Текст книги "Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах"

Тарантас подъехал к лабазу Федорова. Пятищев был совсем озадачен. Выходя из тарантаса, он говорил с сожалением:

– Но здесь нет гастрономических товаров. Где же я тогда куплю балыка и копченого угря? Копченого угря я на днях даже во сне видел.

– Лев Никитич! Какое малодушие! Меня это прямо поражает! – гневно оборвал его капитан.

– Я не понимаю, чего ты горячишься. Ведь у меня есть свои деньги.

– Посчитай, много ли их осталось. Тебе надо табаку купить, тебе надо одеколону купить, и, наконец, ты обязан купить дочери сапоги. Она чуть не босая ходит!

– Сапоги у Лидии есть. Она купила.

– Где? Когда? Где же она могла купить? Тебе это во сне приснилось, что ли?

Пятищев спохватился. Он не мог сказать, что Лидия взяла от дочери Лифанова подержанные сапоги, он дал ей слово не говорить об этом ни капитану, ни княжне. Он помолчал и прибавил:

– Но у меня, я думаю, еще хватит и на сапоги Лидии, а не хватит, так ты прибавишь из своих, а я тебе отдам. Ведь уж теперь дело решенное, что я на днях продам и лошадей, и библиотеку. Ты ведь слышал, как Семушкин ухватился за библиотеку.

– Ничего я не слыхал! – сердито проворчал капитан и вошел в лавку Федорова.

Здесь были куплены чай, сахар, кофе, горчица, кое-какая сухая провизия. Пятищев, увидав жестянки с консервами зеленого горошка, велел положить себе и жестянку горошка.

– Как жаль, что у вас нет копченой рыбы, – сказал он приказчику, отпускавшему товар, и тотчас же оживился. – Послушайте, – обратился он к нему. – Мы торопимся домой, некогда ходить по лавкам. Вот вам рубль. Пошлите мальчика к Мохнаткину, чтобы он купил для меня хорошего копченого угря. Он и принесет сюда, пока вы укладываете товар. А сами мы пойдем в лавку вашего соседа и купим мяса.

В мясной лавке, где также было и отделение для продажи зелени, Пятищев увидал цветную капусту и приказал также положить себе два кочешка, хотя лавочник объявил по случаю ранней весны тройную цену за капусту.

– Один раз в жизни живем! – пробормотал Пятищев капитану, смотревшему на него с упреком.

Когда они вернулись в лавку Федорова за покупками, угорь был для них уже куплен и лежал на прилавке, но это все-таки повело к неприятности для них. Мохнаткин узнал от мальчика, кому он покупает угря, и, когда Пятищев и капитан отправились за другими покупками, он настиг их в лавке обуви, где они покупали по мерке сапоги для Лидии, и вырос перед ними, как статуя Командора перед Дон Жуаном.

– Ваше превосходительство, на пару слов… – проговорил он, обращаясь к Пятищеву.

– Что вам угодно? Кто вы такой? – спросил Пятищев и покраснел, узнав Мохнаткина.

– Мохнаткин.

– Ах да, да… Теперь вспомнил, – как бы спохватился Пятищев, отвел Мохнаткина в сторону и, подавая ему руку, произнес: – Я вам что-то должен по счету…

– Да ведь уж сколько времени, ваше превосходительство. Надеюсь, что уж хоть сегодня-то уплатите.

– Нет, нет. Сегодня я не при деньгах…

– Извините, ваше превосходительство, но тогда я уж должен буду подать на вас земскому начальнику!.. – запальчиво воскликнул Мохнаткин.

– Не делайте этого, мой милейший. Это будет бесполезно. Но теперь я вам отдам скоро, отдам на будущей неделе! Я теперь ликвидирую свои дела и переезжаю на будущей неделе сюда, к вам в посад, и буду жить в доме Семушкина. Все, все до копейки уплачу. Потерпите.

Пятищев опять взял Мохнаткина за руку своей правой рукой и прикрыл его руку своей левой.

– Да ведь уж невтерпеж, барин, – сдался Мохнат-кин. – И хоть бы при этом вы на наличные продолжали брать, а то и на наличные не берете.

– Потерпите, прошу вас, – еще раз сказал Пятищев.

– Хорошо-с, подождем до конца будущей недели, но если не оправдаете – уж не взыщите: судом, – отвечал Мохнаткин и вышел из лавки.

– Ну что? – кивнул Пятищеву капитан, подмигнув глазом.

Пятищев покрутил головой и тихо произнес со вздохом:

– Ах, как трудно мне будет жить здесь в Колтуе из-за этих проклятых мелких долгов! Скорей, скорей за границу!

– Глупо, глупо! Детские мечты, детские желания! – пробормотал капитан.

Через четверть часа они ехали с закупками обратно в Пятищевку.

В тарантасе вместе с другими закупками лежал и фунт балыка, купленного у Мохнаткина.

XXXIII

Домой Пятищев вернулся торжествующий. Он нанял квартиру очень удобную и недорогую, как он рассуждал, хотя капитан, как более практический человек, утверждал противное. Приближаясь к дому, он решил, что квартира хотя и удобна по расположению комнат и своей уютности, но неудобна тем, что они будут жить под постоянным наблюдением Семушкина, а от Семушкина и даже отношений к Семушкину Пятищева его коробило. Также находил он, что квартира им не по средствам.

– Придется сдавать жильцам две комнаты, – сказал капитал, когда они уже въезжали во двор усадьбы.

– Жильцам? Боже тебя избави! Ведь это убьет княжну! – воскликнул Пятищев. – Да и какие там могут быть жильцы? Интеллигентных людей ты не найдешь. Ведь это не в Петербурге, где есть студенты, учительницы, чиновники.

– О спокойствии княжны я забочусь даже больше тебя, но без жильцов нам не выдержать. Вся моя пенсия уйдет на квартиру и дрова, а питаться-то как? Княжна получает пенсиона еще меньше меня. На это нельзя быть сыту четверым. Наконец, надо и прислугу содержать и ей жалованье платить.

– Но ты забываешь, что я продам Лифанову пару лошадей, тарантас и сбрую. У нас, кроме того, есть корова, – возразил Пятищев.

– Что лошади и корова! На много ли это хватит? А потом?

– А потом опять как-нибудь. Я ведь говорил тебе о медальоне с портретом покойницы жены. Он золотой, и на нем несколько бриллиантов.

– «А потом как-нибудь», – передразнил его капитан, вылезая из тарантаса. – Ты рассуждаешь, Лев, как ребенок, и все твои понятия ребяческие. Столько лет ты живешь на свете и не можешь опуститься с неба на землю. Удивительно то, что и нужда тебя не научает.

– Да не сердись, – останавливал его Пятищев, вынимая из тарантаса закупленную провизию и деликатесы. – Я имею основания так рассуждать. Ты вот говоришь, что четверым надо кормиться, но четверым – ведь это только временно. Лидия в конце лета все-таки уедет к тетке, а я за границу, стало быть, не четверо вас будет, а только двое.

– Ох уж мне эта заграница! Ведь прямо ребяческие мечты! Никуда ты не уедешь, никуда не уедет и Лидия. Твоя сестра прямо шлет отказ насчет Лидии, а ты не можешь этого понять. Ведь она знает, в каком положении находится теперь девушка, и не хочет ее принять.

Капитан продолжал сердиться, вытаскивая корзинку с мясом.

– Постой, постой. Не пори горячку. Дай вынуть из твоей корзинки угря, – проговорил Пятищев. – Мясо пойдет на ледник, а угорь должен быть в сухом месте.

Закупка закусок в виде копченого угря и осетрового балыка радовала его, как ребенка. Радовался он и тому, что нашел покупателя для библиотеки.

Из тарантаса было все вынуто. На крыльце появилась Марфа и понесла мясо в ледник. Перед Пятищевым стоял кучер Гордей без шапки, скоблил свободной рукой затылок и вопросительно улыбался.

– Сейчас обещанным-то пожалуете или потом? – спрашивал он.

– Дай ему на чай, – сказал капитан.

Пятищев вынул серебряный рубль и сунул в руку Гордея.

– Вот за это спасибо! – воскликнул Гордей, кланяясь. – Сейчас видно, что настоящие господа.

Капитана опять передернуло.

– Зачем же столько-то? – покачал он головой перед Пятищевым, когда они вошли в кухню. – Слишком уж роскошествуешь.

– Ну, пускай. Он добрый малый. Да и пригодится еще. Ведь он должен перевозить нас в Колтуй.

Когда Пятищев вошел к себе в комнату и начал переодеваться из сюртука в свой охотничий рыжий пиджак, он вынул из жилета и бросил на стол двадцать шесть копеек. Это у него было все, что осталось от продажи барометра.

Княжны было не видно. Переодевшись, он постучал в запертую дверь ее комнаты и воскликнул:

– Ольга Петровна! Лидия! Здравствуйте! Какими я вас закусками-то за ужином кормить буду! Один восторг. Я балыка привез, угря. Курицу тебе привезли на суп. Квартиру наняли. Прекрасную квартиру.

В ответ на это послышался хриплый лай старого мопса, похожий на хрюканье, но княжна голоса не подала.

– Княжна! Ты спишь? – повторил оклик Пятищев. – Лидочка, ты здесь?

Послышалось шлепанье туфлей, дверь распахнулась, и на пороге предстала гневная, с трясущейся головой княжна и произнесла шипящим тоном:

– Дочери твоей нет здесь. Ищи ее у купцов. Она сегодня с утра прихвостничает там и даже не обедала дома. Что же касается до квартиры, то напрасно так скоро нанимал. Я отсюда никуда не поеду раньше, как наступит лето и появится настоящее тепло. Я нездорова, расстроена и должна укрепиться.

И она так же торжественно заперла дверь, как ее отворила.

Пятищев был озадачен и остался в недоумении, но капитан, распаковывавший корзинку с чаем и кофе, подмигнул ему, сказав:

– Не наседай сразу. Уходится, обтерпится, и все пойдет как по маслу. Ведь это в ней только дух противоречия. Она такая же мечтательница и капризница, как и ты. Оба вы дети, оба с детскими воззрениями. Вас два сапога пара.

– Но чем же я-то, голубчик?.. – жалобно взглянул на капитана Пятищев.

– Всем. Немножко разве только на другой вал заведен. А за дочерью советую послать и внушить ей… Что же это, в самом деле? Какая такая ей компания эти купцы!

– Что-нибудь да не так… Что-нибудь иначе, – проговорил Пятищев. – Марфа! – крикнул он. – Где у нас барышня?

– А у купцов, – откликнулась Марфа из кухни.

– Зачем она там?

– А почем же мне-то знать, барин? Давеча перед обедом приходила к нам ихняя барышня, купеческая то есть. Ну, познакомилась с ней и увела.

– У купцов не может быть барышни, ты это запомни, – наставительно заметил Марфе капитан.

– Ну, дочка ихняя, купеческая. Ее Василиса Савельевна познакомиться приводила.

– Так я и знал! Этой во все нужно нос совать! – воскликнул капитан.

– Хорошая такая, ласковая девушка. Апельсинов нам пяточек на новоселье принесла. Вон на подоконнике лежат. «Вместо хлеба-соли», – говорит. Ну, познакомились они тут, на крылечке сидя, снюхались, а потом она и увела к себе. Ведь однолетки. Разве та-то барышня на годок помоложе. Ведь скучно той-то, ну, и нашей скучно.

– Довольно, – оборвал ее Пятищев. – Перед обедом ушла и до сих пор не возвращалась. Странно. Глупо.

– Да присылали тут от купцов молодца сказать, что наша барышня обедать дома не будут. С теткой они тут о чем-то утром повздорили. Сегодня Ольга-то Петровна не приведи бог какая. И мне досталось.

Эти последние слова Марфа проговорила уж тихо, выйдя из кухни, и кивнула на дверь княжны.

– Но перед вечером Лидия Львовна приходили и сами с той купеческой барышней и справлялись, вернулись вы или нет, – прибавила Марфа.

Пятищев переглянулся с капитаном.

– Сходить разве за ней? – спросил он капитана.

– Оставь! Чего ты? Рапортоваться Лифанову разве хочешь, что вот вернулся и нанял квартиру? Лучше послать Марфу с приказом, чтобы Лидия сейчас же пришла.

– Конечно, ей скучно одной было с княжной. Княжна капризничала, стала ее точить. Но не на весь же день уйти, – сказал в оправдание Лидии отец, понизив голос, чтобы княжна не слышала его слов, и крикнул: – Марфа, сходи за барышней! Скажи ей, что мы приехали.

– Да что ж идти-то? Вон они и сами идут, – отвечала Марфа из кухни.

XXXIV

– Вернулась-таки наконец, – сказал Пятищев дочери с упреком. – И зачем это ты, Лидочка, к ним ходила?

– Ах, боже мой! Да что ж тут такого? Мне сделали визит… за мной пришли… Должна же я была отдать визит, – скороговоркой отвечала Лидия, вся сияющая, с сверкающими глазками. – Сидеть дома одной – ведь просто одурь возьмет. Тетя ворчит, капризится, плачет, читает наставления, которые мне теперь в моем положении и исполнять-то невозможно. А там жизнь, оживление…

– Не пара-с… Не пара они вам… – весь хмурясь, заметил ей капитан.

– Ах, боже мой, да уж гордость эту пора теперь бросить! Вы ведь от меня скрывали наше положение, а теперь я вижу, что мы такое.

– Что ты все толкуешь: положение, положение. В нравственном отношении оно осталось то же самое, а изменилось только разве в материальном, – произнес отец. – И я не порицаю, что ты ответила визитом, но я не могу понять, как ты могла просидеть там целый день.

– Весело там. К Лифановым сын-студент приехал. Студент-технолог, образованный молодой человек.

Пятищев и капитан переглянулись.

– Как сын приехал? – удивился Пятищев. – Ведь отец его ждал только в июле. Он говорил мне еще вчера об этом, когда я предлагал ему купить у меня библиотеку.

– Внезапно приехал, всего на три дня приехал, отдохнуть. Говорит, что уж очень зачитался, приготовляясь к экзаменам, до одури дошел. И какой веселый! Как на балалайке играет, как поет! Сейчас мне и Стеше играл и пел. Он сбирается вам сделать визит.

– Очень это, я думаю, будет интересно для вашего папаши! – иронически пробормотал капитан с усмешкой.

– Отчего же? Он образованный человек. На отца своего он совсем не похож. От него не услышите слов в роде «попимши», «поспамши». А тете Кате послали депешу?

– Нет, – отрицательно покачал головой Пятищев. – Я получил от нее письмо.

– Письмо? Что же она пишет?

– Пишет, чтобы ты осталась здесь до осени. Она сама еще не знает, где пробудет лето.

– Вот это мило! Мне надо кусок хлеба себе зарабатывать в Петербурге, а она: до осени… Но все равно я поеду в Петербург. С молодым Лифановым поеду, в третьем классе поеду. Все-таки не одна.

– Лида, опомнись! Что ты говоришь!

На лице Пятищева выразился чуть не ужас.

– Вот тебе влияние студента, – подмигнул капитан. – Только несколько часов пробыла с ним, а уж что говорит!

– Неправда. Я всегда говорила, что мне надо ехать в Петербург искать себе уроков или поступить на место гувернанткой. Нет, вы дайте мне денег на дорогу, когда продадите лошадей. Да продавайте скорей.

– Молчи, пожалуйста, не говори глупостей. Отпущу я тебя не ведь с каким студентом! Никуда ты не поедешь. Мы наняли отличную квартиру в Колтуе, и ты будешь жить с нами.

– Нет, нет. Я ни за что не останусь. Зачем это я буду обременять вас собой, если я могу сама себе хлеб зарабатывать и жить уроками.

– Боже, какая наивность! Вы думаете, что в Петербурге уроки на улице валяются! – воскликнул капитан. – Как приедете, так сейчас для вас и уроки. Нет, их надо поискать да и поискать.

– Студент Лифанов мне найдет. Он сам дает уроки.

– Это сын-то богатого отца? Сомнительно… – покачал головой Пятищев. – Ну, да не в этом дело.

– Дает, дает уроки, – стояла на своем Лидия. – Он мне сам сказал. Что ж вы поделаете, если отец скуп и очень мало денег ему посылает. Да сын и не в претензии. Он говорит, что каждый должен работать и жить на свои средства.

– Попугай, попугай… Узнаю попугая с заученными словами! – произнес капитан, как-то особенно взмахнув руками, и засмеялся хриплым смехом. – А тебе, Лев, советовал бы дочку больше дома удерживать, пока этот лодырь здесь, а то она еще и не такие речи будет тебе говорить.

– Да почем вы знаете, Иван Лукич, что он лодырь? – обратилась Лидия к капитану. – Вы прежде познакомьтесь с ним, а потом и делайте свои заключения.

– Очень нужно знакомиться! Как же… Мне слов его достаточно.

– Да какие же такие слова особенные? По-моему, эти слова благородные… Да вон он идет к нам, – кивнула Лидия в отворенное окошко. – Даже все идут. Это они к нам идут.

Пятищев встрепенулся и взглянул в окно. Из-за купы ольховой заросли, растущей на дворе, показалось все семейство Лифановых. Впереди шел белокурый молодой человек в форме студента-технолога с самодельной толстой палкой в руке и сшибал ею головки желтого одуванчика, показавшиеся уже на зазеленевшей по двору траве, несколько полный для своих лет, довольно дубоватый на вид, с еле пробивающейся бородкой и с фуражкой, надетой небрежно на затылок. Сзади их шествовали супруги Лифановы, рядом, но не под руку, а еще поодаль дочь Стешенька в пестром мордовском костюме и с зонтиком, хотя солнце закатывалось уже красным шаром за стоявшие вдали развалившиеся службы. Они направлялись прямо к отворенному окну Пятищева.

– Сюда идут? Нет, уж я уклонюсь от беседы с таким приятным обществом, – проговорил капитан и быстро убежал в свою комнату, хлопнув дверью.

Лидия вышла на крыльцо, а Пятищев стоял у открытого окна и смотрел, как приближались Лифановы. Они кланялись. Поклонился и он. Наконец Лифанов воскликнул:

– Променаж задумали сделать всей семьей перед ужином и вот к вам свернули на перепутье. Какие деревья здесь есть любопытные! Сейчас любовались липой над прудом. Вот старушка-то! Какое дупло, а еще крепка и полсотни лет проживет. Пробовали с супругой ее обхватить – еле-еле…

– Я знаю эту липу. Она мне памятна, – отвечал Пятищев. – Под этой липой я когда-то сделал предложение моей покойной жене.

– Ну, вот видите! Мы ее будем хранить, и я велю забить дупло досками, чтоб туда вода не попадала. Доброго здоровья! – проговорил Лифанов и протянул руку, когда подошел к окну, у которого стоял Пятищев.

К Пятищеву через окно протянулись и другие руки – супруги Лифанова Зои Андреевны и дочери Стешеньки. Подошел к окну и студент и произнес, поклонившись:

– Честь имею представиться…

Но Лифанов не дал ему окончить фразу и перебил:

– Сын мой Парфентий. Не ждали, не гадали видеть, а он как снег на голову. На три дня приехал. Уж я его поругал, зачем зря деньги тратит на проезд, если на такое короткое время приехал, а он мне: «Уж очень, – говорит, – папенька, мне любопытно ваше новое имение посмотреть».

– Пустое, – улыбнулся сын. – Просто мне нужно было проветриться, отдохнуть. Теперь мы готовимся к выпускным экзаменам, я нынче кончаю институт, ну, и зачитался. А дорогу свою я потом отработаю, – полушутливо-полусерьезно сказал он отцу.

– Ну, что? Как? В каких смыслах?.. Благополучно съездили в посад? – спросил Лифанов Пятищева.

– Как же, как же.

– Ну, вот видите… А я думал, что уж опять… Вам самим там будет спокойнее, ваше превосходительство. Все-таки уж на настоящем месте. У кого наняли квартирку, позвольте спросить?

– У Семушкина. Сняли его старый дом, где он сам жил.

– Батюшка, да это вы отлично сруководствовали! Я бывал у него. Отличный домик. Как это вам Бог помог? Квартира эта – вам чистый клад. Да и сам хозяин – старик покладистый. Не дорогонька ли только она вам будет? – спросил Лифанов, прищурившись.

– Двадцать пять рублей в месяц.

– Только-то! Ну, клад, клад… Я думал, он за такие деньги не спустит. Ну что же… В случае если что – жильца пустить можете, нахлебника. Все-таки тогда вам платить будет поровнее. Когда переезжаете?

– Да дня через три, через четыре. Семушкин обещался сделать маленький ремонт.

– И ремонт еще? Ну, поздравляю. Так через четыре дня… Так, так… Ну что ж, литки с вас за это, угощение.

– Милости просим, – пригласил его Пятищев. – Водка есть, и привез я из Колтуя великолепную закуску: угря копченого и балыка.

– А что ж, я с удовольствием… Теперь в самый раз перед ужином… – отвечал Лифанов и, понизив голос, прибавил: – Только разве ваш капитан ругаться начнет.

Пятищев улыбнулся и сказал:

– Капитан устал и отдыхает в своей комнате. Прошу покорно. Мне, кроме того, надо поговорить с вами насчет лошадей, которых вы обещали у меня купить.

– А дело есть, так и еще лучше. Что ж, своих-то я отпущу. Пусть без меня променаж делают. Водки они не пьют, так чего им? – проговорил Лифанов и сказал жене, дочери и сыну: – Ну, вы гуляйте без меня покуда. А я зайду к барину на перепутье водки выпить.

Семья Лифанова стала удаляться. К ней присоединилась и Лидия. А сам Лифанов направился к крыльцу Пятищева.

XXXV

Лифанов выпил у Пятищева две рюмки водки, поел хороших закусок, но лошадей у Пятищева не купил, а от покупки тарантаса вовсе отказался, говоря, что он ему вовсе не нужен, так как у него уже есть тарантас, который куда лучше пятищевского. За лошадей он давал такую ничтожную сумму, что Пятищев даже возмутился, хотя и привык, что у него все приобретали ниже половинной цены.

– За пару таких лошадей шестьдесят рублей? Да что вы, шутите, что ли! – вскричал он. – Я в Колтуе на базаре их продавать буду, так и там мне за них вдвое больше дадут.

– Очень может быть, ваше превосходительство. Но главная статья та, что мне-то они не нужны, – отвечал Лифанов, улыбаясь и уходя из дома. – Я думал, дешево – ну, тогда отчего не купить. А так, сами знаете, денежка счет любит. Ну, спасибо вам. За хлеб, за соль благодарим покорно. Пойти к своим.

– Один коренник куда больше ста рублей стоит, – убеждал его Пятищев.

– Ну, и дай вам бог продать в Колтуе. А у меня есть лошади. Есть пара выездных хороших и три рабочие. Чего мне еще!

– Нет, в самом деле, вы, должно быть, не видели моего коренника. А вы посмотрите. Ваш кучер даже восхищался им. Пристяжного я не особенно ценю, а коренник…

– Да завтра посмотреть его можно. Отчего не посмотреть? От посмотра ничего не сделается. Прощенья просим. До свиданья… Так через три-четыре дня, стало быть, уедете, как сказали? Мое почтение, – раскланялся Лифанов и удалился.

Из дверей своей комнаты выскочил капитан, весь взбешенный, и воскликнул:

– Удивляюсь твоему адскому терпению! Да я его сейчас бы за двери вышвырнул после такой цены, а ты его угощаешь. Мне вчуже, а у меня и то все внутри перевернулось. Не знаю уж, как я удержался, чтобы не выскочить и не прогнать его.

– Купец он, купец в душе и во всем своем существе. Ничего не поделаешь! – пожал плечами Пятищев.

На следующий день утром Лифанов приходил в конюшню смотреть лошадей, толковал с кучером Гордеем и прислал сказать Пятищеву, что за лошадей он ему может десять рублей прибавить.

Пятищев не дал никакого ответа. За обедом он с упреком говорил Лидии, только что вернувшейся от Лифановых:

– Ты там дружишь, взяла себе в подруги эту купеческую дочку, а отец ее меня давит, притесняет. Зная, что мне деньги нужны до зарезу на переездку и что я здесь никому не могу продать наших лошадей, он предлагает мне за них только семьдесят рублей.

– Да ведь я познакомилась-то с дочерью его, а через нее с братом ее, студентом, а те совсем других понятий, – отвечала Лидия. – Они сами смеются над отцовской скупостью. Впрочем, если хотите, то я могу сказать Мануилу Прокофьичу, что ему стыдно теснить вас.

– Только этого и недоставало! Ты еще будешь ходатайствовать у него за меня, унижаться. Нет уж, пожалуйста, этого не делай, оставь, – запретил ей отец.

А капитан прибавил:

– Все, что вы можете сделать, – это выразить протест его поступку.

– Какой протест? – спросила Лидия.

– Не ходить к купцам. Пускай купеческая дочка эта самая сюда к нам приходит, если она вам так нравится, а вы в дом ее отца – ни ногой…

Разговор этот происходил в отсутствие княжны. Княжна, узнав, что квартира нанята и что предстоит снова переезд, сказалась больной и опять перестала выходить к столу.

Лидия хоть и выслушала совет капитана беспрекословно, но, уйдя после обеда к Лифановым, пробыла там целый день вплоть до ужина. Вечером она вернулась в сопровождении детей Лифанова Стешеньки и сына студента Парфентия. Стешенька и Парфентий в комнаты к Пятищевым не вошли, а сели на крылечко. Лидия объявила отцу с полуулыбкой, что они пришли просить у него извинения за то, что долго задержали ее у себя.

– Выйдите к ним на крылечко, – сказала Лидия. – Они боятся к нам войти, боятся капитана и тети.

– А ты уж насплетничала там про тетку и капитана, – с упреком проговорил Пятищев.

– Я насплетничала? И не думала. Сам Мануил Про-кофьич насказал им разные ужасы. «Не ходите, – говорит, – туда. Там капитан вас чубуком попотчует».

– И это при тебе он говорил и ты молчала? Ну, девушка! Хорошо, что Иван Лукич не слышит! Чубуком попотчует. А самого старика Лифанова он вчера потчевал чубуком, когда тот за моим хлебом-солью не постыдился мне давать за моих лошадей шестьдесят рублей? А вот тогда-то уж следовало бы попотчевать.

– Что ж я могла? Я молчала. Да ведь Иван Лукич и в самом деле дерзкий человек, – оправдывалась Лидия. – А тетя сама мне вчера сказала, что, как только купеческая дочка у нас появится, она сейчас же выцарапает ей глаза.

– Ну, мало ли что говорит раздраженная, больная женщина, у которой и рассудок-то теперь ненормален. Ты посмотри на нее, ведь она в детство пришла. Дитя, ребенок… невменяемая…

– Я вижу, но зачем же и к ребенку лезть на неприятность! Выйдите, папаша, к ним.

– Не желаю я выходить, не желаю я с ними иметь никакого общения, – твердо сказал Пятищев.

– Да ведь дети-то не виноваты за поступки своего отца. Он сам по себе, они сами по себе, – старалась разъяснить Лидия.

Пятищев так и не вышел к молодым Лифановым, но студент укараулил, когда Пятищев появился у окна, и, приподняв фуражку, поклонился и заговорил сквозь стекло:

– Вы уж, пожалуйста, извините, Лев Никитич, что мы опять задержали у себя на целый день Лидию Львовну. Сестре очень уж скучно. Она так подружилась с вашей дочерью. Да ведь и Лидия Львовна у вас дома также все одна и одна. И ей у нас веселее.

Пятищеву пришлось отворить окно. Он подал молодому человеку руку и проговорил:

– Я ничего не имею против посещения вас Лидией, но ведь нельзя же пропадать из дома на целые дни.

Студент переминался и не отходил от окна и наконец смущенно произнес:

– Вы должны иметь полное основание быть недовольны отцом моим. Я знаю, он наделал вам много неприятностей, но позвольте вас уверить, что я и моя сестра – мы тут ровно ни при чем. Мы даже совсем других мыслей – то есть я и сестра. А я в особенности. Сам я ни на йоту не оправдываю действий отца.

– Я знаю, я понимаю… – пробормотал Пятищев.

– Так уж, пожалуйста, не смотрите на нас как на единомышленников отца. Я знаю, что он кулак, но что ж вы поделаете со стариком? Со стариками вообще бороться трудно. Их не переделаешь на свою колодку. Прошу вас, извините. Вот сегодня я слышал также про покупку у вас лошадей.

– Ах, оставьте, пожалуйста!..

Пятищев сделал движение, чтоб затворить окно, но студент остановил его.

– Зачем оставлять? Я хочу выяснить вам… Выяснить так, чтобы вы смотрели на меня иначе. Конечно, это кулаческий способ приобретения. Я скажу ему… упрекну его, но ведь это ни к чему не приведет, – говорил студент.

– Да я не прошу вас. Будьте добры, ничего об этом не говорите ему, – сказал Пятищев. – Ведь это вы все от Лидии узнали, но она такая болтушка…

– Я натравлю на него мать… Она иногда имеет на него влияние… Они вместе деньги наживали, ну, он подчас и слушается.

– Бога ради, бросьте! Ничего не надо.

– Нет, отчего же? Зачем же, если можно помочь?.. – не унимался студент. – Он расчетлив, даже скуп, привык торговаться, утягивать, пользоваться затруднительным положением продавца, но здесь-то с вами уж он доходит до абсурда. Ему нужны лошади, он смотрел их, хвалит, а вот хочет нажать. И ведь на меня также нажимает. Знаете, как он со мной? Я учусь, вот теперь кончаю, нужны книги, наши книги по технологии вообще дорогие, а он не хочет помочь для покупки их. Я сам тружусь, даю уроки, но много ли уроками заработаешь! Да во время приготовления к экзаменам уроки и бросаешь. Просишь у него денег, просишь примерно двадцать пять рублей на книги, а он присылает только десять. Ну, и приходится у товарищей маклачить, чтобы почитать. Привычка… Это у него такая привычка, чтобы от всего утянуть, – рассказывал студент и прибавил: – А на меня прошу вас глядеть иначе. Вот все-с… Извините…

Студент поклонился. Пятищев опять подал ему руку и затворил окно.

После ужина старик Лифанов снова прислал к Пятищеву с надбавкой за лошадей. Приходил Левкей и объявил, что купец дает за лошадей семьдесят пять рублей. Раздраженный Пятищев прогнал его вон.

XXXVI

Прошел еще день. Капитан начал уж торопить Пятищева переезжать в Колтуй.

– Пора, – говорил он. – Чего же медлить? А мы еще и не собираемся. У нас ничего не увязано, не упаковано. Задатка с нас Семушкин не взял за квартиру, платы тоже, и я боюсь, как бы он не спятился.

Пятищев вспыхнул.

– С чем мы поедем, если у меня еще лошади не проданы? – проговорил он, возвыся голос. – Нельзя же отдать их Лифанову за семьдесят пять рублей.

– В Колтуе, когда переедем, продашь лошадей. А на переезд в посад у меня покуда кое-какие деньжишки есть. Приедем, продадим лошадей на базаре и этими деньгами сейчас же уплатим Семушкину за квартиру. Да, может быть, и Семушкин лошадей купит. У него кирпичный завод. Теперь весна, рабочие лошади нужны.

– Но ведь, приехав в Колтуй, сейчас же надо для лошадей сена покупать, овес, а здесь они так кормятся. Какие-то еще есть остатки корма. Да и кто будет там в Колтуе за лошадьми ходить, кормить, поить? Ведь не могут же люди Лифанова, которые будут нас перевозить, остаться там с лошадьми! А кто поведет их там продавать на базар? Ни я, ни ты сделать этого не можем. Просить людей Семушкина – надуют. А тарантас? Ведь я должен продать и тарантас.

– Действительно, кругом вода. Но выехать нам все-таки надо.

Капитан покачал головой, затянулся из трубки и выпустил густую струю дыма. Пятищев отвечал:

– Погоди немного. Я сказал людям Лифанова, чтобы они, когда поедут в Колтуй, заехали в Дымово к земскому почтарю Алексею Секлетееву и сказали бы ему, что я продаю пару лошадей, сбрую и тарантас. Может быть, он приедет и купит. Подрезал меня этот мерзавец Лифанов, совсем подрезал! – прибавил Пятищев, вздохнув.

– Ага! Теперь уж ты и сам видишь, что он мерзавец! – подхватил капитан. – Очень рад, очень рад, что наконец ты его раскусил.

А Лифанов был тут как тут. Минут через десять он стучал в стекло окна комнаты Пятищева и спрашивал:

– Ваше превосходительство, не спите, встали?

Пятищев подошел к окну и, увидав Лифанова, почувствовал какую-то необычайную брезгливость к нему, но сдержал это чувство и отвечал:

– Какой же теперь сон! Я уж давно свой кофе выпил, сделал легкую прогулку.

– Нет, ведь я к тому, что по-господски это случается. Поговорить с вами можно?

Пятищева опять покоробило.

– Если вы, Мануил Прокофьич, насчет лошадей, то говорю вам окончательно, что я меньше ста двадцати рублей за пару не возьму, – отрезал он.

– О?! Ну, да лошади лошадьми, а у меня тут есть и другое руководство. Об разных делах потолковать надо.

Лифанов улыбался во всю ширину лица.

– Войдите, – сказал ему Пятищев. – Что такое?

– А не лучше ли было бы, если бы вы сами вышли со мной легкий променаж сделать? На ходу и поговорили бы, – произнес Лифанов, очевидно боясь капитана.

Пятищев надел феску и вышел на крыльцо, дымя папироской. Лифанов поздоровался с ним, пожав протянутые им два пальца, и они пошли по направлению к парку.

– Хе-хе-хе… Видно, за лошадок-то уж надо будет надавать вам восемьдесят пять рублишек, – начал Лифанов.

– Оставьте. Об этом и речи быть не может, – строго отвечал ему Пятищев. – Говорите о другом…