Текст книги "Пятна"

Глава 25. Змея в траве

Тимур сосредоточенно возился с большим куском холодного карпа, тщательно выбирая кости. Соня сидела напротив. Она с любовью рассматривала серьезное лицо мужа, его прямой нос, волевой подбородок, выпирающие скулы.

Он понравился ей с первой встречи, их короткий, но бурный роман плавно перетек в семейную размеренную жизнь. Благодаря Тимуру Соня не чувствовала и десятой доли тех несчастий, которые выпали другим. Когда он сидел вот так рядом, ей и вовсе казалось, что нет никакой эпидемии, а всё это просто очень яркий кошмар минувшей ночи.

– Людей мало. На рисовых чеках по нашим стреляли.

Соня прикусила ноготь на большом пальце:

– Я не знала. Егорыч ничего не сказал.

– Приказ Пастыря. Не хочет панику поднимать. В этот раз обошлось, никого не зацепило. Пацаны в ответ пальнули, и залетные гаврики рассосались. Но чует моё сердце, чем ближе сбор урожая, тем больше нас ждет проблем. За рис повоевать придется.

Грусть придала личику Одинцовой особую нежную красоту. Ямочки на щечках будто стали еще глубже, подчёркивая скулы, зеленые глаза слегка увлажнились:

– Поэтому ты сегодня уезжаешь?

– Угу, подстрахуем пацанов ночью. А предварительно с Гусем и Ящером разведку проведём, вдруг наткнемся на следы вчерашних разбойничков.

В кроватке у стены послышалось недовольное кряхтение, а следом громкий протяжный плач. Соня тут же подскочила и направилась к малышке.

– Надя, Надюша, тссссс, тихо, моя маленькая. Ох, она сегодня такая беспокойная. Весь день голосит.

– Зубы. Дай таблетку. Температуры нет?

Одинцова прижалась губами ко лбу дочки и с облегчением выдохнула:

– Нормальная.

Несмотря на все старания матери, Надя не унималась, и вконец обессиленная Соня протянула ребенка Тимуру:

– Попробуй ты, я уже не могу….

Одинцов осторожно взял малышку, тихонько покачал и принялся напевать колыбельную про белых медведей. Девочка засопела. Через десять минут молодой отец положил чадо в кроватку и бесшумно отошел к столу.

– Знаешь, мне иногда проще всю ночь с автоматом по лесу пробегать, чем дома сидеть, когда у неё зубы режутся.

– Я в такие моменты с тобой поменяться готова, – улыбнулась Соня.

Флэш провел ладонью по её мягким русым волосам. Супруги потерлись носами и поцеловались. Но на романтику времени не осталось, пора было на работу.

– Во сколько вернёшься?

– Если ночь пройдет спокойно, то после рассвета, часам к семи.

– Береги себя.

Когда Одинцов вышел за дверь, Соня незаметно его перекрестила, свела ладони вместе и прочитала молитву, которой научилась в детстве у бабушки. Ей вдруг стало очень тревожно. Надюшка, точно почувствовав беспокойство матери, снова заплакала.

Флэш уже не слышал этого и бодро шагал к воротам. Его ждали. Гусь, смоля папироской, болтал с часовыми, но вот второй напарник задерживался.

– Ящер где?

– Жрёт, наверное. Еще без пяти, – Антоха затушил бычок о землю и бросил в урну. Пастырь жестко штрафовал за мусор на территории общины.

Прошло пять минут, затем еще три, а Шкуркин не показывался. Одинцов нервно глянул на часы, хотя и так прекрасно знал, сколько сейчас. Флэш пнул подвернувшийся под ногу камень, грозно глянул на вышку с часовым и стукнул кулаком об ладонь. Никого.

– Выгоню из команды, – с нарастающей злобой пробурчал Тимур и пошел навалять Яшке за непунктуальность.

Но в доме было пусто, что еще больше смутило Флэша. Поразмыслив секунду, он двинул к Пастырю. Догадка подтвердилась. Ящер беззаботно пил с председателем чай, навалившись локтями на стол.

– Тебе часы новые подарить?!

– А чего? В половину же договаривались…, – не понял наезда Шкуркин, дожевывая сладкий сухарь.

– В ровно, Яша. В ровно!

– Блин, прости, я давно собрался. Писец. Реально думал в тридцать минут.

– Витамины для памяти попей, у Егорыча спроси на складе.

– Тимур, ну чего ты парня тиранишь? Подумаешь, перепутал разок, с кем не бывает, – вступился Пастырь.

– Ты, Пётр Петрович, сейчас потакаешь разложению дисциплины, – холодно процедил Одинцов, – всё с мелочей начинается. Сегодня на выход опоздал, а завтра забухал на смене. Ты этого хочешь?

– Боже упаси, – всплеснул руками Пастырь, – но всё-таки людей у нас и так мало, беречь их надо. А то разбегутся от нервной атмосферы.

– Людей мало? Так кто же их прогонял, когда они шли?! Кто всех настроил против новичков?!

– Я ни об одном своём решении не жалею, и упрекать меня не надо. Зато у нас все здоровы! Как говорится, нас мало, но мы в тельняшках.

– Причем тут ты и тельняшка? Ты из оружия в руках ничего опаснее водяного пистолета не держал.

Шея Пастыря стала пунцовой, на лбу выступили крупные капли пота, председатель тяжело вздохнул и проглотил издевку. Флэш вышел на крыльцо. Он с трудом сдерживался, чтобы не высказать Петровичу всё, что думал о его политике. Ящер поспешил следом за командиром. Но едва они успели отойти на пару шагов, как за спиной раздался голос Пастыря:

– Удачи вам, ребята. Берегите себя.

Одинцов обернулся. Что-то притворно-сладкое читалось во взгляде председателя. Точно горелый сахар растворился в его карих глазах, отравляя каждое слово горьким послевкусием. Тимур ничего не ответил. Только в машине, выкатив за ворота, Флэш, наконец, спросил:

– О чём вы там тёрли?

– Да Петрович сам попросил зайти. Интересовался, как в целом обстановка за периметром, – ёрзая на заднем сидении, ответил Шкуркин.

– А то он не знает. Я ж ему на собраниях докладываю.

– У вас отношения напряженные, он тебе не доверяет, если честно. Боится тебя.

– А, вон как? – усмехнулся Одинцов, притормаживая перед знакомой колдобиной, – вот ты мне сейчас глаза открыл, а я думал, мы с ним душа в душу живём. Совет да любовь.

Гусь повернулся вполоборота:

– Стукача из тебя лепит, да? Теперь будешь про леваки с патронами и всё остальное ему сливать? Он же ради этого тебя обхаживает.

– Антоха, ты охерел?! Флэш, ну скажи ему! За такое и втереть можно! Когда я на вас стучал?!

– Ну так всеки. Я за базар отвечу, коль не прав. Я ж не сказал, что ты – крыса. Я сказал, что Пастырь хочет тебя крысой сделать. Чувствуешь разницу? – осклабился Гусь.

– Иди ты…

Ящер оттянул ворот майки и сделал несколько глубоких вздохов. Одинцов беспокойно покосился на него:

– Не нравится мне твой вид, Яша. Ты аж позеленел. Притормозить?

– Подташнивает малёха. Всё норм, едем, просто водички попью.

– Токсикоз? – заржал Гусь.

– Ну, он самый. От Пастыря залетел, когда стучал ему, – ухмыльнулся Яшка.

Тимура давно тревожило самочувствие напарника. После случая на трассе в Ящере что-то надломилось, смерть Арарата сильно его подкосила. Оно и понятно, даже матерые мужики ломались при таких обстоятельствах, а тут молодой пацан. Психика – дело тонкое. Флэш даже хотел отцепить Шкуркина от бригады и перевести на более спокойную работу, но Яшка чуть не со слезами попросил его не списывать. Пришлось согласиться, тем более что достойной замены Ящеру пока не нашлось.

Впереди показался поворот на рисовые поля, вернее то, что от них осталось. Сегодня дежурили два сторожа. Мужички сидели в маленькой «крепости» из мешков с песком и при виде подкрепления с облегчением выбрались из укрытия.

– Как у вас? Тихо?

– Пока да, – ответил Андрюха, парень лет тридцати, который в былые времена работал охранником в супермаркете.

С соседнего заливного луга взлетела цапля и, тяжело набирая высоту, устремилась подальше от людей. Флэшу почудился давно забытый запах жаренной курицы:

«Сейчас бы пальнуть по ней, ощипать, да костер развести».

Шкуркина цапля тоже навела на кулинарные мысли:

– Надо ферму по разведению лягушек открыть. Одной рыбой невозможно бесконечно питаться. А лягушки, говорят, почти курятина.

– А кто этим будет заниматься? На текущие дела людей не хватает. Скажи спасибо Пастырю, – проворчал Гусь.

– А может, это самое? Ну… подвинуть Петровича в сторону? – предложил Андрюха.

Одинцов насторожился. Пахло провокацией, у Пастыря везде водились шпионы:

– Я – не сторонник революций. Давайте по местам. Мы на разведку прокатимся, ждите вечером.

Флэш, Гусь и Ящер вернулись в машину. Они выбрались на трассу, проехали несколько километров, свернули на грунтовку и остановились возле заброшенной фермы. Территория была знакомая, но каждый раз её проверяли как в первый.

– Яха, ты очухался?

– Всё окей, командир, я нормально.

Шкуркин держался бодро, но болезненный проблеск в глазах остался.

– Проверьте с Гусём ангар, я вокруг обойду.

Ферма стояла обособленно, в ближайшей видимости ни посёлка, ни хутора. Хозяйство состояло из одноэтажного каркасного домика, десятка теплиц да пустого ангара. За ним бок о бок уныло ржавели старый трактор и потрепанный китайский пикап. Зеленое море травы доходило Тимуру по пояс, а местами и выше.

«Захотел бы я почудить в округе, тут бы завис. Место уединенное и до наших рисовых лугов близко».

Флэш внимательно осмотрел заросли сорняков – ни тропинки, ни даже следа, всё говорило о том, что место заброшено давно и даже случайные путники сюда не забредали. Вдруг под ногами что-то метнулось. Одинцов подпрыгнул от неожиданности, дуло «Сайги» дернулось вслед за зверьком, но тот мгновенно исчез из поля зрения.

«Кошак. Большой, паскуда. Отожрался на полевках да воробьях».

Тут же в памяти всплыл недавний сон жены – злая грязная кошка с обгрызенным ухом. Соню сильно напугал этот кошмар, а Тимур тут же забыл, как услышал. А вот теперь вдруг вспомнил. В суеверия и потустороннюю ахинею он верил слабо, но сейчас что-то тревожило его, точно маленький острый камень, попавший в ботинок, который никак не хотел вытряхиваться. Бродячий кот смылся, но Флэшу всё равно казалось, что за ним наблюдают.

«Чертовщина. Может, спалить тут всё нахрен? Хм, жалко. Место хорошее, хозяйскую бы руку сюда вернуть. А может, самому переселиться с Сонькой и Надюхой? В болото этого Пастыря и весь колхоз. В кулаки пойду! Гуся только заберу в напарники, проживём».

Вокруг фермы на все четыре стороны тянулись бывшие картофельные поля. Редкие всходы брошенной картошки вчистую проигрывали войну чертополоху, пырею, крапиве и другим сорным травам. Тимур успел проверить домик, заглянул в побитые градом теплицы, а Гусь и Ящер всё еще торчали в ангаре.

– Прием. Как у вас?

Рация чихнула, а затем ответила голосом Яшки:

– Зайди, тут кое-что есть.

«Ага, так и думал. Значит, не зря заехали», – обрадовался Одинцов, – «походу здесь гаврики ночные перевалку устроили. Ну ничего, мы их живо отучим по чужим лугам шастать».

Флэш шире приоткрыл дверь ангара, темнота скрывала напарников. Тимур сделал несколько шагов и услышал слева дрожащий голос Шкуркина:

– Ствол брось. Руки подними. Очень-очень плавно, как в замедленной съемке.

Одинцов хотел усмехнуться, поверить, что это неудачная шутка Ящера, вот только перед ним лежал лучший друг с перерезанным горлом.

«Гусь. Мертв», – эта фраза никак не укладывалась в голове Одинцова. Ну не могли эти два слова быть связаны.

«Может, это кошмар, как у Сони? Погоди. Соня… ей же приснилась… ах ты, кошка! Гребаная драная паскуда! Она предупреждала… Нет. Бред. Сплю я. Такого не бывает».

Из сердца Гуся торчала рукоятка ножа, Ящер воткнул его для верности, перерезанной артерии ему показалось мало, чтобы свалить такого кабана как Антоха. Сам Шкуркин теперь забился в темный угол и дрожащими руками целился в командира:

– Они бы меня убили. Они бы всех замочили, ты не представляешь какая за ними сила. Мы бы ничего не сделали. Ничего. Мне пришлось… меня заставили…

– Ну, ты хоть напоследок скажи, кто они. Мне просто интересно, кому ты нас слил.

Тимур исполнил всё в точности как приказал Яшка: бросил оружие, поднял руки и медленно повернулся к нему.

От взгляда командира Шкуркина затрясло точно легкомоторный самолет в зоне турбулентности.

– Я… мне… их даже Пастырь боится. Он сказал, нас прихлопнут как мух, если будем сопротивляться.

– Ну, так может вы и есть мухи, раз от вас дерьмом разит.

Одинцов рисковал. Он провоцировал Яшку, чтобы тот сгоряча совершил ошибку. На спине за поясом Тимура висел пистолет. Старенький, но вполне рабочий «Стечкин» – подарок Ромы Фестивального, в качестве извинения за то, что привез на сделку меньше патронов, чем договаривались. Обычно Флэш оставлял ствол дома, но сегодня решил взять.

«Шанс один к тысячи. Дотянуться, вытащить, еще предохранитель снять…»

Шкуркин сильнее придавил «Сайгу» к плечу, но ствол всё равно дрожал:

– Они сказали, нужен ребенок, и тогда никого не тронут. Понимаешь? Иначе всех под нож. А меня первого. И по кускам.

– Ребенок? – переспросил Одинцов и чуть опустил руки. Немного, сантиметров на двадцать, но уже ближе к цели.

– Да, обещали, что он не пострадает. Временно. Какое-то исследование. Но предложи я тебе, ты бы отдал дочку? Отдал?! Да ты бы меня сам на куски порвал! Ну вот видишь. Думаешь, мне легко? Я просто не мог по-другому! Ты и Гусь – в обмен на всех остальных.

– Значит, Пастырь всё знал? Он в этом деле тебе сегодня удачи желал? – руки Тимура повисли, точно от безысходности. Весь его вид выражал покорность судьбе. Но одна ладонь незаметно ушла за спину.

Яшка кивнул. С Гусем получилось неожиданно просто. Шкуркин зашел в ангар вторым, убедился, что тут пусто и резанул напарнику по шее, а затем ударил в сердце. Гусь даже не понял, как умер. Ни слова, ни всхлипа, ни взгляда. Только в горле булькнуло. А с Тимуром было сложно, палец Шкуркина задеревенел и отказывался гнуться. Проклятый спусковой крючок тоже, казалось, заржавел.

– Яха, знаешь выражение: война – херня, главное, маневры? Скажи мне, что это за люди? Мы их вычислим и ударим первыми. Побеждают не числом, ты же помнишь старика Суворова? Даже если их целая армия, то мы скроемся, сбежим, нас никогда не найдут. Сейчас легко затеряться. Мир большой – людей мало. А когда мы с этим закончим, то ты уйдешь. Я не стану мстить за Гуся. Знаешь почему? Из-за Нади и Сони. Ты – ублюдок, Шкуркин, но ради них я тебя пощажу. Даю слово.

В животе у Ящера закололо. Он всегда думал, что в такие минуты должно щемить сердце, но почему-то заныла печенка. Одинцов сделал пару шагов назад, вглубь ангара, туда, где темнее. Его рука ощутила приятный холодок рукоятки пистолета.

– У тебя есть шанс всё исправить. Мы же всегда побеждали, Яшка…

В это время на улице загомонили скворцы. Кот, на которого ранее чуть не наступил Тимур, нервно подергивал кончиком хвоста и сжимал тело в тугую пружину перед решающим прыжком. Птаха пыталась вытащить из земли червяка, утратив на секунду бдительность. Хлопнул одиночный выстрел. Кот подскочил, но скворец взмахнул крыльями на мгновение раньше, когти хищника лишь царапнули воздух, а птица взмыла над ангаром. И вновь тишина. Больше ничего не нарушало покой мертвой фермы.

Дело шло к закату. На «Хали-Бали» все, кто проходил мимо домика Одинцовых, слышали громкий неумолкающий плач ребенка. Надюшка уже охрипла, но продолжала реветь.

В дверь постучали. Соня обернулась и увидела встревоженное и вместе с тем, сочувствующее лицо тети Даши.

– Что за день сегодня! Ужас! Давно такого не было! Я и таблетку от зубов дала, и животик массажировала, ничего не помогает. Есть отказывается.

– Может, колики?

– Да какие колики?! Полгода уже. У неё и в первый месяц их не было, тут другое.

– Да-да, точно, чего этого я? Совсем старая стала, всё забыла, – всполошилась гостья, не зная, чем помочь.

Одинцова ходила от стенки до стенки с малышкой на руках, укачивая из последних сил. Плечи ныли от усталости, а голова раскалывалась от бесконечных воплей.

– Как Тимур ушел, она сразу в рёв.

– Выйди с ней на улицу, на воздух…

– Пробовала, ничего не помогает.

– Температуры нет?

– Всё в норме. И Тима, как назло, до утра уехал. Я уже думала на Стадион к доктору, если к ночи не пройдет.

– Егорыч свозит. Хочешь, схожу за ним?

Соня посмотрела в окно:

– Не знаю, подождем еще часок.

Пока для одних каждая минута тянулась бесконечно долго, для других время летело со скоростью ракеты «Циркон». Вот только недавно Тимур, Гусь и Ящер ехали в машине сплоченной командой и раз… всё перевернулось.

По липкому от крови полу целеустремленно полз слизень. Пахло гнилой картошкой. Где-то у дальней стены наверняка еще валялась парочка сморщенных клубней. Ветер прикрыл дверь, отчего ангар погрузился почти в полную темноту. Шкуркин сидел в углу, вытянув ноги. Казалось, он спал, голова упала на грудь, ни один мускул не шевелился. Но вот послышался тяжелый прерывистый вздох, и Ящер поднялся. На дне рюкзака он нащупал рацию, вставил батарейки, настроил частоту. Попробовал выйти на связь – безрезультатно. В эфире стояла издевательская, смеющаяся над ним тишина. Шкуркин впал в ступор:

«Неужели никого? Что же это я… всё зря?! Да быть не может!»

Он повторил сигнал. Ответили только с пятого раза.

– Это я. Слышите? Через два часа, где старый элеватор. Поняли?!

– Жду, – равнодушно подтвердил незнакомый голос.

Яшка открыл флягу с коньяком и сделал три больших глотка. Он почти не ощутил жжения, но мандраж мало-помалу угас. Вот и всё. Ящер выбрал свою дорогу, хоть каждый шаг по ней давался точно босиком по раскаленным углям. Шкуркин сунул рацию обратно в рюкзак. Этот приборчик теперь невидимой предательской нитью связывал его с убийцами Арарата. Он чувствовал отвращение к себе и ненависть ко всем остальным. Иуда без серебра, Брут без власти.

Тогда на трассе, когда они сцепились с черным «Крузером», Ящер уже попрощался с жизнью. Арарату вышибли мозги – счастливчик, умер героем, быстро и без мучений. Шкуркину повезло меньше. Его вытащили из покореженной машины, отвесили пару лещей, чтобы привести в чувство и засунули ствол автомата глубоко в глотку. Затвор щелкнул вхолостую. Над Яшкой посмеялись, унизили и сломали. Стоя на коленях в обмоченных штанах он поклялся в верности новым хозяевам. И вот задание почти выполнено. Осталась самая малость.

«Я смог. Я обхитрил их. Самое страшное позади», – убеждал себя Ящер, но получалось паршиво. Шкуркину мерещилось, что стоит ему отвернуться, как трупы Флэша и Гуся поднимутся и свершат справедливую месть.

Он чуть не облажался. Тимур почти обхитрил его, пуля Одинцова прожужжала над самой макушкой, но Ящер опередил командира на долю секунды. Предательский спусковой крючок все же сдвинулся с места. Хотя в глубине прогнившей души Шкуркин даже жалел об этом.

Предатель поднял пистолет Флэша, сделал контрольный в голову и снова приложился к фляге. Не отпустило. Коньяк вроде пригасил страх, точно огнетушитель, но минуту спустя его пламя вновь вспыхнуло над дымящимися углями былой дружбы.

Минуты летели, пора было поторапливаться. Шкуркин принёс канистру из машины, облил трупы и поджог. Затем сел за руль. Он не помнил, как доехал до базы, мыслями Ящер остался в ангаре, снова и снова прокручивая сцены убийства напарников. Он бормотал сам с собой, спорил, оправдывался, угрожал. Мысль, что все могло закончиться по-другому, мучила его как заноза под ногтем.

Ворота открылись. Яшка бросил тачку на парковке и почти бегом направился к домику Одинцовых. Дневная жара спала. Но холодный пот продолжал градом катиться по спине. Ему казалось, что все вокруг уже подозревают, ждут, когда он сам выдаст себя неосторожным действием. Ящер собрался, сконцентрировался. Крыльцо. Дверь. Короткий стук. Он вошёл, не дожидаясь приглашения.

– Соня, срочно собирайся. Шустро! Тимур приказал вас вывезти.

– Что? Куда? Зачем? Что происходит?

– Он сам всё расскажет. Да не волнуйся, это типа сюрприз. Бери Надю и поехали.

– Подожди, объясни сначала…, – в зеленых глазах сменялись искорки любопытства, страха и растерянности.

– Я же говорю, сюрприз, он его долго готовил. Пастырь в курсе, не переживай.

– Пастырь?

– Да, ну это не важно. Флэш его предупредил. Поторопись, нам надо успеть до заката, тут ехать полчаса.

Соня растерялась.

«Сюрприз? Закат? Тимур? Что происходит? Он задумал что-то романтичное? Не очень похоже на него. Тимур тот еще прагматик, сюрпризы не в его стиле. Годовщина свадьбы через три месяца. Мой день рождения он перепутать не мог… что-то спонтанное? Ну, раз надо, так надо. Не портить же ему всё… только вот Надюшка как раз уснула…»

Малышка, вконец утомившись от собственного плача, тихо безмятежно посапывала в кроватке. Соня осторожно взяла её на руки:

– Нам что-то взять с собой?

– Флэш сказал только вас. Без подробных инструкций.

Каждый раз, произнося позывной командира, Шкуркин едва заметно вздрагивал. Нервы рвались как гнилая бечевка. Но Соня от удивления не заметила ничего подозрительного и послушно вышла из дома.

Ящер усадил их в машину. Птичка с птенцом в клетке. План шел как по маслу, но вдруг на выезде из базы случилась заминка.

– Постой-постой. Куда это вы собрались? – прогудел Быков, преграждая дорогу могучим телом.

– Тише, Егорыч. Ребенка разбудишь. Тебя чего вдруг дежурить поставили сегодня? – перевёл тему Яшка.

– Вадька с животом мается, подменяю его. А парни где? Чего один вернулся? И куда Соньку с дитём повёз?

– Так надо, значит. Флэш распорядился. Сам тебе потом расскажет, не грузи меня.

– Женщины без разрешения за периметр не выходят.

– Егорыч, ты о чем? Раз Тимур сказал, какое тебе еще разрешение?

Быков подозрительно прищурился:

– Никогда не говорил, а тут сказал?

– Что происходит? – послышался третий спокойный властный голос.

Шкуркин обернулся:

– А, Пётр Петрович… да вот тут…

– Ерунда какая-то, – перебил его Быков, – увозит Соню с малой, а куда не говорит. Сонька сама ничего не знает.

Пастырь посмотрел в глаза Ящера, прочёл там всё, что хотел и кивнул:

– Выпускай. Одинцов меня предупредил.

– Да? Ладно. А когда вернётесь?

– Это Флэш решит. Не ко мне вопрос, – буркнул Шкуркин, прыгая на водительское сиденье.

По дороге Соня пару раз спросила о муже и предстоящем вечере, но Яшка отвечал односложно и даже чуть раздражительно. Выкатив за территорию «Хали-Бали» он сразу изменился в лице. Соня решила не донимать его, погладила макушку дочки и расслабилась. Она даже успела задремать вполглаза, но тут машина остановилась возле заброшенного элеватора.

Старое зернохранилище стояло наполовину разрушенным, время и вандалы его основательно потрепали. Одинцова удивленно посмотрела в окно, место для романтического сюрприза казалось не самым подходящим.

Ящер взял рацию и вылез из салона:

– Сиди пока, я позову.

Слегка пренебрежительный тон смутил Соню. Шкуркин говорил так, словно она была в чем-то виновата. Ей хотелось побыстрее увидеть Тимура, поцеловать его, сказать какой он дурак, что устроил этот сюрприз и вытащил её с дочкой из дома после такого тяжелого дня. К счастью, Надюшка спала крепко, восстанавливая потраченные силы.

– Я на месте. Приём.

Рация молчала. Шкуркин посмотрел вокруг, таинственный незнакомец, которому предстояло передать пленников, запаздывал. А может просто не доверял и присматривался, опасаясь подставы.

Яшка снова вышел в эфир. Игнор. Еще одна попытка. Тишина. Он обернулся на машину, встретился взглядом с Соней и показал ей знак окей.

Шкуркин знал, что никогда их больше не увидит. Он готов был предать их мучительной смерти, только чтобы его никчемная жизнь продолжалась.

«Да где же он, мать его, шарится?! Он что, перепутал место?! Может, рация села?»

В небе показалась большая стая ворон. Пернатые падальщики приближались к зернохранилищу. Словно грозовая туча, Шкуркин сам был готов метать гром и молнии, как вдруг рация ожила.

– Приём.

– Я уже на месте. Вы где? Мы прям под элеватором. Мамка и ребенок со мной.

– Только ребенок, – непререкаемо прохрипел голос.

– А бабу мне куда деть? Не мог я одного ребенка выкрасть! Забирайте обоих.

– Приказ был только ребенка. Встречаемся через пятнадцать минут. Ты должен решить вопрос за это время.

Соня внимательно наблюдала за Ящером. Она не слышала, о чем он говорил в рацию, но по движениям, жестам, сгорбленной фигуре понимала, что Шкуркин нервничает и боится.

«Сюрприз пошел не по плану? Да что они задумали? Зачем весь этот спектакль?! Давайте просто уедем домой, здесь так жутко, а скоро еще стемнеет…»

– Соня выходи. Нет, ребенка оставь, только ты…

– Так, передай Тимуру, пусть сворачивает сюрприз. Если Надя сейчас проснется, мало ему не покажется! Где он там прячется?

– Соня, просто положи ребенка на сиденье, и выйди из машины, – процедил Ящер, точно его челюсти онемели от мощного наркоза.

– Не надо со мной так разговаривать.

Надя очнулась и начала хныкать. Шкуркин повторил своё требование громче.

– Ну вот! Я же говорила! Доигрались! К чему этот балаган?! Ты её пугаешь. Ты меня пугаешь. Вы – дураки все! Я никуда не пойду! Тиииииимууууур, – крик растворился в утробе элеватора.

Ящер направил дуло вверх и выстрелил. Одинцова вздрогнула, а малышка заревела во всё горло.

– Вышла! Одна! Живо!

– Господи, что ты делаешь… где Тимур?

– У меня нет времени с тобой лясы точить. Будешь слушаться – ребенок останется жив. Станешь выделываться – погибнете обе…

– Яша, Яша… опомнись… да как же ты… за что… почему… что мы тебе сделали?

Рация снова зашипела. Шкуркин отвернулся, и в этот момент Соня быстро выскочила в противоположную дверь. Она пустилась бежать, прижимая Надю к груди, и выиграла метров пятьдесят, прежде чем Ящер бросился вдогонку.

– Стой! Убью! – завопил Шкуркин, впервые сегодня всё пошло не по его плану.

Соня пробежала мимо зернохранилища. Дальше начиналось поле, машина бы там не проехала, поэтому Яшке оставалось рассчитывать только на свои ноги. А бегал он плохо, в школе едва сдавая норматив на тройку. Одинцова, напротив, несколько лет активно занималась легкой атлетикой, и эта база помогала ей с каждой секундой увеличивать отрыв.

Шкуркин запаниковал. За полем начинался вымерший хутор, а дальше – лесок. Одинцова могла там спрятаться и похоронить его надежды на спасение. Тогда всем конец. И ему, и Пастырю, и остальной общине. Хотя об остальных он меньше всего переживал.

Ящер со злобным отчаянием смотрел беглянке в спину, даже не подозревая, что за ним тоже наблюдают. Двое подростков следили за погоней, застыв у разбитого окна элеватора.

– Он её убьет, – прошептала девушка.

Парень согласился:

– Во дичь. Отморозь чёртова…

– Что делать?

– Блин…

Юлька с Тараном зашли обследовать элеватор за пару минут до приезда машины. Они услышали шум и голоса, решили затаиться на верхнем этаже и вот теперь стали невольными свидетелями развивающейся драмы.

«Только ребенка, только ребенка, только ребенка», – хриплый голос незнакомца заевшей пластинкой крутился в мозгу Шкуркина. Во рту пересохло, заколол правый бок. Соня оторвалась еще метров на тридцать. Ящер не придумал ничего умнее, кроме как остановиться, упереть приклад в плечо и вдавить спусковой крючок.

Пуля ударила Соню под левую лопатку. Она чудом устояла, сделала пару шагов на пластилиновых ногах и с глухим стоном рухнула на колени. Надюшка широко открывала рот, но Соня не слышала её криков. В ушах стоял бесконечный пронзительный свист, боль оглушала все органы чувств.

Ящер неторопливо подошел к раненой. Одинцова прижимала малышку к груди, их лица слились в одно целое. Дрожащими губами Соня в последний раз поцеловала девочку в лобик. Жестокая неизбежность огромным валуном навалилась на их маленькие хрупкие фигуры. Вот и финиш. Соня бежала так быстро, как только могла, но смерть в стальной оболочке оказалась быстрее.

– Ты хотела увидеть Тимура? Хе. Вы скоро встретитесь. Хотя как по мне, это всё сказки. Я в загробную жизнь не верю. Нет никакой души. Мы – просто куски мяса с набором инстинктов.

– У тебя точно…

– Чего?

– Души… нет…

Шкуркин оскалился:

– Мне и без неё нормально. Хочешь умереть медленно? Я подожду. Но могу закончить всё быстро, положи малявку перед собой, и я избавлю тебя от мучений.

Карабин, словно змея с открытой пастью застыл над головой Сони, готовясь выплюнуть свой яд. Шкуркин повторил требование. Одинцова не реагировала. Она сидела на бетонной площадке, крепко прижимая плачущую Надю. Их слезы слились в один горячий ручей.

Звук выстрела отразился от стен зернохранилища и растворился в поле. Ящер отшатнулся, схватился за шею, пытаясь остановить хлещущую фонтаном кровь, вытаращил глаза в поисках противника, но так и не понял, откуда пришла к нему смерть. Словно само небо послало пулю в предателя.

Сашка и Юля подбежали к Соне, но прикоснуться к ней не решились.

– Она в перчатках.

– Это еще ничего не гарантирует, – предостерёг Швец.

– Не бросать же её вот так?

– Я не врач. Что мы можем?!

Одинцова с трудом осознала, что враг убит. Чужие лица расплывались перед ней, молодые голоса звучали глухо, словно вдали. Но сквозь белый саван, уже застилавший глаза, Соня осознала, что это последняя надежда:

– Возьмите…, пож… пожалуйста…

Она протянула своё дитя. Девочка испуганно и растерянно всхлипывала, на тонком уровне ощущая, как с каждым слабеющим ударом сердца рвется невидимая связь между ней и мамой.

– Она чистая… мы здоровы… На.. н… Надя, – последнее, что успела вымолвить Соня.

– Не трогай, – выкрикнул Сашка, но опоздал.

Юлька вытянула руки и подхватила ребенка, прежде чем Одинцова упала навзничь.

– Вот так сходили на разведку, – выдохнул Швец, – надо сваливать.

Куница неумело покачивала младенца, растерянно уставившись на друга:

– Она точно мертва?

– Сто процентов, кровь изо рта пошла. Но пульс я проверять не буду, не проси.

– Её нужно похоронить.

– Сейчас?! Спятила?! Этот тип с кем-то по рации говорил. Его кенты могут с минуту на минуту объявиться.

Сашка был прав. Но Юле хотелось по-человечески проститься с Соней.

– Оттащи её в поле. Пожалуйста! Там трава высокая, завтра придем и похороним.

– Если сами доживем. Ладно. Ох, я даже не знаю, что нам твой батя скажет, когда вернёмся.

На закате они спешно покинули элеватор. Взгляд Нади растерянно бегал по зарослям полыни и чертополоха, где осталась лежать мама. Малышка плакала и звала её, но в ответ слышала лишь частое дыхание Юли. Куница и Таран почти бежали, чтобы скорее пересечь поле и скрыться за деревьями.