Текст книги "Двойные игры адвоката"

– Да переделай ты свой роман! Делов-то! – посоветовал Аркадий, изрядно уставший от безрадостного вида своей второй половины. Он явно не видел в случившемся драмы. – Вставь в сюжет пару-тройку убийств, и всем будет интересно.

Катя уставилась на него в немом оцепенении. Она не могла поверить своим ушам. Ее муж, так долго поддерживавший в ней веру в успех, теперь предлагал то же, что и равнодушные тетеньки в издательствах! Предать мечту ради того, чтобы увидеть свое имя на обложке карманного издания!

– Ни за что, – сказала Катя. – Ты слышал меня? Ни – за – что!

– Ну как хочешь, – пожал плечами муж. – Я хотел как лучше…

Он ушел спать, а Катя впервые за все время залилась горючими слезами. Она оплакивала свою надежду, свое нерожденное дитя – книгу, свои мечты, которым не суждено сбыться. Она оплакивала свое одиночество.

За радостными хлопотами по благоустройству дома, за написанием книги она как-то не сразу поняла, что осталась совершенно одна. Аркадий совсем отдалился от нее. Теперь у него была новая интересная работа в банке, новые знакомые, новая дорогая машина. Да и сам он приосанился, приобрел твердую поступь и уверенный взгляд человека, делающего успех своими руками. Он занялся бизнесом, причем весьма эффективно. Предприятия оформлял на Катю и любил в шутку повторять, что теперь она настоящая бизнес-леди. Правда, все это было только на бумаге. Серебровская ничего не смыслила в деловых вопросах, и ее мало интересовало, откуда в их семье берутся такие деньги. Зарплата в банке была достойной, но все-таки не такой большой, чтобы позволить себе пентхаус в новостройке. Аркадий нанял строительную фирму, и та, согласовав с хозяином смету и дизайнерский проект, начала ремонт. Катя, глядя на все это, только диву давалась. Ей казалось, что хоромы с дорогущей отделкой предназначены для какой-то другой жизни. В самом деле, зачем им пять комнат, если их только двое? Гостиная, столовая, спальня, кабинет, комната для гостей! Немыслимое роскошество для бездетной пары. У них даже гостей не было, которых можно было бы поселить в специально для этого предназначенную комнату. Родители Кати, пару раз навестив дочь, предпочли через два дня уехать. Зять не выносил посторонних. Светка по привычке еще забегала к ним в гости, но уже не решалась вступать с хозяином в спор открыто, как было раньше. Она признала его превосходство, но завидовать подружке не спешила. Теперь она говорила, что Катю заперли в золотой клетке. Вид у Серебровской и вправду был как у затворницы. Она почти не похудела от переживаний, зато глаза лишились блеска. Она перестала заботиться о себе и своем гардеробе. Зачем? Если ее видел только муж. Пару раз она еще заговаривала с ним о ребенке. Красивый мальчик или чудесная дочка могли бы утолить боль в ее сердце. Но Аркадий постоянно отвечал, что еще не готов к отцовству.

– Вспомни, как было в тот раз, – говорил он, состроив страдальческую мину. – Во второй раз я этого не перенесу.

Это была единственная беременность Екатерины, которая закончилась трагически. В последний год работы в школе она почувствовала себя неважно. По неопытности не обратила внимания на некоторые женские признаки, указывающие на возможную беременность. В женскую консультацию пришла, когда срок уже подходил к двенадцати неделям. Известие, что она скоро станет мамой, повергло ее в шок. Она не знала, радоваться или печалиться. И к тому же ее заботило, как к этой новости отнесется супруг. Аркадий всегда придерживался мнения, что такие дела нужно планировать, а не идти на поводу у природы. Но дело было сделано. Хотел Серебровский или нет, но внутри Кати уже зародилась новая жизнь. Конечно, он был не рад. Он негодовал, он удивлялся, как такое могло произойти при том, что он всегда настаивал на контрацепции. Он бушевал и готов был обвинить во всем Катю. Он подозревал какой-то подвох, какую-то женскую хитрость. Катя и сама уже была не рада, что так расстроила мужа, но она четко и ясно дала понять, что собирается сохранить ребенка. Неизвестно, что повлияло больше – недовольство Аркадия, неуверенность Кати в том, верно ли она поступает, принимая такое важное решение в одиночку, или же сам ребенок во чреве матери вдруг решил, что родители не готовы к его появлению, – но ясным мартовским днем у Кати вдруг началось кровотечение. Она едва не потеряла сознание в ванной комнате. Аркадий носился по дому, роняя предметы и дожидаясь приезда «Скорой». Он едва не рыдал, когда, поддерживая жену, сопровождал ее по лестнице вниз, поминутно справлялся о ее состоянии, когда ехал с ней в больницу. Тогда уже было ясно, что сохранить ребенка нет никакой возможности. Глядя на искаженное болью бледное лицо супруги, Аркадий винил себя. В больнице он поместил ее в отдельную палату и даже настоял на том, что будет неотлучно находиться рядом, день и ночь. Правда, его хватило только на день, потом его спешно вызвали на работу. Впрочем, и Катя, придя в себя после операции, сказала, что нет нужды сидеть рядом с ней. Ее жизни ничто не угрожало. Доктора были внимательны и дружелюбны. Заведующий отделением, осмотрев пациентку, сказал, что подобное иногда случается и вторая беременность может быть вполне благополучной. Услышав об этом, Аркадий побледнел. Он еще не оправился после пережитого шока, чтобы опять заговаривать о детях. Кате стало его жалко, и она дала себе слово, что проявит терпение и дождется момента, когда ее муж сам захочет малыша. Но шло время, а Аркадий оставался при своем прежнем мнении.

– Нам так хорошо вместе, – говорил он всякий раз, ластясь к жене. – Ребенок только нарушит покой и порядок, который я так ценю.

После того как Кате отказали в издательстве, она еще больше замкнулась в себе. К письменному столу теперь подходила только для того, чтобы стереть с него пыль. Погружаясь в пучину котлет и пирожков, уже не чувствовала, что теряет себя. Чувства ее притупились, и она тянула лямку повседневных забот покорно, безропотно, как лошадь, запряженная в сани. Утюги и сковородки заменили ей друзей, а просмотр вечерних сериалов стал своеобразным окном в мир. Серебровская уже не замечала, что вещи в ее гардеробе вышли из моды, что она поправилась еще на пару размеров. Идя на рынок, она надевала старые разношенные туфли. В них было легко и комфортно передвигаться среди торговых рядов. Она носила неизменные джинсы. Они не шли ей и подчеркивали излишнюю полноту. Но носить юбки было заморочно, и Катя решила, что нет особой необходимости каждый раз надевать чулки и туфли на каблуке. Как-то раз в магазине она едва не нарвалась на своих коллег по школе. Они шли гурьбой, весело болтая о чем-то, покупали конфеты и шампанское, готовясь к застолью по случаю окончания учебного года. Конечно, они были слишком заняты своими хлопотами, чтобы обратить внимание на грустную полную женщину с тележкой продуктов, спрятавшуюся от них за ближайшей торговой стойкой. Вернувшись домой, Катя расплакалась. Она понимала, что назад в школу ей дороги нет. Она ушла оттуда, гордо задрав голову, заявив на прощание, что собирается покорить мир своими произведениями. Но этого не случилось. И теперь она смиренно тащила на себе груз семейных дел, как самая заурядная домохозяйка.

Когда они переехали в новую квартиру, стало еще хуже. Слоняясь день-деньской по просторным комнатам с высокими потолками, она чувствовала себя маленькой девочкой, заблудившейся в лесу. Строители постарались на славу. Полы были облицованы дубовым паркетом. Навесные потолки радовали глаз множеством светильников. В кухне и ванной была уложена итальянская плитка. Катя попыталась по старой привычке все чистить и мыть сама. Но муж отстранил ее от этого занятия, сказав, что теперь у них хозяйством будет заниматься домработница. Катя начала вяло возражать, но он сказал как отрезал:

– Не болтай ерунды и скажи спасибо, что я снял с тебя этот груз. Другая бы на твоем месте только радовалась.

– Но чем буду тогда заниматься я?

– Займись собой, – бросил он равнодушно. Литература осталась для нее в прошлом, и больше они с мужем не заговаривали на эту тему.

Ровно через неделю в их доме появилась женщина с волосами, выкрашенными в белый цвет. Она представилась Екатерине и посмотрела на нее так строго, что на какой-то миг Серебровской показалось, что это она пришла наниматься в услужение, а перед ней – высокомерная хозяйка барского дома. Женщина принялась за работу, а Катя ушла в свою комнату, не имея ни малейшего представления, чем теперь она будет заниматься. У нее не было привычки к праздному образу жизни, да и заводить светские знакомства в тридцать шесть лет ей казалось поздновато. Аркадий уже давно посещал все мероприятия один и даже ради приличия не интересовался ее мнением на этот счет. Как-то, ожидая своей очереди на прием к стоматологу, она увидела в одном из рекламных журналов фотографии с какой-то презентации. На одной из них был ее муж в обществе роскошной блондинки. «Серебровский Аркадий со спутницей», – гласила подпись внизу. Аркадий улыбался прямо в объектив, держа в руках бокал с шампанским. На нем был смокинг и галстук-бабочка. И то и другое ему очень шло. Он казался прирожденным буржуа. Никто из именитых гостей вечеринки не догадался бы, что он некогда начинал как скромный бухгалтер на заводе. Женщина рядом с ним, а вернее сказать, девушка, была очаровательна. В длинном, до пят, облегающем фигуру, как вторая кожа, платье, она казалась голливудской дивой, прибывшей на вручение «Оскара». Как теперь понимала Катя, этим самым «Оскаром» был ее муж. Девушка тоже улыбалась, выставляя напоказ красивую грудь в глубоком вырезе. Будь у Кати такое лицо и такая фигура, она бы ходила по городу и улыбалась всем прохожим. Хотя, конечно, с такими данными нужно ездить в «Мерседесе», а не ходить пешком. Машина мужа для такой цели подходила идеально.

– Не выдумывай, – сказал вечером Аркадий, когда она продемонстрировала ему вырванную из журнала фотографию и потребовала объяснений. – Это моя коллега из отдела обслуживания физлиц.

Последняя фраза звучала почти символично. Катя поняла, что муж ей все равно не скажет правду. Хотя нужна ли ей была эта правда? Доказательства измен мужа она находила слишком часто для того, чтобы продолжать верить в случайность. Однажды, намереваясь погладить его брюки, она обнаружила в кармане упаковку с презервативами.

– Тут нет никакого криминала, – обрушился на нее Аркадий, когда она показала ему находку. – Это я купил в аптеке для нас с тобой.

Между тем у Кати уже второй год стояла внутриматочная спираль, и муж прекрасно знал об этом.

В другой раз на его рубашке она увидела след от губной помады, потом – длинный волос на пиджаке. Его внезапные командировки, странные звонки за полночь, когда он уединялся в ванной или на балконе для того, чтобы ответить, Катя уже не считала. Как-то ее сестра увидела его в машине с какой-то девицей. Аркадий тогда упорно твердил, что Маруся попросту обозналась.

Подходя к зеркалу, Катя видела в нем свое унылое отражение. Круглое лицо с белесыми бровями и волосами, которые трудно уложить в прическу. Ее фигура расплылась, подбородок отяжелел, плечи опустились. Но хуже всего был, конечно, взгляд – безрадостный, какой-то тусклый, без малейшей искорки жизни. Даже цвет ее глаз, некогда голубых, как небо, стал блеклым, словно выцвел от всех невзгод, которые она пережила. Умом она понимала, что ей нечем зацепить и удержать возле себя красивого мужа. Он был успешен, богат и самоуверен. Он мог позволить себе теперь любую красотку. Удивительно, что он по-прежнему оставался с ней.

Катя маялась от безделья в новой роскошной квартире. Поначалу она еще попыталась пересмотреть свой образ жизни и стать привлекательнее для мужа. Но это ей довольно быстро наскучило. Она сидела в четырех стенах, и ей казалось глупым делать маникюр или прическу только для того, чтобы, закрывшись в своей комнате, читать женский журнал. У Кати было стойкое ощущение, что она теряет Аркадия. В последнее время он появлялся дома все реже, говоря, что у него какие-то встречи и деловые поездки. Он брал с собой чистые рубашки, смену белья и исчезал вновь. В дни, когда приходила домработница, Катя специально ворошила постель, чтобы женщина не заметила, что хозяин не ночевал дома. Но та, похоже, обо всем уже догадывалась сама и поглядывала на Катю как-то странно, не то с сожалением, не то с легким презрением.

Может, это случалось потому, что женщина все чаще ощущала исходящие от хозяйки алкогольные пары? В раковине на кухне домработница находила, как правило, одинокий бокал, наполненный водой. Кате лень было прибрать за собой. Она выпивала каждый вечер, когда Аркадий не возвращался домой, а поскольку он стал в доме редким гостем, количество рюмок коньяка возросло соответственно. Кате казалось, что пьет она самую малость и только для того, чтобы успокоиться и заснуть, не думая о том, где сейчас и с кем проводит время Аркадий.

– На кого ты похожа! – восклицала Маруся, приходя в гости к сестре. Она и сама выглядела не лучше, но, по крайней мере, не пила. Зато изводила Катю нелепыми наставлениями, и та, чтобы избавиться от докучливой опеки, давала ей немного денег. Сестра удалялась, страшно довольная собой, веря в то, что оттащила Екатерину от края бездны. Но катастрофа была уже близка. Однажды теплым майским вечером, когда ветерок заносил в открытые окна запахи цветущей сирени, явился Аркадий. Не говоря Кате ни слова, он прошел в свою комнату и принялся собирать вещи в чемодан.

– Ты опять собираешься в командировку? – спросила жена, усаживаясь на кровать. Судя по количеству вещей, командировка обещала быть долгой.

– Нет. Я ухожу от тебя, – бросил он через плечо, – к другой женщине. Впрочем, ты и сама об этом наверняка уже давно догадывалась.

Догадывалась?! Когда он всё всегда отрицал?!!

– Постой! Ты не можешь уйти. – Катя встала с кровати слишком резко, и комната поплыла у нее перед глазами. А быть может, все дело опять было в проклятом коньяке?

Он посмотрел на нее с жалостью, но ответил твердо:

– Извини, Катя. Наверное, так будет лучше и для тебя, и для меня.

– Но я не смогу без тебя жить! – выкрикнула она. Это был глас вопиющего в пустыне. Он продолжал укладывать рубашки, аккуратно, методично, в стопку. – Я не смогу без тебя жить! – повторила она с отчаянием.

Он только поморщился.

– Ой, вот только давай без этих драм. Мы давно уже стали чужими друг для друга.

– Тебе кажется, – проговорила она. – Мы ведь любим друг друга? Мы ведь столько лет вместе! Может, все дело во мне? – она схватилась руками за свой домашний халат, с удивлением замечая, что на нем отсутствует пара пуговиц и его самое время выбросить. Может, она зря плохо думала о своем муже? Может, следовало искать причину в самой себе? – Я смогу исправиться, Аркаша! Я сяду на диету. Тебе не придется меня стыдиться. Я смогу стать красивой, дай мне только срок!

Она почувствовала, что красноречия ей не хватает. Язык заплетался. Неловко формулировала свои мысли. От отчаяния, что он сейчас уйдет, а она ничего не сможет с этим сделать, она обхватила его руками.

– Не пущу!

Он с силой отстранил ее от себя и брезгливо проверил, не помялась ли рубашка.

– Катя, ты всегда была трезвомыслящим человеком, – начал он и запнулся, понимая, что эта характеристика вряд ли подходит к этой опухшей от слез и алкоголя женщине. – Я всегда ценил тебя, и теперь я не хотел бы с тобой ссориться. Мы разойдемся мирно. Ты не будешь ни в чем нуждаться.

Она мотала головой из стороны в сторону, не вникая в то, что он говорит. В голове беспокойным молоточком стучала мысль: «Он бросает меня! Он уходит к другой!»

– Ты не можешь уйти, – повторяла она. – Не можешь. Ведь я люблю тебя.

– Катя, мне нужно от тебя согласие на развод. У нас нет детей, значит, всю эту тягостную процедуру можно будет провести максимально быстро. Мы оформим соглашение о разделе совместно нажитого имущества, заверим его… О боже, Катя! Ты хотя бы слышишь, что я говорю?!

– Мне не нужны деньги. Мне нужен ты, – твердила она, и слезы текли ручьем по ее распухшему лицу.

– Катя, это вопрос решенный! Я ухожу, нравится это тебе или нет! – повысил голос он. – Нам нужно только утрясти некоторые формальности. С тобой свяжется мой адвокат. Ты должна будешь подписать некоторые бумаги… – Он смотрел на ее трясущиеся плечи и с удивлением осознавал, что у него нет к ней жалости. Сейчас она его безмерно раздражала. – Катя, клянусь! Я тебя не обижу. Я решу твои материальные проблемы, только прошу, не устраивай сцен! В жизни такое случается. Люди женятся, потом расходятся. И никто еще от этого не умер! Ты видела статистику разводов?

Катю не интересовали сухие цифры статистики. Ее интересовала ее личная жизнь, а не проблемы неизвестных ей людей.

Аркадий только махнул рукой. Он понял, что сейчас они вряд ли придут к какому-то соглашению.

– Ладно, – сказал он, застегивая молнию на чемодане, словно подводя итог бесполезному разговору. – Мы поговорим, когда ты… – он чуть не сказал «когда ты будешь трезвой», но вовремя спохватился, – когда ты успокоишься и поймешь, что я тебе не враг.

Он пошел к выходу с туго заполненным чемоданом. Он не решился везти его на колесиках по паркету. Покрытие стоило ему чертову кучу денег.

Хлопнула дверь. Катя продолжала стоять посередине комнаты, тупо глядя на дверь. Она прислушивалась, не раздастся ли щелчок замка. Быть может, Аркадий вдруг вернется и скажет, что все это только розыгрыш. Он спросит: «Что у нас на ужин?» И она его простит.

Но минуты текли, а Аркадий все не возвращался. Когда Катя поняла, что случившееся – не жестокий фарс, а реальность, она скинула с себя халат. Потом пошла в ванную комнату и открыла краны. Ванна начала наполняться водой. Двигаясь, как во сне, она подошла к полочке с шампунями и кремами, взяла бритву и, собравшись с духом, полоснула ею по рукам…

Глава 12

Майские праздники пролетели как один миг. Дубровская была занята до предела, но эти хлопоты были ей приятны. Близнецам исполнилось два года, и по этому случаю в доме устраивалось небольшое торжество. Задумывалось все как семейный праздник только для родных и близких, но, как иногда случается, количество гостей стихийно возросло. Знакомые и коллеги Андрея, его деловые партнеры, узнав о двойном дне рождения в семействе Мерцаловых, приехали поздравить молодого отца и вручить подарки детям. Каждый заезжал «на минуточку», а оставался на полдня. Лиза, нянюшка и свекровь совсем сбились с ног, ведь каждого гостя следовало усадить, дать чистые приборы, угостить, затем опять освежить стол и принять следующего гостя. Сам Мерцалов неудобств не испытывал. Он с удовольствием общался с друзьями и коллегами, главным образом на тему производства лекарств. Близнецы ошалели от количества подарков, свалившихся на них за день: плюшевых медвежат, радиоуправляемых машин, кукол, книжек и воздушных шаров. Гора сокровищ лежала на ковре в гостиной, но дети капризничали, рыдали в три ручья и почему-то не чувствовали себя счастливыми. Их не уложили спать днем, нарушили их привычный режим. В доме было много шума и суеты, а родная мама, когда они пытались цепляться за ее ноги, только целовала их и просила не мешаться. В конце концов у них истощилось терпение, и они устроили такую истерику, что Дубровской пришлось оставить гостей и заняться малышами. Дети заснули мгновенно, да и Лизу едва не сморил сон. Устраивать детский день рождения для взрослых было утомительным занятием.

– Знаешь, я ужасно устала, – сказала она мужу, улучив минутку, когда тот пришел за очередной бутылкой шампанского на кухню. – В день рождения детей нужно заниматься только детьми.

– А мы чем занимаемся? – удивился Мерцалов. Он искренне считал, что если торжество посвящено детям, стало быть, ничем иным, кроме как заботой о детях, его назвать нельзя. – Ты видела, сколько подарков им надарили? Там есть даже железная дорога! Помнится, о такой я мечтал в детстве. Ты хочешь сказать, детям все это не нужно?

– Детям нужно внимание, – заметила Лиза.

– Ну ты опять говоришь правильные, но скучные вещи, – поморщился муж. – Посмотри, сколько людей собралось! Разве еще есть повод или случай, чтобы они все пришли к нам одновременно? Там есть и твои близкие, кстати.

Действительно, на день рождения явилась мама Елизаветы со своим другом. Они вручили подарки и сели подальше от шумной компании, беседуя о чем-то своем. Вероника Алексеевна замечательно выглядела. После десяти лет вдовства она находилась в романтической поре нового знакомства. Глядя на эту пару, для которой мир вокруг существовал разве что в виде декорации, Лиза испытывала смешанные чувства. Разумеется, она не сердилась на мать, признавая за ней право на личную жизнь и женское счастье. Но ей трудно было определить свое отношение к таким переменам. Все-таки речь шла не о новом любовнике подруги, а о человеке, который занял место ее отца. А что, если вдруг она окажется неспособна проявить доброжелательность? Как к этому отнесется мать? Не возникнет ли между ними отчуждение?

Правила приличия требовали от Елизаветы как от хозяйки торжества уделять внимание каждому гостю. Поборов нерешительность, она все-таки подошла к «молодым», дав себе слово при любых обстоятельствах сохранять самообладание. В конце концов, ей не придется делить с маминым другом кров, и в любом случае через час-полтора они уберутся к себе домой.

Одарив пару улыбкой, она вежливо поинтересовалась, не предложить ли им свежий бокал шампанского или горячее блюдо.

– Спасибо, дорогая, все великолепно, – ответила мать за себя и своего спутника. – У нас все есть, но ты можешь присесть к нам на минутку.

Мысленно поблагодарив мать за то, что пытка окажется недолгой, Елизавета опустилась на краешек свободного стула.

– Ты, конечно, помнишь, что моего друга зовут Сергей Иванович, – весьма предусмотрительно напомнила мать. Она, конечно, знала о короткой памяти дочери на имена-отчества.

– Конечно, я помню, – соврала Дубровская, поблагодарив свою мать еще раз, теперь взглядом. Разумеется, в суматохе встречи гостей она пропустила мимо ушей, что ей говорила Вероника Алексеевна. Она, помнится, приняла на руки огромного медведя, который оказался слишком большим, чтобы, держа его в руках, вести светскую беседу.

– Поздравляю, – мягко улыбнулся мужчина. – Праздник удался на славу. Вы превосходная хозяйка.

– Вообще-то здесь моей заслуги нет, – честно призналась Дубровская. – Ваш комплимент лучше передать Ольге Сергеевне, моей свекрови. Это она организовала стол и писала приглашения. А я только помогала.

– Но и это уже немало, – настаивал Сергей Иванович. – Я видел, сколько внимания вам приходится уделять детям. Трудно ожидать, что при такой нагрузке вы будете успевать печь пироги и рисовать вензеля в приглашениях.

– Ко всему еще Лиза – адвокат. Я тебе говорила. – Вероника Алексеевна коснулась руки своего спутника. – Она успевает и работать, и растить детей.

Честно говоря, сама она до недавних пор не считала это заслугой дочери. Обе бабушки близнецов дули в одну дуду, доказывая, что Елизавете нет нужды рвать себя на части, а лучше больше времени уделять семье и детям. С матерью Лизы должно было произойти что-то необыкновенное, чтобы она вдруг заговорила о достоинствах дочери. Дубровская заметила, как рука Вероники Алексеевны теребит салфетку, и внезапно поняла причину ее легкой нервозности. Мать переживала еще больше, чем она, страстно желая, чтобы ее дочь и ее новый мужчина понравились друг другу. Ведь от того, как сложатся отношения между ними, зависит в конечном итоге и ее покой. Она уже была далеко не в возрасте Джульетты, чтобы идти наперекор всем, отстаивая свои чувства.

– Я убежден, что женщине работа всегда идет на пользу. Если, конечно, ей не приходится вкалывать как ломовой лошади, пытаясь прокормить детей, – заметил Сергей Иванович. – Обеспечивать семью должен мужчина. Ну а женщине работа позволяет держать себя в тонусе. Кроме того, жизнь – штука переменчивая. Иногда нет другого выхода, как взвалить все на свои плечи, – он нежно взял руку Вероники Алексеевны. – Я говорю сейчас не о разводе.

– Я поняла, – тихо ответила мать. Десять лет назад она и сама оказалась в подобном положении. Ее супруг Герман Андреевич, в прошлом перспективный партийный работник, позже – важный государственный чиновник, скоропостижно скончался от сердечного приступа. Конечно, он оставил семье квартиру в центре и престижную работу Елизавете. Казалось бы, он сделал все, чтобы без него жизнь его обожаемых детей не покатилась по наклонной плоскости. Но, лишившись крепкой мужской поддержки, семья пережила нелегкие времена. Дубровской вежливо отказали от места в самой известной юридической фирме города. Мать – в прошлом музыкант, а теперь вдова богатого мужа – впала в черную меланхолию. Брат Лизы Антон, ощутив полную бесконтрольность, едва не забросил учебу. Те сбережения, что оставил отец, стремительно таяли. Не менее стремительно редел круг друзей и знакомых, которые некогда с удовольствием приходили к ним в дом. Остались рядом только самые преданные, но и они не могли, а впрочем, и не были обязаны содержать семью Дубровского, в которой, кроме подростка Антона, имелась уже совершеннолетняя дочь Германа Андреевича и мать семейства, проработавшая в своей жизни шесть месяцев, да и то до свадьбы. Какое-то время Дубровская была единственной кормилицей для своей страдающей матери и брата. Вероника Алексеевна долго не могла прийти в себя и принять то обстоятельство, что к прежней обеспеченной жизни дороги нет и нужно что-то делать, а не лежать днями в кровати, вперив пустой взгляд в потолок. Позже, когда действительность со всей своей безжалостной очевидностью встала на пороге, матери пришлось вспомнить о своем музыкальном образовании и начать давать частные уроки. Речь уже не шла о сохранении прежнего уровня жизни. Семья едва сводила концы с концами. Финансовые дела пошли на поправку только после замужества Елизаветы. Вероника Алексеевна забросила частную практику и чувствовала себя вполне счастливой, получая ежемесячное пособие от зятя. Странно, но пережитая трагедия научила ее только одному: в любой ситуации нужно искать твердое мужское плечо, причем не для того, чтобы опираться на него, а чтобы именно повиснуть. Похоже, теперь в ее жизни появилась новая опора, и сейчас, сидя в компании дочери и своего немолодого кавалера, Вероника Алексеевна не собиралась спорить, отстаивая свой взгляд на женское предназначение.

– Кстати, Сергей Иванович – врач-психиатр, – заметила она, словно пытаясь произвести на дочь впечатление. – Кандидат наук, доцент.

– Даже страшно предположить, где вы познакомились, – улыбнулась Лиза, заметив, как в ответ ей заулыбались глаза Сергея Ивановича. Он казался вполне симпатичным мужчиной, а его профессия гармонично завершила портрет. Именно таким в понимании Дубровской и должен быть психиатр: старше пятидесяти, с респектабельной седой бородой и усами. Серые глаза за тонкой оправой очков смотрели проницательно и вместе с тем вполне доброжелательно.

– О, у нас было по-настоящему романтическое знакомство! – сказал он и с деланым возмущением взглянул на подругу. – Вероника, неужели ты ничего не рассказывала дочери? Как это понимать?!

– Конечно, говорила, но только в общих чертах, – оправдывалась мать. – Честно говоря, я боялась спугнуть удачу.

– Дорогая, ты не перестаешь меня удивлять! – развел руками Сергей Иванович. – Еще Сократ говорил, что женщине легче удержать на языке горящий уголь, нежели тайну, но для родной-то дочери можно сделать исключение!

– Так и быть, – легко согласилась мать. – Может, уместнее это будет сделать не сейчас, на дне рождения детей, а позже, когда Лиза заглянет к нам на огонек? Как думаешь, дочка?

К нам?! Елизавета с трудом сдержала удивленное восклицание. Они что, уже живут вместе? Бог ты мой, вот так сюрприз! Конечно, Сергей Иванович – довольно приятный человек, по всему видно, что общение с ним идет матери на пользу, но все-таки… Черт возьми, их отношения развиваются слишком стремительно, и она не готова к такому повороту событий! Вот если бы они дали ей возможность приглядеться к Сергею Ивановичу получше, привыкнуть к самому факту его существования рядом с мамой, тогда она, возможно…

– Что-то не так? – спросила Вероника Алексеевна, участливо глядя на дочь.

– Нет, – пробормотала Лиза, кляня себя за то, что к тридцати годам так и не научилась выражать свои мысли прямо. – Я, конечно, да… Приду, как будет время… Работа, знаете ли…

– Ты слишком много работаешь, дорогая! – озабоченно глядя на дочь, воскликнула Вероника Алексеевна. – С Сергеем Ивановичем мы знакомы уже более полугода, и вот уже несколько месяцев у меня не было возможности свести вас вместе. Ты крутишься как белка в колесе! То у тебя приговор, то апелляция, то арестовали кого-то по кличке Кокос, то, наоборот, кого-то выпустили! Ты помнишь, как я тебя приглашала на пироги с черникой? А на воскресную прогулку в парк? А когда у твоей двоюродной сестры был день рождения, я предлагала взять с собой Машу и Сашу, но у тебя опять что-то не срослось!

Дубровской нечем было крыть. Действительно, за полгода можно было выкроить время и заглянуть вечерком к матери, где за чаем поболтать с ней о своем, о женском. Тогда бы ей не пришлось чувствовать себя так, словно она только что вернулась домой с необитаемого острова и с удивлением узнает последние новости от своих родных и близких. Если бы не день рождения близнецов, могло статься, что с Сергеем Ивановичем она встретилась бы только на регистрации их с матерью брака. А Елизавета, между прочим, всегда считала себя хорошей дочерью. Она не грубила маме, не доставляла ей особых хлопот, в смысле, не просила денег взаймы, не нарушала закон, не имела дурных привычек и не вешала ей на шею своих детей. Но чем живет ее родительница, каковы ее духовные интересы и потребности, заботило Лизу в меньшей степени. Она звонила матери раз в неделю, чтобы справиться о здоровье и произнести пару дежурных фраз типа «у-меня-все-хорошо-надеюсь-у-тебя-тоже», и с чувством облегчения забывала о ней до следующей недели. То, что у немолодой уже женщины, к тому же вдовы, может возникнуть личная жизнь, застало Дубровскую врасплох.

– Я, конечно, приеду, мама, – пообещала она легкомысленно. Уже позже, вспоминая детали странного разговора, она сообразила, что не имеет понятия о том, куда ей следует ехать. Они живут у нее или у него?

– Конечно, у Вероники! – воскликнула Ольга Сергеевна. – Странно, что ты не знала об этом. Я навещала их пару раз и могу сказать, что они прекрасно ладят. Сергей Иванович, понятно, не какой-нибудь там проходимец. У него есть своя жилплощадь, и поначалу он настаивал, чтобы твоя мать переехала к нему. Но Вероника воспротивилась. Ты же знаешь, как для нее важен уже налаженный быт. Она не в том возрасте, чтобы очертя голову бросаться в новую жизнь.