Текст книги "Пятна"

Глава 23. Лес полон сюрпризов

Дождь шел до утра, но к рассвету солнце пробилось сквозь завесу туч. Историк полночи думал, что делать дальше, но ничего умнее возвращения в Краснодар в голову не пришло. Как-никак там их город. Их земля. Их война. Но пока они не отомстят, о возвращении не может быть и речи.

Юлька с помятым заспанным лицом и растрепанными волосами выбралась из спальника.

– Ты рано. Подреми еще часок.

– Не. Всё равно спала ужасно. Теперь голова болит, в висках ломит…

– Посмотри в аптечке цитрамон.

– Выпью, если не пройдёт. Дождь закончился?

– Угу, славно поливал. Краснодар после такого в Венецию превратился, как обычно. Сейчас там, где ливнёвки не справились, только вплавь.

– Нам то что…

– Да я так. По привычке.

Михаил Ильич дал спокойно выспаться Сашке, понимая, что сегодня предстоит тяжелый день. Хотя легких в последнее время и не было.

«Чесоточники должны что-то знать о потрошителях. Если только… хм… если только эти потрошители не шли за нами по пятам, ради одной цели. А теперь, когда они получили свои жертвы, ничто не мешает им повернуть обратно. И где их тогда искать?! Дьявол! Ладно, в любом случае придётся разыскать местных дровосеков и снова побеседовать. Эх, не понравились мне их морды. Хотя моя сейчас не краше.

Мы теряем человеческий облик во всех смыслах, скатываемся, ожесточаемся, деградируем. Как быстро всё рухнуло, какими непрочными оказались наши моральные ценности. Мы вновь почти скатились до первобытного строя, где каждое племя пытается уничтожить другое».

Размышления Историка прервал кашель Тарана:

– Доброе утро. Всё спокойно?

– Пока тишина.

– А Юля где?

– На втором этаже. Сейчас подкрепимся и выходим.

После завтрака бродяги покинули ночное убежище, путь в Горячий Ключ им был заказан, впереди маячили туманные перспективы встречи с пятнистыми и еще более призрачные шансы отомстить убийцам за друзей.

– Надо уйти с тропы. Мало ли с кем на ней столкнёмся… По холму труднее, но безопаснее, и сверху лучше видно.

Юлька и Сашка согласились без возражений. Чтобы взобраться на крутой обрывистый холм, пришлось попыхтеть. Теперь шли медленно, цепляясь свободной рукой за траву и стволы деревьев, чтобы не соскользнуть вниз.

«А может, и правда к морю, как Санёк предлагает? Только сушей страшно, а вот если лодку взять, да хоть бы и резиновую, то по реке до Темрюка дойдем. Особенно если ночью плыть, глядишь и проскочим мимо бандитских засад. А там уже…, а что там? То же что и здесь, никому мы не нужны с моим учительским стажем. Но море большое, с удочкой можно прокормиться. До осени легко в палатках проживём. Юлька согласится, она и сама хотела… только без меня»

Куницын обернулся на дочку. Она болтала с Сашкой о школьных временах, устало улыбаясь. Парочка отстала на несколько метров и не спешила догонять Историка. Михаил Ильич чувствовал, что еще немного – и этот паренек с вихром русых волос станет для неё важнее незадачливого отца. Таран поймал его взгляд и тихо спросил:

– А если пятнистые ничего не скажут?

– Поищем других.

– Лучше попытать хорошенько.

– Так мы союзников никогда не найдем. Смертельно больным терять нечего, зачем их лишний раз злить? Они и так на весь мир озлоблены.

– Смотрите, вон там мы вчера встретились, – Юля указала на свежий пень и щепки на земле, – значит, до их стоянки недалеко.

– Если у них вообще есть лагерь. Чесоточники могут на одном месте и не стоять. Но они должны держаться рядом с водой, значит, между ручьём и рекой….

Громкий треск, похожий на выстрел, заглушил слова Историка. Хрустнуло так, точно неподалёку сломали пополам толстую сухую ветку. Но ни стука топора, ни гула пилы не последовало.

– Странно… тут рядом кто-то есть…, – прошептал Сашка.

– Вчерашние лесорубы?

Михаил Ильич прижал палец к губам. Сквозь шелест листвы до них донеслось нечто среднее между криком и сдавленным стоном. Кто-то или что-то таилось поблизости.

Швец первым нарушил молчание:

– Надо разобраться. Я проверю…

– Саня стой! Не разделяемся. Юля, держись позади, в десяти шагах от меня.

Таран шел первым. Ноги скользили по сырой, размякшей после дождя земле. Запах леса щекотал ноздри. Местами ботинки утопали в слежавшейся, наполовину сгнившей прошлогодней листве. Холодные капли падали с веток за шиворот, тут же впитываясь в пропотевшую одежду.

Послышался мощный шлепок, словно кому-то отвесили жесткую оплеуху, затем приглушенный плач и скрип ветки. Сашка крался как охотничья собака, выслеживающая лису, мягко переступая через трухлявые поваленные деревья и чутко улавливая каждый шорох.

Еще метр. Еще шаг. Что-то хрустнуло справа. Между деревьями мелькнул и скрылся силуэт. Интуиция забила тревогу. Адреналин растекался по кровеносным сосудам, заставляя сердце колотиться в два раза быстрее нормального ритма. Швец упал на землю и осторожно снял рюкзак.

В тридцати метрах от него на ветке граба болтался труп подростка со вспоротым животом. Второй мальчик лет десяти стоял на коленях возле основания дерева. Тугая петля буксировочного троса обвила тонкую шею, а рот, заклеенный скотчем, что-то жалобно мычал.

– Очищение, время очищения, – проскрежетали стальные зубы Шамана.

Он уперся ногами в землю и с силой потянул на себя свободный конец веревки. Трос, сдирая кору, заскользил по суку. Жертва замолотила ногами в воздухе, раздался еще один сдавленный предсмертный вопль. Потрошитель наслаждался этим звуком. Он часто слышал его в последнее время, но хотелось еще и еще. По телу Шамана прокатилась приятная дрожь, момент экстаза совпал с мучительными конвульсиями висельника.

Маньяк широко раскрыл рот, развёл татуированный руки в стороны, закатил глаза к небу и сделал могучий глубокий вдох. Воздух с шипением втекал в его горло, и вместе с ним Шаман точно всасывал жизненную энергию мальчика.

Потрошитель не мог этим пресытиться. Ритуалы стали чаще. Чем больше он приносил жертв, тем сильнее хотелось новых. Его Черный Бог был вечно голоден. Шаман перестал выбирать. Он вспарывал всех подряд, чистых и чесоточников, лишь бы снова и снова погружаться в эту сладостно-мучительную негу, вдыхать парфюм смерти и растворяться в бездонном омуте безумия.

Но внезапно его, точно котенка, схватили за шкирку и вырвали из объятий наслаждения. Бах. Первая пуля ударила в ствол на пару сантиметров левее руки, зато вторая пробила рёбра и забурилась глубоко внутрь.

Шаман харкнул кровью и побежал. От боли перед глазами всё превратилось в размытое зеленое пятно. Адский огонь вспыхнул под коленкой – третья пуля разорвала связки и раздробила сустав. Потрошитель рухнул. Последним усилием воли Шаман перевернулся, чтобы посмотреть смерти в лицо. Та, кому он служил, наконец, раскрыла для него объятия, оставалось только упасть в них.

– Это ты их убил? Ты?! Позапрошлой ночью?! У реки?! Говори, тварь!

Ботинок с хрустом пнул в простреленное колено. Маньяк заорал, железные зубы с чудовищным стуком лязгнули друг об друга.

– Где ты?! Где же ты?! – умолял Шаман. Она дразнила, издевалась, играла в кошки мышки со своим слугой.

– Зачем ты их убил, гнида?! За что?!

– Очищение, – с издёвкой прошептали окровавленные губы.

– Мразь, – грязный след от ботинка Тарана отпечатался на правом боку потрошителя. Печень смялась с комок, из горла брызнул мутный сгусток крови.

Внезапно гримаса боли, сменилась дьявольской ухмылкой:

– Очищение…

Еще удар. Нос с хрустом повернулся как флюгер от порыва ветра. Пинок в лицо и железные зубы провалились в горло. Пуля раздробила ключицу, но так, чтобы не задеть легкие.

Всё без толку. Шаман точно перестал чувствовать боль. С дьявольским упорством он повторял одно и то же:

– Очищение… очищение… очищ…

Его голос оборвался, дыхание затихло. Веки прикрыли обезумевшие глаза, но не до конца. Маньяк как будто прищурился от яркого света и выжидал.

– Сделай контрольный. В кино такие твари всегда встают, когда думаешь что они сдохли, – послышался за спиной совет Юли.

Швец согласился, приставил дуло ко лбу и выстрелил.

– Как думаешь, он был один?

– Не успел спросить.

– Значит, теперь всё…?

– Тебе легче? – упавшим голосом пробормотал Сашка.

– Наверное…

– И мне «наверное». Я себе это иначе представлял. Думал, камень с души упадет. Валун.

– Не упал…?

– Не понял еще. Как там пацан?

– Живой, успели, – Михаил Ильич стоял в паре шагов от спасенного мальчика. Тот сидел на коленях и кашлял. Веревка с петлей валялась на земле. Но стоило Историку на мгновение отвернуться, как мальчишка рванул сломя голову.

– Стой! Куда ж ты, угорелый? Вот дурной…

– Пусть бежит, его не догнать уже…

– Смотрите! Витькин нож! Он его в Парке купил на базаре, я точно помню, – Юлька указала на дерево, из которого торчал знакомый клинок.

– Надо забрать.

Историк вытащил из рюкзака плотный целлофановый пакет, осторожно обернул рукоятку, выдернул лезвие из коры и завернул нож в несколько слоёв:

– Пусть полежит пару дней, очистится.

Труп подростка со вспоротым животом еще болтался на суку. Шаман не успел набить его камнями и заштопать. На мертвеца старались не смотреть, и без того всех подташнивало.

– Нож есть, а ружьё Бобра пропало, странно… куда ж он его, падла, заныкал?

– У меня всё равно нет столько плёнки, чтобы карабин обмотать. Уходим.

– А с ним как? Так бросим?

Ветер подул висельнику в спину и заставил повернуться к бродягам. Швец мельком взглянул на синее лицо покойника. Мальчишка, почти ровесник. Но Сашка быстро отвел глаза, смерть чужого человека почти не трогала его.

– Это не наше дело. Я к нему не притронусь.

– Саня прав. Местные разберутся. Чудо вообще, что мы мальца спасли. Минута-другая… и всё.

Юлька продолжала следить за еще теплым трупом Шамана. Даже без половины черепа он внушал ей какой-то суеверный мистический страх. В таких мало было всадить пулю. Для верности тело стоило подержать в кислоте, затем сжечь, а пепел поместить в титановую капсулу и захоронить в полнолуние на дне Мёртвого моря, чтобы это воплощение зла никогда не восстало.

– И куда теперь?

– Я предлагаю вернуться в Краснодар. Или где-то рядом осесть. Мы должны примкнуть к общине, нам нужны союзники.

– А как же море?

Михаил Ильич поправил лямку рюкзака, которая больно впилась в плечо:

– Там чесоточных сейчас больше, чем чистых. Случись что, никакая община не выстоит.

– Отсидеться где-то надо, обдумать всё, подготовиться, – Сашка в последний раз посмотрел на потрошителя, валун в душе никуда не делся.

Бродяги направились на север, плавно спустившись по склону холма в низину. Таран отрешенно шагал позади. В голове еще гудел отзвук выстрела, в носу теплился запах выбитых мозгов Шамана, а в ушах продолжал звучать топот шагов убежавшего мальчугана.

«Вот и всё? Закончилось? Больше некому мстить? Всё это время он был рядом, возможно, следил за нами до самой ночи, знал, где мы скрывались, подкарауливал, искал своего шанса, но в итоге отступил, чтобы поймать добычу полегче. Это его и сгубило».

Сашка представлял всё по-другому. Он готовился неделями выслеживать таинственных врагов, идти по их следу, сидеть в засаде, а получилось, что нелепая случайность привела его к цели. Но облегчение не наступило. Наоборот, усталость с такой силой навалилась на плечи Тарана, точно он тащил рюкзак в десять раз тяжелее себя. Хотелось вернуться обратно в недостроенный дом и проспать там беспробудно трое суток.

Юлька с отцом тоже понуро брели в тишине. Только шорох подошв и хруст гнилых веток под ногами нарушал тягостное молчание. Месть не вернула им близких, а только растревожила незатянувшуюся рану.

– Мне всё время кажется, что из-за дерева волк выскочит или рысь прыгнет, – поделилась страхами Юля, – пап, тут есть волки?

– Шутишь? Так близко к городу? Не, раньше водились, конечно… но очень-очень давно.

– Говорят, животные могут дольше прожить с клещами, иммунитет у них лучше приспособлен.

– Наверное, дольше. Мы с тобой одинаковые новости смотрели. Я не зоолог и не врач. Время покажет. Но не надо быть гением, чтобы понять – люди убили гораздо больше животных, чем Бурая Чесотка.

Тропа становилась то шире, то уже, петляла между деревьями, упиралась в узкий ерик и выныривала на другом берегу. Скитальцы надеялись к обеду выбраться из леса, но внезапно наткнулись на серьезную проблему.

– Стоять!

Пара незнакомцев преградила дорогу, еще трое отрезали путь к отступлению. Слева и справа замелькали бородатые рожи, среди которых Михаил Ильич узнал вчерашних лесорубов. Сашка заметил ружья у четверых, остальные вооружились топорами, садовыми вилами да острыми кольями. Но на добрых лесных разбойников под предводительством благородного Робина Гуда они походили меньше всего.

– Не рыпайтесь. Мы вас первых пристрелим, если дернетесь, – предупредил грузный мужик в тельняшке и с черной повязкой на глазу. Он медленно приближался, целясь Историку в грудь.

– Эти?! – прохрипел дровосек.

Из-за его спины вышел мальчишка, испуганно взглянул на Куницына и кивнул. Кольцо сжалось на расстояние броска топором. Одноглазый остановился и поставил ногу на пень, дуло его ружья смотрело Историку между глаз:

– Где Лёнька?! Куда дели?

– Мы не знаем никакого Лёньку. Давайте поговорим спокойно, пока никто не погиб, – постарался наладить диалог Михаил Ильич. Таран держал одноглазого на прицеле, решив сразу валить вожака.

– Стволы бросай! Живо! Считаю до трёх, – пригрозил пухлощекий лесоруб.

– Очень странный способ отблагодарить тех, кто спас вашего паренька. Одного мы не успели, соболезную. Его повесил тот же ублюдок, что убил наших друзей позапрошлой ночью. Это произошло за Саратовской. Мы искали его и нашли в этом лесу.

– До вас тут никого не вешали! А как вы появились, так началось! – гаркнул одноглазый.

– Не надо сваливать это на нас! Лучше бы спасибо сказали! – крикнул в ответ Таран.

– Ты, щегол, помолчи, когда старшие базарят! Никитка, покажи Валерычу, где всё произошло. А мы этих типов покараулим. В перчатках? Чистенькие, да?

– Как видите, – подтвердил Михаил Ильич.

Юлька плотнее прижалась плечом к Сашке. Озлобленные глаза чесоточников, сверлившие её со всех сторон, не сулили ничего хорошего. Погода решила подстроить атмосферу под стать моменту, тучи вновь застелили небо, и раскаты грома над головой предрекали новый ливень.

– Вы откуда к нам приперлись? С какой целью?!

– Из Краснодара. По делу к вашей общине.

– Община, – усмехнулся долговязый лесоруб с пятном на запястье, – какая у них там община?! Так, кучка придурков, которые каждого шороха боятся.

– Мы заметили.

– А в Краснодаре как? – интонация одноглазого чуть смягчилась, но ствол он не опустил.

– Те же яйца только в профиль. Каждый сам по себе. Общины кусаются друг с другом, порядка мало, беспредела много.

Повисло тяжелое молчание. Михаил Ильич решил, что чем больше они разговаривают, тем выше шансы на благополучный исход.

– А вы почему в лесу живете? В городе же много места… можно провести границу.

– Нам тут больше нравится.

– А как же дети, женщины?

– Привыкли.

– У вас какая-то есть связь с внешним миром? Следите за новостями?

– Если объявят о вакцине, мы об этом узнаем, а до остальных новостей нам дела нет.

По виску Тарана скатилась большая капля пота, каждая секунда ожидания проверяла на прочность и без того расшатанные нервы. Одно резкое движение, одно неверное слово могло спровоцировать перестрелку.

«Нельзя показывать страх. Это как в боксе, испугаться – значит, проиграть до боя».

Противники превосходили числом, но понимали, что в случае заварушки парочка из них успеет поймать головой пулю. Шаткий паритет сохранился до появления Никитки с мужиками. Они принесли труп. Даже на суровых бородатых мордах лесорубов промелькнул ужас, при виде вспоротого живота и лилового следа от веревки на шее.

Вожак опустил ружьё и подошел ближе к покойнику. Он внимательно осмотрел тело единственным глазом, перекинулся парой фраз с товарищами, тихо спросил о чем-то спасенного парнишку, а затем повернулся к Историку:

– Раньше я бы пожал вам руку, но теперь могу поблагодарить лишь на словах. Не серчайте, что так встретили, мы должны были убедиться. У нас и правда было тихо, а вчера вдруг вы объявились, на ребят наших наехали, а сегодня такое. Никитка нам толком ничего не объяснил, сказал лишь, что Лёньку убили и его чуть не вздернули.

Лес вдруг зашумел сильнее, капли дождя заколотили по листьям, а затем ослепительный удар молнии расколол ствол векового дуба и превратил его в огромный факел. От порыва ветра загорелись соседние деревья, а дождевую тучу, как назло, снесло в сторону.

– Уходим, сейчас по верхам пойдёт! Живее-живее! – проорал одноглазый, – а вы чего застыли?! Давай за нами! К реке надо уходить! Да не боись, обниматься не полезем, не заразим! Верховой пожар вас быстрее прикончит! Бежим!

Это приглашение стало первым и последним. Чесоточники бросились от огня знакомой тропой, а бродяги застыли, растерянно таращась друг на друга.

– Пап, они вроде нормальные…

– Чёрт их знает. Давайте за ними. Главное – к реке выйти. Не дай бог заплутаем в дыму…

Отряд пятнистых растянулся. Историк, Юля и Сашка бежали позади всех и вскоре оказались в лагере новых союзников. Посреди леса стоял компактный палаточный городок. Дымились костры, коптилась рыба, на веревках сушилась одежда, детский плач пробивался сквозь гомон множества голосов.

Одноглазый не терял времени и командовал сворачивать жилища. Пожар разрастался. Прошло пять минут, а запах гари уже догнал их. Ветер усилился. Молнии продолжали сверкать над кронами деревьев. Смерть меняла обличия, но всё время крутилась поблизости.

Часть людей побежала в условленное место, но одноглазый дождался, пока последняя семья соберет свою палатку, и лишь тогда покинул лагерь. Троица бродяг продолжала держаться в хвосте.

– Сейчас до водопадов, а потом на запад, до Псекупса! – крикнул на ходу вожак, – вы тут ориентируетесь?

– Немного подзабыл места, – ответил Михаил Ильич, борясь с ноющей болью в правом боку. Если долгая ходьба была ему еще под силу, то бег с рюкзаком по пересеченной местности изматывал очень быстро.

Когда стало совсем невмоготу, Историк перешел на шаг. Сашка с Юлькой синхронно замедлились. Но никто не останавливался даже на мгновение. Позади их подгонял горячий стимул.

Впереди послышалось спасительное журчание Псекупса. После вчерашнего дождя река заметно поднялась, и люди в нерешительности остановились на берегу. Треск пожара сюда пока не доносился. Но огонь мог быстро преодолеть это расстояние. Животные не тратили время на раздумье. Чуть выше по течению семейство мышей переплыло реку, стая птиц пролетела над лесом, спасаясь от красных щупалец и удушливого дыма. Но погода решила сжалиться: ветер переменился и на лес обрушился настоящий залповый ливень. Пожар угас также быстро, как начался.

– Крепи навесы! Тут переждем! – гаркнул одноглазый своему «племени».

Он распорядился, чтобы «гостям» натянули отдельный тент чуть в стороне. Начались шушуканья, чесоточники беспокойно поглядывали на чужаков.

– Эти что ль, Никитку спасли?

– Давно сюда чистые не забредали…

– Лёньку жалко, кишки выпустил, ирод…

Историк в сырой одежде и промокших ботинках сел на поваленное бревно. О костре речи и не шло. Обессилившая Юлька привалилась к отцу, Швец достал упаковку пшеничных хлебцев.

Куница жадно вцепилась в слайс, стараясь не уронить ни единой крошки. Ели быстро и молча. Но затем внимание бродяг переключилось на пронзительный детский плач – девочка лет семи кричала и остервенело скребла кожу чуть выше коленки:

– Чешется! Мама! Я не могу! Ой…. так сильно! Всё жжет!

Измождённая тощая женщина с впалыми щеками и воспаленными глазами пыталась утешить дочку:

– Пройдет, пройдет… потерпи немного, вчера же прошло.

– Вчера не так было! Сегодня прям сильно! Ай, мама, мамочка… я так больше не могу! Горит всё, они под кожей ползают…

Несколько человек окружили бедняжку. Она брыкалась как сумасшедшая, каталась по земле и вопила, в такие секунды быстрая смерть казалась гуманным избавлением от этих страшных невыносимых мучений.

Юлька посмотрела на отца, но тот отрешенно опустил голову. Даже Таран отвернулся, зашел за дерево и заткнул пальцами уши. Куница подошла к Сашке и прошептала:

– Сердце кровью обливается… не могу смотреть…

– Угу, жуть, – буркнул Швец.

– У меня никогда не будет детей, – внезапно сказала Юлька, – как представлю себя на месте её матери… слов нет. Она такую боль сейчас испытывает, я бы не выдержала.

– Судя по виду, ей тоже недолго осталось. Тут и половина до зимы не дотянет.

– Бедняги…

– А про детей – это ты серьезно?

– Я так до эпидемии еще решила. Теперь и подавно. Нечего им в таком мире делать…

– А если найдут лекарство?

– Посмотри вокруг. Раньше была медицина, наука. А что сейчас? Все развалилось! Нет, я не надеюсь. Зачем себя обманывать?! Только если иммунитет у кого-то выработается. Ну, бывают же такие люди? Я читала, у некоторых есть врожденный иммунитет от ВИЧ. Теоретически и чесоткой могут не все заразиться. Или заболеть, но выздороветь. Ты как думаешь?

– Я думаю, что главное – перчатки не снимать. И к пятнистым не приближаться. Еще никто от этих клещей не вылечился, иначе по радио бы раструбили.

– Ааааааай, мама! Мне больно!

– Тшшшшш….

– Сейчас тряпку намочу, компрессик сделаем, – принялась хлопотать одна из тёток.

Приступ усилился. Плач перешел в беспрерывный вопль.

– В воду её, в воду…!

Ослабевшая мать ломала руки и охала, в то время как остальные бабы взялись за ребенка.

– Мамочка… щиплет, вот тут, подмышки и живот… ай… не могу…

– Окунись, Юленька, водичка поможет. Вот так, глубже давай, присядь по шейку…

От жгучей боли у девочки началась истерика. Она замолотила руками, вырвалась, нырнула с головой и погребла на другой берег.

– Юлька! Куда?! Утопнешь!

– Держи её!

– Вытаскивай!

Тётки испугано заголосили, но девчонка выплыла и вернулась на мелководье. Вода и правда подействовала. Зуд ослаб. Ребенок еще чесался, но уже не так остервенело. Множество глубоких царапин алели на тонкой коже, точно невидимая рука заштриховала тело красным карандашом.

В следующий раз их станет еще больше. До тех пор, пока кожа не начнет отслаиваться как старые обои в сырой комнате.

– Юля… её тоже зовут Юля. Как и ту девочку…

– Какую?

– Помнишь, в «Весну» толпа чесоточных пришла? Воды еще просили. Это они нам про потрошителей рассказали. Вот среди них я заметила девочку… помладше этой, года четыре-пять всего. И тоже Юля.

– Имя популярное, – пожал плечами Швец, – хватит себя накручивать, ты тут не поможешь. Какой смысл нервы тратить?

– Мне иногда снится, что я заразилась. Но во сне я такая спокойная, даже равнодушная. Просто смотрю на свои пятна, как они растут, краснеют, а потом просыпаюсь…

– Жесть. Мне вообще ничего не снится.

– Так не бывает.

– У меня бывает. И меня такой расклад устраивает больше твоих кошмаров.

– Не всегда же кошмары снятся… иногда хорошие.

– О, смотри, одноглазый к нам топает, – понизив голос, кивнул Сашка.

«Вождь» чесоточных остановился в пяти шагах от тента. Дождь почти утих, грозовой фронт сместился на север, и вдалеке проглядывались полоски чистого неба.

– Вы дальше куда?

Историк подумал с секунду, но в голове у него крутился только один ответ:

– В Краснодар.

– А если по-честному, для чего сюда в такую даль топали?

«Врать или не врать, вот в чем вопрос? Мы вроде как не враги, но чёрт его знает, что у этого кривого на уме? С другой стороны, если я совру, как это помешает ему сделать задуманное? Их теперь больше, намного больше. Уйдем мы отсюда живыми или нет, зависит от него.

– В общину попасть хотели. Наша распалась. Остальные все на замке. С улицы никого не берут.

Пытливый глаз чесоточника сканировал Историка на честность. Удостоверившись, что чистый говорит правду, мужик отступил на шаг.

– Здесь жила большая община, душ триста. А затем в один день несколько человек пятнами пошли. И началось. Одни разбежались со страху, другие в домах заперлись поодиночке. Короче, за две недели община развалилась. В Ключе теперь с дюжину чистых осталось, но они никого не пускают. По нашим стреляют без предупреждения, кто рискует в городе хабар поискать.

– Без предупреждения? Получается, нам еще повезло. Мы имели душевную беседу возле кирпичного магазина «Продукты».

– Странно, что вы еще живы.

– Понял. Больше туда не сунемся.

– Мудрое решение. Еще раз спасибо, что Никитку спасли. Он сирота у нас, а второй мальчишка был его двоюродный брательник. Мы все тут без пяти минут покойники, смирились с судьбой уже, а такую смерть как Лёнька принял, никто бы не хотел. Кому совсем невмоготу, быстро от пули уходит.

Михаил Ильич поправил перчатки и хрустнул шеей:

– Хочется верить, что не прощаемся.

– Э-ге-ге… мало ли чего нам хочется. Ну, бывайте, краснодарцы, доброй дороги. В случае чего, у вас есть тут друзья. Хех. Друзья, которым нельзя пожать руку, но всё-таки друзья.

Близился вечер. Горячий Ключ остался давно за спиной. Историк и Сашка шли впереди, обмениваясь редкими фразами. Таран извинился за поведение тем жутким утром, хотя Михаил Ильич и так давно простил его.

Юлька чуть отстала. Ей хотелось побыть наедине со своими серыми мыслями. За эти несколько дней они лишились половины группы, прошли бесполезный путь до Горячего ключа, убили потрошителя, затем едва не погибли в грозовом пожаре и вот теперь брели навстречу туманным, как утреннее болото, перспективам.

Черная полоса. Она тянулась как бессонная ночь и не планировала заканчиваться. Однако у бродяг теплилась надежда хоть на какое-то будущее, в отличие от тех, кто остался в лесу.

Юлька обернулась, точно кто-то вдалеке выкрикнул её имя. Прислушалась. Нет, показалось. Но тревожное чувство не отступило. А в это время в лесном палаточном лагере возле реки у другой Юли начался новый приступ чесотки.