Текст книги "Двойные игры адвоката"

– Я только хотела спросить про мужа, – заикнулась Катя. – Хочу знать, будем ли мы вместе.

– Помолчите! – прикрикнула на нее гадалка, и Катя подумала, что это невежливо. В конце концов, она платит за этот спектакль свои деньги.

Женщина смотрела Кате в глаза, и от этого взгляда у Серебровской ползли мурашки по коже. Один глаз у ведьмы был светло-зеленый, другой карий, и Катя спрашивала себя, что это – метка сатаны или же цветные линзы как ловкий маркетинговый ход. Но как бы то ни было, сохранять самообладание становилось все труднее. Треклятая колдунья могла довести до обморока кого угодно.

Похоже, гадалку что-то не устраивало. Она хмурилась, раскладывая карты на скатерти с бахромой. Карточки были с картинками, и Катя с интересом разглядывала их, стараясь угадать смысл. Она уже жалела, что пришла сюда. Вряд ли от этого визита будет много толку. Такие жуткие женщины, как эта, могут лишь напугать, причем чем больше они нагонят страха, тем больше денег возьмут с клиента.

– Вы ходили по краю пропасти, – сказала она наконец. – Вы видели лицо смерти. Ее дыхание было рядом. Вам повезло, вы остались жить…

«Какая дедукция! – насмешливо подумала Катя. – Сам Шерлок Холмс нервно курил бы свою трубку в сторонке». Ведьма, конечно, поняла причину появления уродливых порезов на ее запястьях, а сделать вывод о том, что смерть была рядом, но ей повезло, смог бы и ребенок.

– Вы думаете, все кончилось? – глухо спросила гадалка, глядя на клиентку недобрым взглядом. – Ошибаетесь. Все еще впереди. Я вижу смерть.

Катя почувствовала, как ее обдало холодом.

– Она совсем рядом. Месяц, максимум полтора, и все будет кончено.

– Вы о ком говорите? – пролепетала Катя, освобождая шею от тесного ворота свитера. Воздуха вокруг становилось все меньше. – Вы имеете в виду, что умрет Аркадий?

– Я не знаю никакого Аркадия, – заявила гадалка. – Смерть на вас. Она уже держит вас в своих объятиях.

– Вы хотите сказать, что я чем-то больна? У меня что, рак или что-то в этом роде?

– Я не врач. Я не диагностирую ваши органы. Я могу сказать только, что вы обречены. На вас черная метка.

Видимо, воздух в тесной мрачной комнате был слишком затхлым, спертым, и Катя почувствовала, что если немедленно не уйдет отсюда, то умрет. Причем не через месяц, а прямо сейчас. Она рванула молнию на сумке, с трудом нащупала среди вещей спасительный баллончик, встряхнула его, вспрыснула, вздохнула. Голова шла кругом. Ведьма с опаской косилась на нее. Катя кинула на стол несколько денежных купюр и бросилась к выходу. В коридоре такие же идиотки, как она, дожидавшиеся приема, посмотрели на испуганную, бледную женщину как на привидение.

На улице ей стало лучше, и Катя попыталась взять себя в руки. Что ее так напугало? Смерть? Черная метка? Но она же взрослая, трезвомыслящая женщина, филолог с высшим образованием! Ей ли не знать, что колдуньи, вещуньи, всякого рода гадалки, экстрасенсы и ясновидящие – это прежде всего предприниматели, делающие деньги на человеческих суевериях. Она заплатила за прием и получила захватывающий дух аттракцион. Впечатлений хватит надолго. Что же она узнала? Якобы ее ждет смерть, через месяц-полтора. Она даже почувствовала благодарность к гадалке, ведь та могла ей набрехать подобную напасть через год. Мучиться в неизвестности пришлось бы дольше. А тут всего-то месяц… Так, что может произойти? Она умрет от болезни? Но Катя не чувствовала никаких симптомов. От душевной боли не умирают, хотя… Она содрогнулась. Может, гадалка имеет в виду еще одну попытку суицида, на этот раз удачную? В суматохе своего бегства она даже не спросила гадалку о том, ради чего пришла: будет ли с ней Аркадий? И связана ли эта ее смерть с ним? Она посмотрела на подъезд дома, где жила колдунья, и поняла, что никакая сила в мире не поднимет ее на нужный этаж для того, чтобы внести в ответ гадалки некоторые пояснения.

Она вернулась домой расстроенная, встревоженная. Теперь, когда страхи ее обрели надежную почву, жизнь превратилась в ожидание надвигающегося несчастья. Екатерина знала, что судьбу не проведешь и сопротивляться ей бессмысленно, поэтому каждый свой день она встречала как последний. У нее ничего не болело, ничего ее не беспокоило, кроме тревоги, ставшей ее постоянной спутницей. Нервозность жены заметил и Аркадий. Серебровская скрыла от него истинный смысл своих душевных терзаний, сославшись на нервы, и он посоветовал ей психотерапевта. Это был дорогой специалист, к услугам которого прибегали некоторые его знакомые. Катя сходила на прием, потом еще на один. Трудно сказать, насколько врач помог ей одолеть внутреннюю тревогу, но за неимением человека, которому можно раскрыть душу, психотерапевт стал для Кати чем-то наподобие мудрой подруги. Катя рассказывала врачу о своих страхах, а взамен получала горстку утешений, от которых чувствовала себя немного бодрее. Аркадий всячески приветствовал ее походы к специалисту и говорил, что готов тратить деньги, лишь бы его супруга была здорова и весела и как можно меньше обращалась к помощи таких подруг, как Светка. Он вообще считал, что та на Катю дурно влияет. Сама Екатерина не решалась с ним спорить. Она не стремилась разорвать замкнутый круг своей жизни: дом, Аркадий, психотерапевт. Неизбежное все равно произошло, и это случилось ветреной мартовской ночью, когда она едва не рассталась с жизнью в аллее старого парка.

Глава 15

Дубровская сварила кофе. Она любила небольшие перерывы в течение рабочего дня, когда можно было неспешно, листая журнал или просматривая новости в Интернете, насладиться тишиной и спокойствием. С появлением в ее жизни детей она остро начала ощущать нехватку времени для самой себя. Дома ей приходилось постоянно удовлетворять потребности детей: кормить, гулять, купать, играть, переодевать, и так до бесконечности. Не то чтобы это ей не нравилось или тяготило, но Лиза скучала по прошлому, когда могла бездумно транжирить время без всяких угрызений совести. Например, улечься с книжкой после обеда, читать, дремать, опять читать. Или набрать номер университетской подружки, договориться с ней о встрече в кафе, затем долго перебирать одежду, прикидывая, что надеть. Потом сидеть в кафе, не обращая внимания на время, болтать обо всем, делиться новостями, придя домой, залечь в ванну, зажечь ароматические свечи, а затем, зевая, щелкать телевизионным пультом и смотреть два фильма одновременно. Теперь же драгоценные минуты, проведенные наедине с собой, казались ей роскошью, и, оказавшись в своем офисе, вдали от близнецов и вездесущей свекрови, она могла уделить часок безделью.

Но, видимо, сегодня ее планам не суждено было сбыться. Едва она сделала первый глоток ароматного кофе, как дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилась высокая мужская фигура в длинном светлом плаще. Это был Аркадий Серебровский собственной персоной, который принес с собой запахи летнего ливня. Капельки дождя бисером покрывали его роскошную шевелюру, а с плаща и ботинок сбегали тоненькие ручейки. Судя по всему, дело, которое привело его к адвокату, не терпело отлагательства.

– Ну, здравствуйте, – сказал он, и тон его вряд ли обещал приятную беседу.

– Аркадий Александрович?! – изумилась Дубровская. – Какими судьбами? Как вы меня нашли?

– Ну вы не иголка в стоге сена, чтобы вас не найти. Ваши данные есть в адвокатском справочнике. Кроме того, я так понимаю, моя супруга к вам уже проторила дорожку?

По всей видимости, последний вопрос был риторическим. Катя уже рассказала ему о своих визитах к адвокату.

– Присаживайтесь, давайте плащ. Вы промокли. Хотите кофе?

Серебровский на секунду задумался, но плащ все-таки снял. Там, где он стоял, на пол уже натекла небольшая лужица.

Дубровская приняла плащ, повесила в шкаф.

– Ну так как насчет кофе?

– Обойдусь без кофе, – сказал Серебровский, опускаясь в кресло. – Разговор у меня к вам есть, но малоприятный.

Значит, Елизавета не ошиблась. От прежней любезности Серебровского не осталось и следа. Аркадий явно был чем-то недоволен и, судя по всему, полон решимости излить свое недовольство на Дубровскую. Вот только она не могла взять в толк, что могло вызвать гнев благородного джентльмена, щеголявшего хорошими манерами на публике. Одно Лиза знала совершенно определенно: она ничем не была ему обязана. Судя по всему, он так не считал. Перекинув ногу на ногу, Серебровский окинул адвоката оценивающим взглядом. Лиза почувствовала себя неуютно.

– Ведете двойную игру, адвокат? – спросил он.

– Боюсь, я не понимаю, о чем идет речь, – ответила Дубровская. Она и вправду ничего не понимала.

– Боюсь, вы все понимаете, – с нажимом произнес Аркадий Александрович, глядя на нее так, словно он владел информацией, способной обратить адвоката в пыль. – Как там говорят? И нашим, и вашим. Так, что ли? Вы воспользовались моим хорошим к вам расположением, просьбой, которую я так неосторожно изложил тогда в больнице, и обернули все это против моей бедной жены.

Эти пояснения еще больше запутали Дубровскую. Она ровным счетом ничего не понимала. Что она сделала не так? Чем могла навредить Кате?

Видимо, хлопанье ресниц и до крайности озадаченный вид не расположили к ней нежданного гостя. Напротив, Серебровский еще больше возбудился.

– Вот смотрю я на вас и поражаюсь. Сама невинность! Когда я вам в больнице предлагал деньги, мной двигало благородное желание помочь. Я видел, как тяготит вас навязанная вам роль защитника этого прохиндея, как его фамилия? Ушаков, кажется? Ну да дело не в этом. Я понимал, что по своей доброй воле вряд ли бы вы взяли на себя его защиту. Кто он? Жулик без роду и племени, выискивающий своих жертв среди самых беззащитных: женщин, детей, стариков. Он едва не угробил мою жену, самого близкого, дорогого мне человека. И угробил бы, если бы не случай. Нужен он вам? Я считал, что нет. У вас нет резона, чтобы защищать его. Он не станет платить вам за услуги, он даже вряд ли поблагодарит вас. Я думал тогда, что мы друг друга поняли. Вы могли поговорить с моей женой, успокоить ее, заверить в том, что зло будет наказано…

– Но я поговорила с Екатериной Андреевной, я ее успокоила. Правда, о наказании зла речь тогда не шла. Я оставалась защитником Ушакова, и вряд ли с моей стороны было бы корректно…

– Да плевать я хотел на вашу корректность! – позабыв о приличиях, гаркнул Серебровский. – Вы, пользуясь болезнью и слабостью моей жены, внушили ей, что Ушаков оказался на месте происшествия случайно, а настоящий преступник сбежал! Версию, которая показалась бы смешной даже ребенку, вы накрепко вбили в сознание моей супруги! Вам ли не знать – моя Катя крайне порядочна, доверчива, добра, она до смерти боится обвинить кого-то невиновного. Конечно, она повелась на все эти ваши адвокатские хитрости. Она человек неискушенный, творческий, далекий от жизни. Но вы-то! Вы понимали, с кем имеете дело. Вы встречались с ней раз за разом, приходили к ней в больницу, заманивали ее к себе в офис, поджидали ее у кабинета следователя. У Катеньки никого нет, кроме меня. Ни коллег, ни подруг. Она купилась на ваше расположение. А вы тем временем обрабатывали ее, дурили ей голову, и все ради этого вашего Ушакова! Ну теперь, надеюсь, вы довольны, дело развалилось, вашего мерзавца выпускают.

– Ушакова выпускают? – изумилась Дубровская.

– Ой, вот только не надо демонстрировать мне степень вашего безмерного удивления! – поморщился Серебровский. – Потерпевшая на очной ставке заявляет, что ранее ошибалась, указывая на Ушакова. Что остается делать следователю, кроме того, как выпустить негодяя на улицу? Простите меня за фантазию, но если бы вам удалось встретиться с таким, как он, да не в уютном кабинете, а ночью в парке, один на один, вам был бы дан прекрасный шанс убедиться в пользе вашей профессии…

Дубровская наконец стала понимать, чем недоволен ее нежданный гость. Он считает, что решение отказаться от ранее данных показаний на Ушакова Катя приняла под воздействием адвоката!

– Ой, вы все неправильно поняли! – воскликнула она. – Я сама безмерно удивилась, когда меня вызвали на очную ставку и Катя вдруг заявила, что обозналась! Она даже вспомнила про осипший голос грабителя и дурной запах изо рта. Следователь был страшно недоволен, но уверяю вас, все решения Катя принимала самостоятельно. Я здесь совершенно ни при чем.

– Ну, конечно, конечно, – закивал Серебровский, выражая согласие, но потом вдруг наклонился вперед. – Проблема в том, что я не так легковерен, как моя дражайшая супруга, и вам не удастся обмануть меня хлопаньем ресниц. Как вы ее назвали? Катя? Я думаю, это характеризует ваши отношения как довольно близкие. Она вам, случайно, не доверяла некоторые семейные тайны?

Дубровская вспомнила вдруг о некоторых неожиданных признаниях Кати, которые Серебровский предпочел бы не разглашать: развод, попытку суицида. Положа руку на сердце, Елизавета не вытаскивала столь интимные подробности жизни потерпевшей клещами. Складывалось впечатление, что у Кати была потребность кому-то довериться. Аркадий был прав. У его жены не имелось близких людей, к которым можно было обратиться за помощью.

– Мы с вашей женой не стали подругами, – уклончиво ответила Лиза. – Да, я действительно навестила Катю в больнице, но сделала это не со злым умыслом. Мне сообщили о покушении на ее убийство. Не знаю почему, но мне показалось, что она нуждается в поддержке. В больнице я видела Светлану, близкую подругу вашей жены, и мы разговаривали…

– Могу представить, что наговорила вам эта рыжая стерва! Мне трудно представить, что объединяет ее с моей женой, но она всегда доставляла мне немало хлопот. Я всегда был против этой дружбы…

Конечно, против. Даже когда Серебровский сетовал на отсутствие у его жены подруг, он и словом не обмолвился о яркой красотке. Судя по всему, у них была взаимная нелюбовь. Аркадий говорил о юристе Светлане неохотно, словно само напоминание о ней вызывало у него зубную боль. А рыжая бестия буквально плевалась ядом, когда речь заходила о Серебровском.

– Ну да шут с ней, – продолжил Аркадий. – Меня мало интересуют такого рода особы. Вот что мне хотелось узнать от вас, так это то, на что вы рассчитывали, обрабатывая мою супругу. Что вы получили, деньги?

– Я, кажется, вам уже пояснила, что вы ошибаетесь, – терпеливо заметила Дубровская. – Вы же знаете, в это дело я вступила по назначению. Гонорар, который мне причитается от государства, такой незначительный, что смешно говорить о какой-то моей заинтересованности.

– Вы думаете, я поверю, что в больницу к моей жене вы приехали из простого человеческого участия? И это говорит мне адвокат? Боже мой, да вы даже шагу не сделаете, не запросив предварительно вознаграждения!

Он рассмеялся, но смех был злой. Он полагал, что Дубровская лжет ему самым бесстыдным образом, но аргументов в его арсенале было немного, что его страшно бесило.

– Следователь рассказал мне, как вы инструктировали мою жену во время очной ставки, – сказал он. – А потом вы болтали с ней на крыльце, видимо, обсуждая план дальнейших действий.

Дубровская вспомнила свой последний визит в Следственный комитет и ту беседу на крыльце, которую имел в виду Серебровский. Она спешила домой, к детям, а Катя задержала ее, толкуя что-то о неразделенной любви, разводе, попытке свести счеты с жизнью. Ей стало обидно, что ее поступки толкуют превратно, подозревают бог весть в чем. Много же удовлетворения она получила от этого дела, сражаясь поначалу с привередливым Ушаковым, который вовсе не сразу ей доверился, а потом испытывая придирки следователя, вечное нытье Кати и теперь еще беспочвенные обвинения ее супруга! Мерцалов бы немало покуражился над ней, узнав подробности ее взаимоотношений с фигурантами уголовного дела, и, подведя итог, заметил бы, что финансовая выгода для Дубровской близка к нулю, время потрачено бездарно, дети брошены, а домашнее хозяйство пришло в упадок.

– Вам не кажется, что, прежде чем прийти сюда и обвинить меня во всех смертных грехах, было бы разумно переговорить со своей женой? Вы не верите мне, я для вас посторонний человек, но Екатерине Андреевне вы поверите. Вряд ли она скажет обо мне хоть одно дурное слово, – произнесла она с обидой.

– Еще бы! Вы провели ее профессионально. Ну да еще не вечер! Думаете, я не найду на вас управу? – Серебровский смотрел на нее насмешливо. Он производил впечатление человека, у которого все схвачено. Дубровская поняла, что у нее могут быть неприятности. Не важно, что она ни в чем не виновата. Ей действительно не стоило встречаться с Катей.

– Я слышал, что существует Кодекс адвокатской этики, – продолжал гость. – Стоит мне обратиться в квалификационную комиссию, вам не поздоровится. Думаете, можно безнаказанно играть чувствами людей? Не выйдет!

– Слушайте, – устало произнесла Лиза, – если вы так хорошо осведомлены и про Кодекс, и про квалификационную комиссию, то почему бы вам туда не обратиться? Я устала доказывать вам, что я не верблюд. Чего вы от меня хотите? Признаний? Я вам уже все сказала. Я не подговаривала вашу жену и не получала никаких денег от Ушакова. Если у вас проблемы с женой, разбирайтесь с ней сами. Я не претендовала на роль домашнего психолога.

– Какие проблемы с женой? – подозрительно произнес Серебровский. Он как-то разом подобрался и выжидательно уставился на адвоката. – У нас с Катей нет проблем, да и в помощи психолога мы не нуждаемся. Моя задача – защитить жену от любого, кто может причинить ей вред, не важно, кто это будет, Ушаков или вы. Только по этой причине я здесь. Не знаю, кто вам что наболтал, но у нас с Катюшей прекрасные отношения.

Уже не первый раз за эту встречу у Дубровской возникло странное ощущение, что, несмотря на агрессивный настрой и напористость, Аркадий Серебровский чего-то опасается, и это таинственное что-то лежит в плоскости его семейных отношений. Он слишком рьяно пытался доказать, что у них с женой все замечательно, но вместе с тем ему хотелось знать, насколько осведомлена в этом вопросе Елизавета.

– Вы знаете, мне кажется, мы исчерпали тему, – произнесла Дубровская, с тоской глядя на остывший кофе. Серебровский занял у нее слишком много времени и, ко всему прочему, испортил настроение. Известие о том, что Ушакова выпускают, не принесло ей особой радости. Если Аркадий Александрович не угомонится и начнет писать на нее жалобы, ей придется испытать на себе всю прелесть дисциплинарного производства. Вряд ли ему удастся что-то доказать на заседании квалификационной комиссии, но нервы он потреплет ей основательно.

– Да, я пойду, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Но не думайте, что я все это так оставлю. У меня есть свои рычаги воздействия, и я не замедлю ими воспользоваться.

Что это за «рычаги», Дубровская не представляла. Она просто подала гостю плащ, и тот, надев его на плечи, остановился на пороге. Он смотрел на адвоката, видимо желая что-то сказать на прощание, колкость или угрозу. Но подходящих слов не нашлось, и Серебровский только покачал головой и вышел.

Некоторое время Лиза сидела неподвижно, переваривая разговор, но потом выключила компьютер. Желание почитать новости и выпить кофе пропало. Она посмотрела на часы. Была пятница. У нее имелась прекрасная возможность уйти пораньше. Деловые бумаги, которые она не успела закончить, можно завершить в понедельник. Все равно в голове сумятица. Стоит ли сидеть два часа, вперив глаза в монитор и перебирая подробности встречи, аргументы, которые она могла привести и не привела Серебровскому? У нее для этого еще будет возможность. Дубровская горько усмехнулась. Вряд ли она видела Серебровского в последний раз. Стоит подождать, когда его «рычаги» заработают.

Она вышла из офиса и села в припаркованную неподалеку машину. Дорога домой обещала быть долгой, как, впрочем, и всегда по пятницам, когда горожане, наскоро закончив дела, мчались за город. Дубровская вела авто по загруженным проспектам, но привычного недовольства по этому поводу не испытывала. Она была погружена в собственные мысли, так что улица с ее пешеходами, автомобилями, нетерпеливыми гудками, визгом тормозов была сама по себе, а она – сама по себе. Симпатичная молодая женщина в солнечных очках и с пестрым шарфиком на шее вела машину сосредоточенно, не обращая внимания на заинтересованные взгляды мужчин-попутчиков.

Елизавета, вспоминая подробности сегодняшнего визита Серебровского, думала о том, что в стремлении защитить свою жену он уж явно хватил через край: явиться к адвокату обвиняемого, выражать ему свои претензии, вместо того чтобы начистоту поговорить со своей благоверной и выяснить причину ее колебаний… Судя по всему, Аркадий не любил, если кто-то ставил под сомнение его правоту, а тем более начинал действовать вопреки его воле. Но вот только, по представлению Дубровской, у Серебровского не должно было и не могло быть никакого интереса в том, чтобы засадить за решетку Ушакова. В самом деле, какой в этом смысл и какая польза, если потерпевшая не может однозначно сказать, кто на нее напал? Сама Катя не захотела брать грех на душу и обвинять человека, не имея для этого веских доказательств. Она нашла в себе силы отказаться от первоначальных слов, а это был поступок не только порядочного, но и смелого человека. Почему же Серебровский не желает прислушаться к тому, что говорит жена? Странно выглядели и его попытки представить их семейные отношения с Катей как идиллию без проблем и взаимных претензий. Какая ей, в принципе, разница, насколько прочен их семейный союз? Но Серебровский очень хотел убедить адвоката в том, что у них все в порядке. Тогда как Катя в порыве откровенности сообщила ей совершенно противоположное. Да и вид у супруги Серебровского был такой, что заподозрить ее в избытке семейного счастья было затруднительно. Зацикленная на своих собственных переживаниях, немногословная, вечно подавленная, она казалась человеком глубоко несчастным. Решиться свести счеты с жизнью – это не шутка и не невинный розыгрыш. Значит, у Аркадия Серебровского был припрятан свой скелет в шкафу, о котором при посторонних он предпочитал помалкивать.

Рассуждения о семейных секретах четы Серебровских не прибавили Лизе настроения, и она подумала о своих собственных проблемах. Конечно, в глазах ее школьных и университетских подруг она была счастливицей. Дом – полная чаша, молодой преуспевающий муж. Дети как по заказу, близнецы, мальчик и девочка. Да и сама – молода, хороша собой, адвокат с собственной практикой… Что греха таить, Лиза тоже, не хуже Аркадия Александровича, поддерживала в подругах огонек завистливого обожания. Ей нравилось, как девчонки вздыхали, уверяя ее в том, что она вытащила счастливый лотерейный билет. Конечно, ей не хотелось рушить счастливую иллюзию признаниями, что в собственном доме она вовсе не хозяйка, а всем по привычке заправляет свекровь. Что адвокатская практика не дает стабильного финансового дохода, а офис и кожаные кресла в нем – всего лишь антураж для неискушенных клиентов. Что Мерцалов – о! Это самое сильное ее разочарование! – больше увлечен карьерой, деловыми партнерами и друзьями, чем ею, такой умной, симпатичной и, по сути, такой одинокой молодой женщиной.

В таком настроении она доехала до дома, где на подъездной площадке увидела машину Мерцалова. Видно, ее любимый муж успел домой гораздо быстрее, чем она. Это было на него не похоже. По пятницам он обычно возвращался из города ближе к полуночи, заканчивая неотложные дела и встречаясь с друзьями.

На лужайке играли близнецы. Лиза направилась к ним, и уже через минуту малыши с визгом повисли у нее на руках.

– Тише, родные, ну же! – Тоненькая фигурка Дубровской согнулась под тяжестью двух крепышей. Она смеялась, с мольбой глядя на няню. – Лида, да помогите же мне! Боже мой, какие они уже тяжелые!

Действительно, прошли времена, когда Елизавета могла взять на руки и сына, и дочь. Дети подросли, и их крепкие ножки уже уверенно бегали по дорожкам парка, крутили педали трехколесного велосипеда и топали, если мать и няня не спешили удовлетворить их нужды.

– Саша, Маша! – Няня с трудом оторвала разбаловавшихся детей от согнутой в три погибели матери. – Ну озорники, вот я вам! Мама устала. Она была на работе. Дайте ей передохнуть.

Дубровская, как всегда, почувствовала легкое смущение. Так случалось всякий раз, когда кто-нибудь говорил о ее непомерной усталости от работы. Честно говоря, сегодня она переговорила по телефону с парой бывших клиентов, составила письменное ходатайство на два листа и провела время в компании разъяренного Серебровского. Денег она не заработала, и, вероятно, было бы больше пользы, если бы этот день она провела с детьми, гуляя в парке и читая им книжки. Во всяком случае, угрызения совести не тревожили бы сейчас ее душу, и она могла бы честно сказать: «Да, я устала и имею право уделить себе хоть немного времени».

Но впереди были выходные, и Лиза твердо дала себе обещание посвятить время детям и мужу. Они могли бы выбраться в город, в зоопарк, или устроить пикник на озере. Она тряхнула волосами и улыбнулась, радуясь погожему вечеру и предстоящему уик-энду. В этот момент из дома вышел Мерцалов. Он был в прекрасном расположении духа и, по всей видимости, собирался куда-то уезжать. В руках у него был кожаный саквояж, который он немедленно отправил в багажник своего автомобиля.

– А вот и мама приехала! – с улыбкой произнес он. Дубровская уже давно поняла, что с рождением детей она стала «мамой» не только для близнецов, но и для мужа. Видимо, следующий этап ее жизни наступит, когда ее начнут называть бабушкой. Мысль о том, что это будет еще не скоро, не улучшила настроения Лизы, и она подозрительно посмотрела на Андрея.

– Ты куда-то собрался?

Ответ можно было прочесть по веселым глазам шалопая и его явно курортному виду. Мерцалов надел шорты, рубаху в гавайском стиле и сандалии (благо столбик термометра застыл на тридцатиградусной отметке). В руках он вертел очки от солнца и соломенную шляпу. Ни дать ни взять Дон Педро! Для завершения образа не хватало разве что кубинской сигары.

– Да, я уезжаю, – сказал он, нацепив очки, а шляпу водрузив на голову Маше.

Девочка заливисто рассмеялась, а Саша, решив, что, по обыкновению, остался с носом, начал реветь.

– Ну вот, посмотри, что ты наделал! – напустилась на мужа Дубровская. Она подхватила рыдающего сына на руки. – Так, куда ты уезжаешь?

– На озеро. Вернусь в понедельник утром, потому что в двенадцать у меня самолет. Я улетаю в Новосибирск, по делам.

– Как славно! – заметила Лиза. – Мало того, что тебя не будет дома все выходные, ты еще и уедешь в Новосибирск! Я, конечно, узнаю о твоих планах в последнюю очередь.

– Ну не будь букой! Ты подаешь дурной пример сыну, – заявил Мерцалов, ничуть не огорченный замечанием жены. – Что бы, интересно, изменилось, если бы ты узнала о моих планах в первую очередь?

А ведь он прав, ничего бы не изменилось! Так уж повелось у них в доме, что глава семейства единолично решал, когда и куда ему уехать, где провести вечер, выходной, а жене не предоставлялось право голоса. Вернее, говорить Елизавета могла что угодно, вот только это ничего не меняло. Тем не менее Дубровскую не покидала уверенность, что это неправильно, и в хороших семьях супруги сообща обсуждают такие вопросы.

– Я еду с друзьями на озеро, и у нас собирается чисто мужская компания. Никаких женщин, – пояснил Андрей, решив, видимо, что это будет хорошим утешением снедаемой ревностью супруге.

– Мне кажется, ты слишком много времени стал проводить в чисто мужских компаниях, – холодно заметила Лиза. – Может, было бы лучше, если бы ты больше внимания уделял детям?

Гордость ей не позволила сказать «мне». Ссылка на детей была более чем кстати.

– Хорошая мысль, – одобрил Мерцалов. – Вот и побудь с ними в выходные, покажи пример. Разве дело, что дети чаще видят няню, чем собственную мать? Деньги я оставил в комоде. Кафе-мороженое, детские аттракционы – все к вашим услугам. Ну пока, мои хорошие! – Последняя фраза адресовалась малышам. Мерцалов надел на голову шляпу и потрепал Сашеньку по щеке. – Будь мужчиной! Я привезу тебе в понедельник живую рыбку.

– Лыбку! – повторил Саша и заулыбался.

«Рыбку!» – зло повторила про себя Лиза. Ее разочарование и уязвленную гордость не способна была залечить даже золотая рыбка – исполнительница желаний. Нет, ну каково! Прежде чем она успела парировать его колкий ответ, Мерцалов уже сел в машину и дал по газам. В воздухе повисла сизая дымка. Дубровская сердито посмотрела ему вслед. Перспектива провести выходные с детьми уже не казалась ей такой привлекательной. Она понуро потащилась в дом, оставив близнецов на попечение няни. Нужно было хотя бы переодеться, снять высоченные каблуки, из-за которых ноги к концу дня становились тяжелыми, как пудовые гири; оставить портфель с бумагами в кабинете, чтобы детишки не изрисовали ее процессуальные документы своими каракулями.

В доме, как обычно, хозяйствовала свекровь. Она перебирала кухонные полотенца и салфетки, складывая их стопками в шкаф. В платье с широким поясом и с высокой прической, из которой не выбивался ни один волосок, Ольга Сергеевна выглядела, как всегда, безупречно. «Мадам Мерцалова», как за глаза называла ее Лиза, привыкла держать себя и окружающих в узде.

– Ну что, уехал? – спросила она невестку, словно не видела, как машина сына, мигнув сигнальными огнями, удалилась от дома.

– Уехал, – подтвердила Лиза.

– А ты?

– Ну а что я?

– Ты почему не поехала с ним?

Хороший вопрос! Не поехала, потому что он ее не взял. Потому что хочет отдохнуть без нее. Потому что, по всей видимости, не особо в ней нуждается.

Но вслух Елизавета этого не произнесла. Она сделала безразличный вид.

– Андрей сказал, что они собираются мужской компанией, – ответила она, утаскивая из вазочки крекер. Она была чертовски голодна.

Ольга Сергеевна хмыкнула.

– Мужская компания! – сказала она недоверчиво. – Все беды начинаются с этих мужских компаний. Ты должна была проявить настойчивость и поехать с ним.

– Ну что я буду делать одна среди мужчин! – возразила Дубровская.

На душе у нее скребли кошки. Она и сама не очень-то доверяла всем этим мужским посиделкам. Нет, конечно, представителям сильного пола бывает приятно провести время без женщин, расслабиться, забыть о необходимости следить за своим языком и манерами. Эта потребность у мужчин выражена сильнее, чем у их подруг. Но на проверку оказывается, что подгулявшая мужская компания забывает о своих принципах сразу же, как только встретит такую же веселую женскую компанию.