Текст книги "33 (сборник)"

Эпилог

В полиции дело о моём бывшем муже-шизофренике «закрыли» по причине установленной ненасильственной смерти. Бывшая жена Артура не уехала жить за границу. Их сын, уже совсем взрослый мальчик, часто бывает у нас в гостях. А я на четвёртом месяце беременности. На УЗИ сказали, что будет девочка.

Внутренний мир

Я всем твердила о том, какой у меня богатый внутренний мир, но не каждый хотел его видеть и понимать. Для хирурга внутренний мир, несомненно, богат, но сплетением не красивых метафор, а прогнивших кусков плоти. Это мясо и кости, вены и кровь, это воспалённый мочевой пузырь и кишки, забитые говном, в пятиметровых дебрях которых догнивают шкурки от помидор. Мой знакомый хирург Антон рассказывал, что из одной бабки выкачал ведро протухшего закоксовавшегося говна. Вонь в операционной стояла невозможная. Полиэтиленовый фартук врача был весь в дерьме, так же, как и его руки в резиновых перчатках. Бабушка после такой чистки даже помолодела. А вот хирург… Хирурги – вообще народ особый. Ирония и цинизм – вот два качества, которые характерны для всех хирургов. Ты для них не личность, а кусок несвежей человечины.

С хирургом Антоном я знакома давно, с университета. Он учился на медицинском, я – на филфаке. Как то мы схлестнулись на одной из студенческих вечеринок. Мне было всегда интересно побеседовать с ним. С особенным восхищением и трепетом слушала его рассказы про практику в морге. Иногда я даже приходила к нему в морг, где он практиковался и, видя его в заляпанном кровью халате, возбуждалась. Я хотела его в те моменты и пугалась своего нездорового желания. Может, потому что хирург видит тебя внутри. Это больше, чем обнажение. Это интимнее, чем физическая близость. Ты доверяешь своё тело человеку, от действий которого зависит твоя дальнейшая жизнь (или смерть). Это как доминирование, только с хирургом это не сексуальная ролевая игра. Здесь всё по-настоящему. Тело, жизнь – всё в его власти.

Потом наши с Антоном дороги разошлись. Он уехал в Москву. Я осталась здесь. Он стал уважаемым хирургом, я – профессиональным журналистом. Через несколько лет мы снова встретились, но уже не как сокурсники.

У меня в желчном пузыре обнаружили большой камень. Мой терапевт дала направление на госпитализацию. И тут я вспомнила про своего старого знакомого.

– Антон, здравствуй. Не узнал?

– Нет.

– Это Наташа. Помнишь, учились вместе в универе, ну ты ещё тогда в морге… и я приходила, помнишь?

– А, да… вспомнил. Как дела?

– Не очень. Мне нужна полостная операция по удалению желчного пузыря. Ты можешь меня оформить в свою клинику, а то я нашим врачам не очень доверяю.

– Не вопрос. Только у нас лечение платное.

– Не вопрос. Так когда можно приехать?

– На следующей неделе тебя устроит?

– Хорошо. До встречи.

– До встречи.

Я приехала в Москву. Клиника не чета нашей – всё на высшем уровне. Из приёмного покоя позвонила Антону. Я его не узнала. То ли высокий докторский колпак придавал ему солидности и роста, то ли он вырос. Борода и очки в широкой чёрной оправе прибавляли ему возраста. Бейдж на светло-голубом докторском костюме: «Татаринов Антон Александрович».

– Ну, здравствуйте, Антон Александрович.

– Здравствуйте, Наталья… мммм… как вас по батюшке?

– Анатольевна.

– Наталья Анатольевна, – он улыбнулся и посмотрел на меня ставшими узкими, как у китайца, глазками с хитринкой.

Я узнала прежнего Антона.

Меня оформили и определили в отдельную комфортную палату со всеми удобствами – душ, телевизор, холодильник. Разложив вещи, я стала перещёлкивать каналы на ТВ. В палату зашёл Антон.

– Устроилась?

– Да. Хорошо тут. Уютно, как дома. Спасибо, Антон Александрович.

– Операция назначена на послезавтра. Пока анализы возьмут и всё такое…

– Под общим наркозом?

– Хочешь, на живую прям сейчас вырежу твой пузырь, – рассмеялся он.

– Нет, но… я боюсь наркоза.

– Боишься, тогда езжай домой со своим драгоценным камнем, – улыбался он и щурил хитрые глазки.

– Но…

– Ну?

– Да. Всё хорошо.

– Ну и славненько. Как, кстати, твой богатый внутренний мир? Как и прежде, кишит безумными идеями?

– Вроде того.

– Когда окажешься в моих руках, сам лично твоим кишащим гадам головы поотрываю, ну и желчный, конечно, тоже вырву с корнем, – хохотнул Антон и вышел из палаты.

В ночь перед операцией я не могла уснуть. Я думала о том, как хирург в окровавленных резиновых перчатках будет трогать мои внутренние органы, о себе – с трубкой во рту, подключенной к аппарату искусственного дыхания. Ещё я думала, что было бы здорово не проснуться от наркоза. Остаться там, где ничего уже не болит и не беспокоит… На прикроватной тумбочке завибрировал телефон – пришла СМС от Антона. «Не можешь уснуть?» «Да, волнуюсь», – ответила я. «Я сегодня дежурю. Зайду?»

Не успела я написать ответ, как на пороге мой палаты возник Антон. Он вошёл, лёг на кровать, буквально впечатав меня в стену. Просунул руку под футболку и сильно сжал грудь. Я вопросительно смотрела на него из темноты. Он начал снимать с себя одежду, аккуратно складывая её на стул.

– Чего смотришь. Раздевайся. Сейчас будем исследовать твой внутренний мир, пока без наркоза, – в его голосе слышалась насмешка.

– Я стянула футболку и пижамные штаны вместе с трусами. Села на кровати, свесила ноги.

– Соси, – и Антон буквально впихнул мне в рот свой вставший член, – лучше соси, – он держал меня за волосы, чтобы я не отклонялась, и продолжал размеренно засаживать.

– Антон Александрович, я боюсь отходняка от наркоза, – бубнила я с членом во рту.

– Давай обсудим это завтра, – и он повалил меня на кровать. Лёг сверху.

– А желчный пузырь большой?

– Маленький, как твои сиськи, – хирург продолжал неспешно двигаться во мне.

– И как часто Вы трахаете своих пациенток, Антон Александрович?

– Каждый день. Но только красивых, с богатым внутренним миром, – хохотнул он и ускорил темп, – ноги раздвинь пошире и не дёргайся!

– А камень, он какой там? А-а-а!!!!

– Потише, Наташа. Медсестру и пациентов разбудишь.

– А вдруг сейчас срочный вызов – экстренный пациент?

– Это было бы некстати… Кстати, встань раком. Во-о-от так хо-о-орошо-о-о!

– Ой, больно! Вы хуем мне до самого моего пузыря так достаёте.

– Может обезболить? Лидокаин, ультракаин, – смеялся он, всё глубже проникая в меня.

– Ой, ай, потише…

– Молчи.

Я закусила руку. И только сопела в подушку.

– А куда Вы денете мой пузырь?

– Съем или собакам отдам, они голоднее, чем я.

– А камень?

– Заткнись уже. Я так никогда не кончу.

– Отдайте его мне.

– От-дам, от-дам, от-дам, – хирург вбивал в меня свой хуй, как гвоздь в дерево.

– А сколько мне после операции ещё лежать в больнице?

– Давай обсудим это завтра. Повернись боком. Вот так. Да.

– А антибиотики будете делать?

– Буду, буду, буду-у-у, – Антон резко вытащил из меня член и обильно забрызгал спермой живот.

– Ну вот, Наташа, а теперь спи и ни о чём не думай. Всё будет хорошо, – погладил он меня по щеке и пошёл в душевую.

Я вытерла живот полотенцем и свернулась калачиком на кровати, слушала, как льётся вода.

Он ушёл. Я так и не уснула. Для него это был просто секс, для меня – исполнение моей идиотской фантазии. Я думала о нём с нежностью. Я знала, что за всем этим наносным цинизмом и грубостью тщательно скрывается нежный, ранимый мужчина. Ощущать себя в его власти было приятно, завтра он ещё раз овладеет мной, но уже по-другому, по-настоящему. Наверное, я мазохистка.

За окном ещё было темно, когда вошла медсестра. Она принесла градусник и предупредила, что сегодня мне нельзя есть. Минуты ожидания превратились в часы. Я нервно ходила туда-сюда по коридору.

– Где Антон Александрович? – спросила я постовую медсестру.

– На операции, – не отрываясь от записи в журнале, буркнула она.

На очередной… Операционная – как конвейер по ремонту человеков. Я просто очередная. Через несколько минут за мной пришли. В приоткрытую дверь так называемого «предбанника» операционной наблюдала, как другой хирург роется во внутренностях какого-то мужика. Медсестра, заметив мой интерес, закрыла дверь.

– Переодевайтесь пока, – сказала она, – всю одежду в пакет, бахилы и шапочка вот здесь, – медсестра указала на пластиковый контейнер.

Легла на операционный стол. Меня накрыли белой простынёй, оставив свободной только руку. В вену вставили катетер. Я озиралась по сторонам в поисках своего хирурга. Медсестра стала вводить лекарство. Всё поплыло перед глазами.

– Где Антон Александрович? – пробубнила я, еле ворочая ставшим бесчувственным языком.

– Здесь я, Наташа. Ты плачешь?

– Я боюсь.

– Чего?

– Проснуться.

– Всё будет как надо. Обещаю.

По вене пошла ломота, в глазах потемнело, я погрузилась в наркозный сон.

– Открываем глаза, дышим, дышим. Как дышишь? – как будто издалека доносится до меня чей-то голос.

– Не могу дышать, – пытаюсь сказать я, но понимаю, что звуки не выходят.

Я проснулась, вижу операционную, но не могу произнести ни слова. Мотаю головой. Потом – вдох. Осипшим голосом говорю, что проснулась. Везут в палату. Начинается отходняк, меня знобит, тошнит. Я блюю в тазик, подставленный заботливой медсестрой, писаю в утку. Чувствую себя куском беспомощного мяса. Колбасит ещё долго. За окном начинает темнеть.

В палату входит Антон Александрович.

– Как ты?

– Нормально, – устало шепчу я.

– Ты бледная и красивая…

Я пытаюсь улыбнуться.

– Вот держи частичку своего внутреннего мира. Как обещал, – и он вкладывает мне в руку что-то острое и твёрдое.

– Мой камень?

– Твой, твой, – нежно улыбается Антон. – Поспи. Завтра сам осмотрю и обработаю шов.

– Спасибо.

Настало утро. Потом было ещё много-много утр. Частицу своего внутреннего мира я спустила в унитаз. Жизнь продолжается.

Последний киносеанс

Последний киносеанс. Темно. Места для поцелуев. Спотыкаюсь о колени в чулках, брюках и джинсах, сопровождаемая недовольным цыканьем их обладателей, добираюсь до своего четырнадцатого места. Усаживаюсь и сразу чувствую сшибающий наповал запах опасности, исходящий от соседа, который невозмутимо вперился в экран. У меня очень развит нюх, прям как у служебной собаки, обученной на поиски всякой незаконной хрени. Сосед наивно полагает, что надёжно спрятал свою «гранату» от окружающих и никто её не найдёт. Осторожно рассматриваю его. Световые эффекты режиссёр, наверное, специально расставил так, чтобы я могла получше разглядеть личину маньяка. Вспышка – чёткий профиль. Вспышка – гладко выбритая щека. Вспышка – высокий лоб. Вспышка – узкие маленькие глазки. Вспышка – округлый, чуть выдающийся вперёд подбородок. Вспышка – не успела. Губы потонули в темноте. Опасность, исходящая от соседа, меня просто обволакивает, будоражит, возбуждает. Я решаюсь на маленькую шалость. Снимаю туфлю и голой ступней заныриваю ему под штанину, провожу вверх-вниз по упругой голени незнакомца. Потом медленно убираю ногу. Он не отрывается от экрана, только руками чуть сильнее сжимает подлокотники. Шуршу по полу в поисках своей туфли и (о, счастье!) нахожу, то есть всё складывается иначе, чем в сказке про золушку. Но мой странный принц вряд ли бы кинулся разыскивать меня с моей туфелькой по всему городу. Поэтому я облегчаю ему задачу и пишу своё имя, адрес и телефон на листочке.

– Я люблю тебя, – проникновенно говорит белокурая красавица в фильме, – но мы не можем быть вместе…

– Почему? – недоумевает её, наверное, любовник.

– Потому что… – и остальные слова героя фильма я не слышу, так как холодные пальцы незнакомца сильно сжимают мою руку. Сердце стекает в мои лаковые чёрные туфли на высокой шпильке. Ногам становится тепло и уютно в месиве из сердечных волокон. Отвечаю на пожатие, впившись в его ладонь длинными чёрнонаманикюренными ногтями. Уже со всей силы вдавливаю ногти в его ставшую совсем влажной ладонь. Прижимается коленом. Я чувствую его кожей через наши одежды. Это чувственнее, чем нагишом…

Кино продолжается. Я убираю руку, отодвигаюсь, достаю расплющенное сердце из туфель и определяю его на место. Отсчитывая количество вдохов-выдохов, задаю привычный сердцу ритм. Тупо смотрю в экран: парочка в авто мчится на огромной скорости. И вдруг крупным планом на дороге возникает рекламный щит. Гигантских размеров очки в желтой оправе, дужки которых сидят на несуществующем носу. Очкарик смотрит прямо на меня, на него, на всех нас. Несколько секунд, и режиссёр снова возвращает счастливые лица влюблённых на экран. Они целуются. И снова рекламный щит.

– Что это значит? – шепчу я незнакомцу, успевая легонько лизнуть его в мочку уха.

– Это глаза доктора, который наблюдает за пациентом… Мы все – пациенты.

И замолкает.

Досматриваем фильм в полном молчании. Дальше – титры. Незнакомец продвигается к выходу. Я – за ним.

– Ты – мой пациент, – и с этими словами вкладываю ему в руки записку с моим адресом и телефоном. Разворачиваюсь и иду в другую сторону.

Неделя прошла в ожидании. Я знала, что он мечется между желанием позвонить и страхом, что кто-то может потревожить его «гранату», которую он так тщательно спрятал внутри. В итоге его любопытство пересилило.

– Привет, Наташа.

– Здравствуй, хм… Как тебя зовут, пациент?

– Ярослав.

– Я знала, что ты позвонишь.

В трубке повисло неловкое молчание.

– Чем занимаешься сейчас, – задала я дурацкий вопрос, лишь с целью снять возникшее напряжение.

– Кофе варю.

– Что на тебе надето?

– Халат.

– Халат?

– Да, а что?

– Ничего.

В реальной жизни я не знала ни одного мужчину, который бы носил халат. Все они презирали эту одежду, предпочитая ей вытянутые треники или традиционные майку-шорты.

– Я приеду к тебе сейчас.

– Сейчас? Не могу… Я занят, в общем, мне надо срочно идти….

В трубке послышались короткие гудки.

Мне бы плюнуть и забыть, но вместо этого я стала выяснять его местожительство. Я предполагала, что такие, как он, очень неохотно пускают в своё жилище (и тем более в душу) малознакомых людей, да и знакомых тоже. Душа меня интересовала, конечно, намного больше, чем оболочка тела и квадратные метры, в которых она обитала. Но сначала нужно попасть в одну дверь, чтобы потом открылись другие.

Есть люди-одиночки. Они общаются с подобными себе по мере необходимости, но в принципе не нуждаются в компании. Одиночек не надо путать с одинокими, теми, кому плохо без друзей, но в силу разных причин они не могут войти в стаю. Одиночкам же комфортно в своём одиночестве, потому что они сами и есть стая. Я чувствовала, что Ярослав был как раз из таких. Одиночки, как правило, много читают, анализируют, разговаривают и даже спорят сами с собой. Я решила, что книга Элиса Брета Истона «Американский психопат» ему понравится. Эту книгу я читала давно, но послевкусие от неё осталось у меня до сих пор. В ней рассказывается о маньяке-извращенце, который, испытывая внутреннее отвращение к людям, внешне производил впечатление компанейского парня, остроумного, не без причины амбициозного. А потом он мог зверски убить девицу, с которой только что занимался сексом. И это, в отличие от процесса совокупления, давало ему настоящие эмоции. Образ книжного героя-маньяка у меня ассоциировался с новым знакомым. А теперь появился ещё и предлог, чтобы встретиться с Ярославом. Предлог, обёрнутый в красный бархат, лежал в моей сумке. Я вызвала такси и поехала в неизвестность по известному теперь мне адресу.

Набрала по домофону номер его квартиры.

– Кто? – я услышала в его голосе настороженные нотки.

– Наташа. Открывай.

– Я не ждал гостей и вообще не люблю, когда вот так нагло врываются на мою территорию. Ты нарушаешь моё пространство. Тебе не кажется это наглостью?

– А тебе не кажется трусостью не открывать мне, когда я уже пришла?

– Если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, я отключусь.

– Погоди. Не злись. Я просто хотела тебе сделать сюрприз. У меня для тебя есть подарок. Я только отдам его тебе и уйду, – продолжила я, пытаясь вложить в голос всю нежность.

– Ладно. Я могу встретить тебя на крыше.

– На крыше?

– Поднимайся на последний этаж. Я там.

– Хорошо.

– И ещё: близко не подходи. Я буду стоять спиной. Не смей поворачиваться ко мне лицом. Поняла?

– Да.

Я поднялась на крышу. Ветер тут же растрепал мои волосы. Мужчина стоял у парапета, глядя на город. Высокий. В узких синих джинсах и лёгкой льняной рубашке. Я медленно стала приближаться.

– Ближе не подходи.

Я остановилась в нескольких сантиметрах от него.

– Это тебе, – сказала я, вытянув руку с прямоугольником красного бархата перед его лицом.

Помолчали. Я сделала ещё шаг к нему, но его напряжение не позволило мне подойти ближе. Он взял книгу из моих рук, так и не обернувшись. Я продолжала стоять за его спиной.

– Спасибо. А теперь уходи.

– И всё?

– Всё.

– Тебе даже не интересно узнать, как я нашла твой адрес?

– Нет, но я оценил твою смелость и настойчивость.

– Чего ты боишься?

– Себя.

– Почему?

– Я не хочу объяснять. Просто уходи.

Теперь я точно знала, что он что-то скрывает и любыми путями хотела узнать его тайну. Через неделю он позвонил сам.

– Я прочитал твою книгу.

– Ты как тот психопат?

– Не совсем. Но многие мысли героя мне близки.

– Ты бы мог убить?

– Да.

– Ты бы мог убить меня?

– Не звони мне больше, иначе пожалеешь.

– Ты мне угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Я хочу узнать тебя.

– Узнаешь – убежишь.

– Давай проверим.

– Нечего проверять. Я знаю. Отстань от меня.

– Не отстану. Расскажи мне про себя.

– Что ты хочешь знать?

– Всё.

– Хрен тебе.

– Хамло, урод, придурок, маньяк конченый! – не выдержала я.

В трубке раздался хохот. Он усиливался и усиливался. Хотелось немедленно нажать отбой, но вместо этого я всё сильнее прижимала к уху раскалённый телефон-утюг. Постепенно смех стих. Наступила тишина.

– В детстве меня изнасиловал отчим, – тихо сказала я.

Повисла пауза. Я даже подумала, что он не слышал этой моей фразы.

– В детстве у меня тоже было… хм… детство….

И он бросил трубку. Я опустилась и долго сидела, уставившись в почерневший монитор телефона. Пришла смс: «Встретимся. Завтра. В 9.00. У входа в парк».

С утра я ждала вечера. Я ничего не могла делать. Постоянно смотрела на часы: они как назло медленно отсчитывали минуты до нашей встречи. «Чего я жду?» – спросила я себя. Внутренний голос ничего не ответил. Я шла к парку, и у меня подкашивались ноги. В сумке завибрировал телефон: «Иди к памятнику Пушкину». Я стала озираться по сторонам. Ярослава нигде не было видно. Подошла к памятнику. Следующая эсэмэска: «Иди в дальний конец парка, к пруду». До водоёма было минут пятнадцать ходьбы. Только я подошла – новое СМС: «Иди к старому мосту».

Хлюпенький мост находился в аварийном состоянии. Перебираться по нему никто из горожан не решался. Я ступила на скрипучие доски, дошла до середины, свесилась через перила и стала смотреть на воду. Липкий, холодный туман закрадывался под юбку. Я простояла на мосту минут пятнадцать – Ярослав не пришёл. Вместо него подкрался страх, влез в горло и застыл там комом, не давая вдохнуть. За спиной послышались шаги, но я боялась обернуться. Так и стояла, вцепившись в перила моста.

– Не оборачивайся и не ори, – прошептал Ярослав.

Я почувствовала на шее леденящее лезвие ножа. Пузырь страха внутри меня раздувался. Мне захотелось, чтобы он проткнул мой страх, как ребёнок на празднике с улыбкой прокалывает иголкой воздушный шарик. Бах – и всё. И тогда бы страх лопнул, исчез, растворился. Но этого не произошло.

Я чувствовала затылком учащённое дыхание Ярослава. Холодное лезвие от шеи стало спускаться вниз. Задрав подол платья, оно проникло ко мне в трусы и ловко разрезало тонкую ткань.

– Повернись.

Через линзы круглых очков в массивной жёлтой оправе на меня смотрели глаза безумца. Широкий шрам на левой щеке от уха до подбородка добавлял его образу зловещий вид. Ярослав сжал трофей в виде чёрного кружева в кулаке, поднёс его к лицу и шумно задышал.

– Оставишь их для меня, на память? – его рот скривился в ехидную ухмылку. – А это тебе. Почти книга, – он протянул мне конверт, развернулся и зашагал прочь.

Я ещё долго не могла пошевелиться. Мысли-тараканы. Чья это игра? Кто водит? У кого завязаны глаза, а кто звенит колокольчиком?

Домой! Не было сил ни думать, ни двигаться. Пузырь страха внутри меня сдулся, и я растеклась по дивану. Уснула.

Утром вспомнила всё. Схватила конверт, нетерпеливыми руками разорвала сбоку. Достала обычный тетрадный листок в клетку, на котором детским почерком, почти без наклона написано: «БУДЬ МОЕЙ ГОСПОЖОЙ».

И это всё? А в чём же тайна? Я была обескуражена, удивлена. «Придурок, маньяк недоманьячный!» – кинула я в стену злобные слова вместе со смятым клетчатым листом. Всё. Больше не будет этих игр. Конец. Я схватила телефон и без сожаления удалила контакт абонента «Ярослав».

Однако испытанные эмоции не давали мне забыть о Ярославе. Воспоминания о нём и отчиме постоянно сменяли дуг друга. Страх, унижение, отвращение, которые я испытала после того, как меня изнасиловал отчим, отразились на моих отношениях с мужчинами. В каждом из них я видела врага, которому должна была отомстить. Грубость и хамство стали моим стилем поведения с ними. Я использовала их, и каждая победа, каждое податливое тело приносило садистское наслаждение с горьким послевкусием. Одной из навязчивых фантазий была та, где я насилую и избиваю своего отчима. Но я точно знала, что никогда не позволю ей осуществиться. Из-за этого постоянно возникало чувство злости и неудовлетворённости. Ярослав вытащил меня настоящую, вывернул наизнанку. Я всё чаще стала представлять, как вместо отчима вымещаю ненависть и отвращение на Ярославе. И эта фантазия готова была стать реальностью, только ответь «да», но я чувствовала, что слабее него. А как можно сделать рабом того, кто морально сильнее? Теперь я уже сожалела, что не пошла дальше, что трусливо спряталась в свою скорлупу. Страх оказался сильнее, чем желание.

Прошёл месяц. Его внезапный звонок выбил меня из привычной жизненной колеи.

– Привет. Я пьян.

– О как! Поздравляю.

– У меня не складывается с девушками.

– Я знаю.

– Знаю, что знаешь.

– Хочешь приеду?

– Приезжай.

Долго жала на звонок. Наконец открыл. Взгляд потерянный и пустой.

– Только не нужно меня экзаменовать, – с порога сказал он.

– Ладно.

– Я буду говорить. Только ты молчи и не спрашивай ничего. Родители меня избивали. В 12 лет я убежал из дома и хотел умереть. Я искал смерть, но она не приходила. А потом пришла, но кто-то в последний момент её переманил. В парке меня избили до полусмерти. Я был один. Их – много. Я не защищался. Я даже был рад, что они убьют меня, но они ушли.

Я протянула руку, чтобы дотронуться до шрама на лице.

– Не прикасайся, сказал. Молчи.

Я съёжилась на диване и прижала колени к груди.

– Умирающего меня подобрала какая-то женщина, – продолжил он, – вылечила. Родоков к тому времени лишили родительских прав. И я должен был отправиться в детдом. Но она оформила опекунство, и я остался у неё. В её маленькой затхлой квартирке проходило моё детство. Не сказать, чтобы оно было несчастливое, но…

– Что но?

– Ничего. Уходи. Зря я это…

– Говори!

– Уходи, дура, – он схватил меня за грудки и поволок к двери, вжал в неё. Его лицо было близко-близко и губы… Я захлебнулась перегаром. Оттолкнула его. Он покачнулся и, падая, неловко врезался виском в дверной косяк.

Я ринулась к нему. Потом к аптечке – стала вытряхивать вату, бинты, йод. Пыталась прижечь рану. Он отпихнул меня.

– Вали отсюда, идиотка. Ты ни хера не понимаешь. Я ошибся в тебе! – орал он, размазывая кровь по лицу.

Потом повалился на диван. Я села рядом.

– Что было дальше?

Он сделал внушительный глоток виски и отполз к окну. Уткнулся в стену.

– Она стала моей первой женщиной. Она показала мне то, что я в свои 13 лет не должен был знать. Она заставляла меня вылизывать её пизду, порола, душила, водила на поводке. Она грозилась, что если я не буду выполнять её требования или если кому-то скажу об этом, то она отдаст меня в детдом.

– Ты просто мог уйти от неё…

– Ещё раз дура!

– ???

– Мне стыдно признаться, но мне нравилось то, что она со мной делала. Ты ведь тоже хотела отчима?

– Мне хотелось ему отомстить и даже убить.

– Но одновременно это же тебя и возбуждало?

– Нет.

– Врёшь.

– Вру.

– Так почему ты не даёшь воли своим желаниям?

– Потому что это ненормально.

– А что значит норма? Разве ты счастлива, живя по норме? Ты счастлива в сексе?

– Ну… более или менее.

– Опять враньё.

– Пусть так. А что у тебя дальше было с этой женщиной?

– Она для меня была всем – и другом, и мамой, и любовницей. Общение с ней заменяло тупые разговоры со сверстниками, скучными и неинтересными. К пятнадцати годам тогда я прочёл столько книг, сколько ты и к своим тридцати сейчас не прочитала. И кстати, твоего «Американского психопата» я прочитал задолго до того, как ты его мне торжественно вручила.

Ярослав медленно поднялся с колен и покачивающейся походкой дошёл до дивана. Лёг.

– А потом её не стало, – продолжил он, – сердечный приступ. Всё. Скромные похороны, поминки. Как выяснилось, квартиру она оформила на меня, поэтому больше никто меня не теребил по поводу опекунства. Я начал жить новой жизнью. Один. Без неё. Но у меня были знания и опыт, которые мне помогли стать тем, кем я хочу. И жить так, как хочу. У меня есть всё – работа, деньги, квартира, женщины…

– Ну?

– Гну. Женщины не те. Им нужны любовь, забота и обычный, самый обычный секс. Я не могу с ними быть настоящим.

– Для этих целей есть эскорт-услуги, где за твои бабки любая поиграет с тобой в госпожу…

– Ты меня ещё поучи, – горько усмехнулся он. – Я пробовал и не раз. Всё это картонно. Они просто выполняют свою работу. Они не могут дать тех эмоций, которые я с лихвой получал, живя у своей настоящей госпожи.

– Ты хочешь повторить ситуацию?

– Я хочу повторить ощущения, эмоции, полученные в той ситуации. И дать мне их можешь только ты.

– С чего ты взял?

– Я понял это там, в кинотеатре, когда ты нагло шарила ногой под моей штаниной. Я понял, что попал и пропал. Я хотел и боялся этого. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Так ты согласна стать моей госпожой?

– Мне надо подумать. Я, наверное, не смогу. Да и причиндалов для этих игрищ у меня нет.

– Купишь. Да и не только в них дело… Если решишься – действуй. А сейчас уходи.

Я не могла уснуть всю ночь. Думала, как вообще страх может трансформироваться в сексуальное влечение. И чем глубже мы его пытаемся запрятать в себя, чем яростнее открещиваемся от него, тем сильнее он распирает изнутри. Есть у нас, людей, такая особенность: чего сильно боимся, того страстно хотим. Ярослав, оказавшись с той женщиной в стрессовой для него ситуации, хочет вновь всё пережить. Он мысленно возвращается к ней, и она кажется недостижимой и от того ещё более желанной. А я? После изнасилования мир, до этого такой предсказуемый и безопасный, разрушился, но память об этой психологической травме ушла в «подкорку». И вот возникла вероятность повторения этой ситуации, только с точностью до наоборот. И что я чувствую? Страх и желание повторить. И он, и я постоянно будем искать или создавать ситуации, в которых испытали самую сильнейшую амплитуду эмоций. Зачем? А чтобы наконец-то «закрыть» для себя эту тему. Например, человека, которого отвергли, будет, как магнитом, тянуть к тем, кто его наверняка отвергнет. Иными словами, он сделает все возможное, чтобы вновь очутиться в знакомой ситуации. Так и мы. Я ненавидела отчима, а потом эта ненависть трансформировалась в тайное желание причинять боль и получать от этого наслаждение. Интересно, если бы ни у него, ни у меня в детстве не было насилия, могли бы мы получать удовольствие от традиционного секса?

За окном стало светать, в моей голове – тоже. Желания-собаки уже клацали жёлтыми клыками, рвались с цепей. Я отпускаю их. Пусть делают, что хотят. Пусть даже загрызут насмерть неугодного прохожего.

В секс-шопе я купила ошейник, кляп, латексный костюм, плётку… Потом сняла квартиру и набрала Ярославу СМС: «Сегодня в 10 вечера ты должен быть по адресу: Невского, 50–2. Опоздаешь хоть на минуту – накажу». Пришёл ответ: «Я буду, госпожа».

Игра началась. Наша игра.

…Я приковала его наручниками к батарее. Стояла сверху, покачивая бёдрами, так что юбка приятно колыхалась вокруг ляжек. Трусов на мне не было. Он смотрел на меня снизу. Рот его был закрыт кляпом. Но по эрекции, которая была заметна через штаны, я понимала, что ему нравится. Это заводило меня ещё сильнее. Внутри было мокро и горячо. Убрала кляп, медленно опустилась на его лицо. Потёрлась клитором об его нос. Мысль о том, что он задыхается подо мной, возбуждала ещё сильнее. Я чуть привстала и посмотрела на его мокрое лицо. Он часто дышал. Я опустила руку на его член и почувствовала мощную пульсацию. Снова оседлала его и стала елозить распахнутой пиздой по его лицу. Оргазм накрыл с такой силой, что я просто рухнула на него. Потом сняла наручники, легла на диван и приказала дрочить. Он расстегнул ширинку и быстро-быстро задёргал рукой.

– Кончай себе в руку и чтобы ни одной капли не упало на ковёр, понял? – приказала я.

Он кончил в кулак.

– Покажи мне.

Он разжал руку.

– Слизывай.

Он припал губами к своей руке.

– А теперь вылижи меня.

Я сидела на тахте, раздвинув широко ноги. Он подполз ко мне на коленях начал лизать, как собачка, вызвав второй оргазм.

– Всё. Хватит, – строго сказала я, и отпихнула его от себя острым носком туфли.

В этой квартире стали проходить наши встречи. Моей фантазии не было предела. Собаки-желания наедались вдоволь. За всё время наших встреч он ни разу не ослушался и исполнял все мои, даже самые унизительные, приказы. Я всё больше входила в роль госпожи. Но вне ролевых постельных игр он никогда не позволял его унижать. На людях мы были обычной парой. Только наша съёмная квартира знала все наши тайны.

Так незаметно пролетел год наших встреч. Я стала чувствовать, что моё отношение к Ярославу меняется. Роль госпожи стала тяготить. Его же формат наших отношений устраивал. А я хотела быть для него любимой, может, даже женой… И он это почувствовал. Пришлось признаться, что за время наших встреч я его искренне полюбила и больше не могу быть ему только госпожой.

– Значит, пришло время расстаться, – вынес он вердикт.

Я поняла, что он меня не любит. Он просто не способен на эти чувства. Было больно. Было плохо. Я не представляла жизни без него.

– Хорошо. Следующая наша встреча будет последней. И… надень те очки.

В этот день я истязала его со всей силой и любовью, на которую была способна. Он стонал и плакал одновременно от счастья и удовольствия. Наконец, оседлала его сверху и задала неистовый ритм. Мои пальцы, облитые чёрным латексом, соединились на его шее. Под пальцами канарейкой трепыхала сонная артерия. Я всё сильнее и быстрее насаживалась на него. Мне хотелось, чтобы он проникал в меня не только своим членом, но и весь целиком. Я хотела чувствовать его всеми своими внутренностями. Его живот был мокрым от моих выделений, и каждая фрикция сопровождалась чавкающим звуком. Я непроизвольно всё сильнее сжимала его шею. Он уже хрипел, но я не ослабляла хватку. Наклонилась и глубоко всунула язык в его рот, тщетно пытающийся вдохнуть последние капли кислорода. В конвульсиях оргазма я ещё раз сильно сжала его шею и повалилась на него. Он выгнулся мне навстречу и обмяк. Сняла маску с его лица: в выпученных, остекленелых глазах застыли слёзы, из раскрытого рта на подушку стекала слюна.