Текст книги "Познающее тело. Жизнь многомерного интеллекта от клетки до события"

Словесное мышление

Символ – знак, значение которого обусловлено договоренностью, соглашением, традицией, – появляется с жизнью и задолго до человека. В организме, как видно из структуры нашего corpus cogitans, символ начинает свое развитие от протосимвола в телесном сознании, идет в рост в животном уровне и постепенно распускается в культурное, символическое мышление человека. Оно лучше всего проявлено через развитую систему вербальных знаков – cлов.

Из-за незнания этой межуровневой преемственности одни склонны обесценивать язык, философствовать о том, что он – инструмент расчетливого ума, ограничен, оторван и далек от активного проживания телесных, чувственных и душевных порывов.

Из-за не учета этой связи другие склонны абсолютизировать роль речевого мышления, как единственного источника познания мира, и тоже отделять «мир ума» от того, что его порождает.

Такие искажения приводят к неудачам в общении, недопониманиям, а также неотфильтрованным словесным потокам, которые (как бы они ни были «оторваны» от бренного существования) захватывают ум и серьезно влияют на самочувствие, здоровье, отношения с собой и окружающими.

Словесное мышление не одинокая льдина, дрейфующая вдали от айсберга вещественной, телесной и чувственной жизни. Оно – его видимая часть. Главная заслуга речи в том, что ей подвластны материальная, сиюминутная, прошлая, возможная и фантазийная реальности. Это создает условия для очень интенсивного развития мозга, обучения и прокладывает быстрый и сравнительно короткий путь для эволюции личности и человечества в целом.

Как это происходит?

Слова объективируют (делают материально выраженным и видимым) смысл в графической или акустической форме и проецируют его в ситуацию общения, событие, культурное пространство и время, в которых живут люди. Подобно фигурам на шахматной доске, смыслы, захваченные формой, поддаются управлению, более пристальному наблюдению и анализу. В речи мы можем двигать их, выстраивать в ряды, определять их роли, упорядочивать по приоритетам, группировать и «знакомить друг с другом» [31], создавая новые концепты, творческие пути познания, преобразования себя и окружающей среды. Отсюда разные структуры предложений, речевых оборотов, словосочетаний. Они создают, расширяют или сужают смысловые перспективы, которыми оперирует наше внимание.

Но все это невозможно без соучастия неосознаваемых, т.е. индексально-иконических слоев мышления. Попробуйте запомнить название того, что не представлено в вашем жизненном опыте или воображении, память утратит этот «объект» очень быстро из-за отсутствия какой-либо материальной связи, впечатления о нем. Ведь наша картина мира состоит из его отпечатков в познающей системе, на основе которых развиваются упорядочиваемые нами знания и язык.

Рассмотрим слово «любовь». О чем оно для вас? Что вы чувствуете и вспоминаете, слыша его? Как вы его понимаете?

В современной лингвистике используется понятие концепта. Это единица сознания, которая содержит все знания, опыты, представления о чем-то, как общие для всех людей, так и частные для конкретного человека. Проще говоря – все сформировавшиеся знаковые отношения в Познающем Теле, сгруппированные по какому-то одному или нескольким признакам, по одной теме.

Минимальный набор концепта любовь можно представить так:

– общие для многих культур представления об этом явлении: любовь как страсть, как родительское отношение, как привязанность, как жертвенность, как божественная безусловность и др.;

– факты о ее особом проявлении в каждой национальной культуре (любовь к русской земле, любовь к английскому чаю);

– личные смыслы на основе жизненного опыта или мировоззрения человека (любимая игрушка, первая любовь, любовь к своему родному городу).

Когда мы произносим слово «любовь», мы опредмечиваем лишь часть этой единицы сознания, которая выражена в общедоступном значении: «чувство глубокой симпатии к человеку, объекту или явлению». Остальную его часть мы подразумеваем в речи. И одновременно с этим – проживаем ее умом, чувствами, образами, ощущениями и тенями воспоминаний в зависимости от контекста и ситуации общения. Кто-то запомнит счастливые моменты или боль расставания, иные вспомнят недолюбленность в детстве или большой подарок жизни. Поэтому чтобы оставаться понятными для других и ясно выражать свои индивидуальные смыслы, нам порой требуется много слов. И даже чтобы стать понятными для себя, добраться до своих желаний, может понадобиться длинный самоанализа, пока слова не «захватят» ту скрытую часть концепта желание, которая актуальна в данный момент и которая запечатана в материальных мало осознаваемых уровнях сознания (иконах и индексах). Так происходит с любым вербализуемым явлением. В этом ограничение словесного символа. В этом и его огромное достоинство.

«Собравшись за столом на веранде, они увлеченно делились последними новостями. Каждый рассказывал о своих радостях и переменах, случившихся за месяцы разлуки.

Вспомнили уже школьные годы, студенческий выпускной, тот уютный вечер в горах, когда они решили переехать и вместе шутили над этой авантюрой. Эмоции новизны, как это водится, понемногу стихли, и беседа полилась размеренно, неспешно. Теперь настал момент для истории его развода.

Конечно, это было тяжело, ведь семейное счастье ускользнуло негаданно. Он все больше придавался болезненным воспоминаниям, речь его становилась все более торопливой. Вдруг послышался странный приглушенный стук. «В конечном счете, мы решили расстаться». Стук прозвучал громче и будто запульсировал в руках. Волна напряженного трепета охватила его.

Рини не заметил изменений в товарище и участливо кивал в такт слов, хотя и немного рассеянно. Блуждающий взгляд Ирис, то и дело устремлявшийся к озеру, напоминал о намеченной ими прогулке после ланча, который уже грозился перейти в ужин. Брат его тактично сдавливал зевок, поскольку драму эту видел уж очень много раз.

И такая досада охватила его сердце. Какая черствость, – подумал он. — Меня хоть кто-нибудь слушает?

Стук повторился. Настойчиво. Я знаю, – раздалось где-то совсем рядом. Я знаю. Рассказ его остановился, он посмотрел на друзей и растерянно на собственные руки. Слова прозвучали настолько отчетливо, что в них не было сомнений.

Кто здесь?!»

(Отрывок из рассказа «По соглашению сторон»)

Пора нам вспомнить, что использование человеческого языка – это высшая психическая функция, связанная с развитием и работой корковых уровней мозга. Она предполагает более сложную форму кодирования и осознанный характер программирования себя и своей деятельности по сравнению с нашим дословесным уровнем. Именно поэтому языковое сознание может влиять на сложившиеся знаковые отношения внутри тела, ума и другие психические подуровни. Именно поэтому в любой беседе есть тот, кто не пропустит ни единого нашего слова. Кто слушает и отвечает мгновенно. Мы еще не дошли до кульминации в рассказе, а знаки открывают память прошлого состояния, которое мы оживляем, выбирая пережить его сызнова и снова. Неосознаваемые уровни Познающего Тела всегда на связи с символами и поддерживают нашу картину мира благодаря памяти (в случае старого опыта) и воображению (в случае нового). Во избежание нежелательных эффектов собственного мышления стоит учесть, что слово не птица, которую можно поймать. Нельзя заставить выплеснувшийся гормон стресса «вернуться», можно лишь остановить его выработку. Для живой системы человека слово является стимулом; оно волной запускает знаковые процессы большей или меньшей мощности. Поэтому речевое поведение требует нашей отдельной заботы и внимания.

Общение посредством человеческого языка создается на базе и является результатом опыта общения с миром посредством предшествующих знаковых уровней (икон и индексов). Вербальный язык позволяет обозревать «сверху» общую картину жизни, творить и трансформировать ее, управляя многочисленными смыслами. Поэтому и только в условиях их слаженной работы символ приобретает особую силу воздействия, когда, по образному выражению поэта, словом останавливают Солнце.

Для слов нет запретных тем, ими можно описывать любые зигзаги судьбы, создавать как структурированные схемы и чертежи, так и образные системы, литературные потоки сознания, глубинно воздействующие на чувства и ощущения. Все явления, конкретные и абстрактные, поддаются словесному описанию. Все опыты, даже самые необычные и сложно зашифрованные в памяти, могут показаться на поверхности сознания, декодироваться и зашифровываться словом хотя бы и в самых общих чертах.

Ускорить иннервацию мышц через упражнения, избавиться от неприятных переживаний, выучить урок – эти цели возможны благодаря символическому мышлению. Благодаря ему мы осознанно принимаем решения об уместном или наиболее эффективном поведении, распоряжаемся памятью, свободно выбирая новые знания и привычки вместо отживших. Мы сознательно планируем события в личной жизни и даже мире и можем значительно усиливать или снижать влияние телесных, эстетических и интеллектуальных переживаний, осмыслять и исцелять их. Коммуникативная связь между познающими уровнями всегда имеется.

Однако все эти возможности открываются с рядом предпосылок. Мощная регулирующая и контролирующая сила слова развивается со временем и не всегда выражена и очевидна.

Прежде всего, это касается периода, когда символическое мышление еще не полностью сформировано по возрасту или есть физиологические особенности развития. Тогда языковые значения только встраиваются в многослойное сознание и не имеют влияния на всю систему, когда произносятся говорящим или воспринимаются на слух. Когда значения слов еще не нашли свои точные соответствия в образах, эмоциях и реакциях тела, большей силой обладают иконы и индексы. Поэтому совсем маленький ребенок скорее отреагирует на тон или движение, а не саму фразу «Брось это», не имеющую для него точного значения.

Кроме того, когда мы используем слова с неизвестным значением, такие как незнакомые термины или иностранную лексику, реагирование нашей живой системы без активной языковой памяти снижено. Хотя оно не исключено и присутствует в тех же сенсорных и когнитивных откликах, например, на приятное или неприятное звучание незнакомого символа, его визуальные свойства, внеязыковой контекст использования – ситуацию, поведение участников, по которым можно догадаться о значении.

Действие слова ослаблено еще и тогда, когда наблюдается расщепление связей между знаковыми процессами в организме. Уже отмечалось, что человек может сознательно представлять одно, говорить другое, делать и чувствовать третье. Последствием такого речевого поведения становится ошибочная атрибуция. Из-за множества порванных ассоциативных связей, «ложных» нейроконтуров, у него возникает трудность самовыражения и действия. Такие эффекты могут быть и результатом негативного программирования. Ему часто подвержены дети, которые, сделав ложные выводы по реакциям взрослых, надолго перенимают их ошибочные модели поведения. Когда знаковые уровни долгое время не состыковываются, повзрослевшему человеку сложно добраться до своих истинных желаний посредством слов и научиться жить отлично от моделей: «хорошего понемножку», «только через тяжкий труд», «не будь ребенком», «отдых – пустая трата времени», «никому нельзя верить», «не высовывайся» и подобным известными ограничивающим установкам.

Поэтому выражение «человек слова» – очень удачное описание того, кто имеет ясное знание своих потребностей, хорошую эмоциональную устойчивость и умеет своевременно и подобающе действовать. Т.е. хорошо осознает и управляет всеми знаковыми свойствами сознания.

Также слово может ослабеть, т.е. потерять моделирующие, исцеляющие и регулирующие для организма функции, по причине личных убеждений. Например, борьбы логики и чувств. Ее история стара и восходит к тем временам, когда языковое сознание считали единственным проявлением разума, а понятие «эмоционального интеллекта» отсутствовало. Эмоции и чувства не признавались частью познавательного процесса. Их роль в жизни сводилась к страданиям и радостям, трагедиям и комедиям – приятным и неприятным неизбежностям жизни. Знания человека с тех пор продвинулись далеко вперед. Но старые убеждения все еще влиятельны. Люди, имеющие устойчивое убеждение, что «чувства говорят правду, а ум создает проблемы», могут сталкиваться с ситуациями, когда их задачи долго не решаются. Действительно, эмоции и чувства не только насыщают нас душевно, но и подают важные сигналы. Ориентировать – их ведущая функция. Оценочный ориентир подталкивает человека к осмыслению и сознательному выбору посредством мощного генератора смыслов – ума. Когда оценка ситуации оказывается ложной, слова служат отличным каналом вывода эмоциональных «излишек» из сознания. Несбалансированное разумом проживание эмоций и чувств является отказом выбирать и выстраивать путь своего движения. А неспособность человека вывести скопившуюся психическую энергию сопровождается болезненными сбоями в организме. Можно сказать, что роль слова в этом случае сильно недооценивается.

Противоположное убеждение – «у меня уже не тот интеллектуальный уровень, чтобы что-то чувствовать» – представляет вторую сторону пагубной крайности. Искусственное выдавливание внимания из ассоциативно-чувственной сферы часто сопряжено с представлениями о своем статусе, приемлемости поведения и другими ограничивающими установками. Считать речь единственным признаком интеллекта, к тому же, «выигрышно» независимым от тела и чувств, – заблуждение. Игнорирование знаковых связей между ними также ослабляет саморегуляцию через язык. Эмотивные и оценочные слова, выражающие сферу чувств, составляют значительную часть словаря в любом национальном языке, т.к. это существенная часть мировосприятия. Кроме того, эмотивностью пронизана и система синтаксиса и фонетики. По словам профессора лингвистики О. Е. Филимонова: «Язык эмоций отражает как наивную картину мира, свойственную всему человечеству, так и национально-индивидуальную, характерную для определенного языкового коллектива <…> и индивидуально-специфические черты личности – возраст, социальный статус, уровень образования и т.д.» [32]. Иначе говоря, они содержат ценнейшую информацию об истории эмоционального опыта и текущих познавательных процессах в человеке. В первую очередь – для него самого. Отказ от чувств означает лишение этого источника информации, поскольку эмоциональное языковое поведение человека также сужается.

Наконец, слово теряет свою настраивающую силу при тяжелых и хронических телесных и психологических сбоях. К примеру, известно, что некоторые инфекции кишечника притупляют инстинкт самосохранения или, наоборот, вызывают панические атаки. Когда эти состояния излишне доминируют, значения некоторых слов становятся пустыми, блеклыми, слабыми для проживания. Человек может сказать: «Это лишь слова. А реальность – она другая». И тогда необходима сначала коррекция эмоционально-телесной реальности (иконически-индексальных отношений), и потом уже способности к речевой саморегуляции.

Еще раз подчеркнем – в устройстве Познающего Тела нету лишнего или незначительного. Есть разделение труда для наиболее эффективного, адаптивного, многомерного и интересного существования. Отсутствие какого-то «позвонка» в этом «позвоночнике», тем более символического уровня, не делает его более гибким.

Наиболее гармоничная реализация в любой сфере жизни происходит в триаде символ – индекс – икона. Не случайно, объединение всех познающих уровней сознания заложено в разные культурные ритуалы. Завтрак, зарядка, сон и питание в одно время, рабочий распорядок, ношение монетки на удачу, чтение мантры или молитвы, даже танец с шаманским бубном работают по принципу синхронизации времени, места, действия, идеи, образа, чувства под одну цель. В ритуале важность имеет не только сама деятельность, но и единая концентрация нашей энергии и смыслов вокруг нее, согласованность познающих уровней. И здесь центральная задача символического мышления – «привести» смыслы в это время и место через словесные формы, усилить или ослабить (при перенапряжении) энергию, задать ей направление и повернуть ее во времени, к цели и ее достижению.

Именно так в целостности мы приходим к цели, когда жизненная энергия распределяется по всем уровням сознания и имеет единую направленность. При этом, символическое мышление далеко не всегда выглядит как строгая последовательность знаков в аккуратно сложенном предложении (это уже последний этап порождения текста). В определенных случаях оно может срабатывать очень быстро, так что мы не успеваем «заметить», о чем думаем.

Ум с его расчетливой логикой привел человеческую цивилизацию к большим страданиям. Так ли это?

Логика – не привилегия ума или нашего речевого поведения. Она принадлежит самой природе. Как инструмент Жизни она помогает устанавливать отношения с миром и значение этих отношений для нас. Иначе говоря, благодаря механизмам логики (построения смысла) создаются знаки в сознании любого, даже самого микроскопического существа. С семиотической точки зрения наша высшая логика (речевая) рождается из менее сложных логических операций, появляющихся до языкового сознания и часто невидимых ему. В речи эта логика существования и развития Жизни действительно достигает своей обозримой вершины, наглядности и структурированности. Логика, когда не является лишь заимствованным речевым шаблоном, всегда является результатом всестороннего осмысления вопроса человеческой сутью, переживания его содержания всеми закоулками сознания.

Когда мысль следует логике в настроенном Познающем Теле, она не «оглушает» самого говорящего, не вводит в заблуждение, черствость, недальновидность и непрозорливость. Наполненное содержанием слово всегда чувствительно к ситуации – материальной (индексально-иконической) обстановке дел. В потенциале природной логики – филигранно настроенные знаковые отношения, которые всячески помогают живой системе интерпретировать происходящее и развиваться.

Если логика «страдает», это обычно происходит раньше речевого выражения (при сбоях на нижних уровнях сознания), либо из-за нехватки речевых навыков (на верхнем уровне). В поведении это порой проявляется, когда человек охвачен чувством или телесным ощущением, что тормозит речевое мышление.

То, что свойственная человеку логика является результатом его общей жизнедеятельности, подтверждается и частными случаями. Нередко люди «сухой» логики со свойственной жесткостью и категоричностью, не страдают от отсутствия эмоций, как это порой трактуют. Они находятся в переизбытке соответствующих эмоционально-чувственных переживаний и их напряженного телесного проживания.

Для развитой логики характерно видение и понимание человеком многочисленных связей (знаковых отношений), учет влияния разных факторов, информацию о которых собирает вся его познающая структура. Ее целостное здоровье и сбалансированность отвечают за обработку и чистоту этой информации.

Человек считает отдельный уровень своего сознания заслуживающим больше доверия, противопоставляет его другим познавательным процессам, когда ему легче наблюдать, понимать и найти в нем опору. Выбор часто делают между словесным (символическим), либо ассоциативно-чувственным (индексальным) мышлением. Иногда их называют «логика ума» и «логика сердца». Однако стоит ли их разлучать? И тем более забывать про «логику тела».

Жизненные события и их интерпретации строятся на многоплановом функционировании нашей живой, постоянно развивающейся познающей системы.

В описании мерностей восприятия, которые мы обозначили словами К. Кулля как карта – система координат – время, уже заложены провокационные вопросы логики человеческой жизни:

– Если вы решите отказаться от карты (телесного сознания) – сможете ли вы идти?

– Если вы решите отказаться от системы координат (пространственного ассоциативно-чувственного, животного сознания) – сможете ли вы дойти?

– Если вы решите отказаться от времени (понятийного, символического сознания) – будет ли у вашего пути смысл?

Человек – единая информационная структура. Все ее части выстраиваются в общий красочный многослойный контур нашего Многомерного Интеллекта. Самый молодой и гибкий из которых – символический, языковой.