Текст книги "Двойные игры адвоката"

– Аркадий Александрович? – Его вывел из забытья чей-то голос. Кто-то тряс его за плечо. – С вами все нормально?

Аркадий поднял глаза. Рядом с ним стоял главный врач больницы, куда в срочном порядке госпитализировали Катю. Мужчина в белом халате смотрел на Серебровского так участливо, что у того сжалось сердце от дурных предчувствий. Во рту пересохло, и вопрос дался ему нелегко.

– Катя? Она что, умерла?

– Бог с вами! Ваша жена жива, и ее жизни ничто не угрожает! Но она очень слаба. И, честно говоря, я бы рекомендовал вам повременить с визитом.

Серебровский сам был настолько слаб, что едва нашел в себе силы ответить.

– Разумеется. Конечно. Как скажете.

У него не было охоты настаивать. Что он скажет Кате? Начнет исповедь, которую и здоровому человеку выслушать нелегко? Нет уж. Пусть придет в себя, оправится от болезни и потрясений, потом они поговорят.

Серебровский почувствовал непреодолимое желание уехать куда-нибудь далеко, где его никто не знает, и остаться там навсегда. Он не желал видеть Светку, слышать ее голос. Честно говоря, если бы ему сейчас сообщили, что его бывшую любовницу скрутил сердечный приступ и она скоропостижно скончалась, он испытал бы грандиозное облегчение. Но Аркадия страшил и разговор с Катей. Как она воспримет его признание? Что она будет делать? Обратится с заявлением в органы?

Серебровский осознал, что это может случиться совсем скоро. Придя в себя, Катя обязательно что-то предпримет. Пока он и Светка на свободе, она не сможет чувствовать себя в безопасности. Конечно, она будет защищаться. Так, в конце концов, поступил бы любой разумный человек. Значит, ему нужно быть готовым к тому, что за ним придут. Что тогда с ним будет? Его возьмут под арест? Значит, нужно искать адвоката. Или, может, пока суть да дело, сбежать? У него есть кое-какие сбережения, на первое время хватит.

Подумав о побеге, Аркадий почувствовал вдруг чудовищную апатию. В самом деле, куда ему бежать? Кому он где нужен? И есть ли в этом побеге смысл? Не собирается же он, в самом деле, поселиться в Лондоне. Он даже языка английского не знает. Так, десяток простейших фраз – традиционный набор туриста. Это здесь он хоть что-то значит. У него есть знакомства и связи. Однако Серебровский был реалистом. Он понимал, что в случае, если он станет обвиняемым по уголовному делу, все его высокопоставленные друзья, знакомством с которыми он всегда гордился, вычеркнут его имя из памяти. Кому интересен уголовник, который вместе со своей подружкой хотел укокошить собственную жену? Серебровский ничуть не обиделся бы на них. В подобном случае он и сам поступил бы так же. Значит, выхода у него нет. И остается лишь сидеть и ждать, что будет.

Серебровский опять плыл по течению. Впереди была неизвестность…

Эпилог

Погожим сентябрьским днем Катя сидела в кабинете адвоката Дубровской. За окном шелестели золотистой листвой тополя, а в открытое окно вливался чистый и пронзительный аромат осени. На столе стояли чашки с чаем, к которым на протяжении часа никто так и не притронулся. Женщины вели неспешный разговор. Точнее, Серебровская рассказывала, а адвокат слушала, изредка вставляя короткие вопросы и комментарии.

– Поверить не могу! – призналась Дубровская. – Неужели вы решили все оставить как есть?

– А вы предлагаете мне месть? – краешками губ улыбнулась Катя. Сейчас она выглядела гораздо лучше, хотя перенесенные страдания наложили на нее свой отпечаток. В уголках глаз появилась тоненькая сеточка морщин, да, пожалуй, во взгляде затаилась печаль и усталость.

– При чем тут месть? – изумилась Дубровская. – Есть справедливость, и она требует, чтобы виновные были привлечены к ответу. Это тяжкие статьи, Катя! Это серьезные преступления!

– Что справедливо, а что несправедливо, буду решать я. Неужели какой-то следователь или судья разберется, как поступить с этими людьми, лучше, чем я? В конце концов, это моя подруга и мой муж. Кому, как не мне, решать, что с ними делать?

– В том-то и дело, что вы решили ничего не делать! – возмутилась адвокат. – Простить покушение на свою жизнь – это, конечно, по-христиански, но как-то… – она не могла подобрать подходящих слов, – …неправильно это!

Серебровская покачала головой.

– Разве я сказала, что простила? Нет. Простить и забыть такое мне вряд ли удастся. Но я отказываюсь от возмездия. Я просто вычеркиваю их из своей жизни. Да и кому мстить? Аркадию?

Катя вдруг вспомнила постаревшее, какое-то опрокинутое лицо Аркадия во время их последнего разговора. Она вглядывалась тогда в знакомые черты и не могла понять: вот этого человека она любила так сильно и так слепо, что не хотела видеть и замечать его душевную черствость и чудовищный эгоизм. Она сотворила себе кумира и много лет служила ему: готовила, стирала, убирала, лезла из кожи вон, чтобы он чувствовал себя комфортно. Она, как собака, дожидалась подачки – ласкового слова, поцелуя, любви. Но получала в ответ лишь снисходительное пренебрежение и измены. А потом случилась эта его интрижка со Светланой. Может, конечно, это была любовь или помрачение рассудка. Но в разговоре с ней Аркадий твердил, что это все было несерьезно, во всяком случае, с его стороны. Светка неправильно поняла его и стала строить далеко идущие планы, которые он не разделял. Она была одержима идеей выйти за него замуж. Ему же вполне хватало постели. Он и понятия не имел, что она замышляет, а если бы знал, то, конечно, что-нибудь бы предпринял. Разумеется, он был в шоке после того, когда на нее напали в парке. Катя же должна помнить, как он заботился о ней тогда, как требовал справедливого отмщения. Но когда понял, что к покушению причастна его любовница, испугался, смалодушничал, решил, что могут заподозрить и его. Вот почему он молчал, вот почему отдал джип, вот почему не порвал сразу со Светкой.

– И вы ему верите? – спросила Дубровская.

– Верю ли я? – Катя задумалась. – Не считайте меня легковерной дурой, но я думаю, что многое из того, что он мне сказал, правда. Разумеется, не все. Но, как ни верти, он всегда появлялся в критический момент – что тогда, в парке, что потом, в ее квартире. Его появление спасало мне жизнь. Просто я всегда считала, что Аркадий – сильный и надежный, а тут внезапно поняла, что он слаб и бесхарактерен. Вы будете смеяться, но знаете, это придало мне сил!

Дубровская и сама заметила, что в Кате что-то изменилось. Эти изменения были почти неуловимы, но они были. Катюша Серебровская производила впечатление человека, который наконец излечился от продолжительной и коварной болезни, которая некогда высасывала из него все соки, делала его вялым, апатичным. Теперь же, несмотря на сквозящую во взгляде печаль, в ней появилась твердость, если не сказать жесткость.

– Мы подали на развод, – сообщила Катя. – Теперь уж, поверьте, я не цепляюсь за его фирмы, хотя он готов был отдать мне все. Представляете, Елизавета Германовна, я могла бы остаться обеспеченной женщиной! – На ее губах появилась горькая усмешка. – Но я подписала все бумаги, которые подсунул мне старик Грановский. Он был в шоке и напоследок сказал, что, видимо, ничего не понимает в этой жизни. С его точки зрения, я должна была потребовать солидной компенсации. Но вы же знаете, что раньше я боролась не за фирмы, а за своего Аркадия. Увы! Этого человека для меня уже не существует. Да и подругу я потеряла…

Светка исчезла из города так стремительно, что даже не успела продать квартиру. Там уже несколько раз видели ее тетку, которая приводит с собой покупателей и клянется, что не знает, куда делась племянница. Она покинула город и возвращаться не собирается.

– Понятно, я не ищу встречи с ней. Думаю, и Аркадий тоже. Каждый раз, когда он упоминал ее имя, его лицо делалось таким странным… – Катя едва не расхохоталась. – Будто речь шла не о женщине, с которой он спал, а по крайней мере о заведующей налоговой инспекцией или враче-венерологе, разыскивающей его, чтобы поставить на учет.

Дубровская смотрела на эту смеющуюся женщину и удивлялась, как можно сохранить жизнелюбие в ситуации, когда небо обрушивается на голову. Она пережила несколько покушений на свою жизнь, узнала о предательстве любимого мужа и лучшей подруги, похоронила иллюзии… и начала жить с чистого листа.

Конечно, Дубровская понимала, что, пользуясь отсутствием Светланы, Аркадий толковал ситуацию так, как ему было выгодно. Активное участие, которое он принял в преследовании несчастного Ушакова, свидетельствовало о том, что он вовсе не сторонний наблюдатель, а деятельный участник, стремящийся замести следы преступления.

Лиза вспомнила, как она довольно неаккуратно в разговоре со Светланой упомянула о черной вязаной шапочке, которая была на голове преступника в ночь нападения в парке. Катя путалась в показаниях, многого не помнила, но про шапочку на преступнике сказала сразу. Однако ни на месте происшествия, ни при Ушакове такого головного убора не обнаружили. Это казалось Дубровской странным. Еще страннее стало, когда вдруг через пару дней после ее разговора со Светланой шапка вдруг нашлась, и принес ее к следователю не кто-нибудь, а сам Аркадий. Мол, шапка зацепилась за ветку, и во время осмотра никто ее не заметил в пожухшей листве. Следователь приобщил вещественное доказательство к делу. Но Серебровский не был юристом и не догадался, что следователь осмотрит вещдок и найдет волос, который вскоре отправит на экспертизу. Конечно, выводы эксперта не стали утешением ни для Светланы, ни для Серебровского: волос не принадлежал Ушакову. Значит, это была какая-то другая шапка или та же самая, но утверждать, что носил ее именно Ушаков, было трудно.

Теперь, когда дело подошло к печальному финалу, Аркадий поспешил откреститься от бывшей подружки. Он представил дело так, что и он сам оказался жертвой женского коварства. Его подло обманули, подставили. Но Лиза понимала, что Серебровский лукавит. Быть может, он и не обсуждал план избавления от своей законной супруги со Светланой, но многие его поступки свидетельствовали сами за себя. Он бросил жену ради любовницы, проявил настойчивость в вопросе раздела имущества, покрывал преступников, даже не пожалел собственный джип ради того, чтобы все было шито-крыто. Что тут еще добавишь? Но Катино решение оставить преступников на растерзание своей совести, а не закона казалось ей слишком великодушным. На ее месте Дубровская… А что бы она сделала на ее месте? Боже упаси представить Мерцалова с кем-нибудь из ее подруг, обсуждающих расправу над ней! Бр-р, что ни говори, она не хотела оказаться на месте Серебровской! Она советовала Кате обратиться с заявлением в правоохранительные органы. Но, положа руку на сердце, Елизавета не знала, хватило бы у нее самой твердости довести дело до конца, окажись она в роли обманутой жены.

– Так чем вы теперь собираетесь заняться? – спросила Дубровская с улыбкой. – Наверняка будете писать книгу? Нет желания написать детектив?

Она еще помнила о намерении Серебровской создать литературный шедевр. Сейчас, когда у Кати исчезла необходимость посвящать время обслуживанию супруга, вполне возможно, она осуществит свою давнюю мечту. Пережитые страдания обнажают душу, обостряют чувства, мятущиеся чувства просятся на бумагу.

Катя покачала головой:

– Нет, об этом я и не думала. Хотя не буду зарекаться. Кто знает? Вдруг мои литературные амбиции все же возьмут верх и я снова захочу писать? Но пока я живу предвкушением другого важного события. – Она выдержала паузу. – Вы знаете, Елизавета Германовна, я возвращаюсь в школу!

Она сияла, и золотой лучик неяркого осеннего солнца зажег искорки в ее глазах. Жизнь продолжалась…