногах. Воду убирали, кто чем может, выплескивая ее кастрюлями прямо на улицу из окна. Соседей затопило до первого этажа.

– Слушай, сын! А может, это она сама и сделала? – таинственным шепотом спросил отец, отжимая воду из тряпки в ведро.

– Кто? – не понял Женя.

– Да девушка это твоя! Может, она соседей наших знает? Они ей ключ дали, вот она и подстроила все это, – предположил отец.

– Да не слушай ты его, сынок. Девушка тебе жизнь спасла. Этакая глыба на голову бы тебе свалилась. Женя, где она живет? Надо бы ее отблагодарить.

– Я не знаю… – пожал плечами сын.

– А как зовут ее? – допытывалась мать.

– Не знаю…

– Ну, ты даешь, сынок…

***

Три месяца разыскивал Евгений свою загадочную незнакомку. После работы караулил ее у магазина – вдруг придет? Бродил по улицам – ведь не зря она заходила именно в этот магазин, значит, живет где-то рядом…

И наконец-то ему повезло… Он увидел свою странную девушку, когда ехал в автобусе. Она шла по улице, держа за руку кудрявого маленького мальчика. Как ни просил Евгений водителя, тот не открыл двери автобуса в неположенном месте. И Женя бежал назад так быстро, как будто принимал участие в соревнованиях олимпийских игр. Он так боялся, что она сейчас свернет куда-нибудь в сторону, а он больше не найдет ее. Но все же догнал их и тихо пошел сзади, чтобы отдышаться.