Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 3. Возвращение"

Глава 125.

Каторжник опустил руки и не знал, что делать: идти ли за своим атаманом во двор того дома, на котором он остался, или дожидаться его на улице; в таком раздумье он простоял несколько минуть и начал прохаживаться около домика, в ожидании Чуркина.

Разбойник увлёкся красавицей до того, что забыл даже о своём товарище и вспомнил о нем только тогда, когда вошёл в жилище Прасковьи Максимовны. Оглядев комнаты и, не видя в них никого, кроме одной старушки, Чуркин повёл беседу с своей очаровательницею; объяснения их были коротки, оставаться ему в доме долго было нельзя, потому что красавица ожидала скорого возвращения своего обожателя, купца Гаврила Ивановича, как она его назвала, но дала слово разбойнику в сумерках выйти к нему для свидания на улицу, поцеловалась с ним и, простившись до вечера, проводила его до ворот.

– Ну, Василий Васильевич, так делать нельзя: ушёл» ты в дом, не сказав мне, идти за тобой или нет, – попенял ему Осип.

– Я заходил на минуточку, – оправдывался тот.

– А у меня о тебе все сердце изныло, в незнакомый дом одному пускаться опасно.

– Сам про то знаю, но ничего нельзя поделать, такой случай вышел, нужно было.

– Кого же ты там видел?

– Знаешь, небось, кого – Прасковью Максимовну; вечерком опять здесь побываем.

– А с купцом-то познакомился?

– Нет, его не было, да и на что он мне?

– Как же так? У него денег много, надо бы его пощупать, жаль будет, если он из наших рук вывернется, наметили его, ну, и нужно до конца дело довести.

– Попадёт под руку, так не увернётся, – шагая по направлению к Гостинному двору, – говорил разбойник.

– Не побывать ли в цирюльне? Может, парики теперь и готовы, – сказал каторжник.

– Раненько, пожалуй, зайдём в трактир, закусим немножко, а потом уже и за париками отправимся.

– Трактиров-то, кажись, нигде не видать, разве опять к ямщикам завернём, где вчера вечером были?

– Можно и туда, если других не найдём.

С полчаса пошлялись они по городу, отыскивая какой-нибудь трактир или харчевню, но таковых не оказалось, нашли другую гостиницу под названием «Александрия» и остановились перед ней.

– Не зайти ли сюда? – поглядывая на все стороны, сказал разбойник.

– Как знаешь, атаман, дело твоё, только пустят ли меня с тобой?

– Почему же ты так думаешь?

– В полушубке я, может, и назад попрут.

– Заглянем, там что будет.

– Пойдём лучше к Гольчихе, там попросторнее.

– Не хотелось бы мне туда; как раз, пожалуй, на Калистратыча наткнёшься, если он приедет. Вот что я думаю: не пойти ли нам в гостиницу, в которой мы сняли номер, да попросить, чтобы подали закусить в номер.

– Оно и лучше, пойдём-ка-сь поживей, время терять нечего, скоро и смеркаться начнёт.

В «Биржевой» гостинице на Осипа не обратили никакого внимания, так как не один он бывает там в подобном одеянии. И коридорный, видевший уже Чуркина, встретил его как постояльца и подал всё, что он потребовал.

– Паспорт спрашивали, атаман?

– Пока ещё нет а, пожалуй, и потребуют, на ярмарке насчёт этого, небось, строго.

– Ты и мой уж кстати отдай.

– Ладно, отдам.

– Боюсь я, как бы не узнали, что у нас виды фальшивые.

– Ну, вот ещё станут их разглядывать, пропишут и назад отдадут, да и не догадаются, какие они есть: они ведь настоящие и не подчищенные.

Разговор свой они вели тихо, потому что за стенкой рядом с ними, находились другие постояльцы, которые вели между собою оживлённую беседу о торговых делах, спорили, мирились и за чаркою водки сходились в своих убеждениях.

– Купцы, должно быть, по соседству-то с нами живут, – кивнув головой на стенку, сказал каторжник.

– Должно быть.

– Кажись, и двери от нас к ним имеются? Надо бы, атаман, подзаняться, да поглядеть, может, чего не будет ли…

– Нашёл ты, где подглядывать, рвань какая-нибудь собралась; слышишь, небось, из-за копеек спорят, заметил разбойник.

– А почём знать, может и богатые, – возражал каторжник. – Их ведь так не узнаешь, – прибавил он, подошел к дверям, отделяющим их номер от соседнего, и начал прислушиваться.

– Много ли их там? – спросил разбойник.

– Ничего не видать, атаман.

– Да ты в скважину замочную погляди.

– Глажу, да не разберёшь.

Чуркин стал на его место и начал всматриваться через небольшую щель, отысканную им в дверях. Он разглядел, что за столом сидели четыре человека, одетые в сюртуки и высокие дутые сапоги; один из них налил в стаканы из бутылки виноградное вино, затем они чокнулись и выпили. Разговор между ними шёл о ценах на кожи и на коровье масло.

– Так, Гаврило Иваныч, значит, по рукам, согласен продать тысячу пудов по восьми рублей с полтиной? – говорил один другому, намереваясь ударить, в знак сделки, по рукам.

– Нет, дело так не подойдет; восемь три четверти дашь, так товар за тобой.

– Ну, грех и пополам, согласен.

Гаврила Иваныч призадумался, сел на стул, налил себе стакан вина и выпил. Собутыльники начали его уговаривать покончить дело, а тот молчал, почёсывая себе за ухом.

– Ну, так и быть, восемь целковых и шесть гривен – последняя цена будет, проговорил он, обращаясь к покупателю.

– Сказано, восемь с полтиной – и ни копейки.

– Сергей Семёныч, дай, стоит, товар хороший, – советовал третий.

Пауза.

– Уступаю, не берёт, через час цена будет девять, рублей, – стукнув по столу кулаком, сказал продавец.

– Эх, уж так и быть, давай руку, пусть по твоему будет! – произнёс Сергей Семёнович, подойдя к продавцу.

Ударили по рукам.

– Когда велишь за товаром прислать?

– По получении финансов, присылай и бери, – ответил Гаврила Иваныч.

– А нельзя половинку до сентября подождать?

– Нет, брат, не могу; самому деньги до зарезу нужны, кожи хочу купить, вот Иван Иваныч ею набивается.

– Сколько же нужно тебе приготовить?

– Сам высчитаешь: тысячу пудов по восьми рублей шести гривен, вот и смекай, восемь тысяч шестьсот рублёв выходит; кажись, так, Иван Иваныч, я говорю? – обратившись к одному из собеседников, сказал. Гаврила Иваныч.

– Да, верно, и считать нечего, – отвечал тот.

– Ну, ладно, завтра вечерком приготовлю; сам, что ли, ко мне зайдёшь, или сюда принести?

– Лучше я тебя здесь, у себя в номере, подожду.

– Ну, идёт Марфа за Якова, пусть так, по твоему и будет.

– Вот что я тебе скажу, начнёшь если уплату оттягивать день за день, тогда и дело врознь.

– Сказал, значит, исполню, – отчеканил Сергей Семёнович и потребовал магарычи.

Попойка продолжалась. Чуркин отошёл от двери, присел к столу и сказал потихоньку Осипу:

– Знаешь, кто с нами по соседству живет? Тот самый богатый купец, которого мы вчера вечером в трактире видели.

– Неужели? – вытянув шею, проговорил каторжник.

– Да, он самый, я его по голосу узнал. Завтра вечером к нему принесут много денег, надо подглядеть, куда он их хоронить будет.

– Небось, с тобой в кармане носит.

– Это для нас всё равно и из кармана достанем, а теперь – пойдём-ка за париками, – пора. Позови сюда коридорного.

Вошёл бритый, средних лет, служитель; по ухватке его было заметно, что он из дворовых.

– Что прикажете? – обратился он к Чуркину.

– Убери, братец, посуду, да скажи, в котором часу у вас гостиница запирается, – мы вернёмся поздно, в гостях будем.

– Всю ночь открыта, – ответил он.

– Ну, хорошо, ступай.

Разбойник оделся, вышел с Осипом из номера, запер его на ключ, и через минуту они были уже на улице.

Начинало смеркаться; на улицах и на площади перед Гостинным двором сновал народ; кое-где слышались песни и звуки гармоники. Укутав лицо в воротник тулупа, быстрыми шагами пробирался Чуркин со своим подручным к цирюльне; вот они уже и около дверей её, который оказались запертыми.

– Рано же укладываются на покой здешние брадобреи, – проговорил разбойник и постучался в окно.

Ответа не было. Стук повторился; в цирюльне показался огонёк, затем дверь скрипнула и отворилась.

– Что нужно? – послышался голос.

– Хозяин дома? – спросил Чуркин, – Мы парики у него заказали, готовы они или нет?

– Сделаны, пожалуйте получить.

Вышел хозяин заведения, зажёг другую свечку и предложил примерить заказанные парики.

– Нечего их примеривать, дома поглядим, хороши будут – так оставим, а нет – назад принесём.

– Как вам угодно.

– Получите, сколько нужно доплатить.

Цирюльник сказал цену. Разбойник не торговался, отдал деньги, взял парики, отдал их каторжнику и они вышли.

– Смотри, не потеряй их, положи за пазуху.

– Будь покоен, в целости сохраню, – ответил каторжник.

– Ну, теперь пойдём на знакомую улицу.

– Что ж там будем делать?

– Я пойду в тот дом к той женщине, у которой быль днём, а ты подожди меня на улице.

– Смотри, атаман, в капкан не попади.

– Знаю, чай, куда иду; враг, что ли, я себе.

– Запутает она тебя и не вывернешься; доверяться бабам нельзя; видел, небось, какие у ней приятели есть, садилы за первый сорт.

– Будет зря-то толковать, – как бы осерчав, протянул разбойник, шагая по середине улицы.

Улица, на которой жила Прасковья Максимовна, не была оживлена прохожими; изредка только проскользнёт по ней какой-либо человек и затем всё стихнет; в окнах домиков горели огоньки и мелькали обитатели. Тихими шагами подошёл разбойник к заветному домику, ставни которого закрыты не были, заглянул в калитку и, не найдя за нею никого, осторожно постучался в окно и сказал каторжнику:

– Отойди маленько подальше отсюда.

– Куда же, на ту сторону, что ли?

– Ну, как знаешь.

Осип перешёл улицу, прислонился к забору и стал наблюдать, что будет дальше.

Через несколько минут в калитке показалась женщина; разбойник подошёл к ней, обнял её, прозвучал поцелуй, и затем они скрылись в доме.

– Вон оно что! – подумал Осип и начал прохаживаться по улице, раздумывая о своём атамане.

Войдя в дом, Прасковья Максимовна пригласила Чуркина в маленькую комнатку и попросила его раздеться. Разбойник, всегда и во всем аккуратный, снял с себя тулуп и положил его тут же, на стул, ради того, чтобы, в случае надобности, он мог быстро одеться и уйти.

Небольшой столик, находившийся в той комнатке, был накрыт скатертью и уставлен разной закуской и бутылками с вином. После первых объяснений, красавица налила в стаканы виноградного вина и предложила гостю выпить вместе с нею. Чуркин приложил к губам напиток, поморщился л сказал:

– Горько, подсластить маленько нужно бы!

Прасковья Максимовна поняла его желание и поцеловала Чуркина.

– Ну, вот и теперь можно и выпить, – осушая стакан, ласково произнёс гость.

Беседуя с Прасковьей Максимовной, Чуркин узнал, что она – хозяйка этого домика, вдова местного жителя, разведённая с мужем, умершим несколько месяцев тому назад.

– Как же ты познакомилась с Гаврилой Ивановичем? – полюбопытствовал у неё разбойник.

– Он мужем моим приятели были, а я знала его, в гостях у нас бывал; скучно мне одной стало, начал он меня упрашивать быть к нему поближе, обещался замуж взять, вот я с ним и сошлась.

– Неужели же он ещё не женат?

– Говорит, вдовец, а там кто его знает, может, и обманывает.

– Он сам здешний, или нет?

– Приезжий, с какого-то завода, говорил он мне, да я запамятовала.

– А если бы я захотел жениться, пошла бы ты за меня замуж?

– Отчего же, с радостью, – ответила красавица, уставив на разбойника свои большие глаза.

– Спасибо и за это, – сказал гость и поцеловал её.

– А ты сам откуда?

– Я дальний, из города Верхотурья.

– Зачем же сюда приехал?

– На ярмарку, поглядеть, да товару купить.

– Чем же ты торгуешь?

– Всякими товарами: ситцем, сукном, словом, что потребуется.

– Один здесь, или с товарищем?

– С работником приехал, ты, небось, его видела в трактире, он со мною сидел.

– Как же тебя зовут? – любопытствовала красавица.

– Давыдом Петровым.

– Ну, вот, теперь знаю, – произнесла Прасковья Максимовна и снова начала потчивать гостя вином.

Прошло более часа их беседы. Осип всё ходил взад и вперёд по улице, переходил с одной стороны её на другую, заглядывал в окна дома, в котором находился его атаман, удивлялся, почему в комнатах его не было видно огонька. «Уж не уходили ли Василья Васильевича?» – думал он, но во двор дома заглянуть не осмеливался, так как приказа на то ему дано не было. Заскучал Осип и присел на деревянную тумбочку тротуара.

Погода начала меняться, подул ветер, небо обложилось тучами, пошёл снег и затем поднялась метель. Холодно стало каторжнику сидеть на одном месте; он поднялся на ноги и пошёл по улице, по направлению к Гостинному двору, затем вернулся назад и притаился от метели за забором.

Прошло ещё несколько часов; пропели первые петухи, а Чуркин на улице ещё не появлялся. Зло взяло Осипа; он быстрыми шагами направился в конец улицы, вдруг остановился я начал прислушиваться; ему сдавалось, что какие-то люди появились на улице и вели между собою разговор. Голоса слышались всё ближе и ближе; раздались песни и хохот. Как тигр перескочил каторжник улицу, сквозь метель, увидал трёх человек, голоса которых он так ещё недавно слышал за стенкой своего номера, в гостинице. «Это они», – сказал он сам себе, кинулся вперёд, чтобы дать знать своему атаману об опасности. Перед домиком Прасковьи Максимовны он перебежал. улицу, подскочил к окну и начал в него стучаться, на на стук никто не откликался. «Должно быть, атаман уснул», подумал Осип, кинулся на двор, отыскал там крыльцо, отпер дверь в комнаты и запер её на крючок. В комнатах было темно.

– Хозяин, а хозяин! – крикнул он.

Ответа не было.

– Есть ли кто дома, говорите?

Опять молчание.

Тогда каторжник вынул из кармана коробок спичек, зажёг их несколько, пошёл из одной комнаты в другую и наконец отыскал своего атамана спящим на постели, растолкал его и сказал:

– Хозяин, вставай, сюда идут.

Чуркин сразу сообразил опасность, вскочил с постели и начал одеваться. В это время послышался стук в двери.

– Что случилось? – спросила Прасковья Максимовна, протирая глаза.

– Мы попались, должно быть, твой Гаврила Иваныч идёт, – сказал разбойник.

– Да не один, а втроём, – добавил каторжник, накидывая на плечи разбойника его тулуп.

Двери ломились oт стука. Прасковья Максимовна тут же сообразила, что дело плохо, зажгла, было свечку и снова её потушила.

– Куда же нам спрятаться? – спрашивал её Чуркин.

– Ступайте, я проведу вас в кухню, а как они войдут, вы другими дверями уходите на двор, – сказала красавица, взяла, разбойника за руку и повела его за собою; каторжник последовал за ними.

– Да чего же ты боишься, атаман, я один с ними слажу, – потряхивая бывшим у него в руках кистенём, сказал Осип.

– Молчи пока, увидим, что будет.

Дверь в комнаты отворилась, весёлая компания с шумом ввалилась в неё.

– Да ты что ж, Прасковья, долго не отворяешь? – долетели до слуха Чуркина возгласы Гаврилы Иваныча; затем всё стихло.

Глава 126.

Чуркин стоял в кухне, не трогаясь с места, и чутко прислушивался к тому, что происходит в комнате; он трясся всем телом, в ожидании того, как бы Гаврила Иваныч не стал обижать Прасковью Максимовну, приготовился за неё вступиться и шепнул каторжнику:

– Осип, кистень держи наготове, может, ему поработать придётся.

– Он готов, атаман, – ожидая распоряжения, ответил тот, потряхивая кистенём.

Тревога разбойника оказалась напрасной: ввалившаяся, в дом красавицы весёлая компания уселась в зале. Гаврила Иваныч был очень ласков с хозяйкой и потребовал выпивки. Прасковья Максимовна нырнула в свою комнату, чтобы убрать со стола оставшиеся от её беседы с Чуркиным бутылки; обожатель последовал было за нею, но та не пустила его в комнату, заперла на крючок двери и сказала ему:

– Погоди, дай мне одеться!

Гаврила Иваныч отошёл от двери и не стал в них ломиться. Чуркин сообразил, что дело обошлось благополучно, дёрнул Осипа за руку и вышел с ним из кухни на двор, а затем и на улицу.

– Экая погодка поднялась! – заметил он, остановившись у ворот.

– Она уж давно гуляет, – пояснил каторжник.

Окна домика были притворены ставнями, что немало удивило разбойника; он обратился к своему спутнику и спросил:

– Ты, что ли, притворил ставни?

– Я Василий Васильевич, нарочно сделал, чтобы тебя кто-либо в окно не увидал.

– Надо бы поглядеть, что там у них происходит, сказал себе под нос Чуркин и отворил одну из ставней.

– Ну их совсем, пойдём в гостиницу, пора и на отдых, – проговорил каторжник.

Разбойник не слыхал его слов, он уставил глаза в стекло окна и увидал, что гости Прасковьи Максимовны, расположившись кто где, разговаривали между собою, в ожидании выпивки. Гаврила Иваныч ходил взад и вперёд по комнате, то взъерошивая, то приглаживая на голове волосы; видно было, что он сердился и с нетерпением ожидал появления своей возлюбленной. Но вот вышла и она, одетая в другое платье, со скатертью в руках, накрыла ею стол, и через несколько минут на нем появились к бутылки с вином. Гаврила Иваныч обнял красавицу и начал её целовать.

– Ну, теперь целуй, – сказал разбойник и отошёл от домика. Осип обрадовался этому и поплёлся за ним.

– Ну, атаман, попался было ты в ловушку в этом домишке; опоздай я. на минутку, застали бы тебя сонного на постели.

– Спасибо, товарищ, я это хорошо понимаю. Прилёг я на минуточку отдохнуть после выпивки и задремал.

– Разве порядком ты с Прасковьей Максимовной покутил?

– Ещё бы! Она-то и пила всего ничего, а я бутылочки две лиссабончику осушил. Ну, и баба же, тебе скажу – золото! Знаешь что, я хочу увезти её с собой.

– И куда же мы её денем? Домой везти – дело будет не подходящее: Ирина Ефимовна держать её в избе не. дозволит.

– Зачем домой, на дороге где-нибудь и оставим; церемониться с нею не будем.

– Как знаешь, бери, пожалуй, а на чём мы поедем?

– Пешком не пойдём, лошади будут.

– Новых, что ли, купим?

– Там увидим, как дело подойдёт.

– Что ж, втроём веселее ехать будет; знамо дело, баба: всё чем-нибудь тебя распотешит, – дал своё заключение каторжник.

Они подошли к гостинице, двери которой были уже заперты. и позвонили в колокольчик:, знакомый уже им слуга впустил их и, протирая глаза, сказал:

– Однако, вы поздненько пожаловали, до полуночи я вас поджидал, а потом и прилёг.

– В гостях подзамешкались, – ответил разбойник, подымаясь вверх по лестнице.

– Спички-то у вас имеются?

– Найдём, – буркнул каторжник.

Войдя в коридор, разбойник на минутку остановился и прислушался; ему послышалось, что где-то поют песни, и он не ошибся: в одном из номеров другого коридора, как объяснил прислужник, какая-то компания праздновала именины своего собрата.

– Кто они такие, купцы, что ли? – полюбопытствовал Чуркин.

– Всякие есть и чиновники понабрались, – ответил прислужник.

Разбойник прошёл в свой номер, заперся в нём с Осипом и начал укладываться на покой.

– Завтра вечерком надо дома посидеть, соседу деньги по уговору принесут, – сказал он.

– Что ж, раз нужно, так пробудем, – ответил Осип.

– А хорошо бы ими попользоваться, восемь тысяч – деньги сдобные. Если здесь не придётся ими завладеть, так мы найдём, где его подкараулить; теперь знаем, где его подсидеть.

– Где же? Кроме той бабы, негде, и то, если один навернётся, а с приятелями, и трогать его нечего.

– Вестимо так! – согласился Чуркин и улёгся на боковую.

Гаврила Иваныч пробыл у Прасковьи Максимовны до белой зари и вернулся в гостиницу, когда уже совсем рассвело.

– Долго же бряжничал, – сказал себе под нос разбойник, услыхав в комнате шаги своего соседа, и потянулся, ка постели.

Осип также проснулся, поднялся с логовища, оделся и спросил у своего атамана.

– Василий Васильевич, велишь, что ли, самовар-то подавать?

– Пожалуй, распорядись, здесь живо он готов будет, – сказал тот.

Принесли самовар; головорезы уселись за стол и принялись пить чай. Чуркин, выпив чашки две, о чем-то призадумался. Осип закурил свою трубочку и, видя, что его атаман как бы чем опечалился, вознамерился его развлечь и обратился к нему с вопросом о том, как он расположен сегодня провести день.

– Походим по городу, да справимся, где бы на случай отъезда лошадок приобрести, – ответил тот.

– Небось, в гостинице знают, где их достать; не на своих же лошадях сюда купцы приезжают, – заметил каторжник.

– Неудобно здесь спрашивать, да и ни к чему: тень только этим на себя наведёшь, – ответил разбойник.

– Пожалуй, что и так, – согласился Осип и повёл разговор о Калистратыче, высказывая опасения, как бы на него не наткнуться невзначай.

– Я рассчитываю, что если он и приедет сюда, так не раньше, чем завтра вечером, – раньше не успеет, – заметил Чуркин.

– Надо бы нам, атаман, его покараулить.

– Необходимо, – заключил разбойник. – Походим завтра по той улице, по которой мы въехали в город, – поднявшись со стула, проговорил Чуркин и подошёл к зеркалу.

Через час они были на улице, прошлись по городу и достигли площади, на которой стоял огороженный памятник, обошли его кругом и скрылись за углом одной улицы, на которой увидали вывеску: «Распивочно и на вынос», нырнули в двери кабачка и спросили себе по стакану водки. Продавец поглядел на них и задал им вопрос:

– Не квартирку ли себе подыскиваете?

Душегубы переглянулись между собою и не знали, что отвечать.

– Если нужно, квартирка по соседству хорошая есть и недорогая, повторил виночерпий.

– Какую квартирку ты нам предлагаешь? – спросил разбойник.

– Ведь, вы, я вижу, люди приезжие?

– Ну, так что ж?

– Небось, в гостинице остановились?

– Так что ж из этого?

– Там, небось, дорого, а на особой квартирке будет подешевле и поспокойнее; многие из купцов приезжих живут у нас всю ярмарку на особых квартирах, вот и вам я рекомендую.

– Спасибо, где же эта квартирка находится?

– Недалёко, домика через три отсюда, на той стороне улицы; угодно, так я вас проведу туда.

– Пожалуй, покажи, может, и подходящая будет.

Содержатель кабачка поспешно накинул на себя суконный тулуп и повёл мнимых купцов осматривать квартирку.

Это был одно этажный деревянный домик, о трёх оконцах, уже покосившийся на один бок, с ветхими воротами и калиткой. Подойдя к нему, рекомендатель остановился и сказал его сопровождавшим:

– Ступайте за мной, вот сюда.

Вошли на двор, ступили на полуразрушенное крыльцо с несколькими подгнившими ступеньками и очутились в чистеньких сенцах, отворили дверь в комнаты и встретились лицом к лицу со старушкой, хозяйкой домика. Виночерпий отрекомендовал пришедших за приезжих купцов, которые желали бы снять у ней на время ярмарки квартирку.

– Что ж, я очень рада сдать её хорошим людям, – сказала старушка и поклонилась.

– Ты только дорого не бери; купцы-то, сама видишь, кажись, хорошие, – заметил виночерпий.

Старушка внимательно оглядела Чуркина и, остановившись на каторжнике, покачала головой.

– Чего же ты, бабушка, головой-то качаешь?

– Купец-то один больно чуден, гляди-ка-сь, какой он, и на торговца не похож, – указывая на Осипа, проговорила она.

– Это мой работник, – сурово объяснил разбойник.

– Да какой-то он страшный, ну его к Богу совсем, – высказалась хозяйка дома и махнула рукой.

– Значит, ты отдавать квартиру не согласна? – спросил виночерпий.

– Нет, Степан Лукич, раздумала я, да и ярмарки немного осталось; сначала бы ещё можно было сдать, а теперь не к чему.

Наниматели вышли. Обиженный рекомендатель предложил Чуркину посмотреть другую квартиру, но тот отговорился, что ему сейчас некогда этим заняться, а обещал побывать у него на другой день.

Проходя мимо кабачка, содержатель его предложил своим спутникам зайти к нему и пропустить ради первого знакомства по рюмочке. Чуркин начал отнекиваться, но затем согласился забежать на минуточку. За чаркой водки разбойник завёл разговор о ямщиках, где они живут, дорого ли берут за езду и хороши ли у них лошади.

– Ямщиков у нас сколько угодно, а на счёт лошадей и говорить нечего, – огневые, – ответил виночерпий.

– Где же эти ямщики живут?

– Там, около Гостинного двора больше.

– Есть и почтовые?

– Без них нельзя; возят только почту, да чиновников, а купечество на воючных ездит, свои возки имеют, сядут и пошёл, по пятнадцати вёрст и больше в час летают. Вам лошадки разве требуются?

– Нет, я так, к слову спросил.

– По тридцати лошадей иные богатые мужики имеют, – добавил виночерпий, наливая по рюмочке.

– Напрасно, я больше пить не буду, – казал разбойник.

– По другой можно, а то хромать будете, – уговаривал торгаш.

Выпили по другой и расстались.

– На что тебе, Василий Васильевич, ещё квартира понадобилась? – спросил каторжник, выйдя на улицу.

– Так я, из любопытства, на всякий случай осведомился, – ответил он. Видишь ты, как на тебя смотрят, полушубок твой всё дело портит.

– Купи мне чуйку, красивее буду.

– Нужно уж и картуз приобрести, пойдём, купим, не особых денег это стоить.

– Да теперь, пожалуй, уж и ни к чему, носить я их не люблю.

– Все равно, в другой раз где-нибудь пригодятся.

– Ну, как знаешь, так и делай, – проворчал Осип, шествуя за атаманом.

В Гостинном дворе они отыскали лавочку с готовым платьем; в ней приняли их с низкими поклонами, спросили, что нужно, и показали требуемое. Разбойник облюбовал халат синего сукна и спросил ему цену.

– Что с вас? Две четвертных и то своя цена будет, – объявил им продавец.

– Вишь хватил? Любую половину можно дать, – ответил разбойник.

– Что вы, господин купец! Вы обратите внимание на сукно, какой товар поставлен, – пять целковых аршин стоит, да подкладка; сами будете шить, три четвертных вам обойдётся, – поворачивая халат на все стороны, ораторствовал лавочник.

– Ты, брат, сказки-то мне не говори: цену и без тебя товару знаем. Вишь как в лавке-то темно, ничего и не разглядишь, – осматривая покупку, говорил разбойник.

– Вы уж насчёт товару не беспокойтесь: заслужим и меньше двух четвертных не возьмём, ступайте, куда угодно, да приценитесь, к нам и вернётесь.

– Ну-ка, надень хламиду-то на себя, – обращаясь к Осипу, сказал Чуркин.

– На полушубок, пожалуй, не взойдёт, – заметил каторжник.

– Налезет, ты попробуй, подавая одёжину, – говорил продавец.

Осип кое-как надел на себя хламиду и, обращаясь к Чуркину, сказал:

– Ничего, кажись, подходящая. Картуз нужно бы подобрать.

– Картузами мы не торгуем, если угодно, пошлём и подберём.

Разбойник дал согласие и продолжал торговаться на халат; продавец уступил красненькую, свернул чуйку, увязал её бечёвкой и положил на прилавок.

Принесли картузы; каторжник примерил их несколько и выбрал подходящий, за который спросили полтора рубля; деньги были отданы. Осип взял покупку и вышел с Чуркиным из лавки.

– Спасибо тебе, Василий Васильевич, за твои обновы, теперь я на купца буду походить, а то, сам ты видишь, как меня оговаривают.

– Вестимо так: «по одёжке встречают, а по уму провожают», как говорят старухи. Не зайти ли нам в трактир, в котором были вечером, в день прибытия сюда? Надо бы что-нибудь закусить, да поглядеть на народ.

– Как хочешь, пожалуй, заглянем.

Коршуны направились в упомянутую харчевню и уселись в общей комнате с простолюдинами. Приказчик заведения, видевший уже этих гостей, подошёл к ним и стал предлагать пройти в особую залу, так называемую «купеческую».

– Нам и здесь хорошо, прикажи нам сделать селянку, да подать маленький графинчик водочки.

– Слушаю, – ответил тот, подозвал к себе постарше полового и сделал распоряжение подать, что требуют.

Большинство столиков были не заняты; за несколькими из них восседали извозчики, пробавлялись выпивкой и разговаривали о своих делишках; интереса для Чуркина они никакого не представляли. Приказчик снова подошёл к разбойнику и сказал ему:

– Вы, купец, редко нас посещать изволите.

– Так, всё не приходится, делами заняты бываем.

– Дела у всех есть, вот и Гаврила Иваныча давно не видать, не уехал ли он?

– А разве он у вас частенько бывал?

– Каждый день навещал нас, а теперь запропастился; гость он хороший у нас был, сколько лет мы его знаем.

– Придёт, куда ему деваться!

– Кто его знает, может, и рассерчал на что; он с душком: бывает, не угодишь чем, по неделе глаз не доказывает.

– Значит, сердит?

– Богат ну, и капризничает. Любовь-то у него, сами видели, какая, краля писаная!

– Да, знаю, женщина она важная, точно купчиха настоящая.

– Выла и купчиха при муже, а овдовела, теперь и в мещанках посидит.

– А что, небось, не один такой Гаврила Иваныч у вас бывает? – полюбопытствовал Чуркин.

– Случается, заходят гости капитальные, а лучше всех московские фабриканты: те «горского» не пьют, им настоящего «шампанского» подавай, да и толк в нём знают, – не воробьи, их на мякине не обманешь.

– А другие разве попростее?

– Ещё бы, не столичные, – рассказывал откровенный трактирщик. – Они уж и кутят как, страсть, только подавай и бери с них что знаешь. В Москве, как сами они говорят, им не так сподручно гулять, здесь вольготнее.

– Почему же так?

– Никто же не видит, сади во всю и кончено; а разгуляются, давай посуду бить, а стал говорить, на дыбы лезут, сейчас мордобитие учинят, а потом на мировую – и по радужной платят.

– Вот, значит, они какие! – рассчитываясь с половым, заметил Чуркин.

– Да-с, народ-герой, всё-то им нипочём. Заходите, пожалуйста, как нибудь и на них навернётесь, – прощаясь с Чуркиным, заключил приказчик.

– Зайдём, когда время будет, – пожимая ему руку, сказал тот и пошёл к выходу.

Звонили к вечерне, когда Чуркин с Осипом подошли к гостинице, в которой остановились, и спросили у прислужника.

– Нас никто не спрашивал?

– Нет, господин купец, – ответил он, отворяя друзьям-головорезам двери.