Текст книги "33 (сборник)"

Глава 15. Сын

Егору шёл пятый год, и он не переставая болел. Несколько раз в год мы лежали с ним в разных больницах – искали и лечили причину непрекращающегося кашля. Я уже не верила никаким врачам и способам лечения, потому что ничего не помогало. Антибиотики, которые мы кололи ему чуть ли не каждый месяц, только заглушали симптомы, а потом всё начиналось заново. Моё сердце переворачивалось, когда я слышала, как он кашляет. Я не могла ни на что отвлечься, почти не ела, плохо спала. И вот в очередной раз с приступом кашля нас положили в инфекционную больницу. Это самая ужасная больница: посещение родных здесь запрещено, на улице гулять – запрещено. Добавьте к этому одиночный убогий бокс с окошком для получения кормёжки (окно на улицу – наглухо забито гвоздями), облезлые стены, обшарпанные железные кровати с серым влажным рваным бельём, отсутствие горячей воды и одинокая лампочка на желтоватом потолке. Врач тупо назначила антибиотики, которые мы уже и так кололи дома, и всё. Ночью он кашлял так, что я в слезах упрашивала медсестру сделать хоть что-нибудь, чтобы унять кашель. Она намазала ему чем-то горло и вколола снотворное. Егор уснул, но кашель во сне был нисколько не легче. Я ночью прокралась к общему холодильнику и украла пакет молока. Погрела его в электрочайнике (чайник, кстати, тоже запрещён в больнице, поэтому я его прятала в тумбочку), периодически давала Егору пить, чтобы хоть как то смягчить кашель и с остервенением ждала наступления утра, в надежде, что врач как-то прояснит ситуацию. Так прошла ещё одна бессонная ночь. Утром врач наорала на меня:

– Ты неуравновешенная истеричка! У всех дети болеют. Он не может выздороветь по взмаху волшебной палочки! – кричала молодая, свежепахнущая, пришедшая из дома толстая брюнетка в белом халате.

– Но Вы должны что-то сделать. Мой ребёнок с небольшими перерывами кашляет уже год. Может, стоит провести какое-то обследование, а не тупо колоть антибиотики?

– У нас нет других антибиотиков.

– Я могу купить, скажите только, какие.

– У нас так нельзя, – как отрезала, сказала толстуха. Резко отвернулась и пошла.

Я рванула в палату, где надрываясь от плача и кашля, захлёбываясь слезами и соплями, ко мне прижался Егор. А я не могла уже его жалеть. В моей душе росло раздражение, которое вперемешку с беспомощностью и безысходностью рвало меня на части. Я понимала, что наше пребывание тут бессмысленно, но и дома я ему помочь ничем не смогу. Мне хотелось оттолкнуть ребёнка и, сломя голову, бежать куда глаза глядят. Я разрыдалась. Телефон разрывался.

– Алло! – зло крикнула в трубку.

– Что вам привезти? – спросил заботливый муж и отец.

– Себя привези на моё место. Я не могу больше! – провыла я в телефон.

Я нажала отбой и рыдала уже навзрыд. Ребёнок в испуге посмотрел на меня и тоже начал плакать. Не прекращая реветь, я обняла его. Так нас застала врач, которая пришла на осмотр.

– Вы что, мамаша, так себя ведёте. Ребёнка напугали, – спокойно сказала она.

– Я не могу больше! Помогите ему!

– У таких неуравновешенных мамочек дети всегда болеют и долго не выздоравливают, – отчеканила врач. – Пусть кто-нибудь придёт в больницу вместо вас. Ребёнку ваше присутствие только вредит.

Приехал муж и остался с Егором. Я выбежала из ужасного места под названием «больница» и бежала, бежала, пока совсем не запыхалась. Сердце щемило и колотилось так, что готово было выпрыгнуть, а в ушах звенело Летовское: «Вырубите на хуй! В пизду такую жизнь». В руках и ногах – лёд, я поняла, что не чувствую кончиков пальцев. Мне необходимо было присесть. Я облокотилась о ствол берёзы, а потом медленно сползла по нему на землю. Я шептала неизвестным богам мою просьбу – молитву: или дать ребёнку выздороветь или забрать меня на тот свет. Моя душевная боль была невыносима.

Дома я тоже не могла найти себе места. Не могла ни есть, ни спать, ничего не могла. Я хотела заглушить боль алкоголем. Я пила и пила, пока на улице не стало совсем темно. Алкоголь кончился, а боль в груди не проходила. Стало ещё хуже. Я набрала номер мамы. (Стоит отметить, что моё общение с матерью прекратилось уже лет в 12, когда я окончательно поняла, что она меня не понимает. Я ей открывала душу, а она, хитрая, всё помнила и в ссорах «давила» на самое больное. Я отказалась от неё как от друга, хотя она никогда другом мне и не была. В этот момент я понимала, что маме не нужна, но другим – не нужна тем более). Она приехала тут же. Привезла гору успокоительных и каких-то антидепрессантов. Меня изрядно трясло, поэтому я, не глядя, заглотила все пилюли. Постепенно я начала успокаиваться и уже более связно могла излагать свои мысли. Я долго рассказывала маме всё, что происходит с нами, что хочу умереть, чтоб не видеть, как болеет мой сын. Дав мне выговориться, мама с горечью в глазах заключила: «Я думала, ты повзрослела, поумнела, а ты всё такая же ебанутая, как была». А я подумала, что с тех пор, как я перестала ей раскрывать душу, ничего не изменилось, и смахнула остатки слёз с глаз.

На улице уже была ночь, но я не хотела и не могла спать, несмотря на то, что выпила лошадиную дозу снотворных. Мы вышли на улицу.

– Мам, а почему люди, которые не хотят умирать, умирают. Я хочу, а меня не забирают на тот свет?

– Знаешь, Наташа, всё просто. Умирают те, кто уже не может дать ничего ни близким, ни себе, ни миру в целом. Бог видит таких людей и забирает их.

– Как, например, Информацию?

– Да. Дядя Лёша не сделал в жизни никому ничего хорошего. Он вышвырнул меня из квартиры, которую мы получили вместе. Отверг своих детей. Никому помогать не хотел – вот и сдох, как собака, один.

– С Информацией понятно. А папа мой почему так рано умер? Он же художник был…

– Его художества никому не были нужны. И всё, что мог, он уже нарисовал, лучше бы у него не получилось. О вас он не заботился, так же как и о новой семье, которую завёл. Вот Боженька смотрел-смотрел на него и понял, что тоже бесполезен этот человек, никому от него добра нет, только одни слёзы, и забрал его к себе, освободив родных и близких от него. И брат твой скоро туда отправится. А вот мамка твоя жива до сих пор, потому что нужна тебе и брату. Потому что делаю и стараюсь для вас. И тебе ещё многое предстоит сделать, от тебя всё зависит, в частности, здоровье твоего сына.

– Ему же от моих переживаний только плохо. Так, во всяком случае, сказала врач.

– Вот именно, что от переживаний ему плохо, а не от тебя. Он любит тебя, а ты его. Как ты этого не поймёшь, дура!

– Да я понимаю, вот только сделать ничего не могу.

– Можешь. Тебе нужно подлечить нервы, научиться иначе реагировать на болезнь ребёнка, и тогда всё пойдёт хорошо.

Утром я пошла к Егору в больницу. Он так же кашлял. Я понимала, что должна что-то сделать. Благодаря стараниям мамы нас положили в другую больницу. Там всё было совсем по-другому – начиная от обращения врачей и заканчивая методиками лечения. В этой больнице Егор начал поправляться. Его обследовали и выяснили, что причина кашля в гнойном гайморите, после чего перевели в лор-отделение, где сделали прокол, а потом удалили воспалённые аденоиды. Но даже после этого он поправлялся очень долго и всё равно кашлял. Чтобы пережить этот тяжёлый период, я, не прекращая, пила мамины пилюли «от нервов». Но иногда было так тяжело, что мысли покончить с собой или сбежать от семьи куда подальше снова и снова посещали меня. Я решила, что обязательно уйду из семьи, но только после того, как ребёнок выздоровеет.

Егор поправился, а мои измученные нервы – нет. У меня стали повторяться нервные приступы. Они проявлялись так: внутри как будто росло раздражение и начинало трясти. Эта внутренняя дрожь охватывала всё тело. У меня холодел затылок, ноги и руки, и нестерпимо хотелось бежать, что я и делала. Ночь или день, я бежала, уставая, переходила на шаг, глотала успокоительные настойки. Вся моя квартира пропахла валерианой. В одну из таких пробежек мне стало плохо – всё закружилось, перед глазами поплыли красные шарики, и я рухнула на асфальт.

Очнулась я в психиатрической больнице. Психбольница – это вам не санаторий. Лечение было настолько интенсивным, что я не понимала, когда заканчивается ночь и начинается день. Всё слилось в одну сплошную серую линию. Через две недели стало лучше. То ли я привыкла к лекарствам, то ли врачи уменьшили дозировку, но я вышла из состояния похуизма и хотела вернуться в жизнь. Муж принёс в больницу ноутбук, в глазах его была грусть. Он рассказал, что с Егором всё хорошо и что он не болеет, только спрашивает, где мама.

– Это ты своим поведением и пессимистическим отношением к жизни уродуешь ребёнка. Это он из-за тебя болеет, – на прощанье укорил меня Саша.

Глава 16. Палата № 6

23.09.11. Натали: Здравствуй, Антон. Я лежу в психиатрической больнице. И мне плохо.

23.09.11. Антон: Мечта, а я думал, что ты загораешь где-то на Египетских пляжах. Хотя психушка – это далеко не худшее место. Ницше как-то сказал, что болезнь – лучшая форма досуга. Полностью с ним согласен.

Через час

23.09.11. Антон: Я тоже был в «дурке». А посетить это удивительное место меня заставило очередное разбирательство по факту скоропостижной смерти опекаемого. Бедолага подавился хлебным мякишем во время утреннего приема пищи и умер от удушья. Впечатления оформились в рассказ «Обитель блаженных»:

«Долго пробирались сквозь снежные равнины, подъезжая к основному корпусу больницы. Заявляемся прямо во время послеобеденной прогулки больных, которые своим поведением больше напоминают лунатиков из старых фантастических фильмов. Все взрослые мужчины, как один, острижены наголо и одеты в совершенно одинаковые военные бушлаты. Появление милицейской машины с прицепом вызывает у них бурное оживление. Толпа возбужденных мужчин облепивших ВАЗик, заставляет всерьез волноваться. Помимо меня в салоне находятся: молодая девушка – судмедэксперт, следователь прокуратуры, девушка – стажёр и совсем „зелёный“ парень, только что вернувшийся с армейки, в качестве служебного водителя (за ним даже не успели закрепить оружие). Пистолет, как и следовало ожидать, только у меня одного. Все перечисленные выше должностные лица в гражданской одежде.

В толпе больных пытаюсь высмотреть санитаров. Спустя какое-то время понимаю, что их нет. Не знаю, как вести себя в подобной ситуации – вступать в рукопашную схватку с пациентами дурки никак не хочется (из гуманных соображений, разумеется), автомобильный гудок их только веселит. Весь экипаж впадает в панику (судорожно пытаюсь вспомнить какую-то полезную информацию из „Закона о милиции“, что-то вроде того, что огнестрельное оружие нельзя применять против женщин, детей и больных…). Наконец, на крыльце появляется массивная женщина в белом халате и, размахивая шваброй, словно революционным флагом, за считанные секунды разгоняет всех возбудившихся.

Первым выхожу из машины, замечаю, что на крыльце появились два медбрата, визуально ничем не отличающихся от пациентов: такие же короткие стрижки, бездумные лица и спецодежда. Спешим к крыльцу, прокурорские и медик стараются не отставать от меня ни на шаг (водитель схоронился в машине), но пациентам почему-то интересен я один. Все они подходят ко мне и, деликатно протянув руку, заглядывают в лицо, говорят: „Вячеслав вернулся, здравствуй, Вячеслав“. Почему именно Вячеслав, до сих пор остаётся загадкой.

Здоровался с ними правой рукой (левую я старался держать на кобуре пистолета) и не от того, что я хотел перестрелять бедолаг, нет, просто боялся, что они могут выхватить оружие. Во время контактов с больными заметил, что у всех добрые и жизнерадостные глаза, и это меня немного успокоило.

Пока медик возилась с посиневшим трупом, что терпеливо лежал на древней потрескавшейся плитке (всовывая ему во все известные отверстия свои ужасные трубки), меня пригласили в один из процедурных кабинетов, где мы с прокурорским опросили персонал на предмет смерти опекаемого ими пациента. Несмотря на то, что атмосфера немного разрядилась, я все же велел дуболомам – санитарам ни на шаг не отходить от медика, и они покорно выполнили мое требование. Все время, сидя за столом и составляя свои бумаги, я невольно наблюдал за столпившимися в проходе больными.

– Смотрите, Вячеслав вернулся! – оживленно скандировали они.

Врачи, конечно же, старались разгонять „возбудившихся“, дабы не мешали, но одного, по прозвищу Комарик, выгнать так и не удалось.

Комарик был довольно молод, с длинным клювообразным носом, большими детскими глазами и очень тонкими чертами лица, на голове его была жёлтая с красными полосками лыжная шапочка и такого же цвета шарфик, по-детски повязанный на шее. Все это время Комарик упрямо и трогательно интересовался у медсестры, не за ним ли приехали дяденьки на „машине с мигалкой“? Когда Комарик окончательно всех достал, медсестра ему строго сказала, что, да, мол, именно за тобой, быстро беги в палату и собирай свои вещи. Реакция была неожиданной: Комарик просто зарыдал и громко начал умолять, чтоб его никуда не забирали из «домика». Тут же откуда-то (словно ниндзя) появились санитары, которые вкололи пациенту успокоительное и уволокли в незримую темень коридора.

Мы закончили свою работу, санитары погрузили мертвое тело в наш прицеп. Стоя на крыльце, я задумчиво курил сигарету, мысли в форме стихов Егора Летова переполняли мою голову. Стоило мне запрыгнуть обратно в автомобиль, как пациенты вновь его облепили, с любопытством изучая бортовые надписи и мигалки. Мы не спеша двинулись вперед, но те преградили нам путь и, размахивая руками, стали подпрыгивать на месте.

– Что им нужно? – задался вопросом прокурорский.

Я почему-то сразу догадался, что им важно увидеть наши проблесковые маячки, естественное желание для детей, ну или для взрослых с детским пониманием мира.

– Сергей, включи мигалку, – велел я водителю, а сам, взяв в руку пульт, весело попрощался с пациентами и строго велел им не шалить.

Весь обратный путь я курил и размышлял о том, как, должно быть, счастливы больные в своем микромире, который любяще называют домиком. Да, конечно, условия содержания далеко не пятизвездочный отель, но как искренне светилсь счастьем их глаза и как сильно переживал Комарик, что его кто-то может похитить из его сказочного теремка…

„Обитель блаженных“, – шепотом прозвучало в моей голове.

А ещё я думал, что если окончательно ебанусь на службе, то мне есть куда заехать, у меня теперь даже есть новое имя (Вячеслав), на случай иной жизни.

Через день

24.09.11. Антон: Ну как ты, Мечта? Я, кстати, как-то тоже долго пребывал в госпитале. За это время я просмотрел большую часть трудов Карвая, в том числе «Когда высыхают слезы», и фильм «Бункер» про последние дни жизни Адольфа и Третьего Рейха. Просматривая фильм, я думал, что охуенски было бы погибнуть в качестве какого-нибудь офицера СС, яростно защищая полуразрушенное здание рейхсканцелярии в последние моменты ВОВ. Засунуть в кожаный сапог пекаль Р-38, перекинуть через плечо МР-42, заполнить все карманы магазинами и ждать, крепко сжимая холодными от пота ладонями рукоятку пулемета МG-40. Как бы ты хотела умереть, какой видишь свою смерть?

24.09.11. Натали: Я хочу умереть молодой – быстро и безболезненно. Пуля в висок – один из вариантов. А потом, чтобы моё тело сожгли. Если я не выдержу, ты сможешь мне помочь? У тебя есть огнестрельное оружие?

24.09.11. Антон: Меня коробит от мысли, что мою мясную куклу сожгут. Не могу представить, как будут плавиться мои ногти и волосы, почему-то всегда хотелось гнить в сырой земле. Мне кажется, что только там можно по-настоящему выспаться. Вижу, как Серега вкладывает мне во внутренний карман бутылочку портвейна и бережно кладёт в гроб мафон с любимыми пластинками и кучу книг про Гитлера (так, что крышка гроба едва закрывается).

P.S. У меня есть служебный пистолет, так что, если решишься – можешь рассчитывать на пулю:) А лучше выздоравливай и помни, что сказал Ницше.

24.09.11. Натали: Спасибо тебе, мой странный мальчик. Сразу стало легче. Это как знать, что на крайний случай у тебя есть смертельная таблетка, которую ты сможешь проглотить, когда станет совсем невыносимо.

24.09.11. Антон: Чуть не заплакал, когда прочитал твои слова: «Мой мальчик». Меня еще никто так не называл… С новой силой захотелось плыть с тобой на плоту по азиатской реке.

Через 2 дня

26.09.11. Антон: Это было таинственное путешествие в кладбищенских сумерках. Я посетил могилу отца, затем неторопливо прогулялся по новой алее, которую за последний год изрядно усыпали свежими крестами. Эту красоту непросто передать словами: пахло влажной листвой, с земли поднималась легкая дымка, вокруг стояла замогильная тишина, лишь в свете ночных фонарей то и дело мелькали белые совы, где-то вдали уныло выли дикие собаки, а в кронах деревьев коварно смеялись вороны.

Я увидел две свежевырытых могилы. Они были идеально ровными, только по бокам торчали обрубленные корни дремучих деревьев. До сих пор я не могу объяснить, что тогда заставило меня залезть в ту могилу. Там было прохладно и одиноко, пахло сыростью, казалось, что вот-вот чьи-то неведомые земляные руки схватят меня и утащат в самые недра Преисподней, но от этого почему-то становилось невыносимо спокойно и легко, легко настолько, что немели ноги и кружилась голова…

Так я и лежал, любуясь ночным небом из свежевырытой могилы наедине с кладбищенской мелодикой и белыми совами.

26.09.11. Натали: У меня мурашки по телу от твоего рассказа, не то от восторга, не то от ужаса, не то от тайного желания оказаться рядом с тобой в тот момент и разделить ощущения. Хотя, наверное, для двоих смертельное ложе маловато. Не могу описать свои чувства, одним словом, боюсь признать – меня физически возбуждает эта ситуация. Сердце начинает стучать неравномерно, холодеют ладони, а внизу живота чувствую приятные спазмы. Ой, как страшно! Никому больше об этом не скажу. Пусть это будет нашим секретом, Антон.

Через 2 дня

28.09.11. Натали: Мне постоянно снится один сон, точнее сны разные, но все действия происходят в доме, где я родилась и прожила до 12 лет. Это старый дом со скрипучей деревянной лестницей и чердаком с крысами и привидениями; в кругляшок чердачного окна видна луна, и ветер завывает. В этом доме жили и умерли мой отец, бабушка и дед. Сейчас он ещё больше обветшал. Мне снится улица и дом, потом действие переносится в саму квартиру. Там много уже чего происходило, расскажу последний сон (после него я отказалась на хуй от наследства, чтоб меня вообще с этим злым местом ничего не связывало. В этом доме ещё при жизни творились «чудеса», только никто, кроме меня, не замечал). В общем, сон: я прихожу из школы, обнаруживаю открытую дверь, и страх закрадывается под воротник. Начинаю чистить картошку, а сама краем глаза замечаю, что в ванной то зажигается, то гаснет свет (там реально всегда была неисправна проводка). Проверяю выключатель – всё в порядке. Продолжаю чистить картошку, а сама кошусь в сторону отрытой двери в ванную. Страх нарастает. Решаю проверить все комнаты. В одной из них, где мы жили с мамой и папой, где отец потом и умер в одиночестве, замечаю его силуэт. Он ходит по комнате. Меня охватывает дикий ужас. Я бегу к выходу, и, как это бывает во сне, ноги не слушаются, не могу справиться со щеколдой, чтобы выйти, и чувствую за спиной приближающиеся шаги мертвеца, оборачиваться боюсь, наконец дверь поддаётся, я выбегаю и барабаню в дверь соседке. Открывает баба Люся, которая тоже давно умерла. Я попала к мертвецам, вокруг одни мертвецы, круг замыкается. «А-а-а!!!» – я ору, как бешеная. Просыпаюсь от того, что медсестра трясёт меня за плечи, а я реально ору со всей дури.

28.09.11. Антон: После прочтения почувствовал мурашки на коже. Мне тоже периодически снятся сны про ходящих жмуров: мы с братом проснулись в далеком особняке, расположенном в самом сердце дремучего леса. Встали с кровати и смело пошли по бесконечным комнатам запутанного строения. Почти в каждой комнате лежали мертвецы. Особенно запомнилась столовая, где за столом дремала целая семья покойников, перед ними дымилась большая кастрюля кроваво-красного борща. Часы пробили полночь, за окном раздался волчий вой, свист ветра значительно усилился. Мы с братом взялись за руки и, не помня себя, побежали по нескончаемым комнатам особняка. Лишь вернувшись в знакомое помещение столовой, мы с ужасом для себя обнаружили, что дали круг и выхода нам никогда не найти. Но самое страшное было в том, что кастрюля была пуста, и за столом больше никто не сидел. Стрелки по-прежнему указывали на ноль часов.

Через день

29.09.11 Натали: Здравствуй, Антон. Мне значительно лучше. Уже хочется побыстрее свалить из дурки. Не могу больше среди психов. Они меня принимают за свою. Покинуть бы эти унылые стены и забуриться в какой-нибудь кабак.

Вспомнила, как в ночном клубе одному чуваку впаривала свои мысли. Некоторые моменты в связи с большой дозой спиртного выпали из памяти. Но одно я помню точно, что этому имбецилу было по барабану на то, что я говорю, он видел перед собой пьяную девку, которую считал своим долгом трахнуть. У мясомашин очень примитивное отношение ко всему, в частности к сексу. Он хватал меня за руку и тянул к своей ширинке. Я извращенка, но мертвяков не люблю, поэтому отдёрнула руку и ушла. Потом, уже ближе к утру, я штурмом брала дверь своей квартиры. Муж настойчиво не хотел меня пускать. Все каблуки сбила, блядь.

– Ты – блядь, – первое, что сказал муж, открыв дверь, и ушёл.

29.09.11 Антон: Этот печальный клоун хотел, чтоб ты потрогала его детородный орган. Фу, какая банальщина! Разве так знакомятся с девушкой – мечтой поэта, а? Или этот организм тем самым пытался показать свою «супер-способность» к воспроизводству себе подобных. Уверен, что даже самые последние дауны в психушках способны на более изощренные жесты ухаживания. Ты правильно сделала, что ушла. Представляю тебя пьяной:) Ты, наверное, очень веселая и шумно-скандальная, прямо, как Наталья Медведева. Даже немного жалко твоего мужа, особенно когда ты ломишься в дверь после пати. Кстати, правильная мысль прозвучала в фильме «Признание опасного человека»: «Брак – это лучший способ испортить нормальные отношения» Появляются семейно-правовые обязательства, урегулированные целым институтом права. Б-е-е.

29.09.11. Натали: Сравнение с Натальей Медведевой мне очень даже польстило. Она интересная дама была. Кстати, читала её книгу, забыла, как называется. Там она пишет про их жизнь с Лимоновым. Знаешь, их версии совместного проживания очень расходятся. Это всё потому, что она женщина, и не столь талантлива, как Лимонов. Хотя, я считаю, это нормально. Женщина не должна быть талантливее (в широком понимании этого слова) мужчины. И как бы мы ни хорохорились, наше место номер два. Просто некоторые совсем уж тупые девицы не в состоянии этого понять. Про брак и семейную жизнь вопрос отдельный, сложный и неоднозначный. Я могу порассуждать об этом, поскольку и замужем была, и не замужем. В одном могу с тобой согласиться на все сто, что брак – это лучший способ испортить нормальные отношения. Я вот думаю, что есть люди, созданные для брака, они живут и счастливы. А я – нет. Однако поняла это спустя 8 лет семейной жизни. Печально, что осознание пришло так поздно. Если бы в свои 20 я заглянула в будущее и увидела, что меня ждёт, то точно могу сказать, что не выходила бы замуж. С каждым годом положение усугубляется. Я воспринимаю свой дом, как клетку. Постоянно чувствую давление со стороны мужа и навязанную им вину за недостаточное посвящение себя семье. Мне хочется зажмуриться и бежать далеко-далеко в лес от всего этого. Но грёбаные обязательства, ответственность останавливают. Я представляю, как была бы счастлива в какой-нибудь сраной комнатушке, но одна, предоставленная самой себе. Я бы занималась тем, чем хочется, а не тем, что надо семье. Вся жизнь моя в последнее время проходит под девизом «НАДО». Это так ужасно, Антон, поверь. Я завидую твоей свободе. Однако есть и обратная сторона медали ужасного слова «брак». Это дети. Представь, если б все были свободны и не рожали детей, тогда на свет не появились гении.

29.09.11 Антон: В продолжение темы семейной жизни и предназначения: «Да не могут у нормального мужчины семейные ценности быть на первом месте! Не могут! Эти слова я услышал на съемках ток-шоу „Картина маслом“. Тема очередной программы была посвящена современной семье: испытывает ли она кризис, что с ней будет лет через дцать, грядет ли ее дальнейшая эмансипация или, наоборот, мы на пороге новой патриархальности? Под конец, когда кто-то из гостей в очередной раз сказал, что страну спасут мужчины, для которых цель жизни – семья, ведущего (он же – журналист, писатель и поэт) Дмитрия Быкова прорвало (цитирую по памяти, но за суть ручаюсь):

– Мужчины, для которых на первом месте семейные ценности, это национальный балласт! Это они понастроили трехэтажных домиков на Рублевке при зарплате в три копейки! Они берут взятки и откаты, захватывают чужой бизнес, возят своих жен по магазинам на машинах с мигалкой! Все ради детишек, внучков, сватьев и жен с тещами. Все ради семейных ценностей! Это они выращивают поколение паразитов, не способных ни на что без папиной поддержки. Мужчина, живущий только ради семьи, – я вообще не понимаю, как это?! Забраться на Эверест, написать роман, который получит Нобелевскую премию, совершить революцию в науке – вот цели, достойные мужчины. И все это не помеха крепкой семье, которая будет гордиться не тем, что у ребенка уже в 17 лет отдельный «Бентли», а тем, что их муж, папа, дедушка – человек, у которого есть в жизни большая цель. Только такие люди способны поднять страну. Но, к сожалению, в нашей элите их пока слишком мало, зато более чем хватает тех, кто ради «семейных ценностей» готов пустить под откос собственное государство. Разве не так? На несколько секунд аудитория затаила дыхание. Одни набирали побольше воздуха, чтобы с возмущением возразить. Другие притихли оттого, что такая простая мысль им самим не приходила в голову. «И враги человеку домашние его», – эти слова из Евангелия от Матфея большинство читателей Библии списывают на издержки божественного разума. И вправду, чушь какая-то получается: дом мой – враг мой? Моя жена, мои родители, мои дети – ищут моей погибели? Как это? А вот так это! Никто, конечно, не считал, но едва ли я ошибусь, если предположу, что большинство грехов, преступлений и просто непростительных глупостей совершаются в этом мире ради семьи. Сколько денег украдено, сколько подлостей вытерплено, плодотворных идей похерено ради неверно истолкованных интересов семьи и просто капризов наших домашних. «Семейные ценности» при неумелом обращении становятся универсальным оправданием для всего что угодно: «Я не мог поступить иначе: у меня жена, дети…»

Стоит отдать должное российскому криминальному миру с его своеобразным целибатом: вор в законе не должен иметь семьи и имущества. И дело не в том, что семейный человек более уязвим: на него всегда можно надавить через жену и детей. Жена и дети – само по себе слишком мощное средство давления, чтобы позволять эту роскошь человеку, от которого зависит судьба огромного законспирированного сообщества. Впрочем, воровской „семейный кодекс“ – лишь отголосок явления, которое имело место во времена более отдаленные. Безбрачие духовных лидеров – жрецов, шаманов, монахов – заурядное явление в те времена, когда нации были объединенной нематериальными ценностями общностью людей, а не просто человеческой массой, населяющей ту или иную территорию.

Те времена давно прошли, но это вовсе не значит, что у мировой истории нечему поучиться. Жизнь ради куста крыжовника еще ни одно государство не приводило к процветанию. Мы перекормлены лозунгами „Общественное выше личного!“, но если вас сегодня до тошноты накормили мясом, значит ли это, что завтра вы сможете без него прожить? Великими становятся лишь те государства, в которых есть критическая масса людей, готовых жить не ради домика на Рублевке, а для достижения великой цели. И только эта критическая масса имеет моральное право называться элитой. „I have a dream!“, – сказал Мартин Лютер Кинг, и эта фраза в конце концов перекроила Америку. Сколько раз мы слышали эту фразу на русском языке за последние двадцать-тридцать-сорок лет? Нисколько. У нас нет мечты. Но у лучших из нас уже появляется ощущение нестерпимой тошноты от ее отсутствия. Мы обожрались крыжовником, хватит! И тому, кто первый найдет в себе силы громко сказать по-русски: „У меня есть мечта!“, и будет принадлежать Россия. Потому что власть – это не крылатые ракеты и не люди в погонах. Власть – это мысль, цементирующая умы. А семья – лишь средство воспроизводства умов, она не может быть в жизни мыслящего человека безусловным приоритетом. Как только человек склоняет голову под культом „семейных ценностей“, он начинает плодить не умы, а мясо. На каких таких своих стремлениях мы воспитываем собственных детей? На стремлении купить квартиру? Построить дачу? В очередной раз съездить на море? Стоит ли потом удивляться, что у нас вырастает безвольное потомство, не понимающее, ради чего жить.

Семья – это зерно. А для любого зерна является истинной известная мысль из того же Евангелия: чтобы прорасти, надо умереть. Чтобы семья заняла в жизни человека по-настоящему первое место, ей надо спуститься на второе. Обесцениться ради чего-то большего. Это и есть главная семейная ценность.

Сейчас рядом со мной стоит мой четырехлетний Тимоха, дергает меня за рукав. Сейчас мы пойдем с ним на рыбалку. Но он уже догадывается, что это не главное в жизни».

«Известия» 2010 г.

29.09.11. Натали: Полностью согласна с точкой зрения известного журналиста и писателя. Может, я какая-то не такая, но для меня семейные ценности тоже не на первом месте. Для меня мало родить и вырастить ребёнка, мало уметь готовить и убирать. Хотя многие женщины только в семье и могут состояться. И вся эта женская эмансипация – полная херня.

29.09.11 Антон: Когда я общаюсь с тобой, мне не верится, что такие девушки существуют в природе. Понимаешь, те девушки, с которыми я встречался, все от меня что-то хотели (всякую мещанскую утварь и прочие поебушки, способные привлечь внимание иных манекенов). Я вижу, что ты просто бескорыстно общаешься со мной, мы делимся опытом, находим общие темы и мне, блин, не верится, что так бывает.

Как жаль, что нас с тобой, как родственные души, разделяет такая дистанция. Хотя, думаю, что это лишь подзадоривает и обостряет обоюдный интерес к друг другу:)