Текст книги "Странствие бездомных"

Возрождение. Надежды и попытки

Во втором томе «Красной книги» звучит голос моего отца, тоже «преступника», тоже обвиняемого. В приведенных документах – «записки» или «справки» арестованных о тех организациях, в которых они состояли. В этих «исторических справках» они рассказывают о возникновении, программах, составе, деятельности и связях организаций с «Центром». Затем идут «показания», вероятно тоже выборочные, – письменные ответы на вопросы следователей, извлечения из протоколов допросов (слово «протокол» проскальзывает в редких случаях).

Среди документов – «Историческая справка» В. Н. Розанова, «Справка» С. П. Мельгунова о «Союзе возрождения России» и показания обоих. Еще одно имя из старых знакомых отца упоминается в «Книге ВЧК». В Петроградскую группу «Возрождения» входил также А. Н. Потресов, участник псковского совещания искровцев. Его показаний нет, он был освобожден по ходатайству Н. И. Бухарина и уехал за границу.

Авторы предисловий к двум томам сборника, чекисты, предупреждают читателя, что не следует доверять «врагам». Понятно, что я верю отцу и Мельгунову, которого знаю через отца, больше, чем чекисту М. Лацису, составителю второго тома. Поэтому я и решила ограничиться тем, что написали или сказали на допросах Розанов и Мельгунов.

Вероятно, историки уже оценили отбор документов и само издание ВЧК; я же пишу семейную хронику, мне важно знать об отце, о его участии в этом деле, о выбранном им в Октябре 1917 года пути – открыть то, что было раньше от меня скрыто.

Показания Мельгунова и отца различны по характеру, как различны они сами. Розанов пишет лаконичнее, отвлеченнее, с самого начала объявляет, что не будет называть имен, – это не позволяет ему личная честь. У него опыт старого подпольщика, арестанта и подследственного. Мельгунов с добросовестностью историка старой школы не упускает подробностей, имен и фактов, хотя порой тоже отказывается кого-то назвать – вероятно, тех, кто еще на свободе. О себе же говорит открыто и смело, не обходя опасных признаний, например: «Я, Мельгунов… крайне враждебно отношусь к большевистскому перевороту… к власти… все методы которой мне органически противны…», «которая заводит Россию в тупик». По его словам, так называемое социалистическое строительство, то есть строительство социализма, – «преступление против потомства». Удивительно точно предсказывает Мельгунов будущее России под властью партии, которая неминуемо переродится: «Советская власть в действительности плодит в России не коммунистов, а новую буржуазию. Именно этот класс собственников, взросший на хлебах коммунистических, должен будет во имя своих интересов… ликвидировать Советскую власть».[19]19
  Красная книга ВЧК. Т. II. С. 292–293.


[Закрыть]

Но пора дать слово моему отцу. Наконец-то я от него самого узнаю, что держало его в 18-м году в Петрограде. Конечно, узнаю не всё, но откроется главное – ради чего он рисковал жизнью.

«Историческая справка В. Н. Розанова» начинается с изложения платформы «меньшевиков правого крыла», выработанной в ноябре – декабре 1918 года. Анализ революционной ситуации приводит к выводу, что социальная революция в России невозможна.

«Социалистическая Россия, – пишет отец, – экономически немыслима в мире капиталистических стран. Кроме того, психологически огромная масса русского населения абсолютно не подготовлена к социализму. Поэтому и господство Коммунистической партии в России так или иначе окажется невозможным: либо она будет ниспровергнута, либо изнутри выродится в господство мелкой буржуазии. Рабочему же классу предстоят величайшие разочарования и поражения, поскольку он держится иллюзиями немедленной социальной революции. В России зреет реакция, которой тем легче справиться со своей задачей, что, благодаря отсутствию свободной прессы, свободы собраний и союзов, все другие силы, кроме коммунистов, распылены, сведены на нет… Задача социал-демократов – сохранить от революции то, что можно еще сохранить. Надо раскрыть глаза и признать, что Россия еще долго будет существовать как страна буржуазной частной собственности, особенно мелкобуржуазной крестьянской, что она не будет в состоянии обойтись без иностранного капитала, может быть, даже иностранных концессий, что экономическая связь с более культурными странами ей сейчас до зарезу необходима, а поскольку там капитализм, а не социализм, связь эта невозможна в иных формах, кроме форм капиталистической торговли, допущения к нам иностранного капитала, может быть, даже новых концессий… При таких условиях рабочий класс может рассчитывать в самом благоприятном случае на социалистическую реформу, но не на социалистическую революцию и классовое господство…»

«В аграрном вопросе, – продолжает отец, – надо признать, что ничего ныне, кроме мелкой частной собственности, крестьянством принято не будет и никакой другой реформы, кроме передачи всей земли крестьянству в частную собственность, провести не удастся никому – ни коммунистам, ни реакции, если бы последняя докатилась до попыток реставрации прежних аграрных отношений» [курсив мой. – Н. Б.].[20]20
  Там же. С. 87–88.


[Закрыть]

Удивительно современны сейчас анализ и прогноз в «справках» В. Н. Розанова и С. П. Мельгунова. Семьдесят пять лет назад знающие люди понимали, что русский народ будет заведен большевиками в глухое бездорожье, и предлагали, пока не поздно, признать ошибки и вернуться к разумному, демократическому пути. Но им затыкали рот.

«Союз возрождения», по словам отца, образовался весной 1918 года, когда все политические партии были запрещены и лишены возможности легального существования.

«Весною прошлого года, приблизительно после Пасхи, в связи с Брестским миром в Москве происходил ряд междупартийных совещаний в различных группировках, – пишет отец. – Тогда выяснилось, что некоторая часть цензовой буржуазии склоняется к германской ориентации и к признанию Брестского мира. Соц.-рев. [эсеры. – Н. Б.], трудовики и меньшевики были резко против этой линии… большинство кадетов также против германской ориентации… Тогда и было решено в Москве создать „Союз возрождения“ со следующей платформой:

1) непризнание Брестского мира и восстановление России в границах 1914 года, за исключением Польши и Финляндии;

2) возрождение русской государственности путем созыва Учредительного собрания.

На этом согласились с.-р. [эсеры. – Н. Б.], меньшевики-оборонцы, трудовики и часть кадетов. Названные группы и решили образовать „Союз возрождения“…

Образовались группы „Союза“ и в других городах – в Петрограде, Киеве, Одессе, Симферополе. Единого центра в „Союзе возрождения“ не было, группы обменивались информацией, стремились „к выработке общего отношения к важнейшим вопросам текущей жизни“. Южные группы были более активны – выпускали прокламации, созывали митинги. В Московской же и Петроградской группах координировалась связь между действующими организациями отдельных партий».[21]21
  См.: Красная книга ВЧК. Т. II. С. 90.


[Закрыть]

Привычка излагать свои взгляды популярно-доходчиво сказалась в «Справке» отца, напоминающей по стилю его статьи в «Сборнике для народа», который он вел вместе с М. Горьким в 1918 году («Перед рассветом». Изд. Об-ва «Культура и свобода», «в память 27 февраля 1917 года»).

Отец решительно отрицал утверждение следствия о существовании при «Союзе возрождения» в Петрограде военной организации: «…было решено никакой военной организации не иметь и никаких технических контактов такого типа не устраивать».[22]22
  Там же. С. 91.


[Закрыть]

Что разумеется под «техническими контактами», мне неясно – может, создание вооруженных группировок для поддержки «белых фронтов» в случае их приближения к Петрограду? Такие группы создавались «Национальным центром», державшим связь с командующими разными фронтами – адмиралом Колчаком, генералами Юденичем, Деникиным.

В Москве существовала обособленная военная организация из высшего офицерства и соединившаяся затем с «Национальным центром». В Петрограде связь с Северным фронтом Добровольческой армии поддерживал член «Национального центра», кадет, муниципальный деятель, глава крупной фирмы В. И. Штейнингер. Псевдоним его – Вик – был раскрыт чрезвычайкой после задержания связного от Колчака с письмами и деньгами.

Всё, что я узнала, проштудировав документы второго тома «Красной книги», дало мне возможность понять степень открытости отца в показаниях.

Папа был арестован на квартире у Штейнингера, может быть, попал в засаду, оставленную после ареста хозяина. Именно этот визит послужил поводом обвинять отца в причастности к военному заговору, а затем, ссылаясь на связь «Национального центра» и «Союза возрождения» с Антантой, – и в шпионаже («шпионажем», как известно, именовались любые контакты с иностранцами).

Можно понять, что все так называемые контрреволюционные организации, объединявшие представителей разных политических партий, единых в желании спасти Россию от «большевистской чумы», следили за положением на внутренних фронтах и взывали о помощи к бывшим союзникам России по Антанте и войне. Это совершенно естественно. Могла быть только разная степень интереса, но безучастности быть не могло. У одних организаций были прямые контакты, намерения оказать поддержку Белой армии, у других – только надежда на ее военный успех.

Во всех этих сообществах – «союзах» и «центрах» – возникали вопросы о государственном устройстве в случае победы. Отсюда и связь между петроградскими группами «Национального центра» и «Союза возрождения», может быть, чисто информационная. Документы «Книги» наводят на мысль, что в Петрограде эту связь поддерживал мой отец.

Обвинение в шпионаже и участие в военном заговоре он решительно отвергал. Но объяснить свое появление у В. Штейнингера сколько-нибудь убедительно не мог. Вот его показания, в которых есть примечательные подробности:

«В то утро, когда я был арестован на квартире Штейнингера [25 июля 1919 г. – Н. Б.] – я говорю о старшем из братьев, – я зашел к нему перед службой действительно по маловажному делу, не имеющему отношения к политике. В другой раз я мог бы зайти и по другому поводу, например, с целью войти в сношение с местной партией к.-д. [кадетов. – Н. Б.]. Во всяком случае, мне ничего не было известно о связи Штейнингера-старшего с военной организацией, а тем более об активном участии его в каком-либо подобном деле. Я не стучался бы так упорно в дверь его квартиры, если бы предполагал что-либо подобное… Штейнингера-старшего я представлял себе как муниципального деятеля, но не лидера и не заговорщика…» Подпись и дата: 4 августа 1919 г.[23]23
  См.: Красная книга ВЧК. Т. II. С. 288.


[Закрыть]

Наивность мотивировок, странная для такого опытного конспиратора, говорит об усталости отца, даже о растерянности. Дело в том, что 30 июля, в ночном допросе, оборвавшемся на полуслове, Штейнингер признал связи «Национального центра» со ставками Колчака и Юденича, разъяснил содержание перехваченных писем и открыл ряд имен, скрытых под псевдонимами.[24]24
  Там же. С. 286–287.


[Закрыть] Значит, следователь, допрашивая отца, мог предъявить ему ряд установленных фактов. Осведомленность следователя, вероятно, была неожиданностью для отца и могла сбить его с заранее приготовленной версии.

Одиннадцатого августа отец отвечает следователю, что в Петроградской группе «Союза возрождения» вопрос о вооруженном восстании, о создании боевой политической организации, о «физической борьбе с большевиками» никогда не ставился и, как ему известно, в Московской группе – тоже.

На предложенные ему «дополнительные вопросы» (в тот же день? даты нет) отец отвечал: «…о „Национальном центре“ я ничего не знаю, ни с одним представителем „Нац. центра“ я не встречался и связей с ними не имел. Я даже не знаю, имеется ли в Петрограде организация „Нац. центра“…» Эти отрицательные ответы, сбивчивые и явно идущие вразрез с реальностью, равноценны отказу отвечать на вопросы.

Отец отказывается прямо назвать известных ему участников совещаний «Союза возрождения» и с настойчивостью повторяет: «При этом я вновь заявляю, что эти совещания к шпионажу, или к военным организациям, или к связям с таковыми отношения не имели. Я протестую против указания, что отказ назвать участников политических совещаний есть укрывательство шпионажа или что „Союз возрождения“ занимается таковым. В этом отношении мне остается только сослаться на мою личную честь…» Вспомнив, что для чекистов «личная честь» звучит как пережиток и предрассудок, отец ссылается на авторитетные имена, на бывших товарищей. «Меня с давних пор и хорошо знают такие коммунисты, как Л. Б. Каменев, М. А. Лурье-Ларин, А. М. Коллонтай, Д. Б. Рязанов и многие другие, которые, как бы они ни порицали мою политическую позицию и политическое поведение в настоящее время, не откажутся подтвердить, что к шпионажу я касательства иметь не мог».[25]25
  Там же. С. 289–290.


[Закрыть]

Чувствуется, что обвинение в шпионаже не только возмущает, но и пугает отца. В. И. Штейнингер был расстрелян еще до суда. Вероятно, не один он.

Так знал ли отец о «военном заговоре „Национального центра“», о связях его с военными силами белых? Конечно, для ВЧК не было особой разницы в том, «знал» или «участвовал». Мне, только что открывшей эту страницу папиной биографии, можно только догадываться, и я думаю: отец знал, но не участвовал.

В «Красной книге» материалов о суде по делу «Тактического центра» нет. Участие ЧК как бы ограничивалось следствием, но судебное заседание Ревтрибунала шло под председательством зампреда ВЧК Ксенофонтова. О самом процессе можно узнать коротко из предисловия ко второму изданию «Книги». Кстати сказать, оно написано редактором издания А. С. Велидовым, который и в 1989 году разделяет позиции составителей сборника, то есть поднимает высоко «доблестный труд» чекистов. Приведу одну цитату из этого предисловия, нужную мне для того, чтобы показать, как широко и разнолико было сопротивление большевистской власти в 1918–1920 годах.

«Материалы, опубликованные в „Красной книге ВЧК“, раскрывают перед нами картину ожесточенной борьбы сил старого мира против власти рабочих и крестьян. Перед читателем вереницей проходят представители самых разных антисоветских течений и групп: монархисты и кадеты, не скрывающие своей ненависти к новому строю, правые эсеры и меньшевики, называющие себя социалистами, а на деле боровшиеся против Советской власти, левые эсеры и анархисты, организаторы мятежей, убийств, взрывов, прикрывавшие свое истинное лицо громкими фразами о ненависти к империализму, о преданности идеалам революции, о верности трудовому народу. Разные партии, разные политические течения. Но всех их объединяла ненависть к большевизму, к пролетарской диктатуре».[26]26
  См.: Красная книга ВЧК. Т. I. С. 39.


[Закрыть]

И это написано в наше время, написано человеком, читавшим опубликованные в книге документы. Нет, большевистская узость и тупость неистребимы!

Ревтрибунал

Процесс «Тактического центра» прошел 16–20 августа 1920 года. Двадцать обвиняемых – двадцать руководителей и активных членов «Центра» – были приговорены к расстрелу. Казнь заменили десятью годами и другими сроками тюремного заключения. По словам Велидова, смягчение было следствием «чистосердечного раскаяния подсудимых». Это ложь! Никакого «общего раскаяния» не было. Большевики испугались реакции Запада. Расстрел крупных деятелей культуры и представителей социалистических партий России усугубил бы возмущение западной общественности и осуждение большевистского режима. С Запада шли письма протеста. Отца, например, взяли под защиту германские социал-демократы. Ленину пришлось считаться с осуждением процесса и подавления свободы в России вообще. В результате смертная казнь была заменена сроками тюремного заключения прямо в зале суда, а вскоре (1922 г.) все осужденные были амнистированы. Своеобразно, конечно, так как бо́льшая часть их была изгнана из России. «Вождь» как бы отвечал западным защитникам: вот и берите их себе.

Сначала о процессе я узнала из первого издания «Архипелага ГУЛАГ». Солженицын пишет, что на скамье подсудимых находилось 28 человек, но обвиняемых было больше – судили заочно и тех, кого не арестовали «по недоступности». В обвинительной речи Н. В. Крыленко заявил, что идет «суд истории над русской интеллигенцией, суд революции над ней».[27]27
  Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Кн. 1–3. Париж, YMKA-Press, 1973–1975. Кн. 1. С. 332.


[Закрыть] Ни свидетели, ни материалы обвинения, кроме двух писем генералу Деникину, авторы которых находились за границей, на суде не фигурировали.

Суд, который вели не по законам, а по «правосознанию», как постановила большевистская партия с первых дней своей власти, не нуждался в более серьезном оснащении, хотя следствие могло бы предоставить такие материалы, судя по сборнику ВЧК. Знал ли Солженицын о «Красной книге», когда писал о процессе «Тактического центра»? Похоже, знал, но, думается, не вчитывался. Писатель судит о деятельности обвиняемых как-то слишком легко, поверхностно. Считает, что судят группу интеллигентов, протестующих всей душой против насилия большевистской диктатуры, – но больше душой, чем действиями. Солженицын полагает, что действий вообще не было: так, собирались, дескать, пили чай, говорили, расходились. Эти слова, сказанные с легким пренебрежением к «группе русских интеллигентов», совпадают с показаниями С. Е. Трубецкого. Князь Трубецкой, отвечая на вопросы следователя о собраниях членов «Национального центра» в 1919 году, сказал: «О каждом заседании порознь рассказывать не могу – это были, скорее, беседы за чашкой чая на темы дня».[28]28
  Красная книга ВЧК. Т. II. С. 377.


[Закрыть]

«Национальный центр», организация кадетов и монархистов, в которой участвовал кн. Трубецкой, была связана со всеми белыми армиями и принимала активное участие в заговоре московских военных. Так что сказанное Трубецким на допросе вряд ли можно использовать серьезно для характеристики «Центра» – для следствия «чаепитие» убедительным не было.

В «Архипелаге ГУЛАГ» рассказывается о подготовке следующего политического процесса – над эсерами (члены ЦК партии эсеров были арестованы в 1920 г.). К процессу, намеченному на 1922 год, большевики спешно создавали новый Уголовный кодекс. Ленин принимал в этом активное участие. К шести статьям УК, предусматривающим расстрел, он добавил еще шесть. «Вождь» предлагал: «…надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу) по всем видам деятельности меньшевиков, эсеров и т. п… найти формулировки, ставящие эти деяния [какие „эти“? – Н. Б.] в связь с международной буржуазией».[29]29
  Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. С. 358. (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 15. С. 129.)


[Закрыть]

О процессе «Тактического центра» бегло упоминает С. П. Мельгунов в своей книге «Красный террор в России». Сергей Петрович, вероятно, не хотел распространяться о том, что касалось лично его, – и по скромности, и потому, что содержание книги само отталкивало всё постороннее, что могло нарушить ее целостность, ослабить силу. В предисловии «От автора» к первому и второму изданиям он писал: «Мне хотелось бы, чтобы у того, кто возьмет в руки эту книгу, хватило мужества вчитаться в нее… Надо иметь действительно железные нервы, чтобы спокойно пережить и переработать в самом себе весь тот ужас, который выступает на последующих страницах».[30]30
  Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918–1923. М., «PUICO» – «P. S.», 1990. С. 3.


[Закрыть]

Действительно, эта книга открывает читателю страшный сгусток жестокости, крови и беззакония, каким являлась власть большевиков после Октября 1917 года.

Лишь мимоходом упоминает Мельгунов, что в первые годы после переворота он несколько раз был в тюрьме, что судим был не по закону, а по «революционному правосознанию», которое и определило смертный приговор. В конце книги – статья Мельгунова «Почему?», написанная по поводу воззвания Мартова против смертной казни. В этой статье есть внутренняя связь с содержанием книги. Она посвящена проблемам отношения европейских социал-демократов к большевистскому террору. Мое внимание привлекли строки, в которых Мельгунов вспоминает «один из эпизодов процесса».

«…Я никогда не забуду гнетущего впечатления, которое испытал каждый из нас… в заседании того же Верховного революционного трибунала, когда меня, брата Мартова (Цедербаума-Левицкого), Розанова и других судили по делу так называемого Тактического центра. Многие из нас стояли перед реальной возможностью казни, и, может быть, только случай вывел нас из объятий смерти. В один из критических моментов комедии суда, перед речью обвинителя Крыленко, в президиум суда подается присланное на суд заявление Центрального комитета меньшевиков о том, что Розанов и др. исключены из партии за свое участие в контрреволюции. Заявление это было публично оглашено. „Социалисты“ поспешили перед приговором отгородиться от „контрреволюционеров“ в целях сохранения чистоты „социалистической“ тактики…»

Отца, вероятно, огорчило не само исключение (он уже отошел от своей партии), а то, что от него отреклись в опаснейший для его жизни час.

«Те, которые творили суд, были „клятвопреступники“ перед революцией, кощунственно освящавшие хладнокровные убийства безоружных пленников. В руки им давалось оружие: тех, кого вы судите, мы сами считаем предателями социализма. Этого момента я никогда не забуду».

Мельгунов на процессе не только обвиняемый, он остается историком-публицистом, объективным наблюдателем событий. Заседания Ревтрибунала наглядно представляли политическую картину послеоктябрьской России. На скамье подсудимых те, кто защищал демократическую свободу, данную Февральской революцией, а судят их те, кто эту свободу задушил, ввел режим диктатуры и террора. Так кто же осуществлял контрреволюцию? Мельгунов отвечает: большевики.

«Гипноз от контрреволюции, гипноз возможности реставрации затемнил сознание действительности той небывалой в мире реакции, которую явил нам большевизм».[31]31
  Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918–1923. М., «PUICO» – «P. S.», 1990. С. 198–199.


[Закрыть]

А теперь вернусь к рассказу дочери В. О. Цедербаума. Вот что запомнила Евгения Владимировна о судьбе наших отцов после суда.

Пока шло следствие, Цедербаум и Розанов находились в Бутырской тюрьме. После замены смертного приговора заключением на десять лет их перевели в «политизолятор», под который приспособили здание Ивановского монастыря, находящегося в переулке вблизи Солянки. Началась «нормальная жизнь» с передачами и свиданиями. Неожиданно обоих перевели в Лефортовскую тюрьму, что означало ужесточение режима и было плохим признаком. Родные Владимира Осиповича добились свидания через Красный Крест (помощь политзаключенным Е. П. Пешковой) и узнали, что их двоих отправляют в Екатеринбург. Жестокость и самоуправство Екатеринбургской чрезвычайки были известны: там могли, не посчитавшись со смягчением приговора, найти повод – и пристрелить. Но, как видно, кто-то из старых товарищей помог – отхлопотали.

Цедербаум и мой отец через какое-то время были возвращены в Москву. Оба были больны, истощены, обовшивели. Состояние их подтверждало опасения близких: Екатеринбургская ЧК готовилась их «списать».

Конечно, в памяти Евгении Владимировны не сохранились более дробные даты, но что делать – проходят десятилетия, забываются месяцы и числа, – хорошо, что помнятся годы.